Texts

Return to review | Return to list

Zookkun surmas

history

April 20, 2023 in 22:31 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  В далекую старину Смерть ходила по земле. Была она худая, в лохмотьях, неприглядная, инструментов всяких у нее полно кругом. Были у нее и лопаточки, и долота, были-то у нее иглы длинные, молоточки разные. Жил тогда богатый мужик, хитрый был. Летом работал, зиму дома был. И решил он от нечего делать: «Выстругаю-ка себе гроб, в случае чего, будет готов». Гроб сделал, только успел закончить, смотрит, идет худущий человек, мужичонка. Зашел в избy, поздоровался.^ Хозяин ответил. Сел на лавку. Мужик расспрашивает: – Ты кто такой, больно уж худой? Говорит он: – Да я Смерть. (А голос писклявый, слабый.) – Как же ты, Смерть, такая из себя тощая, убиваешь?^ Больно уж ты худая. Вот уж было мне кого бояться, больше в жизни бояться не буду! – Не говори, сынок, так, теперь твоя очередь. Дали три дня сроку, за тобой я пришла. – Как же ты убиваешь, скажи мне наперед. И стала она рассказывать: – Молоточками, – говорит, – кости ломаю и по голове бью, иголками мышцы и суставы покалываю, пилками кости и суставы пилю, чтобы ходить не мог [человек], лопаточками мышцы скоблю, долотами кости крошу и мозг долблю. Потом, – говорит, – крещеный устает и умирает. Мужик говорит: – Ладно, не убивай меня, подожди, я гроб закончу. Попробуй-ка, если подойдет он тебе, тогда и мне подойдет, измерю. А у него другое на уме. Доделал мужик гpoб, приготовил гвозди, молоток, обручи железные. Говорит Смерти: – Ложись-ка теперь, посмотрю, хорошо ли будет. Понравится тебе, тогда и мне будет впору. Легла она. Мужик крышкой накрыл, гвозди прибил, железными обручами закрепил. «Теперь, – говорит, – там будешь»! Уже Смерть просится оттуда, да теперь уж не выйти. Мужик сел в сани. Гроб со Смертью в санях и поехал к морю.^ Увез Смерть в море. Уже мужик живет двести лет.^ Все старики живут.^ Уже ходить не могут, а смерть не идет. Уже с горы вниз стали спускать старых, чтобы умерли. И вспомнил тот мужик, что он увез Смерть в море. И говорит он, что «попробуйте поискать Смерть, не найдется ли где на берегу или в море». Начали люди по морю ездить, Смерть искать, и нашли там гроб. Спрашивают: – Смерть, здесь ли ты? Смерть тоненьким голоском отвечает: – Здесь я! Выпустили Смерть из гроба. С тех пор перестала Смерть явно ходить, не показывается. Возьмет когда кого из старых, иногда и молодых уносит... Да молодых теперь лечат.

April 20, 2023 in 22:29 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  В далекую старину Смерть ходила по земле. Была она худая, в лохмотьях, неприглядная, инструментов всяких у нее полно кругом. Были у нее и лопаточки, и долота, были-то у нее иглы длинные, молоточки разные. Жил тогда богатый мужик, хитрый был. Летом работал, зиму дома был. И решил он от нечего делать: «Выстругаю-ка себе гроб, в случае чего, будет готов». Гроб сделал, только успел закончить, смотрит, идет худущий человек, мужичонка. Зашел в избy, поздоровался.^ Хозяин ответил. Сел на лавку. Мужик расспрашивает: – Ты кто такой, больно уж худой? Говорит он: – Да я Смерть. (А голос писклявый, слабый.) – Как же ты, Смерть, такая из себя тощая, убиваешь? Больно уж ты худая. Вот уж было мне кого бояться, больше в жизни бояться не буду! – Не говори, сынок, так, теперь твоя очередь. Дали три дня сроку, за тобой я пришла. – Как же ты убиваешь, скажи мне наперед. И стала она рассказывать: – Молоточками, – говорит, – кости ломаю и по голове бью, иголками мышцы и суставы покалываю, пилками кости и суставы пилю, чтобы ходить не мог [человек], лопаточками мышцы скоблю, долотами кости крошу и мозг долблю. Потом, – говорит, – крещеный устает и умирает. Мужик говорит: – Ладно, не убивай меня, подожди, я гроб закончу. Попробуй-ка, если подойдет он тебе, тогда и мне подойдет, измерю. А у него другое на уме. Доделал мужик гpoб, приготовил гвозди, молоток, обручи железные. Говорит Смерти: – Ложись-ка теперь, посмотрю, хорошо ли будет. Понравится тебе, тогда и мне будет впору. Легла она. Мужик крышкой накрыл, гвозди прибил, железными обручами закрепил. «Теперь, – говорит, – там будешь»! Уже Смерть просится оттуда, да теперь уж не выйти. Мужик сел в сани. Гроб со Смертью в санях и поехал к морю.^ Увез Смерть в море. Уже мужик живет двести лет.^ Все старики живут.^ Уже ходить не могут, а смерть не идет. Уже с горы вниз стали спускать старых, чтобы умерли. И вспомнил тот мужик, что он увез Смерть в море. И говорит он, что «попробуйте поискать Смерть, не найдется ли где на берегу или в море». Начали люди по морю ездить, Смерть искать, и нашли там гроб. Спрашивают: – Смерть, здесь ли ты? Смерть тоненьким голоском отвечает: – Здесь я! Выпустили Смерть из гроба. С тех пор перестала Смерть явно ходить, не показывается. Возьмет когда кого из старых, иногда и молодых уносит... Да молодых теперь лечат.

