Texts

Return to review | Return to list

Homa-väy

history

February 02, 2024 in 22:43 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Жили муж да жена,| мужика звали Хомой. Говорит он жене: – Поди теперь ты пахать, я теперь стану обед готовить. Жена говорит: – Я-то пойду, только ты все домашние дела справь. И наказывает: – Натопи избу,| вот тут рожь – смели все, а здесь в горшочке сметана – взбей масло, накорми кур. И ребенок чтоб не плакал – качай ребенка. И пошла в поле пахать. Она знай себе пашет, а муж Хома знай себе хозяйничает: затопил печь, курам зерна бросил и пустил их на пол в избу.^ Горшок со сметаной положил в кошель, а кошель на спину, привязал веревку к зыбке, веревку провел в подполье и привязал к своей ноге, чтобы можно было ребенка качать, взял рожь и начал молоть. Правой рукой жернов вертит, левой рукой рожь в жернов сыплет, ногой ребенка качает, а кошель со сметаной на спине. Кошель на спине прыгает, сметана по спине льется, Хома говорит: – Ах, так тебя, что ж это спина мокрая? Стал за веревку дергать, а зыбка не качается, думает: «Постой-ка, посмотрю, отчего зыбка не качается». А сметана все течет по спине. Пришел – а очеп, на котором зыбка висела, на ребенка упал, и ребенка убило. Смотрит – кур в избе нет. Где же куры? А он так напуган, весь в поту. Глянул – а куры залезли в печь и сгорели. – А-вой-вой, так тебя, что я наделал! – говорит он. – Что я теперь жене скажу, когда жена домой придет? Ребенка убил, кур сжег, сметану пролил, рожь не смолота. Посмотрел, а тесть идет, уже во дворе. – Дети, скажите дедушке, что отец и мать в поле пахать ушли.^ Сказал и сам поднялся на полати спать. Тесть пришел и спрашивает: – Где же, дети, отец да мать у вас? – Мать да отец в поле пашут. Дедушка, тесть, стал детям гостинцы раздавать. – Это тебе, это тебе, это дайте матери, а это отцу. А он [Хома] стал выглядывать с полатей, что тесть раздает, да стало жалко, как бы дети его гостинца не съели, завертелся да и упал. Тесть говорит: – А-вой-вой, Хома-зятюшка, что с тобой? – Ой, тестюшка, я ведь остался дома хозяйничать, так ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил. Что же я теперь жене скажу, когда она домой придет? – Зять Хома, я пришел тебя на свадьбу звать. – Ну, раз пришел, так надо идти.^ Надо мать позвать с поля, – говорит детям. – Поди хоть ты позови, – говорит старшему сыну. – Ах, зятюшка, ĸyдa же ты пойдешь, если у тебя ребенок умер – надо ведь его похоронить? – говорит тесть ему. – Брось ты, ребенка положим в картофельную яму, а свадьбу нельзя задерживать. Пришла хозяйка с поля. – Хома, обед уже готов? – Ах, женушка, ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил, не стало ни обеда и ничего. – Ох, так тебя, уж где ты остаешься, там все хорошо и получится, – жена eму говорит. – Тесть пришел нас на свадьбу звать, надо нам туда пойти. – Куда мы пойдем? Надо же хоть ребенка похоронить. – Что ты, жена, толкуешь – ребенка положим в яму, а свадьбу задерживать нельзя. Положили ребенка в яму [картофельную] да пошли на свадьбу.^ Жена делает то, что муж прикажет. Пришли на свадьбу, а надо бы баню истопить. Говорят: – Кто может поехать за дровами для бани? Хома, как бойкий мужик, говорит: – Я! Дали ему девятилетнего жеребца, поехал за дровами. Приехал Хома в лес, поглядывает на верхушки деревьев: «Из этого нечего не выйдет, а это срублю». Подошел к десятисаженному сухостою: «В какую сторону мне его свалить? Если в ту сторону, то трудно будет поднять в сани; если на сани свалить – сани сломаются. А свалю-ка я на дугу, так легче всего будет в сани наваливать». Тюкал, тюкал по сухостою, наконец срубил и свалил на дугу. Подошел посмотреть, а у лошади ноги по сторонам разъехались. – Ну, так тебя, что же я наделал! Сел на пень и плачет до самого позднего вечера. Дома уже баню истопили, попарились и говорят: – Что-то зятя Хомы долго нет. Пошли искать,| пришли, а он коня убил и на пне сидит да плачет-заливается. – Что ты плачешь? – спрашивают у него. – Хм, хм (не может слова выговорить), хм, коня убил, так... – знай всхлипывает. – Перестань плакать, иди домой! Посадили его в сани и повезли домой. Приехали домой, а надо бы мясо сварить для свадебных гостей,| целую овцу сварить. – Кто будет овцу варить? Хома, как бойкий мужик, опять и говорит: – Я буду! – Ну, будешь, так вари, мясо тут. Пошел варить,| сварил мясо, направился к дому, а собаки на него залаяли,| он одной – кусок мяса, другой – кусок мяса, все мясо побросал, а собаки все не перестают лаять,| под конец выплеснул суп: «Нате, вот вам суп»! И с пустым котлом пришел домой. – Эй, зять, где же мясо? Уже сварил? – Не спрашивайте – собаки как начали лаять, так я им все мясо скормил да под конец суп дал. – А-вой-вой, зять, что ты опять наделал! Взяли его да положили на кучу осоки на огороде. А он снова в избу идет, не сидит ведь, змей, на куче осоки. – Кто пойдет квас из бочки цедить? Хома опять и говорит: – Я! – Ну, пойдешь, так иди. Вот ведро. Взял ведро, пошел да затычку из бочки вытащил, квас в ведро течет. Собаки на него залаяли. – У, еретики! – взял да затычкой бросил в собак. Квас уже через край ведра льется, а затычки нет, чем бочку заткнуть. Сунул палец| – не помогло, квас все льется. Уже по полу течет квас. Он посмотрел да своим краном и заткнул бочку. Задержался ушедший за квасом. – Вот диво! Куда нашего зятя Хому ни пошлешь, там все хорошо и получается. Пошли посмотреть, а Хома стоит у бочки и подпрыгивает. Не знают, что делать: бочку ли разбить или эту вещь отрезать (а бочка с железными обручами). Взяли да бочку разбили. Его опять бросили на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше с места не сдвинулся! Он, Хома, встает на вышку (а ведь в старину были курные избы, а трубы в них были из досок, прямые).^ [Хома] из трубы брякнулся на пол, вместе с сажей упал и перепачкал невесту и всю избу. – Ой, зять Хома, что ты делаешь?! Взяли да положили его опять на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше отсюда не выходил! Лежит он теперь там усталый. Свадебные гости припозднились, стали их оставлять на ночь. Послали слепую старуху набивать постельники сеном. Хома в постель и залез. Сделали постели, легли молодожены на ту постель спать. Легли, и стал Хома обнимать невесту. Невеста говорит жениху: – Перестань обнимать. – Так я и не обнимаю. А Хома все обнимает. – Да перестань ты обнимать! – Да я же не обнимаю! – Давай, сложим руки вместе. Сложили вместе четыре руки, жених спрашивает: – Еще ли обнимает? – Да обнимает! – говорит невеста. Встали все, перины распороли.^ Хома оттуда и высунулся. Тесть говорит дочери: – Если хочешь, чтоб [Хома] жив остался, так пойдем положим его в сани и увезем домой, а нет, так возьму да приставлю к доске и тут же пристрелю! Дочь говорит: – Ой, тятенька, не стреляй, поедем домой! Хому положили в сани и увезли домой, да и свадебные гости разъехались по домам. Свадьба кончилась, и сказка кончилась.

