Texts
Return to review | Return to list
Kiššalan linnan prinšešša
history
January 16, 2024 in 16:34 Нина Шибанова
- changed the text of the translation
Жили раньше старик и старуха. У них была одна дочь. Старуха и умерла у старика. Старик отправился новую бабку искать. Встречается ему Сюоятар и спрашивает: – Откуда и куда, старик, идешь? Возьми меня в жены. – Не возьму я тебя, Сюоятар. Старик идет дальше, Сюоятар идет дальше. Бежит Сюоятар прямиком [за поворотом опять встречается] и спрашивает: – Куда, старик, идешь? – Жену искать, – говорит старик. – Возьми меня в жены. – Так неужели здесь нет никого, кроме одних Сюоятар? Разве взять тебя, раз других нет. Сюоятар говорит: – Иди домой, я приду после, схожу только за приданым. Старик идет домой. Сюоятар приходит следом, приданое ее – только две дочери. Они похожи на жаб. У старика тоже дочка. Начинают тут жить. Сюоятар стала ненавидеть старикову дочь. Сюоятар берет воды в чашку и велит стариковой дочери пить. Другие дочери [Сюоятар] говорят: – Не пей, это плохая вода. Старикова дочь говорит: – Не надо мне воды, не буду пить. Сюоятар выплескивает эту воду в лицо [стариковой] дочери. У девушки от этого начал живот расти. Она забеременела. Сюоятар говорит старику; – Уведи эту дочку. Она гулящая [букв.: по деревне бегающая], вот и стала с животом. Старик говорит своей дочери: – Оденься, доченька, пойдем в лес. Дочь догадывается, что отец хочет увести ее, чтоб убить. Пошел старик с дочерью в темный, мрачный лес. Оставляет он бедняжку в лесу, а сам уходит прочь. Дочь остается там плакать. Строит она в лесу маленькую избушку и начинает в ней жить. Pодила котенка. Он стал говорить, так как родился от человека. Он спрашивает: – Не, можешь ли, мать, что-нибудь сшить, я пошел бы в город продавать цареву сыну: может, муки получим. Девушка сплела красивое полотенце из корней дерева. Привязывает она к шее котенка и велит нести цареву сыну: может, муки даст. Котенок приносит и говорит: – Принцесса Кошачьего замка велела это доставить тебе и спросить, нет ли муки дать [так!]. Царев сын удивляется, так как полотенце очень красивое. Привязывает котенку на шею маленький мешочек с мукой и посылает к матери. (Девушка велела котенку называть ее не матерью, а принцессой Кошачьего замка). Мать опечалилась, оттого что цареву сыну так понравилось это полотенце,| и стала бояться, что царев сын может прийти посмотреть, а у нее маленькая, сделанная из головешек избушка. Вдруг перед глазами девушки встала ее покойная мать и дает дочери маленький шелковый платок и велит махнуть крест-накрест, чтобы стал дом лучше, чем у царя. У девушки стали покои лучше, чем у царя. Девушка сшила красивую рубаху, привязала на шею котенку и велит нести это цареву сыну в подарок. Котенок доставляет цареву сыну рубаху и говорит: – Вот принцесса Кошачьего замка прислала тебе в подарок рубаху. Царев сын пишет письмо и привязывает на шею котенку. Там написано, чтобы принцесса Кошачьего замка пришла, к нему. Царев сын хочет увидеть, какова она, раз она умеет такое шить. Котенок приносит это [письмо] девушке. Девушка одевает на себя хорошую одежду. Котенок бежит впереди, чтоб показать дорогу к цареву дому. Девушка идет в дом царя. Царев сын говорит своей сестре, что «иди гулять с этой девушкой. Если она в грязных местах подберет подол, значит, она из деревенских, а если нет – то тогда она принцесса». Котенок услышал это и шепчет своей матери: «В грязных местах не подбирай подол». Так она пошли гулять по городу с царевой дочерью. Девушка бредет [по грязи] так величественно, будто настоящая, госпожа и царева дочь, не притрагивается даже к юбкам. Приходят домой; царев сын спрашивает у своей сестры: – Как она гуляла? Сестра говорит: – Так же гуляла, как и я, не подбирала подол. Царев сын опять говорит своей сестре, что «когда ляжете спать, то положи, соломы под перины. Если она узнает, что там солома, то тогда она принцесса Кошачьего замка». Кот услышал это и говорит матери: – Утром, как у тебя спросят, как спала, то скажи: «Так-то спала хорошо, но как будто бревна были под боком». Уложили девушку спать и положили соломы под простыню. Девушка спит тут ночь. Утром будят завтракать. Царева дочь спрашивает: – Как, сестра, спалось у нас, хорошо было или плохо? Принцесса Кошачьего замка говорит: – Так-то хорошо было спать, но только мне показалось, будто бревна под боком. Царев сын опять спросил у сестры и поверил, что все же это принцесса Кошачьего замка. Царев сын говорит: – Я приду сватать тебя. Девушка пошла домой. Дом у нее, как у царя. Царев сын пришел сватать, привел жену и кота с собой. Принцесса Кошачьего замка махнула шелковым платком, чтобы Кошачий замок исчез. Потом они начали жить в царском доме. Вот такой длины эта [сказка].
