ВепКар :: Тексты

Тексты

Вернуться к списку | редактировать | удалить | Создать новый | История изменений | Статистика | ? Помощь

No elet’tii ende uk da ak...

No elet’tii ende uk da ak...

карельский: людиковское наречие
Севернолюдиковский (кондопожский)
No elet’tii ende uk da ak. Oli heil brihačču Grin’a, a neičukaine Grun’a. No i emä heil kuol’, a ižä nai toižee akkaa. Ot’t’ akan, ak ei rubenu l’ubimaa nenid lapšid, hrihačušt da neičukašt. Ižäle sanow, što hätken minä sinunke soan elämää, – sanow, – što davai hävitämmä kunagi heid, brihaččuižen i neičukaižen. No. A neičukaine oli vahnemb, Grun’a. Neičukaine kuwli nämä sanad emindimän. Brihačuižele sanow:
Huonduksel nouzet, – sanow, – i otetaa meid melsää halgod pilimää.


Neičukaine nouž yöl i meni (по valgeda oli kezäl ) meni, kivužid kogož, kogož, kogož pikkaraižid pihal, kormanid yn’nää. I lähtii. Huonduksel emä nostataw:
Noskat vai, lapset, noskat!
Pidäw lähtä meile halgod, – sanow, – luadimaa metsää. Läkkät vai, hyvä päivä on, – sanow da.

Nu i lähet’tii. Ižä läht’, a brihačuine da neičukaine se lähtii da jälgee matkadaa. A neičukaine aino kormanaspäi kivužid lykkiw dorogad myö. No. Män’dii, män’dii šigä, pilit’tii halgod, se ol’dii. No murginoidii. Emä se sanow:
Vaibuitto lapsužet, – sanow, – viergät oddohalla, – sanow, – viergät!


No, lapset sei vierdii, vierdii, uinotii, ižä da emä uiditii iäre. Heid šin’a metsää loittoze i jät’etii.

Magatii, magatii, nostii ka ewle ni emäd ni ižäd, ni kudai ei tiettä kuna lähtä. Čuraa, toižee, čuraa, toižee. Neičukaine sanow (juohtut’t’):
Ma lykiin kivužid, vuota, eigo popaditta n’ed kivužed vastaa.


I popadit’tii kivužed heile. Hyö niid kivužid myö, kivužid myö dai yöl tul’dii kodii. Tul’dii, kolotizettaa. Ka emä, emindimä se hämästyw što:
Kačo, – sanow, – vit’ hatus tuoi heid, metsä tuoi kodii!


No tošpäin ižäle sanow:
Pidäw loitembi viedä, – sanow, – täs lähil olimme, – sanow, – nygöi puututii tagaze.


Tošpäin lähtii vie loitembi metsää šin’n’a. Uut nostatettaa. Hyö se vaibut’tii, yöl tul’dii, da ei voinu kivužid ni kogota neičukaine. An’t’tii heile leibäd. Neičukaine brihačul sanow:
Ana tämä leib milei, palain’e.


No brihačuine andoi. Neičukaine se matkadaw da leibäd kroššiw. Emä sanow:
Midä hill’ah matkadatte, – sanow, – tulgat boičembi!


A katsumme, – sanow, – mit’e lindužet, – sanow, – katoksil vietettäw, näge kyläl.

Žieli lähtedä metsää. Tiedäw, što jietetää, d’o toimistui tyttö se. Leibät kruššii, kruššii, dorogad myö aino menöw, menöw uut. Ol’dii murginaa suo, ruot’tii, šigä ol’dii.
No viergiät, – sanow, – viergiät, vaibuito, oddohnigat, oddohnigat!

No a lapset... kak b t že? Viertii dai uinotii uut. Uut heidä jietetii šinne, toine kier. Noštii, ka ewle ni emäd, ni ižäd. No lähtii.
Vuota, leibäd, – sanow, – kroššin, emmä voigo myö leibii myö popadita.

Ga lindužet se kai leibät ned i šyödää ga vs’orovno matkataa ka lindužet pörhetää se leibiš pee. Hyö niid aino linduid myö, linduižit myö da dorogah puututii. Dai uut tul’dii kodii jo. Tul’dii jo huonduspuolee.