February 02, 2024 in 22:42 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Жили муж да жена,| мужика звали Хомой. Говорит он жене: – Поди теперь ты пахать, я теперь стану обед готовить. Жена говорит: – Я-то пойду, только ты все домашние дела справь. И наказывает: – Натопи избу,| вот тут рожь – смели все, а здесь в горшочке сметана – взбей масло, накорми кур. И ребенок чтоб не плакал – качай ребенка. И пошла в поле пахать. Она знай себе пашет, а муж Хома знай себе хозяйничает: затопил печь, курам зерна бросил и пустил их на пол в избу.^ Горшок со сметаной положил в кошель, а кошель на спину, привязал веревку к зыбке, веревку провел в подполье и привязал к своей ноге, чтобы можно было ребенка качать, взял рожь и начал молоть. Правой рукой жернов вертит, левой рукой рожь в жернов сыплет, ногой ребенка качает, а кошель со сметаной на спине. Кошель на спине прыгает, сметана по спине льется, Хома говорит: – Ах, так тебя, что ж это спина мокрая? Стал за веревку дергать, а зыбка не качается, думает: «Постой-ка, посмотрю, отчего зыбка не качается». А сметана все течет по спине. Пришел – а очеп, на котором зыбка висела, на ребенка упал, и ребенка убило. Смотрит – кур в избе нет. Где же куры? А он так напуган, весь в поту. Глянул – а куры залезли в печь и сгорели. – А-вой-вой, так тебя, что я наделал! – говорит он. – Что я теперь жене скажу, когда жена домой придет? Ребенка убил, кур сжег, сметану пролил, рожь не смолота. Посмотрел, а тесть идет, уже во дворе. – Дети, скажите дедушке, что отец и мать в поле пахать ушли.^ Сказал и сам поднялся на полати спать. Тесть пришел и спрашивает: – Где же, дети, отец да мать у вас? – Мать да отец в поле пашут. Дедушка, тесть, стал детям гостинцы раздавать. – Это тебе, это тебе, это дайте матери, а это отцу. А он [Хома] стал выглядывать с полатей, что тесть раздает, да стало жалко, как бы дети его гостинца не съели, завертелся да и упал. Тесть говорит: – А-вой-вой, Хома-зятюшка, что с тобой? – Ой, тестюшка, я ведь остался дома хозяйничать, так ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил. Что же я теперь жене скажу, когда она домой придет? – Зять Хома, я пришел тебя на свадьбу звать. – Ну, раз пришел, так надо идти.^ Надо мать позвать с поля, – говорит детям. – Поди хоть ты позови, – говорит старшему сыну. – Ах, зятюшка, ĸyдa же ты пойдешь, если у тебя ребенок умер – надо ведь его похоронить? – говорит тесть ему. – Брось ты, ребенка положим в картофельную яму, а свадьбу нельзя задерживать. Пришла хозяйка с поля. – Хома, обед уже готов? – Ах, женушка, ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил, не стало ни обеда и ничего. – Ох, так тебя, уж где ты остаешься, там все хорошо и получится, – жена eму говорит. – Тесть пришел нас на свадьбу звать, надо нам туда пойти. – Куда мы пойдем? Надо же хоть ребенка похоронить. – Что ты, жена, толкуешь – ребенка положим в яму, а свадьбу задерживать нельзя. Положили ребенка в яму [картофельную] да пошли на свадьбу.^ Жена делает то, что муж прикажет. Пришли на свадьбу, а надо бы баню истопить. Говорят: – Кто может поехать за дровами для бани? Хома, как бойкий мужик, говорит: – Я! Дали ему девятилетнего жеребца, поехал за дровами. Приехал Хома в лес, поглядывает на верхушки деревьев: «Из этого нечего не выйдет, а это срублю». Подошел к десятисаженному сухостою: «В какую сторону мне его свалить? Если в ту сторону, то трудно будет поднять в сани; если на сани свалить – сани сломаются. А свалю-ка я на дугу, так легче всего будет в сани наваливать». Тюкал, тюкал по сухостою, наконец срубил и свалил на дугу. Подошел посмотреть, а у лошади ноги по сторонам разъехались. – Ну, так тебя, что же я наделал! Сел на пень и плачет до самого позднего вечера. Дома уже баню истопили, попарились и говорят: – Что-то зятя Хомы долго нет. Пошли искать,| пришли, а он коня убил и на пне сидит да плачет-заливается. – Что ты плачешь? – спрашивают у него. – Хм, хм (не может слова выговорить), хм, коня убил, так... – знай всхлипывает. – Перестань плакать, иди домой! Посадили его в сани и повезли домой. Приехали домой, а надо бы мясо сварить для свадебных гостей,| целую овцу сварить. – Кто будет овцу варить? Хома, как бойкий мужик, опять и говорит: – Я буду! – Ну, будешь, так вари, мясо тут. Пошел варить,| сварил мясо, направился к дому, а собаки на него залаяли,| он одной – кусок мяса, другой – кусок мяса, все мясо побросал, а собаки все не перестают лаять,| под конец выплеснул суп: «Нате, вот вам суп»! И с пустым котлом пришел домой. – Эй, зять, где же мясо? Уже сварил? – Не спрашивайте – собаки как начали лаять, так я им все мясо скормил да под конец суп дал. – А-вой-вой, зять, что ты опять наделал! Взяли его да положили на кучу осоки на огороде. А он снова в избу идет, не сидит ведь, змей, на куче осоки. – Кто пойдет квас из бочки цедить? Хома опять и говорит: – Я! – Ну, пойдешь, так иди. Вот ведро. Взял ведро, пошел да затычку из бочки вытащил, квас в ведро течет. Собаки на него залаяли. – У, еретики! – взял да затычкой бросил в собак. Квас уже через край ведра льется, а затычки нет, чем бочку заткнуть. Сунул палец| – не помогло, квас все льется. Уже по полу течет квас. Он посмотрел да своим краном и заткнул бочку. Задержался ушедший за квасом. – Вот диво! Куда нашего зятя Хому ни пошлешь, там все хорошо и получается. Пошли посмотреть, а Хома стоит у бочки и подпрыгивает. Не знают, что делать: бочку ли разбить или эту вещь отрезать (а бочка с железными обручами). Взяли да бочку разбили. Его опять бросили на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше с места не сдвинулся! Он, Хома, встает на вышку (а ведь в старину были курные избы, а трубы в них были из досок, прямые).^ [Хома] из трубы брякнулся на пол, вместе с сажей упал и перепачкал невесту и всю избу. – Ой, зять Хома, что ты делаешь?! Взяли да положили его опять на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше отсюда не выходил! Лежит он теперь там усталый. Свадебные гости припозднились, стали их оставлять на ночь. Послали слепую старуху набивать постельники сеном. Хома в постель и залез. Сделали постели, легли молодожены на ту постель спать. Легли, и стал Хома обнимать невесту. Невеста говорит жениху: – Перестань обнимать. – Так я и не обнимаю. А Хома все обнимает. – Да перестань ты обнимать! – Да я же не обнимаю! – Давай, сложим руки вместе. Сложили вместе четыре руки, жених спрашивает: – Еще ли обнимает? – Да обнимает! – говорит невеста. Встали все, перины распороли. Хома оттуда и высунулся. Тесть говорит дочери: – Если хочешь, чтоб [Хома] жив остался, так пойдем положим его в сани и увезем домой, а нет, так возьму да приставлю к доске и тут же пристрелю! Дочь говорит: – Ой, тятенька, не стреляй, поедем домой! Хому положили в сани и увезли домой, да и свадебные гости разъехались по домам. Свадьба кончилась, и сказка кончилась.

