Texts

Return to review | Return to list

Kupsu da pappi

history

August 08, 2023 in 22:59 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Был когда-то купец. У купца был сын. Сын стал ездить за границу. У хозяина был единственный сын. Он женил его. Потом остался сын после отца сиротой.^ У них были свои корабли, и он стал ездить за границу. Его жена осталась брюхатая. Поп захотел иметь с ней любовную связь. Однажды молодуха осталась дома одна. Напротив жила старая старуха, вдова. Поп идет к той вдове поговорить, как устроить любовное свидание с молодухой. Старуха-вдова говорит: – Я это устрою. Она осталась брюхатая, и я скажу ей, что надо привести попа, чтоб покаяться. Вдова пошла к молодухе поговорить с ней. Вдова смотрит молодухе в глаза и говорит: – У тебя от мужа остался неполный плод. Муж торопился уехать.^ И ребенок остался у тебя недоделанным. Молодуха говорит бабушке: – Как бы это можно исправить? Бабушка говорит: – Пригласи попа для покаяния, потом поп скажет, как можно поправить. Она как сказала, молодуха и говорит: – Иди позови попа для покаяния. Приходит поп, коль бабушка позвала. Молодуха говорит батюшке: – Батюшка, вот так и так, мне сказала бабушка вдова, что у меня неполный плод, как это можно поправить? Поп говорит: – Это не беда, поправимо, – поп говорит, – я тебе поправлю. Потом поп стал дальше поправлять. Когда приделает руку, когда ногу, когда что-нибудь еще поправят. Проходит время, рожает молодуха сына. Сына до приезда хозяина не крестила, а ждала приезда хозяина. Приезжает хозяин домой. Хозяин берет ребенка на руки, достает карточку из кармана и говорит: – Вот ребенок точно, как я! А хозяйка отвечает: – Да, как ты, как ты! Ты торопишься уезжать! Хорошо, поп исправил, не то бы родился на свет урод! Он говорит: – Молчи, жена, тебя обманул поп! Устроил крестины хозяин сыну, приготовил бал. Он посылает кучеров за другими господами на бал, а за попом едет сам. Попадья начинает одеваться, хочет ехать вместе с ними. Купец говорит: – Нет, матушка, я за тобой приеду снова, теперь неудобно ехать с батюшкой. Попа отвез на бал. За попадьей опять снова приезжает. Попадья стала одеваться. Принесла на стол все украшения: кольца, серьги. Она ногу на стул ставит, штиблеты и чулки на ноги надевает. Тем временем купец Иван Васильевич берет сережки и кладет себе в карман. Остальное надела попадья, хватилась серьги искать:. – Куда-то сережки пропали, теперь на балy не бывать! Иван Васильевич говорит: – Я, матушка, за границу ездил и слыхал. Ты вот тут ногу поднимала на стул, чулки надевала на ноги, так у тебя серьги магнитом затянуло туда. Она говорит: – Ой, Иван Васильевич, нельзя ли их как достать обратно? – Очень просто, коли только что прошли, так легко можно и достать. Ну, матушка, надо попробовать достать. Попадья легла, Иван Васильевич пытается достать. Удил, удил, из кармана взял серьги и говорит: – Вот одну и достал! Вторую взял: – Вот и вторую достал! Попадья говорит: – Еще котел из бани у нас пропал уж с год тому, не попал ли и тот туда? – Можно попробовать, – говорит Иван Васильевич. И мажет себе немножко руку сажей в печке. Попробовал, говорит: – Смотри, за край котла держал, но далеко, не мог достать. Смотри, даже руку запачкал сажей. Теперь надо спешить на бал, в другой раз, – говорит, – достанем. Отправились на бал, приехали. Пир стал подходит к концу. Поп был навеселе, бьет себя в грудь: – Меня не было бы, так и бала здесь не было бы! Попадья отвечает: – Что ты знаешь? Только в церковь ходишь да там бубнишь. Вот Иван Васильевич как за границу ездит, так и знает. Ивана Васильевича, муж, как не было бы, так и я бы на этом балу не была, и сережки бы в ушах не висели. А насчет котла банного на людей грешим: тот взял, этот взял, а котел-то вон где!

