Texts

Return to review | Return to list

Oza-suarnu

history

June 19, 2023 in 21:37 Нина Шибанова

changed the text of the translation
Были когда-то два брата. Один был богатый, другой – бедный. Бедный брат работает дни и ночи, все равно есть ему нечего, и дети у него чуть с голоду не умирают. А богатый брат ничего не делает, все равно живет очень богато. Бедный брат стал с женой разговаривать: – Что за оказия такая: наш брат ничего не делает, все равно живет богато. Тут какое-то чудо. Мы работаем и дни, и ночи, все равно есть нечего, дети наши голодные. Однажды утром бедный брат идет в лес за лошадью. Набрел он на людей, рубящих пожогу.^ Девять мужчин валят лес, и [он] спрашивает у мужчин: – Что вы за люди? Мужчины говорят: – Мы – Доли твоего брата, Доли богатого. А бедный брат говорит: – Где же моя Доля? Есть ли у меня какая-нибудь Доля? Эти мужчины говорят: – Есть у тебя Доля, твоя Доля спит на берегу черного моря на большом камне, красным сукном укрывшись спит. А бедный брат сказал: – Как бы мне ее увидеть? – Можешь увидеть свою Долю. Ты иди к Доле, возьми три рябиновые ветки и, когда подойдешь к Доле, ударь этими ветками по спине, и Доля встанет и спросит: «Зачем пришел»? Потом расскажи о своем положении. Так и делает. Идет бедный брат к Доле. Берет три ветки рябины и идет к Доле. Приходит к Доле, смотрит – спит мужчина, накрывшись красным сукном. Берет да веткой по спине ударяет, и Доля встает и спрашивает: – Зачем пришел? Мужик говорит: – Ты спишь, а мои дети умирают с голоду! А Доля говорит: – Дам я тебе скатерть. Когда придешь домой, если захочешь есть, то расстели на столе скатерть: будет у тебя еды, питья всякого, чего тебе только надо. И идет мужик домой. Приходит мужик домой. Дети голодные пищат. Дети говорят отцу: – Теперь нам придется с голоду умереть. Мужик берет скатерть, на стол стелет, и становится тут еды и питья, какого только надо. Дети садятся за стол, едят, пьют, и стало детям хорошо. Живут дети веселые с неделю, уже идут на улицу бегать. Когда дети были голодные, не могли ходить на улицу бегать, а теперь стали на улицу выходить. А богатый брат смотрит на это дело. Заходят дети к дяде в избу. Дядя их начинает расспрашивать: – Вы что едите? Дети говорят: – Наш отец принес скатерть: как расстелет на стол, тут появляется еда, питье, закуски, вино. Теперь едим и пьем, нам хорошо жить! Богатый брат думает: «Надо эту скатерть у брата выманить». К богатому брату приходят гости: попы, урядники. Богатый брат идет к бедному брату, говорит: – Дай, братец, скатерть, ко мне гости пришли. Гости как уйдут, тогда я отдам скатерть обратно. Бедный брат и дает скатерть. Скатерть дает бедный брат богатому. Идет богатый брат домой, расстилает на столе скатерть: стало у него еды, питья, что только надо, закуски, вина, и просит гостей есть. Гости садятся за стол – попы, урядники, едят, пьют, и они опьянели. Начинают петь, пируют они тут сутки. Уходят гости от богатого брата. И захотелось детям бедного брата есть, и говорят отцу: – Отец, нам теперь есть захотелось! Отец говорит детям: – Сходите, принесите скатерть от дяди. Дети идут, говорят: – Дядя, дай скатерть, нам есть захотелось. Дядя говорит; – Я, смотри, скатерть не отдам, уходите! Приходят дети домой к отцу. Отцу говорят: – Дядя скатерть не отдал. Отец идет сам к брату. Приходит туда к брату, говорит: – Отдай, братец, скатерть. Богатый брат говорит: – Я скатерть не отдам! Повздорили они. Богатый брат с ухватом выпроваживает брата из избы. Приходит бедный брат к детям, детям говорит: – Теперь придется нам с голоду помирать, брат мне скатерть не отдал. Дети стали плакать. Бедный брат думает: «Надо пойти сходить к Доле». Идет бедный брат к Доле. Берет три ветки рябины и приходит к Доле. Говорит Доле: – Теперь я пришел к тебе, мои дети умирают с голоду. Доля дает ему кошелек. Кошелек такой дает: бери из кошелька сколько хочешь денег – деньги не кончаются. Приходит бедный брат к детям. Покупает хлеба детям, чаю, сахару, всякой еды, белого хлеба. Кормит детей очень хорошо. Дети уже начинают ходить по двору, бегать. И заходят дети однажды к дяде в избу. Начинает дядя у детей спрашивать, говорит: – Есть ли у вас хоть что поесть, дети? Дети говорят своему дяде: – Наш отец принес кошелек: возьми из кошелька сколько хочешь денег – деньги не кончатся. Он покупает нам хлеба, чаю, сахару, белого хлеба, еды всякой.^ Нам теперь хорошо жить! Богатый брат думает: «Надо этот кошелек выманить – ни к чему бедняку такой кошелек». Приходят к дочери богатого брата женихи – купеческий сын. Они жениха принимают, кормят, поят и устраивают свадьбу. Идет богатый брат к бедному брату. – Дай, братец, кошелька свадьбу справить. Когда свадьба пройдет, я кошелек верну. Бедный брат дает кошелек богатому. Богатый берет кошелек, идет домой, открывает кошелек, берет денег из кошелька сколько надо и начинает свадьбу справлять. Справляет свадьбу очень шикарно. Покупает вина для свадебных гостей и поит соседей досыта. Соседи его благодарят. Свадьба эта кончилась, и идет бедный брат просить кошелек. – Отдай, братец, кошелек, надо детям еды купить. Богатый брат говорит: – Кошелька я не отдам! Бедный брат говорит: – Отдай, братец, кошелек, мои дети умрут с голоду. Богатый говорит: – Умрут, так пускай умрут, я, смотри, кошелька не отдам. Стали они спорить. Богатый брат берет ухват и выпроваживает ухватом из избы. Приходит бедный брат домой к детям, говорит: – Теперь нам придется с голоду умирать, брат кошелька не отдал. Бедный брат думает: «Надо еще пойти сходить к Доле, что он еще скажет». Идет бедный брат к Доле. Берет три ветки рябины. Приходит бедный брат к Доле. Доля спит, укрывшись красным сукном. Ударяет рябиновой веткой его по спине. Доля встает, говорит: – Зачем пришел? Говорит бедный брат Доле: – Дал ты мне скатерть, кошелек, их у меня богатый брат выманил, обратно не отдает. И Доля дает ему сумку, говорит: – Дам тебе сумку, иди домой, – говорит, – не доходя совсем до дому, открой сумку. Сумке скажи: «Дай ума»! А если в случае что произойдет, можешь сказать: «Хватит, сумка, ума, не надо больше»! Бедный брат берет сумку и отправляется домой. Подходит поближе