No jo kolmanden päin uut emindim sanow:
Vie lähile vieit, pidäw, – sanow, – viedä, kuga pimedemb metsä on, – sanow, – näge hyö puututaa.


Kolmanden päin uut i lähtää, ka neičukaine sen päin d’o ni midä ei voinu. Ni leibäd ei anttu heile, da ni kivužid ei kogonnu.
No, tänäpä, – sanow, – naverno meit jo jiet’etää.

No i zastavii, neičukaine ni mit’e ei voi magata, ka emindim sanow:
Midä že et magada, – sanow, – oddohni, eika et pieze kodii tagazin.
Magada! sanow.

Vierdii da uut uinotii. Uinotii hyö, uut i uiditii, ižä da emä. Herastut’tii, ka ewle ni ižäd ni emäd. No i lähtii, ei tiettä kuna. Kävel’dii, kävel’dii, kävel’dii, ei puwtuta ni kuna.

Puwtui moin’e metskodiine, pikkaraine, šigä Jagibuab. Tul’dii, kai on kodiine, šeinäd on pränniikkähižet, a katoz on pečenjähine. Hyö nälgähižet käveldii hät’k’. Dai davai brihačuine šeinid puremaa, što prännikkähižet on, magedad. Neičukaine braniw:
Elä jalo, – sanow, – vähembäl, – sanow, – eika kuuldaa.


No Jagibuaba kuul’ se, tuli pordahile, tuoi podnosala heile kaikked se strepn’at. Hyö pagoo lähtii.
Elgät pageko, tulgat, ma teid šyötän, juotan, dorogaa vien, – sanow.

No hyö i tul’dii. Tul’dii. Jagibuab heid šyöt’, juot’. Ot’t’ da brihačuižen salbaš tännä lievää, kuga kozid še pid’etää. A tädä neičukašt Grun’at pani ičelle šihe por’adničat’, kuharkakš. Pezöw da kai hällä, stirajow da keit’täw da paštaw.
A Grin’ale, – sanow, – (midä panow viedraa) vie šin’n’a!

Kui härgän šie šyöttädä, što lihow da iškedä iäre. A neičukaine se aino hällää view šin’n’a šyömišt parembat, parembat, view da brihačuižele sanow:
Kui Jagibuab kyžyškädöw šillas sormed oppida, anda balkaine (Andoi hälle balkaižen šin’n’a).
Sa čokkaida balkaine, – sanow.

I brihačču mugai ruodaw. Jagibuab se jo šyöt’t’ händää kuun odnako vai kakš. Mäni:
Nu anda vai, – sanow, – sor’m, jogo lihoid?


Hän ottaw balkaižen andaw. Hän mujelow:
Midä že, – sanow, – pahoin sa šyötät händää?
Vie täwded viedrat. (Näge, leibäd lošši šigä, štobi̮ šyöž). Hätkigo händää šyöttädä?

Toižen tien ššupajow. Uut kuun šyöt’t’. Aino sor’m on kova. No vot i rešila. Avaiž iäre brihačun, ot’t’ päčin lämbit’t’, lämbit’t’ raudaižen. Kai ruskedakš.
No, davait’eko, – sanow.

A neičukaine brihačule sanow:
Ku labidale vieretäškädöw, ka sinä čiihoita kädet i jalgat, – sanow, – štobi̮ päččii et mahtuiž.


No, labidan pani:
No viere labidale, – sanow.


Brihač se vieri, käded jalgad čiihoit’ti, päččii ei ni mahtu.
Ozuta sa, - neičukaižele [sanow].

Neičukaine tože vieri, kädedjalgad čiihoit’t’.
Ette malttago!

Baboi, ozuta, – hyö Jagibuabal kyzytää, – ozuta vai se meile, – sanow.

