Texts

Return to review | Return to list

Akoide vlast’

history

September 15, 2022 in 15:38 Нина Шибанова

changed the text of the translation
Раньше жили муж и жена. У мужа и жены было три сына. Два сына были женатые, а третий сын холостой. Гулял он с одной девушкой. А эта девушка в деревне была как собака, такая собака! Да еще болела, все ее не могли видеть и боялись. Гуляли они до армии. Этого парня взяли в солдаты. Сказали. Девушку звали Феней. «Феня, ты меня подождешь три года»? «Подожду, Васенька, подожду»! «Я приду и возьму тебя в жены»! Этот парень служил в армии. А Феня, значит, ждала три года. Парень пришел домой осенью, прошли три года. Ходил на беседу. Феня говорит: «Ты теперь, Васька, возьми меня замуж»! «Так возьму, - говорит. - Только не знаю, как мама и папа». «Так ты, - говорит, - обманул меня, три года я ждала. Теперь уже ни у кого не спрашивай». Пришел парень домой. «Отец, мать, я – говорит, - хочу жениться». «Раз хочешь жениться, так кого хочешь взять в жены, маме интересно знать»? «Так придется Феню»! «Ой-ой, Феню? Феню возьмешь в жены, так нам житья не будет тут. И ленивая, и ругливая»! «Да так, да три года ждала Феня, так придется Феню взять в жены, мама». «Так бери, бери»! Ну, поехали сватать, Феню сосватали, свадьбу сыграли. На другое утро встали, отец да мать всех сыновей отделили. Ваське досталась плохонькая карета, хомут, удила, а лошадь не досталась. Поделили, так живут. Плохонький дом. Живут. Пришел праздник мясоед. Все пошли кататься. В гости едут. А у них нет лошади. Сидят. Я туда побежал к ним, они сидят около окна. «Так что вы, дядя Вася, у окна сидите, никуда не едете на праздник»? «Так у нас нет, парень, лошади». «Так дядя Микул лошадь продает за три рубля». «Так пойди, возьми. Приведи нам лошадь». Мне дали три рубля. Я пошел, деду Микулу три рубля отдал. Дед Микул надел на лошадь удила, я привел ее. Они взяли, лошадь запрягли. Очень красивую карету впрягли. Что-то сзади на карету повесили, уселись, ехать надо в дорогу в гости. Он женился-то недалеко, всего три версты, где жена раньше жила. Едут туда. Ехали, ехали. Лошадка в гору, за три рубля-то, так устала уже, почти умирает. Больше не везет. Васька понукал ее, понукал, лошадь не везет. У него топор в карете, схватил топор, отрубил лошади голову. Отрубил голову, распряг. «Ну, Феня, ты иди в оглобли»! «Ты, что, Васька! Ты в уме»! «До трех раз». Второй раз сказал. Феня не пошла. Если третий раз скажет, то голову отрубит. Феня – в оглобли. В гору карету [потащила]. Уселся Васька в карету, а Феня везет. А там дома в гости ждут. Мать говорит: «Смотри-ка, муж, Феню-то муж везет, да еще своей силой»! «Как так? Зятя Феня везет»! Заметили. И не знают, как и встретить ближе. Не успели. Пришли все-таки. Больше ничего не сказали. Сутки пил вино, вторые пил. Наугощался. Муж лошадь, старик, запряг, зятя домой отвез. А-то ведь Феню запряжет. Приехали домой. Живут до весны. Весной люди стали пахать. У них нет лошади, ничего нет, на чем пахать. В окно смотрят в воскресенье. Этот Васька говорит: «Феня, пойду, схожу, говорит, в лес, да я, говорит, сделаю маленькую соху, говорит, да маленькую борону, ты тащи, а я, говорит, направлять буду, а потом помогу, и смотришь, посеем. Пойдем»! Пошли в лес. Маленькую борону связал, маленькую соху связал. Принесли, пошли пахать. Пахали, пахали тут. Так. А народ удивляется. Такой тихий… Страшное чудо. Феня пашет, а Васька соху держит. Пахали, пахали. И эта Феня боронила. А Васька говорит: «Я как будто тебя за руку держу, сзади так, как лошадь, веселее. Веду за руку, так легче»… Боронят. А там отец Фени говорит: «Иди-ка, говорит, жена, детей навести. Ведь люди сеют, так Феня-то сеют или нет». Жена бегом, яйца в лукошко, вино там. Пришла. Пришла так там… Говорят: «Нет дома. Они на поле там, боронят да, пашут да». «Как так, думает теща, боронят да пашут, лошади нет». Пошла туда, увидела, что Феня борону таскает, а Васька значит с вицей сзади ходит. Она уже не ждет, эта теща, ничего. Ваське, что