к дому, открывает сумку и говорит сумке: – Сумка, дай ума! Из сумки выскакивает трое мужчин с нагайками, берут нагайки, начинают дубасить по спине. Мужику уже стало больно. Больше он терпеть не может. Потом ему пришло на ум: – Хватит, сумка, ума! – и мужики уходят обратно в сумку. И приходит мужик домой. Сумка очень хорошая с виду, шикарная. Приходит домой, сумку вешает на гвоздь. Начинает жить дома, а детям нечего стало есть. Дети уже ходят просить по деревне, уже идут к дяде в избу. Дядя начинает у детей расспрашивать: – Что у вас есть, дети?^ Принес ли отец еще что-нибудь? Дети говорят своему дяде: – Отец принес только одну сумку. А богатый брат думает: «Как эту сумку выманить у бедняка? Бедняку такая хорошая сумка не нужна». Богатый брат собирается ехать скотину покупать. У него нет хорошей сумки. Идет к бедному брату, говорит: – Дай, братец, сумку съездить по делам. Вернусь и сумку тебе отдам. Бедный брат дает сумку, советует: – Когда придешь в избу, открой сумку. Скажи: «Сумка, дай ума»! Сам бедный брат идет вечером в баню. Богатый брат приходит домой и открывает сумку, и говорит сумке: – Сумка, дай ума! И выскакивает из сумки трое мужчин и начинают нагайками бить богатого брата. Богатый брат уже стонет, уже детям богатый брат говорит: – Меня теперь убьют, идите позовите сюда, не придет ли брат меня выручать! Дети пришли к бедному брату. А бедный брат задержался в бане. Пошли туда, сказали дети: – Ой, дяденька, отца убивают! – Что бы ни делали, не пойду голый, выпарюсь да вымоюсь. Бедный брат попарился, помылся, оделся и вышел из бани. Пошел туда к богатому брату. Брата его все еще дубасят по спине. Пришел туда к брату, а богатый брат и говорит: – Ой, братец, выручай – сейчас убьют! Бедный брат говорит: – Выручу, если отдашь скатерть. Богатый брат говорит: – Отдам, только выручи! – Ого, – говорит, – тебя только выручишь, так ты не отдашь. Если отдашь до этого. И богатый брат говорит своей жене: – Найди скорее скатерть и отдай брату в руки! Жена его нашла скатерть и отдала бедному брату в руки. Бедный брат говорит: – Скатерть отдал. Кошелек, который взял у меня, выманил, если отдашь, тогда выручу. Богатый брат говорит: – Выручи только, отдам потом! Бедный брат говорит: – Ого, если отдашь прежде, тогда только выручу, обманывал меня не один раз. Богатый брат сказал жене: – Ой, найди скорее кошелек! Кошелек жена нашла, отдала кошелек бедному брату в руки. Бедный брат говорит: – Теперь выручу. Бедный брат сказал сумке: – Сумка, хватит ума, не надо больше! Мужики обратно в сумку ушли, бросили богатого брата бить. Богатого брата избили – еле жив остался. Бедный брат пошел домой, взял скатерть, кошелек с деньгами. И теперь живет очень хорошо: стало у детей достаточно еды. А богатому брату попало нагайкой по спине. Теперь живут себе очень хорошо, честным порядком.

June 19, 2023 in 20:27 Нина Шибанова

