ВепКар :: Тексты

Тексты

Вернуться к просмотру | Вернуться к списку

Priäžäs maidod vaihtamas

История изменений

03 июня 2020 в 15:08 Нина Шибанова

  • изменил(а) текст перевода
    Когда работы на дороге кончились, мы возвратились домой. Возвращаемся домой – все бабы ходят в Пряжу молоко да яйца продавать финнам. В Пряже ведь был их главный штаб, там было все: их главное войско в Пряже стояло, а в погосте их мало было. Все ходят, и мне матушка советует: «Пошла бы и ты, невестка, молоко или яиц отнесла в Пряжу да принесла бы чего- нибудь, раз все ходят». Я говорю: «Уж не пойду, а вдруг пойду, а меня схватят там и еще скажут, что жена красноармейца пришла». – «А кто же скажет?» И вот однажды собралась я. Взяла молока немножко да яиц, так и быть, пойду. Пошла, а сестра вслед бежит, по дороге меня догнала и говорит: «Куда это ты пошла?» – «Так, мол и так, иду в Пряжу». – «Сейчас же, говорит, – вернись домой! Ты же жена красноармейца, иди домой быстрее, детей оставишь сиротами, [как будто] без мены молока и кур не поживешь». У меня кафтан отобрала. Я – домой, а самой неприятно. Прошла неделя, матушка опять и говорит: «Невестка, сходи и ты, все люди ходят». Ну, я и решилась, пойду. Была у меня там невестка, жена старшего брата, Кондратьевна, с ней мы и пошли вдвоем. Я спрашиваю: «Ой, невестка, я никогда не бывала там, а вдруг меня схватят?» – «Молчи, говорит, я знаю, куда нужно идти». Она уже ходила в то лето два или несколько раз, все время ходила в Пряжу. Когда пришли в Пряжу, она привела туда, где кухня, где дом Душакова был. Туда мы зашли, там эти белые варят пищу, шапки на голове, рукава засучены. Я не смею зайти, она зашла, там свое молоко продала и мое молоко взяла. «Дайте муки нам», – говорит невестка. Я в отдалении стою, не посмела зайти, думаю: не поймали бы меня там, боюсь их. «И у этой женщины молоко возьмите», – говорит невестка [показывая на меня]. У меня взяли молоко, взамен дали муки да лепешек каких-то, которые словно пальцем давлены, круглых лепешек дали и мы ушли. У меня еще осталось молока. У меня уже нет желания менять молоко, мне хочется узнать, что там делается. Мы до середины деревни дошли, где у них был штаб, откуда собираются пойти в наступление на Матросы. Тут на берегу ручья есть дом Вани Нефан, мы туда и прошли. В доме том – солдаты молодые-молодые, пьяные шатаются. «Ой, дайте нам бутылки, молоко возьмем». Я думаю, посмотрю, что за солдаты, а они лежат в избе на соломе. Так они готовились к наступлению: «Ой, добрые вы хозяйки, молока дали. Мы теперь пойдем город брать». Видишь ли, в наступление они собирались на Матросы. Сама думаю: «Пойти-то вы пойдете, да как бы не повернули пятки обратно». Я и говорю нашей Кондратьевне: «Давай уйдем, пусть молоко да все пропадет». [А финские солдаты нам и говорят]: «Вот вам, у нас денег нет, дадим вам это» – баночку кильки дали. Ну, я взяла и ушла. У финнов ручные пулеметы, двуколки такие, какими возят навоз, бабы подвозчиками: жены богатеев в приподнятом настроении, что пулеметы у белых есть. Тут я интересуюсь, присматриваюсь – ну, идите, идите. Прихожу домой, меня спрашивают: «Ну, принесла ли чего?» – «Принесла. Муки дали немножко, хлебцев да кильки дали, килек дали. Не пойду больше. Отстань-ка, мама, от меня, не пойду. Видела, как грузили пулеметы на двуколки, да как пошли в наступление на Матросы». Немножко времени прошло, муж пришел, я им рассказала, что видела, так и так, такие-то солдаты, вовсе не бравые. Все молодые, пьяные да мобилизованные из Колатсельги и Ведлозера. А финны, не знаю, добровольцы или кто они, шляются по деревне. После я больше не ходила в Пряжу с молоком. Матушка не раз предлагала, но я не пошла.