February 02, 2024 in 22:40 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Жили муж да жена,| мужика звали Хомой. Говорит он жене: – Поди теперь ты пахать, я теперь стану обед готовить. Жена говорит: – Я-то пойду, только ты все домашние дела справь. И наказывает: – Натопи избу,| вот тут рожь – смели все, а здесь в горшочке сметана – взбей масло, накорми кур. И ребенок чтоб не плакал – качай ребенка. И пошла в поле пахать. Она знай себе пашет, а муж Хома знай себе хозяйничает: затопил печь, курам зерна бросил и пустил их на пол в избу.^ Горшок со сметаной положил в кошель, а кошель на спину, привязал веревку к зыбке, веревку провел в подполье и привязал к своей ноге, чтобы можно было ребенка качать, взял рожь и начал молоть. Правой рукой жернов вертит, левой рукой рожь в жернов сыплет, ногой ребенка качает, а кошель со сметаной на спине. Кошель на спине прыгает, сметана по спине льется, Хома говорит: – Ах, так тебя, что ж это спина мокрая? Стал за веревку дергать, а зыбка не качается, думает: «Постой-ка, посмотрю, отчего зыбка не качается». А сметана все течет по спине. Пришел – а очеп, на котором зыбка висела, на ребенка упал, и ребенка убило. Смотрит – кур в избе нет. Где же куры? А он так напуган, весь в поту. Глянул – а куры залезли в печь и сгорели. – А-вой-вой, так тебя, что я наделал! – говорит он. – Что я теперь жене скажу, когда жена домой придет? Ребенка убил, кур сжег, сметану пролил, рожь не смолота. Посмотрел, а тесть идет, уже во дворе. – Дети, скажите дедушке, что отец и мать в поле пахать ушли.^ Сказал и сам поднялся на полати спать. Тесть пришел и спрашивает: – Где же, дети, отец да мать у вас? – Мать да отец в поле пашут. Дедушка, тесть, стал детям гостинцы раздавать. – Это тебе, это тебе, это дайте матери, а это отцу. А он [Хома] стал выглядывать с полатей, что тесть раздает, да стало жалко, как бы дети его гостинца не съели, завертелся да и упал. Тесть говорит: – А-вой-вой, Хома-зятюшка, что с тобой? – Ой, тестюшка, я ведь остался дома хозяйничать, так ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил. Что же я теперь жене скажу, когда она домой придет? – Зять Хома, я пришел тебя на свадьбу звать. – Ну, раз пришел, так надо идти.^ Надо мать позвать с поля, – говорит детям. – Поди хоть ты позови, – говорит старшему сыну. – Ах, зятюшка, ĸyдa же ты пойдешь, если у тебя ребенок умер – надо ведь его похоронить? – говорит тесть ему. – Брось ты, ребенка положим в картофельную яму, а свадьбу нельзя задерживать. Пришла хозяйка с поля. – Хома, обед уже готов? – Ах, женушка, ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил, не стало ни обеда и ничего. – Ох, так тебя, уж где ты остаешься, там все хорошо и получится, – жена eму говорит. – Тесть пришел нас на свадьбу звать, надо нам туда пойти. – Куда мы пойдем? Надо же хоть ребенка похоронить. – Что ты, жена, толкуешь – ребенка положим в яму, а свадьбу задерживать нельзя. Положили ребенка в яму [картофельную] да пошли на свадьбу.^ Жена делает то, что муж прикажет. Пришли на свадьбу, а надо бы баню истопить. Говорят: – Кто может поехать за дровами для бани? Хома, как бойкий мужик, говорит: – Я! Дали ему девятилетнего жеребца, поехал за дровами. Приехал Хома в лес, поглядывает на верхушки деревьев: «Из этого нечего не выйдет, а это срублю». Подошел к десятисаженному сухостою: «В какую сторону мне его свалить? Если в ту сторону, то трудно будет поднять в сани; если на сани свалить – сани сломаются. А свалю-ка я на дугу, так легче всего будет в сани наваливать». Тюкал, тюкал по сухостою, наконец срубил и свалил на дугу. Подошел посмотреть, а у лошади ноги по сторонам разъехались. – Ну, так тебя, что же я наделал! Сел на пень и плачет до самого позднего вечера. Дома уже баню истопили, попарились и говорят: – Что-то зятя Хомы долго нет. Пошли искать,| пришли, а он коня убил и на пне сидит да плачет-заливается. – Что ты плачешь? – спрашивают у него. – Хм, хм (не может слова выговорить), хм, коня убил, так... – знай всхлипывает. – Перестань плакать, иди домой! Посадили его в сани и повезли домой. Приехали домой, а надо бы мясо сварить для свадебных гостей,| целую овцу сварить. – Кто будет овцу варить? Хома, как бойкий мужик, опять и говорит: – Я буду! – Ну, будешь, так вари, мясо тут. Пошел варить,| сварил мясо, направился к дому, а собаки на него залаяли,| он одной – кусок мяса, другой – кусок мяса, все мясо побросал, а собаки все не перестают лаять,| под конец выплеснул суп: «Нате, вот вам суп»! И с пустым котлом пришел домой. – Эй, зять, где же мясо? Уже сварил? – Не спрашивайте – собаки как начали лаять, так я им все мясо скормил да под конец суп дал. – А-вой-вой, зять, что ты опять наделал! Взяли его да положили на кучу осоки на огороде. А он снова в избу идет, не сидит ведь, змей, на куче осоки. – Кто пойдет квас из бочки цедить? Хома опять и говорит: – Я! – Ну, пойдешь, так иди. Вот ведро. Взял ведро, пошел да затычку из бочки вытащил, квас в ведро течет. Собаки на него залаяли. – У, еретики! – взял да затычкой бросил в собак. Квас уже через край ведра льется, а затычки нет, чем бочку заткнуть. Сунул палец| – не помогло, квас все льется. Уже по полу течет квас. Он посмотрел да своим краном и заткнул бочку. Задержался ушедший за квасом. – Вот диво! Куда нашего зятя Хому ни пошлешь, там все хорошо и получается. Пошли посмотреть, а Хома стоит у бочки и подпрыгивает. Не знают, что делать: бочку ли разбить или эту вещь отрезать (а бочка с железными обручами). Взяли да бочку разбили. Его опять бросили на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше с места не сдвинулся! Он, Хома, встает на вышку (а ведь в старину были курные избы, а трубы в них были из досок, прямые). [Хома] из трубы брякнулся на пол, вместе с сажей упал и перепачкал невесту и всю избу. – Ой, зять Хома, что ты делаешь?! Взяли да положили его опять на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше отсюда не выходил! Лежит он теперь там усталый. Свадебные гости припозднились, стали их оставлять на ночь. Послали слепую старуху набивать постельники сеном. Хома в постель и залез. Сделали постели, легли молодожены на ту постель спать. Легли, и стал Хома обнимать невесту. Невеста говорит жениху: – Перестань обнимать. – Так я и не обнимаю. А Хома все обнимает. – Да перестань ты обнимать! – Да я же не обнимаю! – Давай, сложим руки вместе. Сложили вместе четыре руки, жених спрашивает: – Еще ли обнимает? – Да обнимает! – говорит невеста. Встали все, перины распороли. Хома оттуда и высунулся. Тесть говорит дочери: – Если хочешь, чтоб [Хома] жив остался, так пойдем положим его в сани и увезем домой, а нет, так возьму да приставлю к доске и тут же пристрелю! Дочь говорит: – Ой, тятенька, не стреляй, поедем домой! Хому положили в сани и увезли домой, да и свадебные гости разъехались по домам. Свадьба кончилась, и сказка кончилась.

