Texts

Return to review | Return to list

Šinipeigalon starina

history

January 11, 2024 in 15:12 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Были раньше старик и старуха. У них была дочь. У старухи и дочери было по синему большому пальцу [на руке]. Старуха заболевает и готовится умереть, старику своему говорит: – Если после моей смерти будешь жениться, то ни на ком не женись, кроме синепалой. Старуха умерла, и старик отправляется искать синепалую. Повсюду ходит, во всех местах ищет, но нигде не может найти. Пришел домой и говорит своей дочери: – Нигде не нашел синепалую, придется теперь тебе за меня замуж выйти. Дочь плачет, говорит: – Только тогда выйду, если принесешь шелковое платье, подобное солнцу. Пошел отец искать. Ищет, ищет по всем городам и нашел в одном шелковое платье, подобное солнцу. Пришел домой. – Tепepь, дочь моя, нашел я платье, выходи за меня замуж. Дочь плачет: – Только тогда за тебя выйду, если принесешь шелковое платье, подобное месяцу. Опять отец пошел искать. Искал, искал во всех местах и нашел такое платье. Пришел домой и говорит: – Теперь, дочь моя, женюсь на тебе. – Ой, отец, не выйду еще,| пока не найдешь мне такого платья, как звезда на небе. Опять отец во всех местах искал и нашел. Пришел домой, говорит дочери: – Теперь тебе прядется выйти за меня, ничто [больше] не поможет. Пошла дочь молоть, плачет да мелет, плачет да мелет. Пришла мышка и говорит: – Мели, мели, моя девушка, себе на свадьбу, чтоб за отца выйти. Идет она [девушка] потом к старухе-вдове рассказывать: – А-вой-вой, за отца надо выходить. Не дашь ли совет, как мне избавиться? – Дам, – говорит cтapyшкa-вдова, – возьми несколько кремней, горсть щетинок и шелковый платок. Когда разденешься в бане, плюнь на корыто, плюнь на каменку и плюнь на полок. Приходит домой, натопила баню. Пошла в баню и, раздеваясь, плюнула на корыто, на каменку и на полок. Отец пришел и за дверью кричит: – Уже ли [так!] готова? Дочь не отвечает. Открыл дверь – нет никого, кроме одежды, а дочь голая убежала. Он побежал аа дочерью следом: – Бросила, б..., курва, меня! Отец уже вот-вот догонит, тогда девушка бросает горсть щетинок, и тут вырастает такой лес, что никак нельзя пройти. – А-вой-вой, не взял своего походного топора ни своей военной секиры. Вернулся домой за своим топором. Вырубил лес, а дочь тем временем убежала далеко вперед. Отец вырубил лес и опять нагоняет. Дочь опять бросает кремни, и вырастает кремневая гора. Опять отец рубит, рубит и продолжает погоню. Уже совсем близко, и бросила девушка шелковый платок. Стал между ними огненный водопад. Отец с другого берега [кричат]: – Подойди, два слова скажу, теперь я тебя больше не могу поймать. Вот тебе яйца-дразнилки на шею, – и бросил их ей на шею. Пошла девушка дальше, подошла к колоде, говорит: – Постой-ка, перешагну через это. И дразнилки на ее шее говорят: «Постой-ка, перешагну через это». Идет она опять дальше. Встретился дуплистый пень: – Постой-ка, спрячусь в этом дупле. И дразнилки на ее шее передразнивают: «Постой-ка, спрячусь в этом дупле». Спряталась она в дупле и не смеет никуда выйти, потому что совсем голая. В это время царев сын охотится.