Texts

Return to review | Return to list

Käby. 2

history

September 19, 2025 in 17:02 Александра Родионова

• changed the text of the translation
  В конце деревни у дома с окнами обтянутыми пленкой,| стояли два тяжелых мотоцикла, коляски были доверху заполнены грузом. На звук мотора вышли три мужика. ‒ Вы зря парни выбрали это направление, тем более на таком аппарате, мы вот назад вернулись. Болота оттаяли, на дороге вода местами до метра поднялась, лучше не мучайтесь, возвращайтесь. ‒ Только на таком мотоцикле и можно проехать, проворчал Виктор и прибавил газу. Несколько раз пришлось приятелям, раскатав голенища бродней, переносить на руках своего двухколесного помощника через затопленные участки дороги. По грязи же он налегке вытаскивал себя сам, а парни бежали рядом. Несколько часов пути и вот долгожданная развилка, налево дорога в деревню, направо через поселок к озеру. Виктор повернул голову: ‒ Ну что Максим, куда едем? ‒ Поехали к озеру, у тебя же где то лодка припрятана. Прокатились по местам, где, когда то был поселок лесозаготовителей, Виктор притормозил: ‒ Вон там был клуб, там магазин, там школа, в которой я учился… Вот и озеро, у покосившегося сарая на чурках лежала дверь, на ней только что освежеванная тушка бобра. Виктор по одному ему знакомым приметам нашел в лесу лодку, аккуратно выкатили ее к озеру и затопили у берега. Проезжая назад заметили, что тушки на дверях уже не было. Остановиться решили в деревне у стариков Никитиных Витиных родственников,| они не захотели переезжать из добротного рубленого дома в щитовую квартиру. Вот уже несколько лет зимуют вдвоем. Проезжая по деревне заметили, что дома в полном порядке, окна не побиты, двери подперты палками. Слева от дороги крутой спуск к ламбушке, на берегу баньки. Притормозили у добротного дома, из трубы которого вился дымок. Навстречу выскочили хозяева, крепкий высокий старик в серых валенках с калошами, поверх вязаного свитера меховая безрукавка. Хозяйка видимо только что отошла от плиты, лицо раскрасневшееся, на плечи успела накинуть огромный пуховый платок. Радости не было предела, они как то оба одновременно обняли Виктора, Максиму пожали руку. Говорили только на карельском языке. ‒ Меня зовут тетя Аня, а деда ‒ дядя Петя, не стойте на холоде, проходите, проходите в избу, вон уже солнышко наполовину спряталось. За вечерним чаем, за самоваром Виктор не успевал отвечать на вопросы, казалось, им не будет конца. Максим попивал чаек из граненого стакана и улыбался. Тепло русской печки, радушие хозяев, надежность трудолюбивого и опытного товарища, все располагало к хорошему настроению. Воспользовавшись короткой паузой, Виктор задал и свой вопрос:| ‒ Дядя Петя, решили мы сходить поохотиться, да вот ружье одно, не выручишь ли? Старик посмотрел на Максима, почесал плечо, отхлебнул чаю. ‒ Нет у нас