03 июня 2020 в 15:07 Нина Шибанова

  • изменил(а) текст перевода
    Когда работы на дороге кончились, мы возвратились домой. Возвращаемся домой – все бабы ходят в Пряжу молоко да яйца продавать финнам. В Пряже ведь был их главный штаб, там было все: их главное войско в Пряже стояло, а в погосте их мало было. Все ходят, и мне матушка советует: «Пошла бы и ты, невестка, молоко или яиц отнесла в Пряжу да принесла бы чего- нибудь, раз все ходят». Я говорю: «Уж не пойду, а вдруг пойду, а меня схватят там и еще скажут, что жена красноармейца пришла». – «А кто же скажет?» И вот однажды собралась я. Взяла молока немножко да яиц, так и быть, пойду. Пошла, а сестра вслед бежит, по дороге меня догнала и говорит: «Куда это ты пошла?» – «Так, мол и так, иду в Пряжу». – «Сейчас же, говорит, – вернись домой! Ты же жена красноармейца, иди домой быстрее, детей оставишь сиротами, [как будто] без мены молока и кур не поживешь». У меня кафтан отобрала. Я – домой, а самой неприятно. Прошла неделя, матушка опять и говорит: «Невестка, сходи и ты, все люди ходят». Ну, я и решилась, пойду. Была у меня там невестка, жена старшего брата, Кондратьевна, с ней мы и пошли вдвоем. Я спрашиваю: «Ой, невестка, я никогда не бывала там, а вдруг меня схватят?» – «Молчи, говорит, я знаю, куда нужно идти». Она уже ходила в то лето два или несколько раз, все время ходила в Пряжу. Когда пришли в Пряжу, она привела туда, где кухня, где дом Душакова был. Туда мы зашли, там эти белые варят пищу, шапки на голове, рукава засучены. Я не смею зайти, она зашла, там свое молоко продала и мое молоко взяла. «Дайте муки нам», – говорит невестка. Я в отдалении стою, не посмела зайти, думаю: не поймали бы меня там, боюсь их. «И у этой женщины молоко возьмите», – говорит невестка [показывая на меня]. У меня взяли молоко, взамен дали муки да лепешек каких-то, которые словно пальцем давлены, круглых лепешек дали и мы ушли. У меня еще осталось молока. У меня уже нет желания менять молоко, мне хочется узнать, что там делается. Мы до середины деревни дошли, где у них был штаб, откуда собираются пойти в наступление на Матросы. Тут на берегу ручья есть дом Вани Нефан, мы туда и прошли. В доме том – солдаты молодые-молодые, пьяные шатаются. «Ой, дайте нам бутылки, молоко возьмем». Я думаю, посмотрю, что за солдаты, а они лежат в избе на соломе. Так они готовились к наступлению: «Ой, добрые вы хозяйки, молока дали. Мы теперь пойдем город брать». Видишь ли, в наступление они собирались на Матросы. Сама думаю: «Пойти-то вы пойдете, да как бы не повернули пятки обратно». Я и говорю нашей Кондратьевне: «Давай уйдем, пусть молоко да все пропадет». [А финские солдаты нам и говорят]: «Вот вам, у нас денег нет, дадим вам это» – баночку кильки дали. Ну, я взяла и ушла. У финнов ручные пулеметы, двуколки такие, какими возят навоз, бабы подвозчиками: жены богатеев в приподнятом настроении, что пулеметы у белых есть. Тут я интересуюсь, присматриваюсь – ну, идите, идите. Прихожу домой, меня спрашивают: «Ну, принесла ли чего?» – «Принесла. Муки дали немножко, хлебцев да кильки дали, килек дали. Не пойду больше. Отстань-ка, мама, от меня, не пойду. Видела, как грузили пулеметы на двуколки, да как пошли в наступление на Матросы». Немножко времени прошло, муж пришел, я им рассказала, что видела, так и так, такие-то солдаты, вовсе не бравые. Все молодые, пьяные да мобилизованные из Колатсельги и Ведлозера. А финны, не знаю, добровольцы или кто они, шляются по деревне. После я больше не ходила в Пряжу с молоком. Матушка не раз предлагала, но я не пошла.