попало, Ваське, что попало [говорит]: «Над ребенком насмехаешься, да ребенка наказываешь да обижаешь. Подожди»! Теща подошла поближе. Васька, зять этот, говорит: «Ну-ка и ты в оглобли! Двое так потянете. Пробороним да пойдем чай пить». Так теща, что попало [говорит]. А эта Феня говорит: «Мама, смотри, иди в оглобли да помоги, а то и у тебя голову отрубит. У лошади отрубил. Я боюсь, голову отрубит». И теща в лошади, вдвоем проборонили. Этот Васька говорит: «Иди теперь, Феня, согрей чаю своей матери». А бабка освободилась из оглобель, так и чаю не надо, домой побежала. Этот муж спрашивает: «Ну как живут зять и Феня»? Живут, так живут, так… Как там… Она говорила, обо всем говорила бабка да плакала. А муж и говорит: «Пойти и мне посмотреть». Старик пришел на другой день. Работают там. Старик пришел: «Здравствуйте, вам в помощь». Феня боронит. И зять тут, вдвоем работают. Старик подошел: «Как живете, да посмотреть»? Работа шла, работа шла. Этот Васька говорит: «Феня, бросай боронить. Пойди-ка, поставь чай». Пошла Феня, поставила чай кипятиться там, приготовила, сварила что-то. Васька пошел, бутылку вина взял, пришел, старика вином напоил. Старик с песнями домой пошел. Бабка спрашивает: «Как там живут»? «Живут хорошо. Так хорошо живут». А народу-то чудо, такое страшное чудо. Хорошо, и мужику чудо. Пахоту закончили. Проведем-ка собрание! Проведем! Организовали собрание. Феня на собрание не пошла. Мужики и женщины, все пошли на собрание. И Васька пошел. Все на Ваську удивляются. Ну и жена!^ Жена так жена! Не ругается. Делает любую работу. Все удивляются. Хорошо работает. Давайте-ка организуем сегодня власть женщин. Давайте. Хорошо. Организовали. Собрание весной так закончилось. Уже утром идут домой с собрания. Приходят. Эта одна женщина колотится. Эта Феня пошла открывать. А воскресное утро. И пришла: «Так что, говорит, вечером на собрании-то»? «Ой ты, Феня, на собрании-то! Ты бы знала, что на собрании-то вечером решили»! «Что»? «Так теперь с сегодняшнего дня наша власть»! Не поверила Феня, побежала к другой женщине. У другой женщины: «Так что на собрании»? «Так на собрании-то…Фенюшка, ты! Теперь что мужику прикажем, то он и делать должен»! К третьей побежала. Третья соседка говорит: «Теперь, Феня, власть, так власть! Такая древняя. Я вовек такого дня не жила. Видишь, какие счастливые. С сегодняшнего дня власть женщин»! Хорошо. Пришла домой, коровы не подоены. Феня подойник пинком. «Вставай, корову надо доить! Знаешь, нет, сегодня наша власть, женщин! Больше нет добра. Поприставали и хватит! Спишь, как барин»! Он поднялся: «Феня, сейчас, подою сейчас, Фенюшка, подою»! Муж руки помыл, рукава закатал, пошел три коровы подоил, кое-как молоко-то: «Куда, Фенюшка, процедить»? «Найдешь сам горшки! Знаешь, где стоят». Молоко процедил. «Смотри теперь, Васька, я тебя проучу! Я, смотри, пойду в церковь. Церковь три версты от нас. Ты натопи печь, испеки колобов, просей [муку], испеки калиток. И там за версту отсюда принеси воды из озера для самовара. Ведро тут, и самовар согрей»! Васька говорит: «Хорошо, хорошо, Фенюшка! Согрею, и слушаюсь. Только очень не обижай». Муж взял, колобов испек, калиток испек. Сходил, воды принес, самовар поставил греться. Идут из церкви. Сели чай пить. Едят. Чаю попила и: «Плохие калитки испек»! «Так прости на этот раз. В следующий раз ведь я лучше испеку»! Ну Феня его простила в первый раз. Хоть и ругалась. Сидят около окна. Староста идет. А у них был долг старосте три рубля. Идет староста. Сидят возле окна. Староста пришел в дом: «Ну как с долгом, будете платить или нет»? Так эти Феня Ваське и слова не дала сказать. «Заплатить денег нет. А возьмусь. К следующему воскресенью деньги добуду». «Как ты добудешь»? «А вот в следующее воскресенье придешь, тогда»… Но тут этот староста стал настаивать, Феня, значит, дала слово – в следующее воскресенье деньги три рубля будут. В понедельник, значит, встали, она пошла, нашла в деревне в товарищи парня, послала Ваську пилить на неделю, три рубля денег зарабатывать. Васька [с товарищем] пришли на подряд. Взяли пилу казенную у хозяина. Работали неделю. В субботу эту пилу сломали, да еще неделю ели. Заработали три рубля. Хозяин им три рубля и не дал. За пилу и еду в самый раз. Пришел домой Васька. Васька пришел домой, денег не принес. Так Феня его не знаю как ругала. Утром в воскресенье встала. Опять Ваське приказала работать: калиток испечь, колобов испечь, воды с озера принести, баню истопить. А она в церковь пошла. Все дела Васька сделал. Она пришла из церкви. Пошли в баню. «Пойду в баню, так ты мне ржаной соломы постели, иначе ноги запачкают до дому». Он взял, ржаной соломы расстелил, жена домой пришла. Чаю попили, сидят за столом. Веселые, в баню сходили, очень большого скандала не было. Идет староста с железной дубинкой. Увидели: «Васька, а мне-то куда»? «Я не знаю, куда ты пойдешь». А у них было два мешка с картошкой в углу у дверей. «А ты, может, Феня, залезешь, говорит, в мешок. А я завяжу, да тебя в угол поставлю. И староста, говорит, придет, так подумает, что картошка». Хорошо, Феня сейчас в длинный мешок залезла. Васька взял, веревкой очень крепко завязал, да и стоит в углу. Староста пришел в дом. «Ну, как, хозяйка»? «Так хозяйки нет дома». А сам хозяин пальцем на мешок показывает. «Раз нет, так плохо дело. Деньги у вас не заплачены. Видишь, она меня обманула. Я, говорит, увидел бы ее, так ведь сказал бы». Ну с хозяином еще поговорили, поговорили. И стал уходить. А хозяин-то: «Есть, да не знаю, куда ушла». А сам на мешок пальцем показывает: дай дубиной! Этот староста подошел к мешку: «Ну, говорит, хорошо, говорит, Васька! Скажи хозяйке, чтобы к следующему воскресенью были деньги три рубля». Да еще как стукнет дубиной по мешку-то. А эта Феня там в мешке-то. Такой железной дубинкой изо всех сил приложился, одного глаза не видно. Мешок Васька развязал. Феня выходит оттуда. Вышла оттуда и Ваське в ноги поклон: «Васька, возьми власть обратно! Мне никак не надо. Не могу больше служить, а то и второй глаз выбьет, в следующее воскресенье когда придет»!

September 15, 2022 in 14:48 Нина Шибанова

changed the text of the translation
Раньше жили муж и жена. У мужа и жены было три сына. Два сына были женатые, а третий сын холостой. Гулял он с одной девушкой. А эта девушка в деревне была как собака, такая собака! Да еще болела, все ее не могли видеть и боялись. Гуляли они до армии. Этого парня взяли в солдаты. Сказали. Девушку звали Феней. «Феня, ты меня подождешь три года»? «Подожду, Васенька, подожду»! «Я приду и возьму тебя в жены»! Этот парень служил в армии. А Феня, значит, ждала три года. Парень пришел домой осенью, прошли три года. Ходил на беседу. Феня говорит: «Ты теперь, Васька, возьми меня замуж»! «Так возьму, - говорит. - Только не знаю, как мама и папа». «Так ты, - говорит, - обманул меня, три года я ждала. Теперь уже ни у кого не спрашивай». Пришел парень домой:. «Отец, мать, я – говорит, - хочу жениться». «Раз хочешь жениться, так кого хочешь взять в жены, маме интересно знать»? «Так придется Феню»! «Ой-ой, Феню? Феню возьмешь в жены, так нам житья не будет тут. И ленивая, и ругливая»! «Да так, да три года ждала Феня, так придется Феню взять в жены, мама». «Так бери, бери»! Ну, поехали сватать, Феню сосватали, свадьбу сыграли. На другое утро встали, отец да мать всех сыновей отделили. Ваське досталась плохонькая карета, хомут, удила, а лошадь не досталась. Поделили, так живут. Плохонький дом. Живут. Пришел праздник мясоед. Все пошли кататься. В гости едут. А у них нет лошади. Сидят. Я туда побежал к ним, они сидят около окна. «Так что вы, дядя Вася, у окна сидите, никуда не едете на праздник»? «Так у нас нет, парень, лошади». «Так дядя Микул лошадь продает за три рубля». «Так пойди, возьми. Приведи нам лошадь». Мне дали три рубля. Я пошел, деду Микулу три рубля отдал. Дед Микул надел на лошадь удила, я привел ее. Они взяли, лошадь запрягли. Очень красивую карету впрягли. Что-то сзади на карету повесили, уселись, ехать надо в дорогу в гости. Он женился-то недалеко, всего