ружья, охотоведы тут порой приезжают. В двух верстах от сюда чета “химиков” живет, у них двустволку отобрали, штраф выписали вот и мы от оружия избавились. Утром ни свет, ни заря раздался стук в дверь, вошли двое в одинаковых суконных костюмах и зимних солдатских шапках. Они поздоровались, сняли шапки и сели на лавку у дверей, положив ладони на колени. Ребята поняли, что это и есть заготовители живицы, смолы хвойных деревьев. У женщины на макушке была тоненькая косичка, скрученная в кольцо, у мужчины на этом месте была лысина. Лица и руки загорели до черноты, от мужика пахло махоркой, от дамы “Красной Москвой”. Тетя Аня хлопотала у плиты, на полу у печки пыхтел самовар. Виктор снял с него трубу, закрыл вьюшку и ловко водрузил латунного красавца на стол. Хозяйка поставила огромное блюдо с пышными оладьями. ‒ Садитесь, гости дорогие к столу, простокваши нет, оладьи на сгущенном молоке, зато гречневая каша с маслом. Парней второй раз звать не пришлось, женщина хриплым голосом ответила: ‒ Мы попозже…. День прошел у ребят в хлопотах, поправили старенький шалаш за деревней у леса, для утренней охоты на косачей. Виктору не понравилось, что на поляне было мало следов пребывания птиц. Затопили баню, пока она топилась, с разрешения дяди Пети, посетили пару домов в деревне. Дома были сделаны как под копирку, в сенях стоял огромный ящик с крышкой, обшитый железом для хранения муки. В доме слева русская печь,| рядом ухваты, кочерга, трубы для самовара. Далее полки с чугунами, посудный шкаф. В углу комнаты старинный комод, на нем радиоприемник “Родина” и куча батарей питания. Покосившаяся этажерка с патефоном и треснутой пластинкой, остальную мебель хозяева видимо увезли с собой. Виктор пояснил Максиму: ‒ Электричества в наших деревнях не было, вот и запасались батареями. У одного мужика я видел заводской термогенератор, который одевался на керосиновую лампу и от ее тепла вырабатывал энергию для приемника. Одним словом и светло и музыка играет. Ближе к вечеру ребята сходили в баню и опять собрались за столом у самовара, под краником которого стояла солдатская алюминиевая кружка. Хозяин рассказывал различные байки из жизни деревни, хозяйка хлопотала у плиты с ужином. Выбрав момент, она спросила вполголоса у Виктора: ‒ А Максим то чей будет? ‒ Так это же Надежды Никитичны сын… Максим видел, как менялось лицо пожилой женщины. Сначала было выражение испуга, затем оно сменилось удивлением, и наконец, появилась улыбка радости. ‒ Надин сын! А-вой-вой! Надо же Надин сын! Она засуетилась по комнате, захлопали дверки шкафчиков, на столе появились баночки с различным вареньем, сгущенка, печенье “Юбилейное”, сухарики с запахом ванили. В завершении она сбегала за перегородку и поставила на стол, вытерев передником, бутылку “Столичной” водки. - Надо же Надин сын! Перевела Любовь Балтазар