February 02, 2024 in 22:38 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Жили муж да жена,| мужика звали Хомой. Говорит он жене: – Поди теперь ты пахать, я теперь стану обед готовить. Жена говорит: – Я-то пойду, только ты все домашние дела справь. И наказывает: – Натопи избу,| вот тут рожь – смели все, а здесь в горшочке сметана – взбей масло, накорми кур. И ребенок чтоб не плакал – качай ребенка. И пошла в поле пахать. Она знай себе пашет, а муж Хома знай себе хозяйничает: затопил печь, курам зерна бросил и пустил их на пол в избу.^ Горшок со сметаной положил в кошель, а кошель на спину, привязал веревку к зыбке, веревку провел в подполье и привязал к своей ноге, чтобы можно было ребенка качать, взял рожь и начал молоть. Правой рукой жернов вертит, левой рукой рожь в жернов сыплет, ногой ребенка качает, а кошель со сметаной на спине. Кошель на спине прыгает, сметана по спине льется, Хома говорит: – Ах, так тебя, что ж это спина мокрая? Стал за веревку дергать, а зыбка не качается, думает: «Постой-ка, посмотрю, отчего зыбка не качается». А сметана все течет по спине. Пришел – а очеп, на котором зыбка висела, на ребенка упал, и ребенка убило. Смотрит – кур в избе нет. Где же куры? А он так напуган, весь в поту. Глянул – а куры залезли в печь и сгорели. – А-вой-вой, так тебя, что я наделал! – говорит он. – Что я теперь жене скажу, когда жена домой придет? Ребенка убил, кур сжег, сметану пролил, рожь не смолота. Посмотрел, а тесть идет, уже во дворе. – Дети, скажите дедушке, что отец и мать в поле пахать ушли.^ Сказал и сам поднялся на полати спать. Тесть пришел и спрашивает: – Где же, дети, отец да мать у вас? – Мать да отец в поле пашут. Дедушка, тесть, стал детям гостинцы раздавать. – Это тебе, это тебе, это дайте матери, а это отцу. А он [Хома] стал выглядывать с полатей, что тесть раздает, да стало жалко, как бы дети его гостинца не съели, завертелся да и упал. Тесть говорит: – А-вой-вой, Хома-зятюшка, что с тобой? – Ой, тестюшка, я ведь остался дома хозяйничать, так ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил. Что же я теперь жене скажу, когда она домой придет? – Зять Хома, я пришел тебя на свадьбу звать. – Ну, раз пришел, так надо идти.^ Надо мать позвать с поля, – говорит детям. – Поди хоть ты позови, – говорит старшему сыну. – Ах, зятюшка, ĸyдa же ты пойдешь, если у тебя ребенок умер – надо ведь его похоронить? – говорит тесть ему. – Брось ты, ребенка положим в картофельную яму, а свадьбу нельзя задерживать. Пришла хозяйка с поля. – Хома, обед уже готов? – Ах, женушка, ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил, не стало ни обеда и ничего. – Ох, так тебя, уж где ты остаешься, там все хорошо и получится, – жена eму говорит. – Тесть пришел нас на свадьбу звать, надо нам туда пойти. – Куда мы пойдем? Надо же хоть ребенка похоронить. – Что ты, жена, толкуешь – ребенка положим в яму, а свадьбу задерживать нельзя. Положили ребенка в яму [картофельную] да пошли на свадьбу.^ Жена делает то, что муж прикажет. Пришли на свадьбу, а надо бы баню истопить. Говорят: – Кто может поехать за дровами для бани? Хома, как бойкий мужик, говорит: – Я! Дали ему девятилетнего жеребца, поехал за дровами. Приехал Хома в лес, поглядывает на верхушки деревьев: «Из этого нечего не выйдет, а это срублю». Подошел к десятисаженному сухостою: «В какую сторону мне его свалить? Если в ту сторону, то трудно будет поднять в сани; если на сани свалить – сани сломаются. А свалю-ка я на дугу, так легче всего будет в сани наваливать». Тюкал, тюкал по сухостою, наконец срубил и свалил на дугу. Подошел посмотреть, а у лошади ноги по сторонам разъехались. – Ну, так тебя, что же я наделал! Сел на пень и плачет до самого позднего вечера. Дома уже баню истопили, попарились и говорят: – Что-то зятя Хомы долго нет. Пошли искать,| пришли, а он коня убил и на пне сидит да плачет-заливается. – Что ты плачешь? – спрашивают у него. – Хм, хм (не может слова выговорить), хм, коня убил, так... – знай всхлипывает. – Перестань плакать, иди домой! Посадили его в сани и повезли домой. Приехали домой, а надо бы мясо сварить для свадебных гостей,| целую овцу сварить. – Кто будет овцу варить? Хома, как бойкий мужик, опять и говорит: – Я буду! – Ну, будешь, так вари, мясо тут. Пошел варить,| сварил мясо, направился к дому, а собаки на него залаяли,| он одной – кусок мяса, другой – кусок мяса, все мясо побросал, а собаки все не перестают лаять,| под конец выплеснул суп: «Нате, вот вам суп»! И с пустым котлом пришел домой. – Эй, зять, где же мясо? Уже сварил? – Не спрашивайте – собаки как начали лаять, так я им все мясо скормил да под конец суп дал. – А-вой-вой, зять, что ты опять наделал! Взяли его да положили на кучу осоки на огороде. А он снова в избу идет, не сидит ведь, змей, на куче осоки. – Кто пойдет квас из бочки цедить? Хома опять и говорит: – Я! – Ну, пойдешь, так иди. Вот ведро. Взял ведро, пошел да затычку из бочки вытащил, квас в ведро течет. Собаки на него залаяли. – У, еретики! – взял да затычкой бросил в собак. Квас уже через край ведра льется, а затычки нет, чем бочку заткнуть. Сунул палец – не помогло, квас все льется. Уже по полу течет квас. Он посмотрел да своим краном и заткнул бочку. Задержался ушедший за квасом. – Вот диво! Куда нашего зятя Хому ни пошлешь, там все хорошо и получается. Пошли посмотреть, а Хома стоит у бочки и подпрыгивает. Не знают, что делать: бочку ли разбить или эту вещь отрезать (а бочка с железными обручами). Взяли да бочку разбили. Его опять бросили на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше с места не сдвинулся! Он, Хома, встает на вышку (а ведь в старину были курные избы, а трубы в них были из досок, прямые). [Хома] из трубы брякнулся на пол, вместе с сажей упал и перепачкал невесту и всю избу. – Ой, зять Хома, что ты делаешь?! Взяли да положили его опять на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше отсюда не выходил! Лежит он теперь там усталый. Свадебные гости припозднились, стали их оставлять на ночь. Послали слепую старуху набивать постельники сеном. Хома в постель и залез. Сделали постели, легли молодожены на ту постель спать. Легли, и стал Хома обнимать невесту. Невеста говорит жениху: – Перестань обнимать. – Так я и не обнимаю. А Хома все обнимает. – Да перестань ты обнимать! – Да я же не обнимаю! – Давай, сложим руки вместе. Сложили вместе четыре руки, жених спрашивает: – Еще ли обнимает? – Да обнимает! – говорит невеста. Встали все, перины распороли. Хома оттуда и высунулся. Тесть говорит дочери: – Если хочешь, чтоб [Хома] жив остался, так пойдем положим его в сани и увезем домой, а нет, так возьму да приставлю к доске и тут же пристрелю! Дочь говорит: – Ой, тятенька, не стреляй, поедем домой! Хому положили в сани и увезли домой, да и свадебные гости разъехались по домам. Свадьба кончилась, и сказка кончилась.