January 16, 2024 in 16:34 Нина Шибанова
- changed the text of the translation
Жили раньше старик и старуха. У них была одна дочь. Старуха и умерла у старика. Старик отправился новую бабку искать. Встречается ему Сюоятар и спрашивает: – Откуда и куда, старик, идешь? Возьми меня в жены. – Не возьму я тебя, Сюоятар. Старик идет дальше, Сюоятар идет дальше. Бежит Сюоятар прямиком [за поворотом опять встречается] и спрашивает: – Куда, старик, идешь? – Жену искать, – говорит старик. – Возьми меня в жены. – Так неужели здесь нет никого, кроме одних Сюоятар? Разве взять тебя, раз других нет. Сюоятар говорит: – Иди домой, я приду после, схожу только за приданым. Старик идет домой. Сюоятар приходит следом, приданое ее – только две дочери. Они похожи на жаб. У старика тоже дочка. Начинают тут жить. Сюоятар стала ненавидеть старикову дочь. Сюоятар берет воды в чашку и велит стариковой дочери пить. Другие дочери [Сюоятар] говорят: – Не пей, это плохая вода. Старикова дочь говорит: – Не надо мне воды, не буду пить. Сюоятар выплескивает эту воду в лицо [стариковой] дочери. У девушки от этого начал живот расти. Она забеременела. Сюоятар говорит старику; – Уведи эту дочку. Она гулящая [букв.: по деревне бегающая], вот и стала с животом. Старик говорит своей дочери: – Оденься, доченька, пойдем в лес. Дочь догадывается, что отец хочет увести ее, чтоб убить. Пошел старик с дочерью в темный, мрачный лес. Оставляет он бедняжку в лесу, а сам уходит прочь. Дочь остается там плакать. Строит она в лесу маленькую избушку и начинает в ней жить. Pодила котенка. Он стал говорить, так как родился от человека. Он спрашивает: – Не, можешь ли, мать, что-нибудь сшить, я пошел бы в город продавать цареву сыну: может, муки получим. Девушка сплела красивое полотенце из корней дерева. Привязывает она к шее котенка и велит нести цареву сыну: может, муки даст. Котенок приносит и говорит: – Принцесса Кошачьего замка велела это доставить тебе и спросить, нет ли муки дать [так!]. Царев сын удивляется, так как полотенце очень красивое. Привязывает котенку на шею маленький мешочек с мукой и посылает к матери. (Девушка велела котенку называть ее не матерью, а принцессой Кошачьего замка). Мать опечалилась, оттого что цареву сыну так понравилось это полотенце,| и стала бояться, что царев сын может прийти посмотреть, а у нее маленькая, сделанная из головешек избушка. Вдруг перед глазами девушки встала ее покойная мать и дает дочери маленький шелковый платок и велит махнуть крест-накрест, чтобы стал дом лучше, чем у царя. У девушки стали покои лучше, чем у царя. Девушка сшила красивую рубаху, привязала на шею котенку и велит нести это цареву сыну в подарок. Котенок доставляет цареву сыну рубаху и говорит: – Вот принцесса Кошачьего замка прислала тебе в подарок рубаху. Царев сын пишет письмо и привязывает на шею котенку. Там написано, чтобы принцесса Кошачьего замка пришла, к нему. Царев сын хочет увидеть, какова она, раз она умеет такое шить. Котенок приносит это [письмо] девушке. Девушка одевает на себя хорошую одежду. Котенок бежит впереди, чтоб показать дорогу к цареву дому. Девушка идет