September 19, 2025 in 17:01 Александра Родионова

• changed the text of the translation
  В конце деревни у дома с окнами обтянутыми пленкой,| стояли два тяжелых мотоцикла, коляски были доверху заполнены грузом. На звук мотора вышли три мужика. ‒ Вы зря парни выбрали это направление, тем более на таком аппарате, мы вот назад вернулись. Болота оттаяли, на дороге вода местами до метра поднялась, лучше не мучайтесь, возвращайтесь. ‒ Только на таком мотоцикле и можно проехать, проворчал Виктор и прибавил газу. Несколько раз пришлось приятелям, раскатав голенища бродней, переносить на руках своего двухколесного помощника через затопленные участки дороги. По грязи же он налегке вытаскивал себя сам, а парни бежали рядом. Несколько часов пути и вот долгожданная развилка, налево дорога в деревню, направо через поселок к озеру. Виктор повернул голову: ‒ Ну что Максим, куда едем? ‒ Поехали к озеру, у тебя же где то лодка припрятана. Прокатились по местам, где, когда то был поселок лесозаготовителей, Виктор притормозил: ‒ Вон там был клуб, там магазин, там школа, в которой я учился… Вот и озеро, у покосившегося сарая на чурках лежала дверь, на ней только что освежеванная тушка бобра. Виктор по одному ему знакомым приметам нашел в лесу лодку, аккуратно выкатили ее к озеру и затопили у берега. Проезжая назад заметили, что тушки на дверях уже не было. Остановиться решили в деревне у стариков Никитиных Витиных родственников,| они не захотели переезжать из добротного рубленого дома в щитовую квартиру. Вот уже несколько лет зимуют вдвоем. Проезжая по деревне заметили, что дома в полном порядке, окна не побиты, двери подперты палками. Слева от дороги крутой спуск к ламбушке, на берегу баньки. Притормозили у добротного дома, из трубы которого вился дымок. Навстречу выскочили хозяева, крепкий высокий старик в серых валенках с калошами, поверх вязаного свитера меховая безрукавка. Хозяйка видимо только что отошла от плиты, лицо раскрасневшееся, на плечи успела накинуть огромный пуховый платок. Радости не было предела, они как то оба одновременно обняли Виктора, Максиму пожали руку. Говорили только на карельском языке. ‒ Меня зовут тетя Аня, а деда ‒ дядя Петя, не стойте на холоде, проходите, проходите в избу, вон уже солнышко наполовину спряталось. За вечерним чаем, за самоваром Виктор не успевал отвечать на вопросы, казалось, им не будет конца. Максим попивал чаек из граненого стакана и улыбался. Тепло русской печки, радушие хозяев, надежность трудолюбивого и опытного товарища, все располагало к хорошему настроению. Воспользовавшись короткой паузой, Виктор задал и свой вопрос:| ‒ Дядя Петя, решили мы сходить поохотиться, да вот ружье одно, не выручишь ли? Старик посмотрел на Максима, почесал плечо, отхлебнул чаю. ‒ Нет у нас ружья, охотоведы тут порой приезжают. В двух верстах от сюда чета “химиков” живет, у них двустволку отобрали, штраф выписали вот и мы от оружия избавились. Утром ни свет, ни заря раздался стук в дверь, вошли двое в одинаковых суконных костюмах и зимних солдатских шапках. Они поздоровались, сняли шапки и сели на лавку у дверей, положив ладони на колени. Ребята поняли, что это и есть заготовители живицы, смолы хвойных деревьев. У женщины на макушке была тоненькая косичка, скрученная в кольцо, у мужчины на этом месте была лысина. Лица и руки загорели до черноты, от мужика пахло махоркой, от дамы “Красной Москвой”. Тетя Аня хлопотала у плиты, на полу у печки пыхтел самовар. Виктор снял с него трубу, закрыл вьюшку и ловко водрузил латунного красавца на стол. Хозяйка поставила огромное блюдо с пышными оладьями. ‒ Садитесь, гости дорогие к столу, простокваши нет, оладьи на сгущенном молоке, зато гречневая каша с маслом. Парней второй раз звать не пришлось, женщина хриплым голосом ответила: ‒ Мы попозже…. День прошел у ребят в хлопотах, поправили старенький шалаш за деревней у леса, для утренней охоты на косачей. Виктору не понравилось, что на поляне было мало следов пребывания птиц. Затопили баню, пока она топилась, с разрешения дяди Пети, посетили пару домов в деревне. Дома были сделаны как под копирку, в сенях стоял огромный ящик с крышкой, обшитый железом для хранения муки. В доме слева русская печь,| рядом ухваты, кочерга, трубы для самовара. Далее полки с чугунами, посудный шкаф. В углу комнаты старинный комод, на нем радиоприемник “Родина” и куча батарей питания. Покосившаяся этажерка с патефоном и треснутой пластинкой, остальную мебель хозяева видимо увезли с собой. Виктор пояснил Максиму: ‒ Электричества в наших деревнях не было, вот и запасались батареями. У одного мужика я видел заводской термогенератор, который одевался на керосиновую лампу и от ее тепла вырабатывал энергию для приемника. Одним словом и светло и музыка играет. Ближе к вечеру ребята сходили в баню и опять собрались за столом у самовара, под краником которого стояла солдатская алюминиевая кружка. Хозяин рассказывал различные байки из жизни деревни, хозяйка хлопотала у плиты с ужином. Выбрав момент, она спросила в полголосавполголоса у Виктора: ‒ А Максим то чей будет? ‒ Так это же Надежды Никитичны сын… Максим видел, как менялось лицо пожилой женщины. Сначала было выражение испуга, затем оно сменилось удивлением, и наконец, появилась улыбка радости. ‒ Надин сын! А-вой-вой! Надо же Надин сын! Она засуетилась по комнате, захлопали дверки шкафчиков, на столе появились баночки с различным вареньем, сгущенка, печенье “Юбилейное”, сухарики с запахом ванили. В завершении она сбегала за перегородку и поставила на стол, вытерев передником, бутылку “Столичной” водки. - Надо же Надин сын!