^ Собака начинает очень громко лаять на дуплистый пень. Пришел царев сын домой и говорит отцу и матери; – Что-то есть в дуплистом пне, собака очень лаяла. – Так надо посмотреть, почему лаяла. Пошел царев сын посмотреть; пришел домой, говорит: – В дупле очень красивая девушка: нет ни на суше такой, ни на воде похожей. Я на ней женюсь. Взял он девушку на второй день к себе домой, а девушка ничего не смеет говорить. Живут-поживают уже три года. Так как она ни с кем не говорит, то заставляют ее нетесаную бревенчатую избу мыть – молчит. Заставляют ее мокрый овес молоть – молчит, ничего не говорит. Вот уже забеременела и родила очень красивого мальчика. Сына на коленях зарезали – ничего не говорит. Царев сын ее любит, но никак не может с ней жить, из-за того что она не разговаривает. Задумал царев сын жениться на другой. Девушка [жена] опечалилась. Пошла к старухе-вдове, говорит старухе: – Слушай, милая старушка-вдова, не дашь ли совет, как мне избавиться от этих [дразнилок]? Она и говорит девушке: – Иди домой, свари линду на молоке яловой коровы, потом скажи: «Попробуйте линду». Они [дразнилки] как будут пробовать, ты ложкой толкни поглубже. Они там и сварятся. Пошла она домой, сварила линду, говорит [дразнилкам]: – Попробуйте, довольно ли соли? Они как стали пробовать, она ложкой толкнула поглубже. Говорит: – Вкусно ли? Больше уже не дразнят. Она очень обрадовалась,. Настал день свадьбы, а она служит прислугой. Подолом кисейного передника горшок с маслом на стол несет. Новая невеста и говорит из-за стола: – Какая простая эта жена нашего короля – горшок подолом кисейного передника несет. Бывшая жена и говорит: – Меня заставляли нетесаную бревенчатую избу мыть, мокрый овес молоть, сына на коленях зарезали – все молчала, а ты первый раз за столом сидишь и уже заговорила. Царев сын как услышал ее голос – к ней обрадованный подскочил. И снова берет ее в жены, и начинают они жить по-прежнему и даже лучше.

January 11, 2024 in 15:11 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Были раньше старик и старуха. У них была дочь. У старухи и дочери было по синему большому пальцу [на руке]. Старуха заболевает и готовится умереть, старику своему говорит: – Если после моей смерти будешь жениться, то ни на ком не женись, кроме синепалой. Старуха умерла, и старик отправляется искать синепалую. Повсюду ходит, во всех местах ищет, но нигде не может найти. Пришел домой и говорит своей дочери: – Нигде не нашел синепалую, придется теперь тебе за меня замуж выйти. Дочь плачет, говорит: – Только тогда выйду, если принесешь шелковое платье, подобное солнцу. Пошел отец искать. Ищет, ищет по всем городам и нашел в одном шелковое платье, подобное солнцу. Пришел домой. – Tепepь, дочь моя, нашел я платье, выходи за меня замуж. Дочь плачет: – Только тогда за тебя выйду, если принесешь шелковое платье, подобное месяцу. Опять отец пошел искать. Искал, искал во всех местах и нашел такое платье. Пришел домой и говорит: – Теперь, дочь моя, женюсь на тебе. – Ой, отец, не выйду еще,| пока не найдешь мне такого платья, как звезда на небе. Опять отец во всех местах искал и нашел. Пришел домой, говорит дочери: – Теперь тебе прядется выйти за меня, ничто [больше] не поможет. Пошла дочь молоть, плачет да мелет, плачет да мелет. Пришла мышка и говорит: – Мели, мели, моя девушка, себе на свадьбу, чтоб за отца выйти. Идет она [девушка] потом к старухе-вдове рассказывать: – А-вой-вой, за отца надо выходить. Не дашь ли совет, как мне избавиться? – Дам, – говорит cтapyшкa-вдова, – возьми несколько кремней, горсть щетинок и шелковый платок. Когда