в дом царя. Царев сын говорит своей сестре, что «иди гулять с этой девушкой. Если она в грязных местах подберет подол, значит, она из деревенских, а если нет – то тогда она принцесса». Котенок услышал это и шепчет своей матери: «В грязных местах не подбирай подол». Так она пошли гулять по городу с царевой дочерью. Девушка бредет [по грязи] так величественно, будто настоящая, госпожа и царева дочь, не притрагивается даже к юбкам. Приходят домой; царев сын спрашивает у своей сестры: – Как она гуляла? Сестра говорит: – Так же гуляла, как и я, не подбирала подол. Царев сын опять говорит своей сестре, что «когда ляжете спать, то положи, соломы под перины. Если она узнает, что там солома, то тогда она принцесса Кошачьего замка». Кот услышал это и говорит матери: – Утром, как у тебя спросят, как спала, то скажи: «Так-то спала хорошо, но как будто бревна были под боком». Уложили девушку спать и положили соломы под простыню. Девушка спит тут ночь. Утром будят завтракать. Царева дочь спрашивает: – Как, сестра, спалось у нас, хорошо было или плохо? Принцесса Кошачьего замка говорит: – Так-то хорошо было спать, но только мне показалось, будто бревна под боком. Царев сын опять спросил у сестры и поверил, что все же это принцесса Кошачьего замка. Царев сын говорит: – Я приду сватать тебя. Девушка пошла домой. Дом у нее, как у царя. Царев сын пришел сватать, привел жену и кота с собой. Принцесса Кошачьего замка махнула шелковым платком, чтобы Кошачий замок исчез. Потом они начали жить в царском доме. Вот такой длины эта [сказка].
January 16, 2024 in 15:30 Нина Шибанова
- changed the text
Eli ennen ukko ta akka. Heil oli yks tytär. Akka i kuolou ukolta. Ukko lähtöy toista akkua eččimäh. Tulou Šyöjätär vaštah ta kyšyy: – Mistäkä, ukko, tulet?^ Minne, ukko, mänet? Ota milma akakšeš. – En ota mie Šyöjätärtä. Ukko mänöy ielleh, Šyöjätär mänöy ielleh. Juokšou Šyöjätär poikki polvelta ja kyšyy: – Minne ukko mänet? – Akkua eččimäh, – šanou ukko. – Ota milma akakšeš. – Eikö tiälä muita ole kuin Šyöjättärie? No još mle šiun otan, kun muita ei ole. Šyöjätär šanou: – Mäne kotihis, mie tulen jäleštä, käyn vain prituanieta ottamašša. Ukko mänöy kotihis. Šyöjätär tulou jäleštä, hänellä on prituanieta vain kakši tytärtä. Ne on, kuin rupiskokunat. Ukolla on niis tytär. Aletah šiinä elyä. Šyöjätär rupieu vihuamah ukon tytärtä. Syöjätär ottau vettä stauččah ja käšköy ukon tyttären juuva. Toiset tyttäret šanotah: – Elä juo, še on pahua vettä. Ukon tytär šanou: – Ëi miula pie vettä, mie en juo. Šyöjätär luou tyttären šilmilllä šen vejen. Tyttärellä rupesi šiitä vačča kašvamah. Hiän tuli raškahakši. Šyöjätär šanou ukolla: – Šuata pois tämä tytär. Tämä kun on kyläššä juoksija, nin šai maran ičelläh. Ukko šanou tyttärelläh: – Šuorie, tyttären, lähemmä meččäh. Tytär arvuau, jotta nyt hänen tuatto tahtou viijä tapettavakši. Läksi ukko tyttärineh pimieh šynkkäh meččäh. Hiän jättäy tytärrukan meččäh, iče lähtöy pois. Tytär jiäy šinne itkömäh. Luatiu meččäh ičelläh pikkaraisen pirtin ja alkau šiinä elyä. Šai kiššanpoikasen. Še rupei pakajamah, kun oli ihmiseštä šyntyn. Se kyšyy: – Etkö