September 19, 2025 in 16:59 Александра Родионова

• changed the text of the translation
  В конце деревни у дома с окнами обтянутыми пленкой,| стояли два тяжелых мотоцикла, коляски были доверху заполнены грузом. На звук мотора вышли три мужика. ‒ Вы зря парни выбрали это направление, тем более на таком аппарате, мы вот назад вернулись. Болота оттаяли, на дороге вода местами до метра поднялась, лучше не мучайтесь, возвращайтесь. ‒ Только на таком мотоцикле и можно проехать, проворчал Виктор и прибавил газу. Несколько раз пришлось приятелям, раскатав голенища бродней, переносить на руках своего двухколесного помощника через затопленные участки дороги. По грязи же он налегке вытаскивал себя сам, а парни бежали рядом. Несколько часов пути и вот долгожданная развилка, налево дорога в деревню, направо через поселок к озеру. Виктор повернул голову: ‒ Ну что Максим, куда едем? ‒ Поехали к озеру, у тебя же где то лодка припрятана. Прокатились по местам, где, когда то был поселок лесозаготовителей, Виктор притормозил: ‒ Вон там был клуб, там магазин, там школа, в которой я учился… Вот и озеро, у покосившегося сарая на чурках лежала дверь, на ней только что освежеванная тушка бобра. Виктор по одному ему знакомым приметам нашел в лесу лодку, аккуратно выкатили ее к озеру и затопили у берега. Проезжая назад заметили, что тушки на дверях уже не было. Остановиться решили в деревне у стариков Никитиных Витиных родственников,| они не захотели переезжать из добротного рубленого дома в щитовую квартиру. Вот уже несколько лет зимуют вдвоем. Проезжая по деревне заметили, что дома в полном порядке, окна не побиты, двери подперты палками. Слева от дороги крутой спуск к ламбушке, на берегу баньки. Притормозили у добротного дома, из трубы которого вился дымок. Навстречу выскочили хозяева, крепкий высокий старик в серых валенках с калошами, поверх вязаного свитера меховая безрукавка. Хозяйка видимо только что отошла от плиты, лицо раскрасневшееся, на плечи успела накинуть огромный пуховый платок. Радости не было предела, они как то оба одновременно обняли Виктора, Максиму пожали руку. Говорили только на карельском языке. ‒ Меня зовут тетя Аня, а деда ‒ дядя Петя, не стойте на холоде, проходите, проходите в избу, вон уже солнышко наполовину спряталось. За вечерним чаем, за самоваром Виктор не успевал отвечать на вопросы, казалось, им не будет конца. Максим попивал чаек из граненого стакана и улыбался. Тепло русской печки, радушие хозяев, надежность трудолюбивого и опытного товарища, все располагало к хорошему настроению. Воспользовавшись короткой паузой, Виктор задал и свой вопрос:| ‒ Дядя Петя, решили мы сходить поохотиться, да вот ружье одно, не выручишь ли? Старик посмотрел на Максима, почесал плечо, отхлебнул чаю. ‒ Нет у нас ружья, охотоведы тут порой приезжают. В двух верстах от сюда чета “химиков” живет, у них двустволку отобрали, штраф выписали вот и мы от оружия избавились. Утром ни свет, ни заря раздался стук в дверь, вошли двое в одинаковых суконных костюмах и зимних солдатских шапках. Они поздоровались, сняли шапки и сели на лавку у дверей, положив ладони на колени. Ребята поняли, что это и есть заготовители живицы, смолы хвойных деревьев. У женщины на макушке была тоненькая косичка, скрученная в кольцо, у мужчины на этом месте была лысина. Лица и руки загорели до черноты, от мужика пахло махоркой, от дамы “Красной Москвой”. Тетя Аня хлопотала у плиты, на полу у печки пыхтел самовар. Виктор снял с него трубу, закрыл вьюшку и ловко водрузил латунного красавца на стол. Хозяйка поставила огромное блюдо с пышными оладьями. ‒ Садитесь, гости дорогие к столу, простокваши нет, оладьи на сгущенном молоке, зато гречневая каша с маслом. Парней второй раз звать не пришлось, женщина хриплым голосом ответила: ‒ Мы попозже…. День прошел у ребят в хлопотах, поправили старенький шалаш за деревней у леса, для утренней охоты на косачей. Виктору не понравилось, что на поляне было мало следов пребывания птиц. Затопили баню, пока она топилась, с разрешения дяди Пети, посетили пару домов в деревне. Дома были сделаны как под копирку, в сенях стоял огромный ящик с крышкой, обшитый железом для хранения муки. В доме слева русская печь, рядом ухваты, кочерга, трубы для самовара. Далее полки с чугунами, посудный шкаф. В углу комнаты старинный комод, на нем радиоприемник “Родина” и куча батарей питания. Покосившаяся этажерка с патефоном и треснутой пластинкой, остальную мебель хозяева видимо увезли с собой. Виктор пояснил Максиму: ‒ Электричества в наших деревнях не было, вот и запасались батареями. У одного мужика я видел заводской термогенератор, который одевался на керосиновую лампу и от ее тепла вырабатывал энергию для приемника. Одним словом и светло и музыка играет. Ближе к вечеру ребята сходили в баню и опять собрались за столом у самовара, под краником которого стояла солдатская алюминиевая кружка. Хозяин рассказывал различные байки из жизни деревни, хозяйка хлопотала у плиты с ужином. Выбрав момент, она спросила в полголоса у Виктора: ‒ А Максим то чей будет? ‒ Так это же Надежды Никитичны сын… Максим видел, как менялось лицо пожилой женщины. Сначала было выражение испуга, затем оно сменилось удивлением, и наконец, появилась улыбка радости. ‒ Надин сын! А-вой-вой! Надо же Надин сын! Она засуетилась по комнате, захлопали дверки шкафчиков, на столе появились баночки с различным вареньем, сгущенка, печенье “Юбилейное”, сухарики с запахом ванили. В завершении она сбегала за перегородку и поставила на стол, вытерев передником, бутылку “Столичной” водки. - Надо же Надин сын!