February 02, 2024 in 22:36 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Жили муж да жена,| мужика звали Хомой. Говорит он жене: – Поди теперь ты пахать, я теперь стану обед готовить. Жена говорит: – Я-то пойду, только ты все домашние дела справь. И наказывает: – Натопи избу,| вот тут рожь – смели все, а здесь в горшочке сметана – взбей масло, накорми кур. И ребенок чтоб не плакал – качай ребенка. И пошла в поле пахать. Она знай себе пашет, а муж Хома знай себе хозяйничает: затопил печь, курам зерна бросил и пустил их на пол в избу.^ Горшок со сметаной положил в кошель, а кошель на спину, привязал веревку к зыбке, веревку провел в подполье и привязал к своей ноге, чтобы можно было ребенка качать, взял рожь и начал молоть. Правой рукой жернов вертит, левой рукой рожь в жернов сыплет, ногой ребенка качает, а кошель со сметаной на спине. Кошель на спине прыгает, сметана по спине льется, Хома говорит: – Ах, так тебя, что ж это спина мокрая? Стал за веревку дергать, а зыбка не качается, думает: «Постой-ка, посмотрю, отчего зыбка не качается». А сметана все течет по спине. Пришел – а очеп, на котором зыбка висела, на ребенка упал, и ребенка убило. Смотрит – кур в избе нет. Где же куры? А он так напуган, весь в поту. Глянул – а куры залезли в печь и сгорели. – А-вой-вой, так тебя, что я наделал! – говорит он. – Что я теперь жене скажу, когда жена домой придет? Ребенка убил, кур сжег, сметану пролил, рожь не смолота. Посмотрел, а тесть идет, уже во дворе. – Дети, скажите дедушке, что отец и мать в поле пахать ушли.^ Сказал и сам поднялся на полати спать. Тесть пришел и спрашивает: – Где же, дети, отец да мать у вас? – Мать да отец в поле пашут. Дедушка, тесть, стал детям гостинцы раздавать. – Это тебе, это тебе, это дайте матери, а это отцу. А он [Хома] стал выглядывать с полатей, что тесть раздает, да стало жалко, как бы дети его гостинца не съели, завертелся да и упал. Тесть говорит: – А-вой-вой, Хома-зятюшка, что с тобой? – Ой, тестюшка, я ведь остался дома хозяйничать, так ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил. Что же я теперь жене скажу, когда она домой придет? – Зять Хома, я пришел тебя на свадьбу звать. – Ну, раз пришел, так надо идти.^ Надо мать позвать с поля, – говорит детям. – Поди хоть ты позови, – говорит старшему сыну. – Ах, зятюшка, ĸyдa же ты пойдешь, если у тебя ребенок умер – надо ведь его похоронить? – говорит тесть ему. – Брось ты, ребенка положим в картофельную яму, а свадьбу нельзя задерживать. Пришла хозяйка с поля. – Хома, обед уже готов? – Ах, женушка, ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил, не стало ни обеда и ничего. – Ох, так тебя, уж где ты остаешься, там все хорошо и получится, – жена eму говорит. – Тесть пришел нас на свадьбу звать, надо нам туда пойти. – Куда мы пойдем? Надо же хоть ребенка похоронить. – Что ты, жена, толкуешь – ребенка положим в яму, а свадьбу задерживать нельзя. Положили ребенка в яму [картофельную] да пошли на свадьбу.^ Жена делает то, что муж прикажет. Пришли на свадьбу, а надо бы баню истопить. Говорят: – Кто может поехать за дровами для бани? Хома, как бойкий мужик, говорит: – Я! Дали ему девятилетнего жеребца, поехал за дровами. Приехал Хома в лес, поглядывает на верхушки деревьев: «Из этого нечего не выйдет, а это срублю». Подошел к десятисаженному сухостою: «В какую сторону мне его свалить? Если в ту сторону, то трудно будет поднять в сани; если на сани свалить – сани сломаются. А свалю-ка я на дугу, так легче всего будет в сани наваливать». Тюкал, тюкал по сухостою, наконец срубил и свалил на дугу. Подошел посмотреть, а у лошади ноги по сторонам разъехались. – Ну, так тебя, что же я наделал! Сел на пень и плачет до самого позднего вечера. Дома уже баню истопили, попарились и говорят: – Что-то зятя Хомы долго нет. Пошли искать,| пришли, а он коня убил и на пне сидит да плачет-заливается. – Что ты плачешь? – спрашивают у него. – Хм, хм (не может слова выговорить), хм, коня убил, так... – знай всхлипывает. – Перестань плакать, иди домой! Посадили его в сани и повезли домой. Приехали домой, а надо бы мясо сварить для свадебных гостей,| целую овцу сварить. – Кто будет овцу варить? Хома, как бойкий мужик, опять и говорит: – Я буду! – Ну, будешь, так вари, мясо тут. Пошел варить,| сварил мясо, направился к дому, а собаки на него залаяли,| он одной – кусок мяса, другой – кусок мяса, все мясо побросал, а собаки все не перестают лаять, под конец выплеснул суп: «Нате, вот вам суп»! И с пустым котлом пришел домой. – Эй, зять, где же мясо? Уже сварил? – Не спрашивайте – собаки как начали лаять, так я им все мясо скормил да под конец суп дал. – А-вой-вой, зять, что ты опять наделал! Взяли его да положили на кучу осоки на огороде. А он снова в избу идет, не сидит ведь, змей, на куче осоки. – Кто пойдет квас из бочки цедить? Хома опять и говорит: – Я! – Ну, пойдешь, так иди. Вот ведро. Взял ведро, пошел да затычку из бочки вытащил, квас в ведро течет. Собаки на него залаяли. – У, еретики! – взял да затычкой бросил в собак. Квас уже через край ведра льется, а затычки нет, чем бочку заткнуть. Сунул палец – не помогло, квас все льется. Уже по полу течет квас. Он посмотрел да своим краном и заткнул бочку. Задержался ушедший за квасом. – Вот диво! Куда нашего зятя Хому ни