03 июня 2020 в 15:06 Нина Шибанова

  • изменил(а) текст
    Nu siit meile, d’uame se lopiimme, dai kai tulemme kodih. Tulemme kodih - kai akat sinnä kävütäh maidod müömäh da d’äiččäd da kai sigä, suomelažil andetah Priäžäs. Priäžäshäi oli se heil glaunuoi štaabe, sigä ol’d’ih kai glaunuoi voiske heil Priäžäz oli, a pogostal vähä. Nu siit, kai kävütah minulle sanou muatuška: ”Ka mänižit n’eveske sinä, hot’ sanou maidod viežit libo d’äiččät, tuožit midätahto kai kävütäh sanou”. Minä sanon: ”En d’o lähte la, moužed lähtet la tabatah sanotah, krasnarmeiskuoin akke tulou”. - ”A kembo sanou?” Ühten kieran soberiimmo. Panim maidot vähäižen da d’äiččäd. Lähten, sizär d’älgeh, minun tabaži dorogal: ”Kunna tüöndät?” - ”Nenga la lähten Priäžäh”. - ”Seičas kodih! Sinä sanou olet krasnarmeičan akke, lipo kodih iäreh, lapset sih d’iätät maidoloiden tiäh sanou dai kanuoidentiäh eläd nu”. Minul kauhtanan iäre kiškuoi. Minä kodih paha mieles. Opät’ n’edäli proidii, op’ät’ muatuška sanou: ”N’eveske, ka mäne, kai ristitut kävütäh ka”. Nu i minä rešilas’, lähten. Oli sigä minul vahnembam vel’l’en neveske, Kondrat’ouna, sen ker lähtimme kahtei. Minä sanon: Hoi, neveske, minä la ni kouz en olnu ku minud la, tabatanneh?” - ”Ole vaikkani, sanou, minä tiedän sanou kunna pidäu mändä”. Häi d’o kävüi d’o kezän sen, nedälit kaks vai min ainos kävüu. Nu mänimme Priäžäh vedätti kuz on kuhn’e, Dušakovan kodi oli sinnä, mänimme. Sigä net beeluoid, net keitetäh, hatud ned piäs moižet, nu, kädet kuoritut. A minä en ruohti ni mändä, häi sanou, mäni sigä iččeh maidod müöi dai minum maidod otti. ”Andagat, sanou, pudrošte d’auhod meile”- sanou, se neveske sanou. A minä pala kesket seižon, en ruohti mändä dumain: eiku tabata minut sinnä, varaidan heit. ”Dai ihmižel’l’üö maidod ottagad”. Dai otettih, minul andettih sih d’auhot da kürzäd ned mid liennou oldu ku sormel painelttu, pööreikürzät andettih lähtimme. Vie minul d’iäi maidot. A minulе dej ole maidohimo, ka minul on in’t’eresno tietä, što midä sigä ruatah net. Siid d’o mänemme loitoks keskikülässuai mänemme, kus sigä heil on štaabe da soberitaheze nastupl’en’aih Matrossah. I nečen ojarandaz on Nefan Van’an kodi, müö sih nowzemme. Kodis sigä - saldattekulud ned nuored nuoret humalas šl’äimetäh. ”Oi, andagad pullod meile, muamod, da kai maidod otamme da kai”. Minä dumain vuota ehki kačom miiččed on net saldatat virutah pertis olged lat’t’ail. I sigä muga hüö nečis lähtedäh: ”Oi, sanou, hüväd emändät sanou, maiduoid anduoitte sanou ka. Müö n’u lähtemme kaupungid ottamah, sanou”. Kačo Matrossah nastupl’en’aih. Dumain: ”Nu, olgah, s’orouno on tägä net ahla t’üö mänette ka ettego k opusti”. Minä sanou sille Kondrat’ounale: ”Läkkä iäres ole sinä päivilleh, maidod dai kai mändägäh”. ”Na, sanou, meile d’engad ielo, andamme teile nenit” - vakaižet kil’kkad andettih. Nu, minä ned otin da lähtin iär. Kandopul’em’otte kuluižed nenii žestiden vedettävät tačkat, moižed akat podvodas, ken bohatišto hüväs mieles ajetah, pul’em’otte vai entiä kaks oli. Siid minä in’t’eresuiččemokseh ümbäri kačuoimme – nu, mängäd mängäd lähtedih, müö iäre kodih. Tulemme kodih: ” Nu olidgo tuoidgo midä?” - ”Ka tuoin la. Siid d’auhod andettih vähäine, da kürzäd, da siid neččidä midä net kil’kkad andettih, kil’kad andettih nu. Olgah enämbi d’ et en la iähte. Olevai päivilleh sinä, muamo, minus, ol päivilleh en lähte. Nägin kui pandih pul’em’otat sih nenih tačkuoih höštögen vedettäviz da lähtedih Matrossah nastupl’en’aih”. A siit kodvaine proidii, minä tožo, ukko tuli da heile sanuoin, što nenga kačo nengomat lähtedih, ej ole hüvät saldattad ni vous’o. Kaj on nene nuoret, šläimüd da siid mublizovannuoit sigä nenis Kolatselgäl da Vedloz’eraz, da kedä ei ehtinü uidida net. A suomelaižid ielo ni kedä putil’l’ište, entiä dobrovol’cad vai mit, šl’äimetäh la alasti. Da siid minä enämbi en lähtenü. Muamo se vie kai küzelin, enlähte en lähte minä muga siiten.