September 19, 2025 in 16:58 Александра Родионова

• changed the text of the translation
  В конце деревни у дома с окнами обтянутыми пленкой,| стояли два тяжелых мотоцикла, коляски были доверху заполнены грузом. На звук мотора вышли три мужика. ‒ Вы зря парни выбрали это направление, тем более на таком аппарате, мы вот назад вернулись. Болота оттаяли, на дороге вода местами до метра поднялась, лучше не мучайтесь, возвращайтесь. ‒ Только на таком мотоцикле и можно проехать, проворчал Виктор и прибавил газу. Несколько раз пришлось приятелям, раскатав голенища бродней, переносить на руках своего двухколесного помощника через затопленные участки дороги. По грязи же он налегке вытаскивал себя сам, а парни бежали рядом. Несколько часов пути и вот долгожданная развилка, налево дорога в деревню, направо через поселок к озеру. Виктор повернул голову: ‒ Ну что Максим, куда едем? ‒ Поехали к озеру, у тебя же где то лодка припрятана. Прокатились по местам, где, когда то был поселок лесозаготовителей, Виктор притормозил: ‒ Вон там был клуб, там магазин, там школа, в которой я учился… Вот и озеро, у покосившегося сарая на чурках лежала дверь, на ней только что освежеванная тушка бобра. Виктор по одному ему знакомым приметам нашел в лесу лодку, аккуратно выкатили ее к озеру и затопили у берега. Проезжая назад заметили, что тушки на дверях уже не было. Остановиться решили в деревне у стариков Никитиных Витиных родственников,| они не захотели переезжать из добротного рубленого дома в щитовую квартиру. Вот уже несколько лет зимуют вдвоем. Проезжая по деревне заметили, что дома в полном порядке, окна не побиты, двери подперты палками. Слева от дороги крутой спуск к ламбушке, на берегу баньки. Притормозили у добротного дома, из трубы которого вился дымок. Навстречу выскочили хозяева, крепкий высокий старик в серых валенках с калошами, поверх вязаного свитера меховая безрукавка. Хозяйка видимо только что отошла от плиты, лицо раскрасневшееся, на плечи успела накинуть огромный пуховый платок. Радости не было предела, они как то оба одновременно обняли Виктора, Максиму пожали руку. Говорили только на карельском языке. ‒ Меня зовут тетя Аня, а деда ‒ дядя Петя, не стойте на холоде, проходите, проходите в избу, вон уже солнышко наполовину спряталось. За вечерним чаем, за самоваром Виктор не успевал отвечать на вопросы, казалось, им не будет конца. Максим попивал чаек из граненого стакана и улыбался. Тепло русской печки, радушие хозяев, надежность трудолюбивого и опытного товарища, все располагало к хорошему настроению. Воспользовавшись короткой паузой, Виктор задал и свой вопрос ‒ Дядя Петя, решили мы сходить поохотиться, да вот ружье одно, не выручишь ли? Старик посмотрел на Максима, почесал плечо, отхлебнул чаю. ‒ Нет у нас ружья, охотоведы тут порой приезжают. В двух верстах от сюда чета “химиков” живет, у них двустволку отобрали, штраф выписали вот и мы от оружия избавились. Утром ни свет, ни заря раздался стук в дверь, вошли двое в одинаковых суконных костюмах и зимних солдатских шапках. Они поздоровались, сняли шапки и сели на лавку у дверей, положив ладони на колени. Ребята поняли, что это и есть заготовители живицы, смолы хвойных деревьев. У женщины на макушке была тоненькая косичка, скрученная в кольцо, у мужчины на этом месте была лысина. Лица и руки загорели до черноты, от мужика пахло махоркой, от дамы “Красной Москвой”. Тетя Аня хлопотала у плиты, на полу у печки пыхтел самовар. Виктор снял с него трубу, закрыл вьюшку и ловко водрузил латунного красавца на стол. Хозяйка поставила огромное блюдо с пышными оладьями. ‒ Садитесь, гости дорогие к столу, простокваши нет, оладьи на сгущенном молоке, зато гречневая каша с маслом. Парней второй раз звать не пришлось, женщина хриплым голосом ответила: ‒ Мы попозже…. День прошел у ребят в хлопотах, поправили старенький шалаш за деревней у леса, для утренней охоты на косачей. Виктору не понравилось, что на поляне было мало следов пребывания птиц. Затопили баню, пока она топилась, с разрешения дяди Пети, посетили пару домов в деревне. Дома были сделаны как под копирку, в сенях стоял огромный ящик с крышкой, обшитый железом для хранения муки. В доме слева русская печь, рядом ухваты, кочерга, трубы для самовара. Далее полки с чугунами, посудный шкаф. В углу комнаты старинный комод, на нем радиоприемник “Родина” и куча батарей питания. Покосившаяся этажерка с патефоном и треснутой пластинкой, остальную мебель хозяева видимо увезли с собой. Виктор пояснил Максиму: ‒ Электричества в наших деревнях не было, вот и запасались батареями. У одного мужика я видел заводской термогенератор, который одевался на керосиновую лампу и от ее тепла вырабатывал энергию для приемника. Одним словом и светло и музыка играет. Ближе к вечеру ребята сходили в баню и опять собрались за столом у самовара, под краником которого стояла солдатская алюминиевая кружка. Хозяин рассказывал различные байки из жизни деревни, хозяйка хлопотала у плиты с ужином. Выбрав момент, она спросила в полголоса у Виктора: ‒ А Максим то чей будет? ‒ Так это же Надежды Никитичны сын… Максим видел, как менялось лицо пожилой женщины. Сначала было выражение испуга, затем оно сменилось удивлением, и наконец, появилась улыбка радости. ‒ Надин сын! А-вой-вой! Надо же Надин сын! Она засуетилась по комнате, захлопали дверки шкафчиков, на столе появились баночки с различным вареньем, сгущенка, печенье “Юбилейное”, сухарики с запахом ванили. В завершении она сбегала за перегородку и поставила на стол, вытерев передником, бутылку “Столичной” водки. - Надо же Надин сын!