пошлешь, там все хорошо и получается. Пошли посмотреть, а Хома стоит у бочки и подпрыгивает. Не знают, что делать: бочку ли разбить или эту вещь отрезать (а бочка с железными обручами). Взяли да бочку разбили. Его опять бросили на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше с места не сдвинулся! Он, Хома, встает на вышку (а ведь в старину были курные избы, а трубы в них были из досок, прямые). [Хома] из трубы брякнулся на пол, вместе с сажей упал и перепачкал невесту и всю избу. – Ой, зять Хома, что ты делаешь?! Взяли да положили его опять на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше отсюда не выходил! Лежит он теперь там усталый. Свадебные гости припозднились, стали их оставлять на ночь. Послали слепую старуху набивать постельники сеном. Хома в постель и залез. Сделали постели, легли молодожены на ту постель спать. Легли, и стал Хома обнимать невесту. Невеста говорит жениху: – Перестань обнимать. – Так я и не обнимаю. А Хома все обнимает. – Да перестань ты обнимать! – Да я же не обнимаю! – Давай, сложим руки вместе. Сложили вместе четыре руки, жених спрашивает: – Еще ли обнимает? – Да обнимает! – говорит невеста. Встали все, перины распороли. Хома оттуда и высунулся. Тесть говорит дочери: – Если хочешь, чтоб [Хома] жив остался, так пойдем положим его в сани и увезем домой, а нет, так возьму да приставлю к доске и тут же пристрелю! Дочь говорит: – Ой, тятенька, не стреляй, поедем домой! Хому положили в сани и увезли домой, да и свадебные гости разъехались по домам. Свадьба кончилась, и сказка кончилась.

February 02, 2024 in 22:35 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Жили муж да жена,| мужика звали Хомой. Говорит он жене: – Поди теперь ты пахать, я теперь стану обед готовить. Жена говорит: – Я-то пойду, только ты все домашние дела справь. И наказывает: – Натопи избу,| вот тут рожь – смели все, а здесь в горшочке сметана – взбей масло, накорми кур. И ребенок чтоб не плакал – качай ребенка. И пошла в поле пахать. Она знай себе пашет, а муж Хома знай себе хозяйничает: затопил печь, курам зерна бросил и пустил их на пол в избу.^ Горшок со сметаной положил в кошель, а кошель на спину, привязал веревку к зыбке, веревку провел в подполье и привязал к своей ноге, чтобы можно было ребенка качать, взял рожь и начал молоть. Правой рукой жернов вертит, левой рукой рожь в жернов сыплет, ногой ребенка качает, а кошель со сметаной на спине. Кошель на спине прыгает, сметана по спине льется, Хома говорит: – Ах, так тебя, что ж это спина мокрая? Стал за веревку дергать, а зыбка не качается, думает: «Постой-ка, посмотрю, отчего зыбка не качается». А сметана все течет по спине. Пришел – а очеп, на котором зыбка висела, на ребенка упал, и ребенка убило. Смотрит – кур в избе нет. Где же куры? А он так напуган, весь в поту. Глянул – а куры залезли в печь и сгорели. – А-вой-вой, так тебя, что я наделал! – говорит он. – Что я теперь жене скажу, когда жена домой придет? Ребенка убил, кур сжег, сметану пролил, рожь не смолота. Посмотрел, а тесть идет, уже во дворе. – Дети, скажите дедушке, что отец и мать в поле пахать ушли.^ Сказал и сам поднялся на полати спать. Тесть пришел и спрашивает: – Где же, дети, отец да мать у вас? – Мать да отец в поле пашут. Дедушка, тесть, стал детям гостинцы раздавать. – Это тебе, это тебе, это дайте матери, а это отцу. А он [Хома] стал выглядывать с полатей, что тесть раздает, да стало жалко, как бы дети его гостинца не съели, завертелся да и упал. Тесть говорит: – А-вой-вой, Хома-зятюшка, что с тобой? – Ой, тестюшка, я ведь остался дома хозяйничать, так ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил. Что же я теперь жене скажу, когда она домой придет? – Зять Хома, я пришел тебя на свадьбу звать. – Ну, раз пришел, так надо идти.^ Надо мать позвать с поля, – говорит детям. – Поди хоть ты позови, – говорит старшему сыну. – Ах, зятюшка, ĸyдa же ты пойдешь, если у тебя ребенок умер – надо ведь его похоронить? – говорит тесть ему. – Брось ты, ребенка положим в картофельную яму, а свадьбу нельзя задерживать. Пришла хозяйка с поля. – Хома, обед уже готов? – Ах, женушка, ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил, не стало ни обеда и ничего. – Ох, так тебя, уж где ты остаешься, там все хорошо и получится, – жена eму говорит. – Тесть пришел нас на свадьбу звать, надо нам туда пойти. – Куда мы пойдем? Надо же хоть ребенка похоронить. – Что ты, жена, толкуешь – ребенка положим в яму, а свадьбу задерживать нельзя. Положили ребенка в яму [картофельную] да пошли на свадьбу.^ Жена делает то, что муж прикажет. Пришли на свадьбу, а надо бы баню истопить. Говорят: – Кто может поехать за дровами для бани? Хома, как бойкий мужик, говорит: – Я! Дали ему девятилетнего жеребца, поехал за дровами. Приехал Хома в лес, поглядывает на верхушки деревьев: «Из этого нечего не выйдет, а это срублю». Подошел к десятисаженному сухостою: «В какую сторону мне его свалить? Если в ту сторону, то трудно будет поднять в сани; если на сани свалить – сани сломаются. А свалю-ка я на дугу, так легче всего будет в сани наваливать». Тюкал, тюкал по сухостою, наконец срубил и свалил на дугу. Подошел посмотреть, а у лошади ноги по сторонам разъехались. – Ну, так тебя, что же я наделал! Сел на пень и плачет до самого позднего вечера. Дома уже баню истопили, попарились и говорят: – Что-то зятя Хомы долго нет. Пошли искать,| пришли, а он коня убил и на пне сидит да плачет-заливается. – Что ты плачешь? – спрашивают у него. – Хм, хм (не может слова выговорить), хм, коня убил, так... – знай всхлипывает. – Перестань плакать, иди домой! Посадили его в сани и повезли домой. Приехали домой, а надо бы мясо сварить для свадебных гостей,| целую овцу сварить. – Кто будет овцу варить? Хома, как бойкий мужик, опять и говорит: – Я буду! – Ну, будешь, так вари, мясо тут. Пошел варить, сварил мясо, направился к дому, а собаки на него залаяли, он одной – кусок мяса, другой – кусок мяса, все мясо побросал, а собаки все не перестают лаять, под конец выплеснул суп: «Нате, вот вам суп»! И с пустым котлом пришел