три версты, где жена раньше жила. Едут туда. Ехали, ехали. Лошадка в гору, за три рубля-то, так устала уже, почти умирает. Больше не везет. Васька понукал ее, понукал, лошадь не везет. У него топор в карете, схватил топор, отрубил лошади голову. Отрубил голову, распряг. «Ну, Феня, ты иди в оглобли»! «Ты, что, Васька! Ты в уме»! «До трех раз». Второй раз сказал. Феня не пошла. Если третий раз скажет, то голову отрубит. Феня – в оглобли. В гору карету [потащила]. Уселся Васька в карету, а Феня везет. А там дома в гости ждут. Мать говорит: «Смотри-ка, муж, Феню-то муж везет, да еще своей силой»! «Как так? Зятя Феня везет»! Заметили. И не знают, как и встретить ближе. Не успели. Пришли все-таки. Больше ничего не сказали. Сутки пил вино, вторые пил. Наугощался. Муж лошадь, старик, запряг, зятя домой отвез. А-то ведь Феню запряжет. Приехали домой. Живут до весны. Весной люди стали пахать. У них нет лошади, ничего нет, на чем пахать. В окно смотрят в воскресенье. Этот Васька говорит: «Феня, пойду, схожу, говорит, в лес, да я, говорит, сделаю маленькую соху, говорит, да маленькую борону, ты тащи, а я, говорит, направлять буду, а потом помогу, и смотришь, посеем. Пойдем»! Пошли в лес. Маленькую борону связал, маленькую соху связал. Принесли, пошли пахать. Пахали, пахали тут. Так. А народ удивляется. Такой тихий… Страшное чудо. Феня пашет, а Васька соху держит. Пахали, пахали. И эта Феня боронила. А Васька говорит: «Я как будто тебя за руку держу, сзади так, как лошадь, веселее. Веду за руку, так легче»… Боронят. А там отец Фени говорит: «Иди-ка, говорит, жена, детей навести. Ведь люди сеют, так Феня-то сеют или нет». Жена бегом, яйца в лукошко, вино там. Пришла. Пришла так там… Говорят: «Нет дома. Они на поле там, боронят да, пашут да». «Как так, думает теща, боронят да пашут, лошади нет». Пошла туда, увидела, что Феня борону таскает, а Васька значит с вицей сзади ходит. Она уже не ждет, эта теща, ничего. Ваське, что попало, Ваське, что попало [говорит]: «Над ребенком насмехаешься, да ребенка наказываешь да обижаешь. Подожди»! Теща подошла поближе. Васька, зять этот, говорит: «Ну-ка и ты в оглобли! Двое так потянете. Пробороним да пойдем чай пить». Так теща, что попало [говорит]. А эта Феня говорит: «Мама, смотри, иди в оглобли да помоги, а то и у тебя голову отрубит. У лошади отрубил. Я боюсь, голову отрубит». И теща в лошади, вдвоем проборонили. Этот Васька говорит: «Иди теперь, Феня, согрей чаю своей матери». А бабка освободилась из оглобель, так и чаю не надо, домой побежала. Этот муж спрашивает: «Ну как живут зять и Феня»? Живут, так живут, так… Как там… Она говорила, обо всем говорила бабка да плакала. А муж и говорит: «Пойти и мне посмотреть». Старик пришел на другой день. Работают там. Старик пришел: «Здравствуйте, вам в помощь». Феня боронит. И зять тут, вдвоем работают. Старик подошел: «Как живете, да посмотреть»? Работа шла, работа шла. Этот Васька говорит: «Феня, бросай боронить. Пойди-ка, поставь чай». Пошла Феня, поставила чай кипятиться там, приготовила, сварила что-то. Васька пошел, бутылку вина взял, пришел, старика вином напоил. Старик с песнями домой пошел. Бабка спрашивает: «Как там живут»? «Живут хорошо. Так хорошо живут». А народу-то чудо, такое страшное чудо. Хорошо, и мужику чудо. Пахоту закончили. Проведем-ка собрание! Проведем! Организовали собрание. Феня на собрание не пошла. Мужики и женщины, все пошли на собрание. И Васька пошел. Все на Ваську удивляются. Ну и жена!