Hyö kahtei pid’etää labidaa. Jagibuab se labidal ših vier’, itsen alle jalgad kurčišt, käded i kai. Hyö otetii i kahtei händää päččii šin’n’a tolnitii da zaslon edee dai tugetii. Da šin’n’ai paloi Jagibuab. Brihačču da neičukaine pieštii hänen kodii šihi. No hällää oli d’engat äij, Jagibuabal, no elod äij, sundugad yn’nää, kai. Hyö se šiid šyödii, juodii, ol’dii. D’engoid otetii, no mi voidii, sumkaa otetii kai dai lähtii.

Kävel’dii, kavel’dii i puwtutii dorogaa. Puwtutii dorogaa dai kodii puwtutii. No ka tul’dii, ka tuodii näge kuldad sumk, hobedad toine, d’engoid niid Jagibuaban.

Ižä se da emä ihaštut’tii, što bohatat nygy tul’dii. Priimitii heid šihe. No šiid jo lietii jo tobjad, nygy brihačču se da neičukaine sanotaa:
Myö d’engoi t’eile emmä ankkoo, ed ajane iäre tädä, – sanow, – akkad, ka myö sinunke emmo rubeko elämää!


Dai ižä ot’t’ akan iäre ajoi, rubeš poigan da tyt’tärenke elämää.

[Брат и сестра у ведьмы]

русский
Ну, жили когда-то муж и жена. Был у них мальчик Гриня и девочка Груня. Ну и мать у них умерла, а отец взял другую жену. Взял жену, а жена не стала любить тех детей, мальчика и девочку. Отцу говорит, что "я с тобой долго жить буду, но только, говорит, давай избавимся как-нибудь от них, мальчика и девочки". Ну. А девочка была старшая, Груня. Девочка и слышала эти слова мачехи. Мальчику говорит:
Утром встанешь, – говорит, – и возьмут нас в лес дрова пилить.


Девочка ночью встала и пошла (летом ведь светлая ночь), пошла, камушков набрала во дворе, набрала, набралаполные карманы. И вернулась.
Утром мачеха будит:
Вставайте, дети, вставайте!
Надо пойти нам, – говорит, – в лес дрова пилить. Пойдем, хороший нынче день, – говорит.

Ну и пошли. Отец пошел, а мальчик да девочка следом идут. А девочка все из кармана камушки на дорогу бросает. Ну, пришли туда, пилили дрова там. Пополудновали. Мачеха и говорит:
Устали, дети, – говорит, – лягте поотдохнуть, – говорит, – лягте!


Ну, дети и легли, легли и уснули, отец и мачеха ушли. Их там в лесу далеко и оставили.

Спали, спали, проснулисьнет ни отца, ни мачехи, никто не знает, куда идти. Бросились в одну сторону, бросились в другуюнет дороги. Девочка говорит (вспомнила):
Погоди, я ведь бросала камушки, не видно ли их?


И стали им попадаться камушки. Они по тем камушкам, по камушкам, и пришли ночью домой. Пришли, стучатся. А мать, мачеха эта, испугалась:
Гляди-ка, – говорит, – лесовик их привел, лес привел домой!


Ну, на другой день отцу говорит:
Надо подальше увести, – говорит, – тут близко были, так, вишь, попали домой.


На второй день повели еще дальше в лес. Опять их разбудили. Они ночью пришли, устали так, и не могла камушек набрать девочка. Дали им хлеба. Девочка мальчику говорит:
Дай мне кусок хлеба.


Ну, мальчик дал. Девочка эта идет и хлеб крошит. Мачеха говорит:
Что тихо идете, – говорит, – идите побойчее!


А смотрим, – говорит, – как птички, – говорит, – летают.

Не охота в лес идти. Знает, что оставят, уже сообразила девочка эта. Хлеб крошит, крошит все на дорогу. Побыли там до полудня, работали, были там.
Ну, ложитесь, – говорит [мачеха], – ложитесь, устали, поотдохните, поотдохните!

Ну, а дети... что им делать? Легли и уснули опять. Опять их там оставили, второй раз. Проснулисьнет ни отца, ни мачехи. Ну, пошли они.
Погоди-ка, – говорит [девочка], – хлеб ведь я крошила, нельзя ли по крошкам обратно домой попасть.