03 июня 2020 в 15:04 Нина Шибанова

  • изменил(а) текст перевода
    Когда работы на дороге кончились, мы возвратились домой. Возвращаемся домой – все бабы ходят в Пряжу молоко да яйца продавать финнам. В Пряже ведь был их главный штаб, там было все: их главное войско в Пряже стояло, а в погосте их мало было. Все ходят, и мне матушка советует: «Пошла бы и ты, невестка, молоко или яиц отнесла в Пряжу да принесла бы чего- нибудь, раз все ходят». Я говорю: «Уж не пойду! А, а вдруг пойду, а меня схватят там и еще скажут, что жена красноармейца пришла». – «А кто же скажет?» И вот однажды собралась я. Взяла молока немножко да яиц, так и быть, пойду. Пошла, а сестра вслед бежит, по дороге меня догнала и говорит: «Куда это ты пошла?» – «Так, мол и так, иду в Пряжу». – «Сейчас же, говорит, – вернись домой! Ты же жена красноармейца, иди домой быстрее, детей оставишь сиротами, [как будто] без мены молока и кур не поживешь». У меня кафтан отобрала. Я – домой, а самой неприятно. Прошла неделя, матушка опять и говорит: «Невестка, сходи и ты, все люди ходят». Ну, я и решилась, пойду. Была у меня там невестка, жена старшего брата, Кондратьевна, с ней мы и пошли вдвоем. Я спрашиваю: «Ой, невестка, я никогда не бывала там, а вдруг меня схватят?» – «Молчи, говорит, я знаю, куда нужно идти». Она уже ходила в то лето два или несколько раз, все время ходила в Пряжу. Когда пришли в Пряжу, она привела туда, где кухня, где дом Душакова был. Туда мы зашли, там эти белые варят пищу, шапки на голове, рукава засучены. Я не смею зайти, она зашла, там свое молоко продала и мое молоко взяла. «Дайте муки нам», – говорит невестка. Я в отдалении стою, не посмела зайти, думаю: не поймали бы меня там, боюсь их. «И у этой женщины молоко возьмите», – говорит невестка [показывая на меня]. У меня взяли молоко, взамен дали муки да лепешек каких-то, которые словно пальцем давлены, круглых лепешек дали и мы ушли. У меня еще осталось молока. У меня уже нет желания менять молоко, мне хочется узнать, что там делается. Мы до середины деревни дошли, где у них был штаб, откуда собираются пойти в наступление на Матросы. Тут на берегу ручья есть дом Вани Нефан, мы туда и прошли. В доме том – солдаты молодые-молодые, пьяные шатаются. «Ой, дайте нам бутылки, молоко возьмем». Я думаю, посмотрю, что за солдаты, а они лежат в избе на соломе. Так они готовились к наступлению: «Ой, добрые вы хозяйки, молока дали. Мы теперь пойдем город брать». Видишь ли, в наступление они собирались на Матросы. Сама думаю: «Пойти-то вы пойдете, да как бы не повернули пятки обратно». Я и говорю нашей Кондратьевне: «Давай уйдем, пусть молоко да все пропадет». [А финские солдаты нам и говорят]: «Вот вам, у нас денег нет, дадим вам это» – баночку кильки дали. Ну, я взяла и ушла. У финнов ручные пулеметы, двуколки такие, какими возят навоз, бабы подвозчиками: жены богатеев в приподнятом настроении, что пулеметы у белых есть. Тут я интересуюсь, присматриваюсь – ну, идите, идите. Прихожу домой, меня спрашивают: «Ну, принесла ли чего?» – «Принесла. Муки дали немножко, хлебцев да кильки дали, килек дали. Не пойду больше. Отстань-ка, мама, от меня, не пойду. Видела, как грузили пулеметы на двуколки, да как пошли в наступление на Матросы». Немножко времени прошло, муж пришел, я им рассказала, что видела, так и так, такие-то солдаты, вовсе не бравые. Все молодые, пьяные да мобилизованные из Колатсельги и Ведлозера. А финны, не знаю, добровольцы или кто они, шляются по деревне. После я больше не ходила в Пряжу с молоком. Матушка не раз предлагала, но я не пошла.