домой. – Эй, зять, где же мясо? Уже сварил? – Не спрашивайте – собаки как начали лаять, так я им все мясо скормил да под конец суп дал. – А-вой-вой, зять, что ты опять наделал! Взяли его да положили на кучу осоки на огороде. А он снова в избу идет, не сидит ведь, змей, на куче осоки. – Кто пойдет квас из бочки цедить? Хома опять и говорит: – Я! – Ну, пойдешь, так иди. Вот ведро. Взял ведро, пошел да затычку из бочки вытащил, квас в ведро течет. Собаки на него залаяли. – У, еретики! – взял да затычкой бросил в собак. Квас уже через край ведра льется, а затычки нет, чем бочку заткнуть. Сунул палец – не помогло, квас все льется. Уже по полу течет квас. Он посмотрел да своим краном и заткнул бочку. Задержался ушедший за квасом. – Вот диво! Куда нашего зятя Хому ни пошлешь, там все хорошо и получается. Пошли посмотреть, а Хома стоит у бочки и подпрыгивает. Не знают, что делать: бочку ли разбить или эту вещь отрезать (а бочка с железными обручами). Взяли да бочку разбили. Его опять бросили на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше с места не сдвинулся! Он, Хома, встает на вышку (а ведь в старину были курные избы, а трубы в них были из досок, прямые). [Хома] из трубы брякнулся на пол, вместе с сажей упал и перепачкал невесту и всю избу. – Ой, зять Хома, что ты делаешь?! Взяли да положили его опять на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше отсюда не выходил! Лежит он теперь там усталый. Свадебные гости припозднились, стали их оставлять на ночь. Послали слепую старуху набивать постельники сеном. Хома в постель и залез. Сделали постели, легли молодожены на ту постель спать. Легли, и стал Хома обнимать невесту. Невеста говорит жениху: – Перестань обнимать. – Так я и не обнимаю. А Хома все обнимает. – Да перестань ты обнимать! – Да я же не обнимаю! – Давай, сложим руки вместе. Сложили вместе четыре руки, жених спрашивает: – Еще ли обнимает? – Да обнимает! – говорит невеста. Встали все, перины распороли. Хома оттуда и высунулся. Тесть говорит дочери: – Если хочешь, чтоб [Хома] жив остался, так пойдем положим его в сани и увезем домой, а нет, так возьму да приставлю к доске и тут же пристрелю! Дочь говорит: – Ой, тятенька, не стреляй, поедем домой! Хому положили в сани и увезли домой, да и свадебные гости разъехались по домам. Свадьба кончилась, и сказка кончилась.

February 02, 2024 in 22:33 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Жили муж да жена,| мужика звали Хомой. Говорит он жене: – Поди теперь ты пахать, я теперь стану обед готовить. Жена говорит: – Я-то пойду, только ты все домашние дела справь. И наказывает: – Натопи избу,| вот тут рожь – смели все, а здесь в горшочке сметана – взбей масло, накорми кур. И ребенок чтоб не плакал – качай ребенка. И пошла в поле пахать. Она знай себе пашет, а муж Хома знай себе хозяйничает: затопил печь, курам зерна бросил и пустил их на пол в избу.^ Горшок со сметаной положил в кошель, а кошель на спину, привязал веревку к зыбке, веревку провел в подполье и привязал к своей ноге, чтобы можно было ребенка качать, взял рожь и начал молоть. Правой рукой жернов вертит, левой рукой рожь в жернов сыплет, ногой ребенка качает, а кошель со сметаной на спине. Кошель на спине прыгает, сметана по спине льется, Хома говорит: – Ах, так тебя, что ж это спина мокрая? Стал за веревку дергать, а зыбка не качается, думает: «Постой-ка, посмотрю, отчего зыбка не качается». А сметана все течет по спине. Пришел – а очеп, на котором зыбка висела, на ребенка упал, и ребенка убило. Смотрит – кур в избе нет. Где же куры? А он так напуган, весь в поту. Глянул – а куры залезли в печь и сгорели. – А-вой-вой, так тебя, что я наделал! – говорит он. – Что я теперь жене скажу, когда жена домой придет? Ребенка убил, кур сжег, сметану пролил, рожь не смолота. Посмотрел, а тесть идет, уже во дворе. – Дети, скажите дедушке, что отец и мать в поле пахать ушли.^ Сказал и сам поднялся на полати спать. Тесть пришел и спрашивает: – Где же, дети, отец да мать у вас? – Мать да отец в поле пашут. Дедушка, тесть, стал детям гостинцы раздавать. – Это тебе, это тебе, это дайте матери, а это отцу. А он [Хома] стал выглядывать с полатей, что тесть раздает, да стало жалко, как бы дети его гостинца не съели, завертелся да и упал. Тесть говорит: – А-вой-вой, Хома-зятюшка, что с тобой? – Ой, тестюшка, я ведь остался дома хозяйничать, так ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил. Что же я теперь жене скажу, когда она домой придет? – Зять Хома, я пришел тебя на свадьбу звать. – Ну, раз пришел, так надо идти.^ Надо мать позвать с поля, – говорит детям. – Поди хоть ты позови, – говорит старшему сыну. – Ах, зятюшка, ĸyдa же ты пойдешь, если у тебя ребенок умер – надо ведь его похоронить? – говорит тесть ему. – Брось ты, ребенка положим в картофельную яму, а свадьбу нельзя задерживать. Пришла хозяйка с поля. – Хома, обед уже готов? – Ах, женушка, ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил, не стало ни обеда и ничего. – Ох, так тебя, уж где ты остаешься, там все хорошо и получится, – жена eму говорит. – Тесть пришел нас на свадьбу звать, надо нам туда пойти. – Куда мы пойдем? Надо же хоть ребенка похоронить. – Что ты, жена, толкуешь – ребенка положим в яму, а свадьбу задерживать нельзя. Положили ребенка в яму [картофельную] да пошли на свадьбу.