^ Жена так жена! Не ругается. Делает любую работу. Все удивляются. Хорошо работает. Давайте-ка организуем сегодня власть женщин. Давайте. Хорошо. Организовали. Собрание весной так закончилось. Уже утром идут домой с собрания. Приходят. Эта одна женщина колотится. Эта Феня пошла открывать. А воскресное утро. И пришла: «Так что, говорит, вечером на собрании-то»? «Ой ты, Феня, на собрании-то! Ты бы знала, что на собрании-то вечером решили»! «Что»? «Так теперь с сегодняшнего дня наша власть»! Не поверила Феня, побежала к другой женщине. У другой женщины: «Так что на собрании»? «Так на собрании-то…Фенюшка, ты! Теперь что мужику прикажем, то он и делать должен»! К третьей побежала. Третья соседка говорит: «Теперь, Феня, власть, так власть! Такая древняя. Я вовек такого дня не жила. Видишь, какие счастливые. С сегодняшнего дня власть женщин»! Хорошо. Пришла домой, коровы не подоены. Феня подойник пинком. «Вставай, корову надо доить! Знаешь, нет, сегодня наша власть, женщин! Больше нет добра. Поприставали и хватит! Спишь, как барин»! Он поднялся: «Феня, сейчас, подою сейчас, Фенюшка, подою»! Муж руки помыл, рукава закатал, пошел три коровы подоил, кое-как молоко-то: «Куда, Фенюшка, процедить»? «Найдешь сам горшки! Знаешь, где стоят». Молоко процедил. «Смотри теперь, Васька, я тебя проучу! Я, смотри, пойду в церковь. Церковь три версты от нас. Ты натопи печь, испеки колобов, просей [муку], испеки калиток. И там за версту отсюда принеси воды из озера для самовара. Ведро тут, и самовар согрей»! Васька говорит: «Хорошо, хорошо, Фенюшка! Согрею, и слушаюсь. Только очень не обижай». Муж взял, колобов испек, калиток испек. Сходил, воды принес, самовар поставил греться. Идут из церкви. Сели чай пить. Едят. Чаю попила и: «Плохие калитки испек»! «Так прости на этот раз. В следующий раз ведь я лучше испеку»! Ну Феня его простила в первый раз. Хоть и ругалась. Сидят около окна. Староста идет. А у них был долг старосте три рубля. Идет староста. Сидят возле окна. Староста пришел в дом: «Ну как с долгом, будете платить или нет»? Так эти Феня Ваське и слова не дала сказать. «Заплатить денег нет. А возьмусь. К следующему воскресенью деньги добуду». «Как ты добудешь»? «А вот в следующее воскресенье придешь, тогда»… Но тут этот староста стал настаивать, Феня, значит, дала слово – в следующее воскресенье деньги три рубля будут. В понедельник, значит, встали, она пошла, нашла в деревне в товарищи парня, послала Ваську пилить на неделю, три рубля денег зарабатывать. Васька [с товарищем] пришли на подряд. Взяли пилу казенную у хозяина. Работали неделю. В субботу эту пилу сломали, да еще неделю ели. Заработали три рубля. Хозяин им три рубля и не дал. За пилу и еду в самый раз. Пришел домой Васька. Васька пришел домой, денег не принес. Так Феня его не знаю как ругала. Утром в воскресенье встала. Опять Ваське приказала работать: калиток испечь, колобов испечь, воды с озера принести, баню истопить. А она в церковь пошла. Все дела Васька сделал. Она пришла из церкви. Пошли в баню. «Пойду в баню, так ты мне ржаной соломы постели, иначе ноги запачкают до дому». Он взял, ржаной соломы расстелил, жена домой пришла. Чаю попили, сидят за столом. Веселые, в баню сходили, очень большого скандала не было. Идет староста с железной дубинкой. Увидели: «Васька, а мне-то куда»? «Я не знаю, куда ты пойдешь». А у них было два мешка с картошкой в углу у дверей. «А ты, может, Феня, залезешь, говорит, в мешок. А я завяжу, да тебя в угол поставлю. И староста, говорит, придет, так подумает, что картошка». Хорошо, Феня сейчас в длинный мешок залезла. Васька взял, веревкой очень крепко завязал, да и стоит в углу. Староста пришел в дом. «Ну, как, хозяйка»? «Так хозяйки нет дома». А сам хозяин пальцем на мешок показывает. «Раз нет, так плохо дело. Деньги у вас не заплачены. Видишь, она меня обманула. Я, говорит, увидел бы ее, так ведь сказал бы». Ну с хозяином еще поговорили, поговорили. И стал уходить. А хозяин-то: «Есть, да не знаю, куда ушла». А сам на мешок пальцем показывает: дай дубиной! Этот староста подошел к мешку: «Ну, говорит, хорошо, говорит, Васька! Скажи хозяйке, чтобы к следующему воскресенью были деньги три рубля». Да еще как стукнет дубиной по мешку-то. А эта Феня там в мешке-то. Такой железной дубинкой изо всех сил приложился, одного глаза не видно. Мешок Васька развязал. Феня выходит оттуда. Вышла оттуда и Ваське в ноги поклон: «Васька, возьми власть обратно! Мне никак не надо. Не могу больше служить, а то и второй глаз выбьет, в следующее воскресенье когда придет»!