03 июня 2020 в 15:04 Нина Шибанова

  • создал(а) текст
  • создал(а) перевод текста
  • создал(а) текст: Nu siit meile, d’uame se lopiimme, dai kai tulemme kodih. Tulemme kodih - kai akat sinnä kävütäh maidod müömäh da d’äiččäd da kai sigä, suomelažil andetah Priäžäs. Priäžäshäi oli se heil glaunuoi štaabe, sigä ol’d’ih kai glaunuoi voiske heil Priäžäz oli, a pogostal vähä. Nu siit, kai kävütah minulle sanou muatuška: ”Ka mänižit n’eveske sinä, hot’ sanou maidod viežit libo d’äiččät, tuožit midätahto kai kävütäh sanou”. Minä sanon: ”En d’o lähte la, moužed lähtet la tabatah sanotah, krasnarmeiskuoin akke tulou”. - ”A kembo sanou?” Ühten kieran soberiimmo. Panim maidot vähäižen da d’äiččäd. Lähten, sizär d’älgeh, minun tabaži dorogal: ”Kunna tüöndät?” - ”Nenga la lähten Priäžäh”. - ”Seičas kodih! Sinä sanou olet krasnarmeičan akke, lipo kodih iäreh, lapset sih d’iätät maidoloiden tiäh sanou dai kanuoidentiäh eläd nu”. Minul kauhtanan iäre kiškuoi. Minä kodih paha mieles. Opät’ n’edäli proidii, op’ät’ muatuška sanou: ”N’eveske, ka mäne, kai ristitut kävütäh ka”. Nu i minä rešilas’, lähten. Oli sigä minul vahnembam vel’l’en neveske, Kondrat’ouna, sen ker lähtimme kahtei. Minä sanon: Hoi, neveske, minä la ni kouz en olnu ku minud la, tabatanneh?” - ”Ole vaikkani, sanou, minä tiedän sanou kunna pidäu mändä”. Häi d’o kävüi d’o kezän sen, nedälit kaks vai min ainos kävüu. Nu mänimme Priäžäh vedätti kuz on kuhn’e, Dušakovan kodi oli sinnä, mänimme. Sigä net beeluoid, net keitetäh, hatud ned piäs moižet, nu, kädet kuoritut. A minä en ruohti ni mändä, häi sanou, mäni sigä iččeh maidod müöi dai minum maidod otti. ”Andagat, sanou, pudrošte d’auhod meile”- sanou, se neveske sanou. A minä pala kesket seižon, en ruohti mändä dumain: eiku tabata minut sinnä, varaidan heit. ”Dai ihmižel’l’üö maidod ottagad”. Dai otettih, minul andettih sih d’auhot da kürzäd ned mid liennou oldu ku sormel painelttu, pööreikürzät andettih lähtimme. Vie minul d’iäi maidot. A