šie, muamo, vois mitä neuluo, mie läksisin linnah myömäh väikka čuarin pojalla, emmäkö šais jauhuo. Tytär neulou kaunehen käsipaikan puun juurista. Šitou šen kiššanpojan kaklah ja käšköy viemäh čuarin pojalla, jotta eikö antais jauhuo. Kišša viey ja šanou: – Kiššalan linnan prinšešša käški tämän tuomah šiula ja kyšy, jotta eikö olis antua jauhuo. Čuarin poika ihmettelöy, kun käsipaikka on niin kaunis. Šitou kiššalla kaklah pienen jauhopuššin ja laittau muamoh luo. (Tytär oli kiššanpoikua kieltän šanomašta muamokši, vain käški šanomah Kiššalan linnan prinšeššakši). Muamolla tuli paha mieli, kun čuarin poika mielty šiihe käsipaikkah. Ja rupesi pelkyämäh, jotta čuarin poika voipi tulla kaččomah, a hänellä on pieni kekälehistä luajittu pirtti. Yhtäkkie tytön šilmih ilmešty hänen kuollut oma muamoh ja antau tyttärellä pikkaraisen šulkkupaikan ja käšköy lyömäh ristih, jotta tulis paremmat huonehet kuin čuarilla. Tytöllä tuli huonehet paremmat kuin čuarilla. Tytär neulou kaunehen paijan, šitou kiššanpojalla kaklah ja käšköy viemäh šen čuarin pojalla kostinčakši. Kiššanpoika juokšuttau čuarin pojalla paijan ja šanou: – Täššä Kiššalan linnan prinšešša työnši paijan šiula kostinčakši. Čuarin poika kirjuttau kirjasen ja panou kiššanpojalla kaklah šen. Šiihe on kirjutettu, jotta Kiššalan linnan prinšešša tuliš käymäh. Čuarin poika tahtou nähä, mimmoni še on, kun ošuau šemmosie neuluo. Kiššanpoika viey šen tytöllä. Tytär šuorieu hyvih vuatteih. Kiššanpoika lähtöy iellä juokšomah, jotta näyttäy, missä on čuarin koti. Tytär mänöy čuarih. Čuarin poika šanou sisärelläh, jotta «mäne kävelemäh tämän tytön kera. Još hiän likapaikoissa noštau helmojah, niin šilloin še on mualaisie, još ei, niin šilloin še on prinšešša». Kiššanpoika kuuli ja kuiskuau muamollah: «Likapaikoissa elä nošša helmoja». Niin hyö lähettih kaupunkilla kävelemäh čuarin tyttären kera. Tytär kualau mahtavašti, niinkuin ainaki herrašväki ja čuarin tytär, eikä lekahuta helmojah. Tullah kotih, čuarin poika kyšyy sisäreltäh: – Mitein käveli? Sisär šanou: – Niin še käveli kuin mieki, ei še noštan helmojah. Čuarin poika tuaš šanou sisärelläh, jotta «kun käymmä muate, niin pane olkie alla. Još še tietäy, jotta on olkie, niin še on Kiššalan linnan prinšešša». Kišša kuuli ja šano muamollah: – Huomenekšella kun kyšytäh šiulta, kuin makasit, niin vaštua: «Muiten oli hyvä muata, vain niin oli kuin hirret alla». Pantih tytär muate ja olkie lakanan alla. Tyttö makuau yön šiinä. Huomenekšella noššatetah vierašta murkinalla. Čuarin tytär kyšyy: – Miten oli, čikko, muata meilä, oliko hyvä vain paha? Kiššalan linnan prinšešša šanou: – Hyvä oli muiten muata, vain niin olis niinkuin hiršie ollun kylkeni alla. Čuarin poika kyšy tuaš sisäreltäh ja uško, jotta kyllä še on Kiššalan linnan prinšešša. Čuarin poika šanou: – Mie tuleh silma käymäh moršiemekšeni. Tyttö mänöy kotih. Hänellä on koti niinkuin čuarilla. Čuarin poika mäni šulhasikše, toi moršiemen ja kiššan toi mukanah. Kiššalan linnan prinšešša löi šulkkupaikallah, jotta Kiššalan linnan huonehet kavottais pois. Šiitä hyö alettih čuarissa elyä. Šen pituni še.