разденешься в бане, плюнь на корыто, плюнь на каменку и плюнь на полок. Приходит домой, натопила баню. Пошла в баню и, раздеваясь, плюнула на корыто, на каменку и на полок. Отец пришел и за дверью кричит: – Уже ли [так!] готова? Дочь не отвечает. Открыл дверь – нет никого, кроме одежды, а дочь голая убежала. Он побежал аа дочерью следом: – Бросила, б..., курва, меня! Отец уже вот-вот догонит, тогда девушка бросает горсть щетинок, и тут вырастает такой лес, что никак нельзя пройти. – А-вой-вой, не взял своего походного топора ни своей военной секиры. Вернулся домой за своим топором. Вырубил лес, а дочь тем временем убежала далеко вперед. Отец вырубил лес и опять нагоняет. Дочь опять бросает кремни, и вырастает кремневая гора. Опять отец рубит, рубит и продолжает погоню. Уже совсем близко, и бросила девушка шелковый платок. Стал между ними огненный водопад. Отец с другого берега [кричат]: – Подойди, два слова скажу, теперь я тебя больше не могу поймать. Вот тебе яйца-дразнилки на шею, – и бросил их ей на шею. Пошла девушка дальше, подошла к колоде, говорит: – Постой-ка, перешагну через это. И дразнилки на ее шее говорят: «Постой-ка, перешагну через это». Идет она опять дальше. Встретился дуплистый пень: – Постой-ка, спрячусь в этом дупле. И дразнилки на ее шее передразнивают: «Постой-ка, спрячусь в этом дупле». Спряталась она в дупле и не смеет никуда выйти, потому что совсем голая. В это время царев сын охотится.^ Собака начинает очень громко лаять на дуплистый пень. Пришел царев сын домой и говорит отцу и матери; – Что-то есть в дуплистом пне, собака очень лаяла. – Так надо посмотреть, почему лаяла. Пошел царев сын посмотреть; пришел домой, говорит: – В дупле очень красивая девушка: нет ни на суше такой, ни на воде похожей. Я на ней женюсь. Взял он девушку на второй день к себе домой, а девушка ничего не смеет говорить. Живут-поживают уже три года. Так как она ни с кем не говорит, то заставляют ее нетесаную бревенчатую избу мыть – молчит. Заставляют ее мокрый овес молоть – молчит, ничего не говорит. Вот уже забеременела и родила очень красивого мальчика. Сына на коленях зарезали – ничего не говорит. Царев сын ее любит, но никак не может с ней жить, из-за того что она не разговаривает. Задумал царев сын жениться на другой. Девушка [жена] опечалилась. Пошла к старухе-вдове, говорит старухе: – Слушай, милая старушка-вдова, не дашь ли совет, как мне избавиться от этих [дразнилок]? Она и говорит девушке: – Иди домой, свари линду на молоке яловой коровы, потом скажи: «Попробуйте линду». Они [дразнилки] как будут пробовать, ты ложкой толкни поглубже. Они там и сварятся. Пошла она домой, сварила линду, говорит [дразнилкам]: – Попробуйте, довольно ли соли? Они как стали пробовать, она ложкой толкнула поглубже. Говорит: – Вкусно ли? Больше уже не дразнят. Она очень обрадовалась, Настал день свадьбы, а она служит прислугой. Подолом кисейного передника горшок с маслом на стол несет. Новая невеста и говорит из-за стола: – Какая простая эта жена нашего короля – горшок подолом кисейного передника несет. Бывшая жена и говорит: – Меня заставляли нетесаную бревенчатую избу мыть, мокрый овес молоть, сына на коленях зарезали – все молчала, а ты первый раз за столом сидишь и уже заговорила. Царев сын как услышал ее голос – к ней обрадованный подскочил. И снова берет ее в жены, и начинают они жить по-прежнему и даже лучше.