created the text: Oli enne kaksi vellesty. Yksi oli bohattu, toine kewhy. Kewhy velles ruadaw yöt i päivät, yksikai hänel syvvä ni midä ewlo, i lapset hänen čut’ ei nälgäh kuolta. A bohattu velles rua ni midä ei, yksikai eläw ylen bohattali. Kewhy velleh rubei akan kera pagizemah: – Što za okazii nengoine: meijen veikoi rua ni midä ei, yksikai eläw bohattali. Mi tahto ga on čuwdo. Myö ruammo yöt i päivät, yksikai syvvä ni midä ewlo, lapset meijen nälläs ollah. Erähän huondeksen kewhy velles lähtöw meččäh hebuo tuomah. Puuttuw häin kaskenajajih, yheksä miesty meččiä leikatah, i kyzyw miehil: – Midbo työ miehii oletto? Miehet sanotah: – Myö olemmo sinun vellen Ozat, bohatan Ozat. A kewhy velles sanow: – Kusbo minun Oza on? Ongo minul Oza miittyine tahto? Net miehet sanotah: – On sinul Oza, sinun Oza maguaw mustan meren rannas suwrel kivel, ruskiel vuattiel kattanuheze i maguaw. A kewhy velli sanoi: – Kuibo voinow händy nähtä? – Nähtä voit sinun Ozua. Mene sinä Ozalluo, ota kolme pihlastu viččua i Ozalluo mennet i selgäh vičoil niilöil rapsua, i Oza nowzow maguamas i kyzyw: «Midä tuliit»? Siit sano iččes položenii. Muga i ruadaw. Lähtöw kewhy velles Ozalluo. Ottaw kolme pihlastu viččua i menöw Ozalluo. Menöw Ozalluo, kaččow – maguaw ruskiel vuattiel kattanuheze mies. Ottaw selgiä vaste vičal išköw, i Oza nowzow maguamas i Oza kyzyw: – Midä tuliit? Mužikku sanow: – Sinä maguat, a minun lapset kuoltah nälläs! A Oza sanow: – Annan minä sille pyhkimen. Menet kodih, konzu syvvä pidämäh ruvennow, siit pane stolale pyhkin: roih sille syömisty, d’uomistu kaiken ualastu, midä vai sille pidänöw. I lähtöw mužikku kodih. Menöw mužikku kodih. Lapset nälläs väd’žistäh. Lapset sanotah tuatalleh: – Nygy pidäw meile nälgäh kuolta. Mužikku ottaw pyhkimen stolale levittäw, siid rodiew hälle syömisty i d’uomistu, midä vai pidäw. Lapset istutahes stolah, syvväh – d’uvvah, i rodiew lapsile hyvä. Eletäh lapset ihastuksis nedälin päivät, d’o lapset lähtietäh pihale hyppimäh. Konzu lapset nälläs oldih, ei voidu kävvä ni pihale hyppimäh, siit ruvettih pihale käwmäh. A bohattu velles kaččow sidä dielua. Mennäh lapset diädöllyö pertih. Diädöh rubiew kyzelemäh: – Midä syöttö? Lapset sanotah: – Meijen tuatto toi pyhkimen, stolale gu panow, siid roih syömisty, d’uomistu, zakuskua, viinua. Nygy syömmö da d’uommo, meil on hyvä eliä! Bohattu velleh duwmaičow: «Pidäw neče pyhkin muanittua veikoil iäre». Bohatale vellele tullah gost’at: papit, ur’adniekat. Bohattu velli menöw kewhän vellellyö, sanow: – Anna, veikoi, pyhkin, mille gost’at tuldih. Gost’at gu lähtietäh, siit minä annan pyhkimen därilleh. I andaw kewhy velles pyhkimen. Pyhkimen andaw kewhy velles bohatale. Menöw bohattu velles kodih, levittäw stolale pyhkimen: roiheze hälle syömisty, d’uomistu, midä vai pidänöw, zakuskua, viinua, i käsköw gostie syömäh. Gost’at istutaheze stolah – papit, ur’adniekat – syvväh, d’uvvah hyö i humaldutah. Ruvetah pajattamah, siit piiruitaheze sutkat. Gost’at lähtiettih bohatan vellellyö iäre. I rubei pidämäh kewhän vellen lapsile syvvä, i sanotah tuatolleh: – Tuatto, nygy meile syvvä pidäis! Tuattah sanow lapsile: – Mengiä, tuogua pyhkin diädäs lyö. Lapset mennäh, sanotah: – Diädö, anna pyhkin, meile syvvä pidäis. Diädoöh sanow: – Minä, kačo, pyhkindy en anna, mengiä iäre! Tullah lapset tuatalluo kodih. Tuatalleh sanotah: – Ei diädö pyhkindy andanu. Tuattah menöw iče velleh lyö. Menöw sinne velleh lyö, sanow: – Anna, veikoi, pyhkin iäre. Bohattu veles sanow: – Minä pyhkindy en anna! Ruvettih hyö zdoirimah. Ottaw bohattu velles ufatkoin kere provodiw kewhän vellen iäre pertis. Tulow kewhy velli lapsielluo, lapsile sanow: – Nygy pidäw meil nälgäh kuolta, veikoi mille pyhkindy ei andanu. Lapset ruvettih itkemäh. Kewhy velles duwmaičow: «Pidäw lähtie Ozalluo kävvä». Lähtöw kewhy velles Ozalluo. Ottaw kolme pihlastu viččua i menöw Ozalluo. Sanow ozale: – Nygy minä tuliin sinulluo, minun lapset nälgäh kuoltah. Oza andaw hälle kukkaron. Kukkaron moizen andaw: ota mi tahto kukkaros d’engua, d’engat ei loppei. Tulow kewhy velles lapsielluo. Ottaw ostaw leibiä lapsile, čuajuw, zuaharii, syömisty kaiken ualastu, nižustu. Rubiew lapsie syöttämäh ylen hyvin. Lapset d’o ruvetah pihua myö kävelemäh, hyppimäh. I mennäh lapset erähän päivän diädällyö pertih. Rubiew diädäh lapsil kyzelemäh, sanow: – Viego midä on syvvä teil, lapset? Lapset sanotah diädälleh: – Meijen tuatto toi kukkaron, ota mi-tahto kukkaros d’engua, d’engat ei loppei. Siid ostaw meile ]eibiä, čuajuw, zuaharii, nižustu, syömisty kaiken ualastu, meil on nygy hyvä eliä! Bohattu velles duwmaičow: «Pidäw neče kukkaro muanittua iäre – ei mikse pidä kewhäle nengostu kukkaruo». Tullah bohatan vellen tyttäreh sulhaizet – kupsan poigu. Häin sulhaizet priimiw, syöttäw, d’uottaw i luadiw svuad’bon kupsan poijale. Menöw bohattu velles kewhän vellellyö. – Anna, veikoi, kukkaro svuad’boa pidiä. Svuad’bon proidihuo minä annan därilleh kukkaron. Kewhy velles andaw kukkaron bohatale. Bohattu ottaw kukkaron, menöw kodih, avuaw kukkaron, ottaw d’engua kukkaros, mi vai pidäw, i rubiew svuad’boa pidämäh. Pidäw svuad’bon ylen šikarno. Ostaw viinua svuad’bah, svuad’barahvahale, i d’uottaw susiedoile ylen äijän. Susiedat händy blahodaritah. Svuad’bah lopei se, i menöw kewhy velles pakiččemah kukkaruo. – Anna, veikoi, kukkaro iäre, pidäw lapsile syömisty ostua. Bohattu velles sanow: – Kukkaruo minä en anna! Kewhy velles sanow: – Anna, veikoi, kukkaro, minun lapset nälgäh kuoltah. Bohattu sanow: – Kuoltaneh, ga kuolgah, minä, kačo, kukkaruo en anna. Ruvetah hyö sporimah. Ottaw bohattu velles ufatkan kädeh i provodiw pertis ufatkan kere. Tulow kewhy velleh kodih lapsielluo, sanow: – Nygy meil nälgäh kuolta pidäw, ei veikoi andanu kukkaruo. Kewhy velles duwmaičow: «Nygy pidäw vie lähtie kävvä Ozalluo, midä häin vie sanow». Lähtöw kewhy velles Ozalluo. Ottaw kolme pihlastu viččua. Menöw kewhy velles ozalluo. Oza maguaw ruskiel vuattiel katettu. Išköw pihlaizel vičal selgäh. Oza nowzi maguamas.