А птички крошки те клюют, они идут, а птички вспархивают от крошек. Они по тем птичкам, по птичкам, на дорогу и попали. И опять пришли домой. Уже под утро пришли.

На третий день опять мачеха говорит:
Опять недалеко отвел, надо, – говорит, – отвести, где лес потемней, – говорит, – а то, вишь, они возвращаются.


На третий день опять и отправляются, девочка в этот раз ничего и не смогла поделать. И хлеба им не дали, и камушек не набрала.
Ну, сегодня, – говорит, – наверно уж нас оставят совсем.

Ну и заставила [лечь спать], девочка та никак не хотела бы лечь, а мачеха говорит:
Чего ты не спишь, – говорит, – отдохни, не то до дому не дойдешь.
Спи! говорит.

Легли да опять и уснули. Уснулиони опять ушли, отец да мачеха. Проснулисьнет ни отца, ни мачехи. Ну и пошли, не знают куда. Шли, шли, шли, никуда не попадают.

Встречается им такая лесная избушка, маленькая, там Яги- баба. Пришли, видят домикстены из пряников, крыша из печенья. Они голодные, долго бродили. Мальчик и давай грызть стену из пряниковсладко. Девочка его бранит:
Потише ты, тише, – говорит, – не то услышат.


Ну, Яги-баба услышала это, вышла на крыльцо, на подносе им всякой стряпни принесла.
Не убегайте, заходите, я вас накормлю, напою, на дорогу выведу, – говорит.

Ну, они и зашли. Зашли. Яги-баба их накормила, напоила. Взяла да заперла мальчика в хлевушку, где коз держат. А девочку Груню заставила порядничать, кухаркой сделала. Она ей моет, стирает, варит да печет.
А Грине, – говорит, – ты отнеси туда (ведро еды наложила).

Как бычка там откармливает, чтобы нагулял тело и потом заколоть. А девочка все ему туда получше еду носит, все получше, и говорит мальчику:
Когда Яги-баба велит дать палец пощупать, так ты дай палочку (дала ему туда палочку).
Ты сунь палочку, – говорит.

Мальчик так и делает. Яги-баба уже откармливала его месяц, а то и два. Пришла:
Ну-ка, дай палец, – говорит, – разжирел ли ты.


Он высовывает палку. Она ворчит:
Что ты, – говорит, – плохо его кормишь?
Носи полные ведра. (Вишь, хлеба набросала туда, чтобы ел). Долго ли его откармливать?

Второй раз щупает. Опять месяц кормит. Палец все твердый. Ну, все же решила. Выпустила мальчика, печь растопила, железную. Топила, топила, прямо докрасна.
Ну, давайте-ка, – говорит.

А девочка мальчику говорит:
Когда на лопату велит тебе лечь, так ты растопырь руки и ноги, – говорит, – чтобы в печь не влезал.


Ну, взяла лопату:
Ложись-ка на лопату, – говорит.


Мальчик лег, руки и ноги растопырил, не влезает в печь.
Покажи ты, – девочке говорит [Яги-баба].

Девочка та тоже легла, руки-ноги растопырила.
Не умеете!

Бабушка, покажи, – они Яги-бабу просят, – покажи ты нам, – говорит.

Они вдвоем держат лопату. Яги-баба на лопату легла, ноги под себя поджала и руки тоже. Они взяли, вдвоем ее туда в печь и толкнули, да заслон закрыли. Там и сгорела Яги-баба. Мальчик и девочка остались в ее доме. Ну, у нее было денег много, добра много, сундуки полные всего. Они ели, пили, побыли. Взяли денег, сколько могли, в сумку да и пошли.

Шли, шли и попали на дорогу. Попали на дорогу и домой попали. Ну, пришли, принесли, вишь, золота сумку, серебра другую, денег тех Яги-бабиных.

Отец и мачеха эта обрадовались, что разбогатели теперь. Приняли их тут. Ну, они уже стали постарше, мальчик да девочка, и говорят:
Мы денег вам не дадим, а если не выгонишь, – говорят, – эту жену, то мы с тобой не будем жить!


Да отец взял жену прогнал, стал с сыном и дочерью жить.