August 08, 2023 in 22:35 Нина Шибанова

• created the text
• created the text translation
• created the text: Oli ennen kupsu. Kupsal oli poigu. Poigu rubei käwmäh zagranitsah. Ižändäl oli aino poigu. Häi naitoi sen. Sid däi poigu armoittomakse ižäs, heile oli omad karablid, i häi rubei käymäh zagranitsah. Hänen raučoil däi vastomaine kohtu. Pappi tahtoi hänen kel l’ubovan azua. Kerran nuori mučoi däi yksinäh kodih. Vastalpäi oli vanhu staruuhu, leski. Pappi meni sen leskellöö paginal, kui saaha moloduuhu l’ubovaa papin ker pidämäh. Staruuha, leski, sanoo: – Minä saan hänen. Hänel däi vastomaine kohtu, i minä sanon hänel, što pappi pidää tuvva pokaajimah. Leski meni moodluuhalloo paginal. Leski kačoi moloduuhal silmih i sanoo: – Sinul ukossaz ei ole däänyh täwzi kohtu, a on vajaa. Ižändälles on olluh kiireh lähtiä i däänyh on lapsi sinul vajaakse. Moloduuha sanoo baabuškal: – Kuibo se voinoo kohendaa? Baabuška sanoo: – Kuču pappi pokaajimah, sid pappi sanoo, kui voibi popraavia. Häi gu sanoo, sid moloduuha sanoo: – Mene kuču pappii pokaajimah. Tuli pappi, gu kučui baabuška. Moloduuha sanoo baat’uškal: – Baat’uška, nenga i nenga minul sanoi leski-baabuška, što minul on keskenaiguine kohtu, kuibo voibi popraavia? Pappi sanoo: – Eto ne beda, popraviimo, – pappi sanoi, – Minä sinul popraavin. Pappi sid rubia iellehpäi popraavimah. Konzugo panoo käin, konzugo d’allan, konzugo min i popraavii. Menöö aigu i saa moloduuhu poijan. Poigaa ennen ižändän tulendaa ei ristitännyh, a vuotti ižändän tulendaa. Tuli ižändy kodih. Ižändy otti lapsen yskäh, otti kartočkan kormanis i sanoo: – Vod on lapsi ihan gu minä! A emändy otvečaiččoo: – Da, gu sinä, gu sinä! Sinä kiirehtäd lähtiä! Hyvä pappi parandi, muite rodinnus urodu maal! Häi sanoo: – Ole vaikkane, ženaa, sinun pappi maanitti! Laadi ristiäzed ižändy poijal, prigotoovi baalun. Häi työndi kuučarit muidu gospodoi baaluh kuččumah, a pappii lähti iče tuomah. Sid papad’ju rubie šuoriemah, tahtoo lähtie heijän ker yhtes. Kupsu sanoo: – Net, maatuška, tulen minä sinuu uuvessah ottamah, nygöi eule udobno lähtiä baat’uškan ker. Papin vedi baaluh. Papad’jaa tuli iče uuvessah ottamah myös. Papad’ju rubia šuoriemah. Stolal kandoi kai ruutad: kol’čažed, ser’gazed. Hai d’algaa stuulal nosteli, šibliettoi d’algah i sukkii pani. Sil aigaa kupsu Ivan Vasil’jevič otti ser’gazed i pani ičelleh kormanih. Muus šuorii papad’ju, rabaih ser’gazii eččimäh. – Kunne ser’gazed liene hävitty, däi baaluh lähtendy muga! Ivan Vasil’jevič sanoo: – Minä, maatuška, zagranitsah kävin i kuulin. Sinä nygöi nečiz d’algaa nostelid stuulal, panid sukkii d’algah, ga sinul ser’gazed vedi magniettıı sinne. Häi sanoo: – Oi, Ivan Vasil’jevič, eigo voi niidy saaha kui ääre? – Ylen herky, vaste gu mendih, ga helpolgi voi i saaha. Nu, maatuška, pidää oppia saaha. Papad’ju vieri.^ Ivan Vasil’jevič oppii saaha. Ongitti, ongitti, kormanis otti ser’gazed dai sanoo: – Vot yhten i sain! Toizen nostaldi: – Vot i toizen sain! Papad’ju sanoo: – Vie kylykattil meile hävii, vuozi aigaa, eigo segi sinne mennyh? – Voibi proobuija, – sanoo Ivan Vasil’jevič. Dai ottaa vähäzel päčin očaz hieroo käin nogeh. Proobuičči, sanoo: – Kačo, kattilal särves ripuin, ga loitton on, en voinuh tavata. Kačo, kai käin hieroin nogeh. Nygöi pidää kiirehtää baaluh, toiči, – sanoo, – saammo. Lähteih baaluh, ajettih. Baaluh ugoššenii loppih. Pappi veseldyi, ičelleh łyöö rindaa: – Minuu gu eullus, ga ni tädä baaluu täz ei oliz! Papad’ju otvetoičči: – Midäbo sinä tiijäd? Yhten kirikköh käyd da sie börbötäd vai. Vod gu Ivan Vasil’jevič zagranitsah käybi, ga i tiedää. Ivan Vasil’jeviččaa, ižändy, gu eullus, ga ni minä täz baaluz en oliz, eigo ser’gazet korvazis oldas! A kylykattilaa räähkyičemmö: tämä otti, tai otti, a kylykattil tää on!