January 11, 2024 in 15:09 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Были раньше старик и старуха. У них была дочь. У старухи и дочери было по синему большому пальцу [на руке]. Старуха заболевает и готовится умереть, старику своему говорит: – Если после моей смерти будешь жениться, то ни на ком не женись, кроме синепалой. Старуха умерла, и старик отправляется искать синепалую. Повсюду ходит, во всех местах ищет, но нигде не может найти. Пришел домой и говорит своей дочери: – Нигде не нашел синепалую, придется теперь тебе за меня замуж выйти. Дочь плачет, говорит: – Только тогда выйду, если принесешь шелковое платье, подобное солнцу. Пошел отец искать. Ищет, ищет по всем городам и нашел в одном шелковое платье, подобное солнцу. Пришел домой. – Tепepь, дочь моя, нашел я платье, выходи за меня замуж. Дочь плачет: – Только тогда за тебя выйду, если принесешь шелковое платье, подобное месяцу. Опять отец пошел искать. Искал, искал во всех местах и нашел такое платье. Пришел домой и говорит: – Теперь, дочь моя, женюсь на тебе. – Ой, отец, не выйду еще,| пока не найдешь мне такого платья, как звезда на небе. Опять отец во всех местах искал и нашел. Пришел домой, говорит дочери: – Теперь тебе прядется выйти за меня, ничто [больше] не поможет. Пошла дочь молоть, плачет да мелет, плачет да мелет. Пришла мышка и говорит: – Мели, мели, моя девушка, себе на свадьбу, чтоб за отца выйти. Идет она [девушка] потом к старухе-вдове рассказывать: – А-вой-вой, за отца надо выходить. Не дашь ли совет, как мне избавиться? – Дам, – говорит cтapyшкa-вдова, – возьми несколько кремней, горсть щетинок и шелковый платок. Когда разденешься в бане, плюнь на корыто, плюнь на каменку и плюнь на полок. Приходит домой, натопила баню. Пошла в баню и, раздеваясь, плюнула на корыто, на каменку и на полок. Отец пришел и за дверью кричит: – Уже ли [так!] готова? Дочь не отвечает. Открыл дверь – нет никого, кроме одежды, а дочь голая убежала. Он побежал аа дочерью следом: – Бросила, б..., курва, меня! Отец уже вот-вот догонит, тогда девушка бросает горсть щетинок, и тут вырастает такой лес, что никак нельзя пройти. – А-вой-вой, не взял своего походного топора ни своей военной секиры. Вернулся домой за своим топором. Вырубил лес, а дочь тем временем убежала далеко вперед. Отец вырубил лес и опять нагоняет. Дочь опять бросает кремни, и вырастает кремневая гора. Опять отец рубит, рубит и продолжает погоню. Уже совсем близко, и бросила девушка шелковый платок. Стал между ними огненный водопад. Отец с другого берега [кричат]: – Подойди, два слова скажу, теперь я тебя больше не могу поймать. Вот тебе яйца-дразнилки на шею, – и бросил их ей на шею. Пошла девушка дальше, подошла к колоде, говорит: – Постой-ка, перешагну через это. И дразнилки на ее шее говорят: «Постой-ка, перешагну через это». Идет она опять дальше. Встретился дуплистый пень: – Постой-ка, спрячусь в этом дупле. И дразнилки на ее шее передразнивают: «Постой-ка, спрячусь в этом дупле». Спряталась она в дупле и не смеет никуда выйти, потому что совсем голая. В это время царев сын охотится. Собака начинает очень громко лаять на дуплистый пень. Пришел царев сын домой и говорит отцу и матери; – Что-то есть в дуплистом пне, собака очень лаяла. – Так надо посмотреть, почему