September 15, 2022 in 13:54 Нина Шибанова

created the text
created the text translation
created the text: Ende eliba uk da ak. Ukou, akou oli koume poigad. Kaks’ poigad oliba neinuded, a koumanz’ poig oli holosti. Guleji ihten niiččenke. A nece niižne deruun’as mugoine oli koir, mugoine koir! Da läžui, kaik händast ii voitud nähta i vareižiba. Guleiba hii armijahassei. Necen prihan otiba soudataha. Sanuiba. Niiččen kucuiba Fen’aks. ”Fen’a, sinä mindei varastad-ik koume vot”? ”Varastan, Vasin’ka, varastan”! ”Minä tulen i sindei mehele otan”! Se priha služi armijas. A Fen’a značit varast’ koume vot. Priha tuli kodihe süguzuu, koume vot proidi ka. Besedou kävi sigä dei. Fen’a sanub: ”Nügde sinä , Vas’ka, mindei mehele ota”! ”Ka otan, - sanub. – Ka en tä, kut tatam da mama-se”. ”Ka sinä,- sanub, - manitid mindei, koume vot varastin ka. Nügde ala küzu nikel”. Tuli priha kodihe. ”Tatoi da mamoi, minä, - sanub, - ladin neida”. ”Ka ladid neida, ka keda sinä ladid otta, mamale-se ofot teta”? ”Ka dovedise Fen’ad”! ”Vooi, Fen’ad ka! Fen’ad otad, ka miile elod ei linne sid’. I ležn, i koir”! ”Om da, koume vot varasti Fen’a, ka dovedise Fen’ad otta, mamoi”. ”Ota, ota”! Nu ajoiba svathuzile, Fen’an mehele otiba, svad’ban vändiba. Toižuu homencuu libuiba, tat da mam kaikid poigid jagoiba. Vas’kale tuli huba korjeine, länged, suičed, da hebod ii tulend. Jagoiba, muga eletasoi. Huba pertiine. Eletasoi. Tuli pihapanom, praznik. Kaik katkele ajetase. Adivoihe ajetasoi. A hiiläzoi hebod ele. Išttasoi. Minä sinnä joksin hijale, hii išttase iknan sires. ”Ka mijak, Vas’ka-däd’oi, iknan sires ištutei, et ajagoi nikuna praznikale”? ”Ka miilamoi ele, prihač, hebod”. ”Ka Mikul-däd’ hebon möskendeb koumes rubl’as”. ”Ka mäne-ske, ota. To miile hebo-se”! Mini andoiba koume rubl’ad, suičed. Minä mänin, Mikul-ukole koume rubl’ad andoin. Mikul-uk hebole pani suičed pähä, minä toin. Hii otiba, hebon val’l’astiba.^ Zbrui konešno oli ka. Čoman diki korjan paniba. Jäl’gile korjha riputiba, ištuihezoi, ajada matkha adivoihe ka. Oli nainu-se koume virstad, ii edahan.^ Ak kus eliba ka. Ajetas sinnä. Ajoiba, ajoiba. Heboine mäghepei, jo koumes rubl’as ka, surdi jo, hälle jo tari prapat’t’a. Enamb veda ii. Vas’ka nukut’, nukut’, hebo veda ii. Hänou kirvez korjas, fati kirvhen, hebou pän čapoi. Hebou pän čapoi, lasketi. ”Nu, Fen’a, sinä mäne eižoihe”! ”Ka min sinä, Vas’ka! Ka oled-ik meliš ka”! ”Koumhe kerdhassei”. Toižen kerdan sanui. Fen’a ii mänd. Koumanden kerdan sanub, ka pän čapab. Fen’a – eižoihe. Mäghe korjan. Ištuihe Vas’ka korjha, a Fen’a vedab. A sigä varastadas kodiš adivoihe-se. Mam sanub: ”Kacu-ške, uk, Fen’an-se vävü vedab dei ičeväguu”. ”Mijak? Vävün Fen’a vedäb”! Homeičiba. Ka ii tekoi, midä lähen enamb vastata-se. Ii ehtind. Tuliba s’o-taki. Enamb sanutud nimidä ii. Sutkad vinad jui, toižed jui. Adivoičihe. Uk hebon, starik, val’l’asti, vävun kod’he vei. Ika Fen’an val’l’astab. Tuliba kod’he. Eletasoi kevädehessei. Keväduu zavodiba rahvaz pašt’a. Hiiläzoi ele hebod, nimidä ele-ka, mil pašt’a. Iknaha sihe kactas pihanpejan. Nece Vas’ka sanub: ”Fen’a, män käun, sab, mecha da minä, sanub, tegen penen adreižen, sanub, da penen äghüden, sinä veda da, a minä, sanub, napravl’ajin da jäl’ges abutan, dei kacuhtad, semendamei. Astu”! Mäniba mecha. Penen adreižen sidoi, da penen äghüden sidoi. Toiba, mäniba pašmaha. Kindiba, pašiba