September 19, 2025 in 16:54 Александра Родионова

• changed the text of the translation
  В конце деревни у дома с окнами обтянутыми пленкой,| стояли два тяжелых мотоцикла, коляски были доверху заполнены грузом. На звук мотора вышли три мужика. ‒ Вы зря парни выбрали это направление, тем более на таком аппарате, мы вот назад вернулись. Болота оттаяли, на дороге вода местами до метра поднялась, лучше не мучайтесь, возвращайтесь. ‒ Только на таком мотоцикле и можно проехать, проворчал Виктор и прибавил газу. Несколько раз пришлось приятелям, раскатав голенища бродней, переносить на руках своего двухколесного помощника через затопленные участки дороги. По грязи же он налегке вытаскивал себя сам, а парни бежали рядом. Несколько часов пути и вот долгожданная развилка, налево дорога в деревню, направо через поселок к озеру. Виктор повернул голову: ‒ Ну что Максим, куда едем? ‒ Поехали к озеру, у тебя же где то лодка припрятана. Прокатились по местам, где, когда то был поселок лесозаготовителей, Виктор притормозил: ‒ Вон там был клуб, там магазин, там школа, в которой я учился… Вот и озеро, у покосившегося сарая на чурках лежала дверь, на ней только что освежеванная тушка бобра. Виктор по одному ему знакомым приметам нашел в лесу лодку, аккуратно выкатили ее к озеру и затопили у берега. Проезжая назад заметили, что тушки на дверях уже не было. Остановиться решили в деревне у стариков Никитиных Витиных родственников, они не захотели переезжать из добротного рубленого дома в щитовую квартиру. Вот уже несколько лет зимуют вдвоем. Проезжая по деревне заметили, что дома в полном порядке, окна не побиты, двери подперты палками. Слева от дороги крутой спуск к ламбушке, на берегу баньки. Притормозили у добротного дома, из трубы которого вился дымок. Навстречу выскочили хозяева, крепкий высокий старик в серых валенках с калошами, поверх вязаного свитера меховая безрукавка. Хозяйка видимо только что отошла от плиты, лицо раскрасневшееся, на плечи успела накинуть огромный пуховый платок. Радости не было предела, они как то оба одновременно обняли Виктора, Максиму пожали руку. Говорили только на карельском языке. ‒ Меня зовут тетя Аня, а деда ‒ дядя Петя, не стойте на холоде, проходите, проходите в избу, вон уже солнышко наполовину спряталось. За вечерним чаем, за самоваром Виктор не успевал отвечать на вопросы, казалось, им не будет конца. Максим попивал чаек из граненого стакана и улыбался. Тепло русской печки, радушие хозяев, надежность трудолюбивого и опытного товарища, все располагало к хорошему настроению. Воспользовавшись короткой паузой, Виктор задал и свой вопрос ‒ Дядя Петя, решили мы сходить поохотиться, да вот ружье одно, не выручишь ли? Старик посмотрел на Максима, почесал плечо, отхлебнул чаю. ‒ Нет у нас ружья, охотоведы тут порой приезжают. В двух верстах от сюда чета “химиков” живет, у них двустволку отобрали, штраф выписали вот и мы от оружия избавились. Утром ни свет, ни заря раздался стук в дверь, вошли двое в одинаковых суконных костюмах и зимних солдатских шапках. Они поздоровались, сняли шапки и сели на лавку у дверей, положив ладони на колени. Ребята поняли, что это и есть заготовители живицы, смолы хвойных деревьев. У женщины на макушке была тоненькая косичка, скрученная в кольцо, у мужчины на этом месте была лысина. Лица и руки загорели до черноты, от мужика пахло махоркой, от дамы “Красной Москвой”. Тетя Аня хлопотала у плиты, на полу у печки пыхтел самовар. Виктор снял с него трубу, закрыл вьюшку и ловко водрузил латунного красавца на стол. Хозяйка поставила огромное блюдо с пышными оладьями. ‒ Садитесь, гости дорогие к столу, простокваши нет, оладьи на сгущенном молоке, зато гречневая каша с маслом. Парней второй раз звать не пришлось, женщина хриплым голосом ответила: ‒ Мы попозже…. День прошел у ребят в хлопотах, поправили старенький шалаш за деревней у леса, для утренней охоты на косачей. Виктору не понравилось, что на поляне было мало следов пребывания птиц. Затопили баню, пока она топилась, с разрешения дяди Пети, посетили пару домов в деревне. Дома были сделаны как под копирку, в сенях стоял огромный ящик с крышкой, обшитый железом для хранения муки. В доме слева русская печь, рядом ухваты, кочерга, трубы для самовара. Далее полки с чугунами, посудный шкаф. В углу комнаты старинный комод, на нем радиоприемник “Родина” и куча батарей питания. Покосившаяся этажерка с патефоном и треснутой пластинкой, остальную мебель хозяева видимо увезли с собой. Виктор пояснил Максиму: ‒ Электричества в наших деревнях не было, вот и запасались батареями. У одного мужика я видел заводской термогенератор, который одевался на керосиновую лампу и от ее тепла вырабатывал энергию для приемника. Одним словом и светло и музыка играет. Ближе к вечеру ребята сходили в баню и опять собрались за столом у самовара, под краником которого стояла солдатская алюминиевая кружка. Хозяин рассказывал различные байки из жизни деревни, хозяйка хлопотала у плиты с ужином. Выбрав момент, она спросила в полголоса у Виктора: ‒ А Максим то чей будет? ‒ Так это же Надежды Никитичны сын… Максим видел, как менялось лицо пожилой женщины. Сначала было выражение испуга, затем оно сменилось удивлением, и наконец, появилась улыбка радости. ‒ Надин сын! А-вой-вой! Надо же Надин сын! Она засуетилась по комнате, захлопали дверки шкафчиков, на столе появились баночки с различным вареньем, сгущенка, печенье “Юбилейное”, сухарики с запахом ванили. В завершении она сбегала за перегородку и поставила на стол, вытерев передником, бутылку “Столичной” водки. - Надо же Надин сын!