лаяла. Пошел царев сын посмотреть; пришел домой, говорит: – В дупле очень красивая девушка: нет ни на суше такой, ни на воде похожей. Я на ней женюсь. Взял он девушку на второй день к себе домой, а девушка ничего не смеет говорить. Живут-поживают уже три года. Так как она ни с кем не говорит, то заставляют ее нетесаную бревенчатую избу мыть – молчит. Заставляют ее мокрый овес молоть – молчит, ничего не говорит. Вот уже забеременела и родила очень красивого мальчика. Сына на коленях зарезали – ничего не говорит. Царев сын ее любит, но никак не может с ней жить, из-за того что она не разговаривает. Задумал царев сын жениться на другой. Девушка [жена] опечалилась. Пошла к старухе-вдове, говорит старухе: – Слушай, милая старушка-вдова, не дашь ли совет, как мне избавиться от этих [дразнилок]? Она и говорит девушке: – Иди домой, свари линду на молоке яловой коровы, потом скажи: «Попробуйте линду». Они [дразнилки] как будут пробовать, ты ложкой толкни поглубже. Они там и сварятся. Пошла она домой, сварила линду, говорит [дразнилкам]: – Попробуйте, довольно ли соли? Они как стали пробовать, она ложкой толкнула поглубже. Говорит: – Вкусно ли? Больше уже не дразнят. Она очень обрадовалась, Настал день свадьбы, а она служит прислугой. Подолом кисейного передника горшок с маслом на стол несет. Новая невеста и говорит из-за стола: – Какая простая эта жена нашего короля – горшок подолом кисейного передника несет. Бывшая жена и говорит: – Меня заставляли нетесаную бревенчатую избу мыть, мокрый овес молоть, сына на коленях зарезали – все молчала, а ты первый раз за столом сидишь и уже заговорила. Царев сын как услышал ее голос – к ней обрадованный подскочил. И снова берет ее в жены, и начинают они жить по-прежнему и даже лучше.

January 11, 2024 in 12:07 Нина Шибанова

• created the text
• created the text translation
• created the text: Оli ennen ukko da akka. Heilä on tytär. Akalla da tyttärellä on šinine peigalo. Akka läziydyy dai rubieu kuolomah, ukollah sanou: – Jesli kun ruvennet miun kuolenduo naimah, niin muista elä nai, kun šinipeigaloizista. Akka kuoli, dai ukko lähtöy šinipeigaluo eččimäh. Kaikkialla kävelöy, kai paikkazet eččiy, no löydiä ni mistä ei voi. Tuli kodih dai sanou tyttärelläh: – En ni mistä šinipeigaluo löydänyn, siun nyt pidäy miula miehellä tulla. Tyttö itköy, sanou: – Äšen siula tulen, kun päivänmoizen šulkun tuonet. Läksi tuatto eččimäh. Eččiy, eččiy kai linnat i löyži yhestä päivänmoizen šulkun. Tuli kodih. – Nyt, tyttäreni, jo löyžin šulkun, tule miula akakši. Tytär itköy: – Äšen siulas tulen, kun voinet kuudamonmoizen šulkun tuuva. Tuas tuatto läksi eččimäh. Ečči, ečči kai paikat i löyži šemmoizen šulkun. Tuli kodih dai sanou: – Nyt, tyttäreni, siuda rubien naimah. – Oi, tata, en tule vielä. Miula kuni et löydäne šemmoista šulkkuo, mimmone on tähti taivahalla. Tuas tuatto kai paikat ečči dai löyži. Tuli kodih, sanou tyttärellä: – Nyt siun pidäy tulla miula – ei ni mi auta. Läksi tyttö jauhomah, itköy da jauhou, itköy da jauhou. Tuli hiiri dai sanou: – Jauho, jauho, neidizeni, tuatollaš männäkšeš, ičelläš svuad’bakši. Mänöy hiän siidä leškiakkazella sanomah: – A-voi-voi, kun pidäy tuatolla miehellä männä. Etgö tiijä n’euvuo, millä mie piäzizin? – Tiijän, – sanou leškiakka, – ota