April 20, 2023 in 22:08 Нина Шибанова

• created the text
• created the text translation
• created the text: Enne vahnas Surmu käveli moodu myö. Se oli huonone, ribuhine, laihane, istrumentoo kai kohtat tävvet. Oligo hänel labjastu, oligo taltastu, oligo pitkee niegloo.^ Oligo hänel vazarastu. Eli enne sie bohattu mužikku, hiitroi. Kezäl roottih, talvel mužikku koiz oli. Nu vot.^ Häi rešši: «Roodoo ni midä ewle, lain ičelleni ruwhen, jo ehki roih varuksis». Ruwhen loodi, vie ku vai sai valmistoo, kaččoo, tuloo ylen huono šmetku-kulu heil, mužikku-kulu. Tuli pertih, tervehyön loodi, mužikku vastai. Istuvui lawčal. Mužikku kyzelöö: – Ken sinä olet, ku olet nenga huonone? Häi sanoo: – Ga minä olen Surmu. (Eeni hienone, hil’l’akkane.) – Kui sinä, Surmu, nengone huono, tapat, ku olet nenga huono? Aigago veššii olen varannuh, en enämbi varoo igäh! – Älä, poigani, pahoi pagize, sinun očeredi on. Kolmen päivän srokku annettih, sinuw ottamah tulin. – No kui sinä, – sanoo, – tapat, sanele minul ennepäi. Dai häi rubei sanelemah: – Vazarazil, – sanoo, – luuloi perran da peedy, niegloil lihoi da nivelii pystelen, pilazil luud da niveled pilailen, štobi̮ kui astuu da hodii ei vois; labjazil lihat suomin, štobi̮ kui mooh ei meniz; taltazil luud murendan da aivod kolotin, näid. Sid, – sanoo, – rištikanzu väzyy da kuoloo. Mužikku sanoo: – Olgah, älä minuu tapa, vuota minä ruuhen valmistan. Kačo, pädöögo sinul, sid minulgii pädöö, meeräičen. A mužikal on toized mieled. Dai mužikku ruuhen valmisti, nooglazed da rauduvandehed varusti, vazaran varusti. Surmal sanoo: – Vierez nygöi, minä kačon, roihgo hyvä? Sinun mieldy myö rodinnoo, sid minulgii pädöö. I häi vieri. Mužikku kri̮skazen peel, nooglazil kiini, rauduvandehil kiini. «Nygöi, – sanoo, – sie pyzyt»! Jo Surmu pyrgivyy, ga sie pyzyy. Mužikku hevol regeh. Surman ruuhen kel regeh da iče ajamah merel, vei Surman mereh. Jo mužikku elee kaksisadoo vuottu, kai vahnad eletäh, iččee kandoo ei voija, a Surmu ei tule. Jo mäil päi työtäh vahnoi alas, štobi̮ kuoldas. Jo hänel, sil mužikal, juohtuu mieleh, što häi Surman vei merel. Sid sanoo, što «oppied eččii Surmoo, eigo sie mis löydys rannoil libo merel». Davai rahvas merdy myö ajamah, Surmoo eččimäh, da sid i lövvettih ruuhi. Kyzytäh Surmal: – Oledgo sie? Surmu vienozel eenel vastoo: – Netee olen. Sid peestettih Surmu ruuhes. Sissah Surmu ei javno kävele, ei ozuttavu. Sid vai ottaa kenengi, vanhois, a viei nuorie ottoo... Nuorii nygöi liečitäh.