^ Oza sanow: – Midä tuliit? Sanow kewhy velleh Ozale: – Andoit sinä mille pyhkimen, kukkaron, net minul bohattu veikoi kai muanitti, anna ei därilleh. I Oza andaw hälle sumkan, sanow: – Sumkan andanen, mene kodih, – sanow, – älä d’uwri kodii vaste mene, avua sumku. Sumkale sano: «Anna mieldy». A midä, slučai, rodineh, voit sanua: «Roih, sumku, mieldy, ei pie enämbiä». Kewhy velli ottaw sumkan i lähtöw kodih päi astumah. Astuw lähembä kodie, avuaw sumkan i sanow sumkale: – Sumku, anna mieldy! Sumkas hyppiäw kolme miesty nahaikoin kere, otetah nahaikat, vodita ruvetah selgäh. D’o mužikale rodih kibei. Enämbi hälle tirpua ei voi. Siit mužikale d’uohtui mieleh: – Roih, sumku, mieldy! – i miehet därilleh sumkah mennäh. I tulow mužikku kodih. Sumku ylen hyvä kaččuo, šikarnoi. Kodih tulow, sumkan panow vuornah. Rubiew elämäh kodis, i lapsile ei rodei syvvä. Lapset d’o kävelläh pakiččemah kyliä myö, d’o mennäh diädöllyö pertih. Diädöh rubiew lapsil kyzelemäh: – Midä teil on, lapset, tuattas viego midä toi? Lapset sanotah diädälleh: – Tuatto toi yhten sumkan. A bohattu velles duwmaičow: «Kui neče sumku muanittua kewhäl? Kewhäle ei nengostu hyviä sumkua pie». Bohattu velles lähtiškändöw mierole žiivattua ostamah. Hänel ewlo sumkua hyviä. Menöw kewhän velleh luo, sanow: – Anna, veikoi, sumku mieroh lähties. Mieros tuldui minä annan sumkan därilleh. Kewhy velli andaw sumkan, nevvow: – Menet pertih, avua sumku. Sano: «Sumku, anna mieldy». Iče kewhy velles lähtöw kylyh ehtäl. Bohattu velleh menöw kodih i avuaw sumkan i sanow sumkale: – Sumku, anna mieldy! I hyppiäw sumkas kolme miesty i otetah nahaikoil [pergua] bohattua velliä. D’o bohattu velli vonguu, d’o bohattu velli lapsile sanow: – Minuw nygy tapetah, mengiä kučukkua tänne, eigo tule veikoi minuw piästämäh! Lapset mendih kewhän vellelluo. A kewhy velleh piädyi kylys. Mendih sinne, sanottih lapset: – Oi diädö-rukku, tuattua tapetah! – Midä i ruattaneh, en lähte alasti, kylben da pezemös. Kewhy velles kylbiiheze, peziiheze, sovat piäle pani i kylys lähti. Meni sinne bohatan vellellyö. Velliedäh aivin dubinoidah selgäh. Meni sinne vellellyö, ga bohattu velli i sanow: – Oi velli-rukku, piästä – nygöi tapetah! Kewhy velli sanow: – Piästän, andanet pyhkimen därilleh ga. Bohattu velli sanow: – Annan, vai piästä! – Oho, – sanow, – sinuw vai piästä, ga et anna. Andanet enne piäständiä. I bohattu velles sanow iččeh akale: – Eči pyhkin teriämbi i anna veikoile kädeh! Akkah ečii pyhkimen i andoi kewhäle vellele kädeh. Kewhy velles sanow: – Pyhkimen andoit. Kukkaron, kuduon otiit minul, muanitiit – andanet, siid piästän. Bohattu velles sanow: – Piästä vai, annan siid! Kewhy velles sanow: – Oho, andanet gu ennen piäständiä, siid äski annan, muanitteliit minuw et yhten kierdua. Bohattu velles sanoi akale: – Oi, eči kukkaro teriämbi! Kukkaron ečii akku, andoi kukkaron kewhäle vellele kädeh. Kewhy velleh sanow: – Nygy piästän. Kewhy velles sanoi sumkale: – Sumku, roih mieldy, ei pie enämbi. Miehet sumkah därilleh mendih, bohattua vellid heitettih lyöndy. Bohattua vellid lyödih, vähis hengis piäzi. Kewhy velleh meni kodih, otti pyhkimen, d’engukukkaron. I nygy eläw ylen hyviin: piästih lapset syömäh. Bohatale vellele puwtui selgäh nahaikal. Nygy vai eletäh ylen hyviin, česnim por’adkom.

June 19, 2023 in 20:27 Нина Шибанова

created the text
created the text translation