September 19, 2025 in 16:52 Александра Родионова

• created the text translation

April 19, 2023 in 12:54 Нина Шибанова

• created the text
• created the text: Hierun agjas olijan koin ikkunat oli iškietty muovil. Koin pihas kaksi jygiedy motosiklua, mollembih oli ličattu midälienne ylen äijy. Lähestyjän motoran iäneh pihal tuli kolme miesty. ‒ Ihan sudre, brihat, ajatto tännepäi, da vie nengomal motosiklal, myö, kačo, tuaksepäi kiänyimmö. Suot on jo sulettu, dorogoil vetty on metrin korgevuol, älgiä tyjiä mengiä, kiänykkiä kodih. ‒ Nengomal motosiklal vai sua ugi piästä, Viktor burahtih da ližäi guazuu. Äijän kerdua puutui dovarišoil riiččie ylähpäi kengien siäret da kandua omua kaksirattahistu hebuo dorogan märris kohtis piä liči. Madalal lijal se ajoi iče, brihat juostih rinnal. Erähän čuasun matkan peräs tuldih tiešuarah, hural puolel oli dorogu kyläh, oigiel käil järven puoleh. Viktor kiändi piän: ‒ Nu midäbo, kuh puoleh lähtemmö? ‒ Läkkä järveh päi, siehäi kustahto sinun venehel pidäs olla. Ajettih meččyruadajien pos’olkan kohtan, sit Viktor azetui: ‒ Nečis oli kluubu, täs laukku, sie škola, kudamas minä opastuin... Järvele tulduu hyö nähtih, ku saruan tyveh kuadunuon suuren veriän piäle viruu vaste vai teurastettu majavu. Hänel yhtel tiettävien tunnuksien avul Viktor löydi mečäs oman venehen, hyö kahtei hil’l’akkazin ribaitettih sen järvele da upotettih sen ei loitton rannaspäi. Tuaksepäi ajajes nähtih, ku majavua veriäl jo ei olluh. Kyläs azettua piätettih Vit’an rodn’ukundua olijoin Nikitinan vanhuksien luo. Hyö ei tahtottu lähtie omas hyväs koispäi fatierah. Nygöi kahtei eletäh omas kois. Kyliä pitkin ajajes brihat nähtih, ku kai taloit dai ikkunat talolois ei oldu murendettu, dai uksil ollah pöngyt. Hurual käil dorogaspäi – jyrky lammen randu, rannal seizotah kylyzet. Azetuttih lujan koin tyveh, kudaman truvas nouzi savuu. Ižändät hypättih pihale vastuamah, korgei luja starikku harmualois kuatančois galošoinke, villazen nieglotun paijan piäl hänel oli karvaine žilietty. Emändy, nägyy, vaste seizoi plitan tyves, rožat oldih ruskiet, ehti vai hardieloile lykätä suuren villazen paikan. Mollei oldih muga äijäl ihastuksis, ga kai kerras sevättih Viktoran, dai Maksimale annettih kätty. Paistih karjalakse. ‒ Minä olen An’n’oi-t’outa, died’oi ‒ Pet’a-diädö, älgiä seizokkua vilus, tulgua pertih, tulgua ielleh, kačos, jo päiväinegi terväh laskehes. Ildazen aigua, samvuaran tagua Viktor ei ehtinyh vastata kaikkih kyzymyksih, ku niilöil ei olluh loppuu. Maksim ryöpsytti čuajuu stokanaspäi da muheloitti. Suuri lämmin päčči, hyvät ižändät, maltaju da varmu dovariššu rinnal, kai toi hyviä mieldy. Hil’l’azen hetken vallittuu Viktor virkoi välih omangi kyzymyksen. ‒ Pet’a-diädö, himoittas meile mennä mečästämäh, ga oružu on vai yksi, etgo auttas? Starikku kačahtih Maksimah, hieroi hardiedu, juoldi čuajuu. ‒ Ga eibo ole meil oružua, mečänkaččojat toiči