January 16, 2024 in 14:49 Нина Шибанова
- changed the text
Eli ennen ukko ta akka. Heil oli yks tytär. Akka i kuolou ukolta. Ukko lähtöy toista akkuaečcimäheččimäh. Tulou Šyöjätär vaštah ta kyšyy: – Mistäkä, ukko, tulet? Minne, ukko, mänet? Ota milma akakšeš. – En ota mie Šyöjätärtä. Ukko mänöy ielleh, Šyöjätär mänöy ielleh. Juokšou Šyöjätär poikki polvelta ja kyšyy: – Minne ukko mänet? – Akkua eččimäh, – šanou ukko. – Ota milma akakšeš. – Eikö tiälä muita ole kuin Šyöjättärie? No još mle šiun otan, kun muita ei ole. Šyöjätär šanou: – Mäne kotihis, mie tulen jäleštä, käyn vain prituanieta ottamašša. Ukko mänöy kotihis. Šyöjätär tulou jäleštä, hänellä on prituanieta vain kakši tytärtä. Ne on, kuin rupiskokunat. Ukolla on niis tytär. Aletah šiinä elyä. Šyöjätär rupieu vihuamah ukon tytärtä. Syöjätär ottau vettä stauččah ja käšköy ukon tyttären juuva. Toiset tyttäret šanotah: – Elä juo, še on pahua vettä. Ukon tytär šanou: – Ëi miula pie vettä, mie en juo. Šyöjätär luou tyttären šilmilllä šen vejen. Tyttärellä rupesi šiitä vačča kašvamah. Hiän tuli raškahakši. Šyöjätär šanou ukolla: – Šuata pois tämä tytär. Tämä kun on kyläššä juoksija, nin šai maran ičelläh. Ukko šanou tyttärelläh: – Šuorie, tyttären, lähemmä meččäh. Tytär arvuau, jotta nyt hänen tuatto tahtou viijä tapettavakši. Läksi ukko tyttärineh pimieh šynkkäh meččäh. Hiän jättäy tytärrukan meččäh, iče lähtöy pois. Tytär jiäy šinne itkömäh. Luatiu meččäh ičelläh pikkaraisen pirtin ja alkau šiinä elyä. Šai kiššanpoikasen. Še rupei pakajamah, kun oli ihmiseštä šyntyn. Se kyšyy: – Etkö šie, muamo, vois mitä neuluo, mie läksisin linnah myömäh väikka čuarin pojalla, emmäkö šais jauhuo. Tytär neulou kaunehen käsipaikan puun juurista. Šitou šen kiššanpojan kaklah ja käšköy viemäh čuarin pojalla, jotta eikö antais jauhuo. Kišša viey ja šanou: – Kiššalan linnan prinšešša käški tämän tuomah šiula ja kyšy, jotta eikö olis antua jauhuo. Čuarin poika ihmettelöy, kun käsipaikka on niin kaunis. Šitou kiššalla kaklah pienen jauhopuššin ja laittau muamoh luo. (Tytär oli kiššanpoikua kieltän šanomašta muamokši, vain käški šanomah Kiššalan linnan prinšeššakši). Muamolla tuli paha mieli, kun čuarin poika mielty šiihe käsipaikkah. Ja rupesi pelkyämäh, jotta čuarin poika voipi tulla kaččomah, a hänellä on pieni kekälehistä luajittu pirtti. Yhtäkkie tytön šilmih ilmešty hänen kuollut oma muamoh ja antau tyttärellä pikkaraisen šulkkupaikan ja käšköy lyömäh ristih, jotta tulis paremmat huonehet kuin čuarilla. Tytöllä tuli huonehet paremmat kuin čuarilla. Tytär neulou kaunehen paijan, šitou kiššanpojalla kaklah ja käšköy viemäh šen čuarin pojalla kostinčakši. Kiššanpoika juokšuttau čuarin pojalla paijan ja šanou: – Täššä Kiššalan linnan prinšešša työnši paijan šiula kostinčakši. Čuarin poika kirjuttau kirjasen ja panou kiššanpojalla kaklah šen. Šiihe on kirjutettu, jotta Kiššalan linnan prinšešša tuliš käymäh. Čuarin poika tahtou nähä, mimmoni še on, kun ošuau šemmosie neuluo. Kiššanpoika viey šen tytöllä. Tytär šuorieu hyvih vuatteih. Kiššanpoika lähtöy iellä juokšomah, jotta näyttäy, missä on čuarin koti. Tytär mänöy čuarih. Čuarin poika šanou sisärelläh, jotta «mäne kävelemäh tämän tytön kera. Još hiän likapaikoissa noštau helmojah, niin šilloin še on mualaisie, još ei, niin šilloin še on prinšešša». Kiššanpoika kuuli ja kuiskuau muamollah: «Likapaikoissa elä nošša helmoja». Niin hyö lähettih kaupunkilla kävelemäh čuarin tyttären kera. Tytär kualau mahtavašti, niinkuin ainaki herrašväki ja čuarin