dei. Muga. A narod-se udivl’ajiše. Mugoine hilläine... Strašni čud. Fen’a kindab, a Vas’ka adras pidäb. Kindiba, kindiba. Dei nece Fen’a ägestab. A Vas’ka sanub: ”Minä kuti sindai kädes pidän da jäl’gil ka, kuti hebon ka, veslemb. Vedän kädes ka kebnemb”... Ägestaba. Sigä tat-se Fen’an sanub: ”Mäne-ške, sanub, ak, lapsid-se riža. Ved’ rahvaz semetas, ka Fen’a-se semetas vei ii”. Ak joste, munid mastn’aha, vinad sigä. Tuli. Tuli ka sigä... Sanutas: ”Ele kodiš. Hii piidou naku ka, ägestadas da kinttas da”. ”Kutak muga, anop dumaib, ägestadas da kinttas, hebod ele”. Mäni sinnä, homeiči, Fen’a äghen vedeleb, a Vas’ka značit vicanke jäl’ghe käveleb. Hän jo ei varasta, nece anop’ , nimidä. Vas’kale, midä puti, Vas’kale, midä puti: ”Lapsen imbri iloitelese, da lapsen minun nakazivajut da abiditas da. Varasta”! Anop’ tuli lähemba. Vas’ka, nece vävü, sanub: ” Nu-ko sinä-ki eižihe”!^ Anop’ ii mäne.^ ”Nu-ko eižihe! Kahten ka vedoudad. Ägestoudamei da mämei čajud jomha”. Ka anop’ midä puti. A nece Fen’a sanub: ”Mamoi, kacu, tule eižihe da abuta, ika sinai-ki pän čapab. Hebou čapoi dei. Minä vareidan – pän čapab”. Anop’-ki heboihe, kahten ägestouziba. Nece Vas’ka sanub: ”Mäne nügde, Fen’a, lämbita čajud mamaleiž”. Ka bapka pazi eižišpei, ka darom čai dei, kod’he joks’.^ Tuli kod’he. Nece uk küzub: ”Nu kut eletas vävü da Fen’a”? Eletas, ka ninga, ka ninga... Ka sigä... Nece sanel’, sanel’ keik sijad bapka, ka väriž. Ka uk sanub: ”Mända mini kacta”. Uk tuli toižuu pejou. Ratas sigä. Uk tuli: ”Zdorovo, dei vam pomoč”. Fen’a ägestab. Vävü dei sid’, kahten ratasoi. Uk tuli: ”Kut elätei da, kacuhtada”. Mäni rad, mäni rad. Nece Vas’ka sanub: ”Fen’a, darom ägestuz. Mäne-ške, pane čajud lämhä”. Mäni Fen’a, čajud pani lämhä sigä, prigotovi, keiti midä-se. Vas’ka mäni, butulkan vinad oti, tuli, ukon vinou joti. Uk kod’he pajonke män’. Bapka sanub: ”Kut sigä eletase”? ”Eletas čomin! Hüvä muga eletas”. A narodale-se čud, ka strašni čud. Hüvä i mužikale čud. Pašn’an lopiba. Tehkam sobranije! Tehkam! Tegiba sobranijan. Fen’a sobranijale ei mänend. Mužikad, akad kaik mäniba sobranijale. I Vas’ka mäni. Kaik Vas’kale čududelese. Nu i ak, ak ka ak. Ii koirustelde. Ka radab hot’ min ka. Kaik čududelese. Hüvä radab ka. Zatrigam-ko tänambei tehtase akoide vlast’. Zatrigam. Hüvä. Zatriba. Sobranije kevaduu ka končihe. Dei homencuu asttas kod’he suimaspei. Tuudas. Nece üks’ ak i kolotiše. Nece Fen’a mäni avaidamha. A pihapejan homendez. Tuli dei: ”Ka midä, sab, ehtou sobranijou-se”? ”Vei sinä, Fen’a, sobranijou-se! Sinä ku tedeižid, sobranijou-se ehtou min rešiba ka”! ”Min”? ”Ka nügde tänambeižes pejaspei miide vlast’”! Ii uskond Fen’a, joks’ toižen akannost. Toižuu akou: ”Ka midä sobranijou”? ”Ka sobranijou-se... Fen’uško, sinä ka! Nügde min mužikale käskemei, sen hän i rata dolžen”! Koumandenno joksi. Koumanz’ sosetka sanub: ”Nügde, Fen’a, jo vlast’ ka vlast’! Vanhakeine mugoine. Minä igäs ningošt pejad en eländ! Näged, miččed ozavad. Tänambeižes pejaspei akoiden vlast’”! Hüvä. Tuli kodihe, lehmäd lüpsmäta! Lüpsinragendon potkul Fen’a. ”Libu, lehmäd tari lüpsta! Tedad, ed, miiden tämbei om vlast’, akoide! Enamb hüväd ii. Tartutei dei fatib! Magadad kuti bajar’”! Se libui ka: ”Fen’a, seičas, lüpsan seičas, Fen’uško, lüpsan”! Mužik käded pezi, hijamad kändi, mäni koume lehmäd lüpsi, kojokud-gi meidon-se: ”Kuna, Fen’uško, sehleita”? ”Lüudad