minulе dej ole maidohimo, ka minul on in’t’eresno tietä, što midä sigä ruatah net. Siid d’o mänemme loitoks keskikülässuai mänemme, kus sigä heil on štaabe da soberitaheze nastupl’en’aih Matrossah. I nečen ojarandaz on Nefan Van’an kodi, müö sih nowzemme. Kodis sigä - saldattekulud ned nuored nuoret humalas šl’äimetäh. ”Oi, andagad pullod meile, muamod, da kai maidod otamme da kai”. Minä dumain vuota ehki kačom miiččed on net saldatat virutah pertis olged lat’t’ail. I sigä muga hüö nečis lähtedäh: ”Oi, sanou, hüväd emändät sanou, maiduoid anduoitte sanou ka. Müö n’u lähtemme kaupungid ottamah, sanou”. Kačo Matrossah nastupl’en’aih. Dumain: ”Nu, olgah, s’orouno on tägä net ahla t’üö mänette ka ettego k opusti”. Minä sanou sille Kondrat’ounale: ”Läkkä iäres ole sinä päivilleh, maidod dai kai mändägäh”. ”Na, sanou, meile d’engad ielo, andamme teile nenit” - vakaižet kil’kkad andettih. Nu, minä ned otin da lähtin iär. Kandopul’em’otte kuluižed nenii žestiden vedettävät tačkat, moižed akat podvodas, ken bohatišto hüväs mieles ajetah, pul’em’otte vai entiä kaks oli. Siid minä in’t’eresuiččemokseh ümbäri kačuoimme – nu, mängäd mängäd lähtedih, müö iäre kodih. Tulemme kodih: ” Nu olidgo tuoidgo midä?” - ”Ka tuoin la. Siid d’auhod andettih vähäine, da kürzäd, da siid neččidä midä net kil’kkad andettih, kil’kad andettih nu. Olgah enämbi d’ et en la iähte. Olevai päivilleh sinä, muamo, minus, ol päivilleh en lähte. Nägin kui pandih pul’em’otat sih nenih tačkuoih höštögen vedettäviz da lähtedih Matrossah nastupl’en’aih”. A siit kodvaine proidii, minä tožo, ukko tuli da heile sanuoin, što nenga kačo nengomat lähtedih, ej ole hüvät saldattad ni vous’o. Kaj on nene nuoret, šläimüd da siid mublizovannuoit sigä nenis Kolatselgäl da Vedloz’eraz, da kedä ei ehtinü uidida net. A suomelaižid ielo ni kedä putil’l’ište, entiä dobrovol’cad vai mit, šl’äimetäh la alasti. Da siid minä enämbi en lähtenü. Muamo se vie kai küzelin, enlähte en lähte minä muga siiten.