tytär, eikä lekahuta helmojah. Tullah kotih, čuarin poika kyšyy sisäreltäh: – Mitein käveli? Sisär šanou: – Niin še käveli kuin mieki, ei še noštan helmojah. Čuarin poika tuaš šanou sisärelläh, jotta «kun käymmä muate, niin pane olkie alla. Još še tietäy, jotta on olkie, niin še on Kiššalan linnan prinšešša». Kišša kuuli ja šano muamollah: – Huomenekšella kun kyšytäh šiulta, kuin makasit, niin vaštua: «Muiten oli hyvä muata, vain niin oli kuin hirret alla». Pantih tytär muate ja olkie lakanan alla. Tyttö makuau yön šiinä. Huomenekšella noššatetah vierašta murkinalla. Čuarin tytär kyšyy: – Miten oli, čikko, muata meilä, oliko hyvä vain paha? Kiššalan linnan prinšešša šanou: – Hyvä oli muiten muata, vain niin olis niinkuin hiršie ollun kylkeni alla. Čuarin poika kyšy tuaš sisäreltäh ja uško, jotta kyllä še on Kiššalan linnan prinšešša. Čuarin poika šanou: – Mie tuleh silma käymäh moršiemekšeni. Tyttö mänöy kotih. Hänellä on koti niinkuin čuarilla. Čuarin poika mäni šulhasikše, toi moršiemen ja kiššan toi mukanah. Kiššalan linnan prinšešša löi šulkkupaikallah, jotta Kiššalan linnan huonehet kavottais pois. Šiitä hyö alettih čuarissa elyä. Šen pituni še. - changed the text of the translation
Жили раньше старик и старуха. У них была одна дочь. Старуха и умерла у старика. Старик отправился новую бабку искать. Встречается ему Сюоятар и спрашивает: – Откуда и куда, старик, идешь? Возьми меня в жены. – Не возьму я тебя, Сюоятар. Старик идет дальше, Сюоятар идет дальше. Бежит Сюоятар прямиком [за поворотом опять встречается] и спрашивает: – Куда, старик, идешь? – Жену искать, – говорит старик. – Возьми меня в жены. – Так неужели здесь нет никого, кроме одних Сюоятар? Разве взять тебя, раз других нет. Сюоятар говорит: – Иди домой, я приду после, схожу только за приданым. Старик идет домой. Сюоятар приходит следом, приданое ее – только две дочери. Они похожи на жаб. У старика тоже дочка. Начинают тут жить. Сюоятар стала ненавидеть старикову дочь. Сюоятар берет воды в чашку и велит стариковой дочери пить. Другие дочери [Сюоятар] говорят: – Не пей, это плохая вода. Старикова дочь говорит: – Не надо мне воды, не буду пить. Сюоятар выплескивает эту воду в лицо [стариковой] дочери. У девушки от этого начал живот расти. Она забеременела. Сюоятар говорит старику; – Уведи эту дочку. Она гулящая [букв.: по деревне бегающая], вот и стала с животом. Старик говорит своей дочери: – Оденься, доченька, пойдем в лес. Дочь догадывается, что отец хочет увести ее, чтоб убить. Пошел старик с дочерью в темный, мрачный лес. Оставляет он бедняжку в лесу, а сам уходит прочь. Дочь остается там плакать. Строит она в лесу маленькую избушку и начинает в ней жить. Pодила котенка. Он стал говорить, так как родился от человека. Он спрашивает: – Не, можешь ли, мать, что-нибудь сшить, я пошел бы в город продавать цареву сыну: может, муки получим. Девушка сплела красивое полотенце из корней дерева. Привязывает она к шее котенка и велит нести цареву сыну: может, муки даст. Котенок приносит и говорит: – Принцесса Кошачьего замка велела это доставить тебе и спросить, нет ли муки дать [так!]