iče padad! Tedad, kus eletas”. Meidon sehleiči. ”Kacu nügde, Vas’ka, minä nügde sindai opendan! Minä, kacu, mänen pagastaha. Pagast koume virstad mijoupei. Sinä lämbita päč, pašta kolobad, segloičed, kalitkoid pašta. I nakka virstan taga järvespei to vet samvaraha! Vädr sid’, i samvar lämbita”! Vas’ka sab: ”Hüvä, hüvä, Fen’uško! Lämbitan, dei kundlen. Vaiše ala äjou abidi”. Mužik oti, koloboid paštoi, kalitkoid paštoi. Kävel’, vet toi, samvaran lämhä pani. Asttas pagastaspei. Ištuihe čajud jomha. Södas. Čajud joi da: ”Hubad kalitkad paštoid”! ”Ka ved’ prosti necil kerdal. Udou kerdou ved’ minä parembad paštaškanden”! Nu Fen’a hälle prosti ezmäižen kerdan. Hot’ lajihe da. Išttas iknan sires. Astub starosta dei. I hiiläzoi oli vüigäd starostale koume rubl’ad. Astub starosta dei. Išttas iknan sires. Starosta tuli pert’he dei: ”Nu, kut vüigänke, maksaškanded vei etei vei”? Ka nece Fen’a i Vas’kale ii andand vajeht-ki sanuda. ”Maksta-se dengoid ele. A otamei. Udeks pühäkspejaks den’gad tegen”. ”Kut sinä teged”? ”A vot uden pühänpejan tuled, nu ka”... Nu sigä nece starosta händast kingiteleškanz’, Fen’a značit, andoi veihen - uden pühänpejan den’gad koume rubl’ad lindäs. Ezmärgen, značit, libuiba, hän mäni, lüuzi deren’as tovariššaks priheižen, oigenz’ Vas’kan pil’mähä nedalikš, koume rubl’ad dengoid samha. Vas’ka da tuliba podr’adaha. Otiba pilan sigä kaz’onnijan ižandou. Radoiba nedalin. Sobatan necen pilan katkeižiba, da nedalin süibä. Saiba hii koume rubl’ad. Ižand hiile koumed rubl’ad i andand ii. Pilas da söndas vokurat. Tuli kod’he Vas’ka. Vas’ka tuli kod’he, dengoid tond ii. Ka Fen’a händast en teda kut i laji. Homencuu pühänpejan libui. Möstona Vas’kale käski rata: kalitkoid paštta, koloboid paštta, vet järvespei toda, kül’betin lämbitada. Hän pagastha mäni. Keik sijad Vas’ka radoi. Hän tuli pagastaspei. Mäniba kül’betihe. ”Kül’bet’he mänen ka, rugišt runged levita, ika jaugad redustan kod’hessei”. Hän oti, rugišt runged leviti, ak kod’he tul’. Čajud joiba, išttasoi stolan päs. Veslad, kül’betiš kävünuded, äjou diki mugošt skandalad ele. Astub starosta roudeižen dubineiženke. Homeičiba: ”Vas’ka, a mini-se kuna”? ”Ka en tä, kuna sinä mäned”. A hilläzoi oli kaks’ havadod kartohkoid čogas uksiš. ”A sinä bude, Fen’a, mäned, sab, havadoho. A minä sidoudan, da sindai čogha siižutan. I starosta, sab, tuleb, ka dumeib kartohkad.^ A minä sanun: sindei ele kodiš”. Hüvä, Fen’a seičas pit’kha havadoho ličoihe. Vas’ka oti, noreižuu diki vahvas sidoi , dei siižub čogas. Starosta tuli pert’he. ”Nu, kutak hoz’aika”? ”Ka hoz’aikad ele kodiš”. A iče hän nece ižand sormou ozutab havadoho. ”Ka ele ka, azj huba. Den’gad maksmata tiilätei. Näged, hän mindai maniti. Minä, sab, händast homaičeižin, ka ved’ sanuižin”. Nu ižandanke pagižiba, pagižiba. Dei lähteškanzi. A ižand-se: ”Om da, en teda kuna mäni”. A iče havadoho sormou ozutab: anda dubinou! Nece tuli starosta havadonno: ”Nu, sab, hüvä, sanub, Vas’ka! Sanu hoz’aikale, štobi udeks pühäpejaks uudeiž dengad koume rubl’ad”. Da völ kolahtoiti dubineižuu havados-se. Nece Fen’a sigä havados-se. Mugoižuu roudeižuu dubinou mi väged pandud, sil’mäd ei nägu üht. Havadon Vas’ka ruši. Fen’a sigäpei lähteb. Läksi sigäpei da Vas’kale jougha kumardust: ”Vas’ka, ota tagaz vlast’! Minei nikut ei tarbi. Enambad emboi služda, ika toižen sil’män hädab, udes pühänpejan tuleb ka”!