kävähtelläh. Kahten virstan peräs eletäh molodoit, “himiekat”, ga heile pandih štruafuu dai oružu iäres kiškottih, dai myö sen periä annoimmo oružan iäres. Ylen aijoi huondeksel veriäh koputettih, pertih tuli kaksi ristikanzua yhtenjyttymis vanutetun kangahan sovis da talvišuapkois. Laittih tervehyön, otettih iäres šuapkat da istuvuttih veriän tyves olijale laučale, käit polvil. Meijän brihat ellendettih, ku nämmä ollahgi net pihkan keriäjät. Naizen piälakal hoikkaine palmikko oli punottu krekkuh, miehen piälakas oli pliešši. Käit dai rožat oli päivitynnyöt mustakse, mužikku kuaričči mahorkal, akku Кrasnaja Моskva-duuhuloil. An’n’oi-t’outa huoloindelih päčin tyves, lattiel päčin ies kiehui samvuaru. Viktor otti iäres truvan samvuaraspäi, salbai juškan da terväzeh nostaldi čomazen samvuaran stolale. Emändy kandoi levien juvvan blinua. ‒ Tulgua stolah, kallehet gost’at, hapainmaiduo eule, blinat pastoin magiel laukkumaijol, ga sendäh kuašas voidu on. Brihoi tostu kerdua kuččuo ei pidänyh, vai naine kähizijäl iänel sanoi: ‒ Мyö sit, jälles.... Päiväl miehil ruaduo löydyi, hyö kohendettih endizen havumajan mečän reunas, se pädöy huondeksel mečästäjes. Viktorua ei mielytännyh se, ku mečän ahol oli vai pikoi vähäine linduloin jälgii. Pandih lämmäh kylyn, kuni se lämbii Pet’a-diädön luval käydih kyläh kaččomah kahtu taloidu. Koit oldih ihan yhtenjyttymät, mollembis senčolois seizoi suuri jauhosundugu, se oli piälystetty ravval. Pertis hurual käil oli suuri päčči. Sen tyves ufatkat, koukut, samvuarutruvat. Ielleh orret padazienke, asteškuappu. Pertin čupus vanhanaigaine kamodu, sen piäl “Rodina” – ruadivo-prijomniekku da kogonaine tukku batareikkua. Kallalleh seizoi etažerkku patefonanke da hallennuon levynke, muut kalut ižändät onnuako oli otettu kerale. Viktor sellitti Maksimale: ‒ Meijän hierulois sähkyö ei olluh, siksehäi pidi pidiä tallel batareikkua. Erähäl mužikal kai olen nähnyh lämbögeneruattoran, kuduan häi oli pannuh paloöljylampun piäle da sen lämmäl sai sähkyö ruadivoh niškoi. Sanal sanojen on valgei dai muuzikku soittau. Lähembä ildua brihat käydih kylyh da uvvessah kerävyttih stolan tuakse samvuaralluo, sen kruanan al seizoi saldattoin al’uminii-kruužku. Ižändy saneli kaikenjyttymiä kyläeloksen kummua, emändy oli murginua keittämäs. Hetken vallittuu häi hil’l’azeh kyzyi Viktoral: ‒ Maksim kenenbo on? ‒ Ga häi on Nadežda Nikitičnan poigu ... Maksim nägi, kui ruvettih muuttumah vanhan naizen silmät. Enzimäi häi buiteku pöllästyi, sit silmih tuli ihme, lopukse ihastus. ‒ Nad’an poigu! Аvoi-voi! Pidäyhäi olla, Nad’an poigu! Häi rubei huoloindelemahes pertii myö, loškettih škuappazet, stolale nostih bankazet varen’n’anke, mageimaido, Jubileinoje-pečen’n’u, vanilininmaguzet zuuharit. Sit häi kävähtihes väliseinän tuakse da nosti stolale butilkan Stoličnaja-viinua, vai enzimäi pyhkäldi sen peredniekal. ‒ Pidäyhäi olla, Nad’an poigu! Kiändi L’ubov’ Baltazar