. Царев сын удивляется, так как полотенце очень красивое. Привязывает котенку на шею маленький мешочек с мукой и посылает к матери. (Девушка велела котенку называть ее не матерью, а принцессой Кошачьего замка). Мать опечалилась, оттого что цареву сыну так понравилось это полотенце, и стала бояться, что царев сын может прийти посмотреть, а у нее маленькая, сделанная из головешек избушка. Вдруг перед глазами девушки встала ее покойная мать и дает дочери маленький шелковый платок и велит махнуть крест-накрест, чтобы стал дом лучше, чем у царя. У девушки стали покои лучше, чем у царя. Девушка сшила красивую рубаху, привязала на шею котенку и велит нести это цареву сыну в подарок. Котенок доставляет цареву сыну рубаху и говорит: – Вот принцесса Кошачьего замка прислала тебе в подарок рубаху. Царев сын пишет письмо и привязывает на шею котенку. Там написано, чтобы принцесса Кошачьего замка пришла, к нему. Царев сын хочет увидеть, какова она, раз она умеет такое шить. Котенок приносит это [письмо] девушке. Девушка одевает на себя хорошую одежду. Котенок бежит впереди, чтоб показать дорогу к цареву дому. Девушка идет в дом царя. Царев сын говорит своей сестре, что «иди гулять с этой девушкой. Если она в грязных местах подберет подол, значит, она из деревенских, а если нет – то тогда она принцесса». Котенок услышал это и шепчет своей матери: «В грязных местах не подбирай подол». Так она пошли гулять по городу с царевой дочерью. Девушка бредет [по грязи] так величественно, будто настоящая, госпожа и царева дочь, не притрагивается даже к юбкам. Приходят домой; царев сын спрашивает у своей сестры: – Как она гуляла? Сестра говорит: – Так же гуляла, как и я, не подбирала подол. Царев сын опять говорит своей сестре, что «когда ляжете спать, то положи, соломы под перины. Если она узнает, что там солома, то тогда она принцесса Кошачьего замка». Кот услышал это и говорит матери: – Утром, как у тебя спросят, как спала, то скажи: «Так-то спала хорошо, но как будто бревна были под боком». Уложили девушку спать и положили соломы под простыню. Девушка спит тут ночь. Утром будят завтракать. Царева дочь спрашивает: – Как, сестра, спалось у нас, хорошо было или плохо? Принцесса Кошачьего замка говорит: – Так-то хорошо было спать, но только мне показалось, будто бревна под боком. Царев сын опять спросил у сестры и поверил, что все же это принцесса Кошачьего замка. Царев сын говорит: – Я приду сватать тебя. Девушка пошла домой. Дом у нее, как у царя. Царев сын пришел сватать, привел жену и кота с собой. Принцесса Кошачьего замка махнула шелковым платком, чтобы Кошачий замок исчез. Потом они начали жить в царском доме. Вот такой длины эта [сказка].
January 16, 2024 in 14:21 Нина Шибанова
- created the text
- created the text translation
- created the text: Eli ennen ukko ta akka. Heil oli yks tytär. Akka i kuolou ukolta. Ukko lähtöy toista akkua ečcimäh. Tulou Šyöjätär vaštah ta kyšyy: – Mistäkä, ukko, tulet? Minne, ukko, mänet? Ota milma akakšeš. – En ota mie Šyöjätärtä. Ukko mänöy ielleh, Šyöjätär mänöy ielleh. Juokšou Šyöjätär poikki polvelta ja kyšyy: – Minne ukko mänet? – Akkua eččimäh, – šanou ukko. – Ota milma akakšeš. – Eikö tiälä muita ole kuin Šyöjättärie? No još mle šiun otan, kun muita ei ole. Šyöjätär šanou: – Mäne kotihis, mie tulen jäleštä, käyn vain prituanieta ottamašša. Ukko mänöy kotihis. Šyöjätär tulou jäleštä, hänellä on prituanieta vain kakši tytärtä. Ne on, kuin rupiskokunat. Ukolla on niis tytär. Aletah šiinä elyä. Šyöjätär rupieu vihuamah ukon tytärtä. Syöjätär ottau vettä stauččah ja käšköy ukon tyttären juuva. Toiset tyttäret šanotah: – Elä juo, še on pahua vettä. Ukon tytär šanou: – Ëi miula pie vettä, mie en juo. Šyöjätär luou tyttären šilmilllä šen vejen. Tyttärellä rupesi šiitä vačča kašvamah. Hiän tuli raškahakši. Šyöjätär šanou ukolla: – Šuata pois tämä tytär. Tämä kun on kyläššä juoksija, nin šai maran