piitukku, harjatukku da šulkkupaikka. Kun kylyššä jaksauvut, sylle kartan piäh, sylle päčin piällä i sylle lauteilla. Tulou kodih, lämmitti kylyn. Mäni kylyh dai jakšauduossah sylgi kartan piäh, päčillä da lauteilla. Tuatto mäni oven tuakše i huhuou: – Jogo jouvut? Ei tyttö ni midä virka. Avai oven, ka on kun vuattiet, a tyttö on alašti puannun. Hiän hyppäzi tytöllä jälgeh: – Jo huora, kurva, miun jätti! Jo tuatto on aivan tabuamašša, silloin tyttö lykkiäy harjatukun, i sih roiteh šemmoine meččä, što ni millä ei šua piäššä. – A-voi-voi, en ottanun kilpakirvestä engä halpahakkurie. Läksi kodih hakkurie käymäh. Hakkazi mečän, a tyttö sillä aigua juokšou jo pitän matkua ielleh. Tuatto jo leikkai mečän, dai tuas juokšou jo ihan jälleššä. Tyttö tuas lykkiäy piit, i rodih piivuara. Tuas tuatto nakkuau, hakkuau dai piäžöy jälgeh. Tuas on ihan kännašša, lykkäi tyttö šulkkupaikan. Rodih heijen välih tuline koški. Tuatto toizelda rannalda: – Tule, kaksi sanua sanon, nyt mie silma en voi enyä tavata. Vot siula matin kalkut kaglah, – i lykkäzi hänellä ne kaglah. Läksi tyttö matkuamah ielläh, tuli havon luo, sanou: – Vuota siä, kun tuošta piäličči harppuan. I ne hänellä kaglašša sanotah: «Vuota siä, kun tuošta piäličči harppuan». Mänöy hiän tuas ielläh. Tuli vastah onži kando: – Vuotaš kun noužen tuoh kandoh. Dai ne hänellä kaglašša matitellah: «Vuota kun noužen tuoh kandoh». Nouzi hiän kandoh i ei ruohi ni kunne liikkuo, kun on ihan alašti. Sillä aigua čuarin poiga on mečällä, koira rubieu ylen äijäl’di haukkumah ondeh kandoh. Tuli čuarin poiga kodih i sanou tuatollah da muamollah: – Mi ollou onnešša kannošša, kun koira ylen haukkuu. – Ka pidäy kaččuo, midä haukkuu. Tuli kaččo čuarin poiga, mäni kọdih, sanou: – Kannošša on ylen kaunis neičyt: ni mualla moista, ni vezillä verdaista. Mie hänestä nain. Otti hiän neiččyön kodih toissapiänä, a tyttö ni midä ei paissa ruohi. Eletäh-ollah jo kolme vuotta. Kun ei ni kenen kera pagize, pannah händä hiržistä perttie pežemäh – ei virka. Pandih märgiä kargua jauhomah – ei ni midä virka. Jo vaččaudu dai šai ylen kaunehen poijan. Poiga polvilla leikattih, no ni midä ei virka. Čuarin poiga händä l’uubiu, ka ei voi ni kuin eliä hänen kera, kun ei pagize. Rubieu čuarin poiga naimah toizešta. Tytöllä paha mieli. Mäni leškiakkazeh, sanou akalla: – Kuule, kukki leškiakkane, etgo voi n’euvuo, kuin mie näistä piäzizin? Hiän i sanou tytöllä: – Ota da mäne kodihes, keitä mahon lehmän maidoh linda, šiidä sano: «Kuot’elgua lindua». Ne kun männäh maistelomah, dai luzikalla painalluta ielleh. Hyö sinne i paletah. Mäni hiän kodih, keitti linnan, sanou: – Maisselgua šuolua. Ne kun mändih maistelomah, dai hiän luzikalla ielläh painallutti. Sanou: – Oligo hyvä? Ka ei enyä i matiteldu. Hiän ylen äijäldi ihaštu. Tuli svuad’ba, a hiän on prisluugana. Kisseiperednikan helmalla stolalla voipadua kandau. Uuzi moržien i sanou stolan tagua: – Mitty prostoi on miän korolin akka, kun padua kisseiperedniekalla kandau. Vanha akka i sanou: – Miula hiržipertti pežetettih, märgiä kagrua jauhotettih, poiga polvilla leikattih – ni midä en virkkan, a siä jo enžistolašša pagizet. Poiga kun kuuli iänen, hänen luo hyppäzi ihaštukšissah. Da hänen ottau akakšeh, i ruvetah elämäh hyö endizelläh da vielä paremmin.