ičelläh. Ukko šanou tyttärelläh: – Šuorie, tyttären, lähemmä meččäh. Tytär arvuau, jotta nyt hänen tuatto tahtou viijä tapettavakši. Läksi ukko tyttärineh pimieh šynkkäh meččäh. Hiän jättäy tytärrukan meččäh, iče lähtöy pois. Tytär jiäy šinne itkömäh. Luatiu meččäh ičelläh pikkaraisen pirtin ja alkau šiinä elyä. Šai kiššanpoikasen. Še rupei pakajamah, kun oli ihmiseštä šyntyn. Se kyšyy: – Etkö šie, muamo, vois mitä neuluo, mie läksisin linnah myömäh väikka čuarin pojalla, emmäkö šais jauhuo. Tytär neulou kaunehen käsipaikan puun juurista. Šitou šen kiššanpojan kaklah ja käšköy viemäh čuarin pojalla, jotta eikö antais jauhuo. Kišša viey ja šanou: – Kiššalan linnan prinšešša käški tämän tuomah šiula ja kyšy, jotta eikö olis antua jauhuo. Čuarin poika ihmettelöy, kun käsipaikka on niin kaunis. Šitou kiššalla kaklah pienen jauhopuššin ja laittau muamoh luo. (Tytär oli kiššanpoikua kieltän šanomašta muamokši, vain käški šanomah Kiššalan linnan prinšeššakši). Muamolla tuli paha mieli, kun čuarin poika mielty šiihe käsipaikkah. Ja rupesi pelkyämäh, jotta čuarin poika voipi tulla kaččomah, a hänellä on pieni kekälehistä luajittu pirtti. Yhtäkkie tytön šilmih ilmešty hänen kuollut oma muamoh ja antau tyttärellä pikkaraisen šulkkupaikan ja käšköy lyömäh ristih, jotta tulis paremmat huonehet kuin čuarilla. Tytöllä tuli huonehet paremmat kuin čuarilla. Tytär neulou kaunehen paijan, šitou kiššanpojalla kaklah ja käšköy viemäh šen čuarin pojalla kostinčakši. Kiššanpoika juokšuttau čuarin pojalla paijan ja šanou: – Täššä Kiššalan linnan prinšešša työnši paijan šiula kostinčakši. Čuarin poika kirjuttau kirjasen ja panou kiššanpojalla kaklah šen. Šiihe on kirjutettu, jotta Kiššalan linnan prinšešša tuliš käymäh. Čuarin poika tahtou nähä, mimmoni še on, kun ošuau šemmosie neuluo. Kiššanpoika viey šen tytöllä. Tytär šuorieu hyvih vuatteih. Kiššanpoika lähtöy iellä juokšomah, jotta näyttäy, missä on čuarin koti. Tytär mänöy čuarih. Čuarin poika šanou sisärelläh, jotta «mäne kävelemäh tämän tytön kera. Još hiän likapaikoissa noštau helmojah, niin šilloin še on mualaisie, još ei, niin šilloin še on prinšešša». Kiššanpoika kuuli ja kuiskuau muamollah: «Likapaikoissa elä nošša helmoja». Niin hyö lähettih kaupunkilla kävelemäh čuarin tyttären kera. Tytär kualau mahtavašti, niinkuin ainaki herrašväki ja čuarin tytär, eikä lekahuta helmojah. Tullah kotih, čuarin poika kyšyy sisäreltäh: – Mitein käveli? Sisär šanou: – Niin še käveli kuin mieki, ei še noštan helmojah. Čuarin poika tuaš šanou sisärelläh, jotta «kun käymmä muate, niin pane olkie alla. Još še tietäy, jotta on olkie, niin še on Kiššalan linnan prinšešša». Kišša kuuli ja šano muamollah: – Huomenekšella kun kyšytäh šiulta, kuin makasit, niin vaštua: «Muiten oli hyvä muata, vain niin oli kuin hirret alla». Pantih tytär muate ja olkie lakanan alla. Tyttö makuau yön šiinä. Huomenekšella noššatetah vierašta murkinalla. Čuarin tytär kyšyy: – Miten oli, čikko, muata meilä, oliko hyvä vain paha? Kiššalan linnan prinšešša šanou: – Hyvä oli muiten muata, vain niin olis niinkuin hiršie ollun kylkeni alla. Čuarin poika kyšy tuaš sisäreltäh ja uško, jotta kyllä še on Kiššalan linnan prinšešša. Čuarin poika šanou: – Mie tuleh silma käymäh moršiemekšeni. Tyttö mänöy kotih. Hänellä on koti niinkuin čuarilla. Čuarin poika mäni šulhasikše, toi moršiemen ja kiššan toi mukanah. Kiššalan linnan prinšešša löi šulkkupaikallah, jotta Kiššalan linnan huonehet kavottais pois. Šiitä hyö alettih čuarissa elyä. Šen pituni še.