^ Жена делает то, что муж прикажет. Пришли на свадьбу, а надо бы баню истопить. Говорят: – Кто может поехать за дровами для бани? Хома, как бойкий мужик, говорит: – Я! Дали ему девятилетнего жеребца, поехал за дровами. Приехал Хома в лес, поглядывает на верхушки деревьев: «Из этого нечего не выйдет, а это срублю». Подошел к десятисаженному сухостою: «В какую сторону мне его свалить? Если в ту сторону, то трудно будет поднять в сани; если на сани свалить – сани сломаются. А свалю-ка я на дугу, так легче всего будет в сани наваливать». Тюкал, тюкал по сухостою, наконец срубил и свалил на дугу. Подошел посмотреть, а у лошади ноги по сторонам разъехались. – Ну, так тебя, что же я наделал! Сел на пень и плачет до самого позднего вечера. Дома уже баню истопили, попарились и говорят: – Что-то зятя Хомы долго нет. Пошли искать,| пришли, а он коня убил и на пне сидит да плачет-заливается. – Что ты плачешь? – спрашивают у него. – Хм..., хм... (не может слова выговорить), хм..., коня убил, так... – знай всхлипывает. – Перестань плакать, иди домой! Посадили его в сани и повезли домой. Приехали домой, а надо бы мясо сварить для свадебных гостей, целую овцу сварить. – Кто будет овцу варить? Хома, как бойкий мужик, опять и говорит: – Я буду! – Ну, будешь, так вари, мясо тут. Пошел варить, сварил мясо, направился к дому, а собаки на него залаяли, он одной – кусок мяса, другой – кусок мяса, все мясо побросал, а собаки все не перестают лаять, под конец выплеснул суп: «Нате, вот вам суп»! И с пустым котлом пришел домой. – Эй, зять, где же мясо? Уже сварил? – Не спрашивайте – собаки как начали лаять, так я им все мясо скормил да под конец суп дал. – А-вой-вой, зять, что ты опять наделал! Взяли его да положили на кучу осоки на огороде. А он снова в избу идет, не сидит ведь, змей, на куче осоки. – Кто пойдет квас из бочки цедить? Хома опять и говорит: – Я! – Ну, пойдешь, так иди. Вот ведро. Взял ведро, пошел да затычку из бочки вытащил, квас в ведро течет. Собаки на него залаяли. – У, еретики! – взял да затычкой бросил в собак. Квас уже через край ведра льется, а затычки нет, чем бочку заткнуть. Сунул палец – не помогло, квас все льется. Уже по полу течет квас. Он посмотрел да своим краном и заткнул бочку. Задержался ушедший за квасом. – Вот диво! Куда нашего зятя Хому ни пошлешь, там все хорошо и получается. Пошли посмотреть, а Хома стоит у бочки и подпрыгивает. Не знают, что делать: бочку ли разбить или эту вещь отрезать (а бочка с железными обручами). Взяли да бочку разбили. Его опять бросили на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше с места не сдвинулся! Он, Хома, встает на вышку (а ведь в старину были курные избы, а трубы в них были из досок, прямые). [Хома] из трубы брякнулся на пол, вместе с сажей упал и перепачкал невесту и всю избу. – Ой, зять Хома, что ты делаешь?! Взяли да положили его опять на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше отсюда не выходил! Лежит он теперь там усталый. Свадебные гости припозднились, стали их оставлять на ночь. Послали слепую старуху набивать постельники сеном. Хома в постель и залез. Сделали постели, легли молодожены на ту постель спать. Легли, и стал Хома обнимать невесту. Невеста говорит жениху: – Перестань обнимать. – Так я и не обнимаю. А Хома все обнимает. – Да перестань ты обнимать! – Да я же не обнимаю! – Давай, сложим руки вместе. Сложили вместе четыре руки, жених спрашивает: – Еще ли обнимает? – Да обнимает! – говорит невеста. Встали все, перины распороли. Хома оттуда и высунулся. Тесть говорит дочери: – Если хочешь, чтоб [Хома] жив остался, так пойдем положим его в сани и увезем домой, а нет, так возьму да приставлю к доске и тут же пристрелю! Дочь говорит: – Ой, тятенька, не стреляй, поедем домой! Хому положили в сани и увезли домой, да и свадебные гости разъехались по домам. Свадьба кончилась, и сказка кончилась.

February 02, 2024 in 22:32 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Жили муж да жена,| мужика звали Хомой. Говорит он жене: – Поди теперь ты пахать, я теперь стану обед готовить. Жена говорит: – Я-то пойду, только ты все домашние дела справь. И наказывает: – Натопи избу,| вот тут рожь – смели все, а здесь в горшочке сметана – взбей масло, накорми кур. И ребенок чтоб не плакал – качай ребенка. И пошла в поле пахать. Она знай себе пашет, а муж Хома знай себе хозяйничает: затопил печь, курам зерна бросил и пустил их на пол в избу.^ Горшок со сметаной положил в кошель, а кошель на спину, привязал веревку к зыбке, веревку провел в подполье и привязал к своей ноге, чтобы можно было ребенка качать, взял рожь и начал молоть. Правой рукой жернов вертит, левой рукой рожь в жернов сыплет, ногой ребенка качает, а кошель со сметаной на спине. Кошель на спине прыгает, сметана по спине льется, Хома говорит: – Ах, так тебя, что ж это спина мокрая? Стал за веревку дергать, а зыбка не качается, думает: «Постой-ка, посмотрю, отчего зыбка не качается». А сметана все течет по спине. Пришел – а очеп, на котором зыбка висела, на ребенка упал, и ребенка убило. Смотрит – кур в избе нет. Где же куры? А он так напуган, весь в поту. Глянул – а куры залезли в печь и сгорели. – А-вой-вой, так тебя, что я наделал! – говорит он. – Что я теперь жене скажу, когда жена домой придет? Ребенка убил, кур сжег, сметану пролил, рожь не смолота. Посмотрел, а тесть идет, уже во дворе. – Дети, скажите дедушке, что отец и мать в поле пахать ушли.^ Сказал и сам поднялся на полати спать. Тесть пришел и спрашивает: – Где же, дети, отец да мать у вас? – Мать да отец в поле пашут. Дедушка, тесть, стал детям гостинцы раздавать. – Это тебе, это тебе, это дайте матери, а это отцу. А он [Хома] стал выглядывать с полатей, что тесть раздает, да стало жалко, как бы дети его гостинца не съели, завертелся да и упал. Тесть говорит: – А-вой-вой, Хома-зятюшка, что с тобой? – Ой, тестюшка, я ведь остался дома хозяйничать, так ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил. Что же я теперь жене скажу, когда она домой придет? – Зять Хома, я пришел тебя на свадьбу звать. – Ну, раз пришел, так надо идти.^ Надо мать позвать с поля, – говорит детям. – Поди хоть ты позови, – говорит старшему сыну. – Ах, зятюшка, ĸyдa же ты пойдешь, если у тебя ребенок умер – надо ведь его похоронить? – говорит тесть ему. – Брось ты, ребенка положим в картофельную яму, а свадьбу нельзя задерживать. Пришла хозяйка с поля. – Хома, обед уже готов? – Ах, женушка, ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил, не стало ни обеда и ничего. – Ох, так тебя, уж где ты остаешься, там все хорошо и получится, – жена eму говорит. – Тесть пришел нас на свадьбу звать, надо нам туда пойти. – Куда мы пойдем? Надо же хоть ребенка похоронить. – Что ты, жена, толкуешь – ребенка положим в яму, а свадьбу задерживать нельзя. Положили ребенка в яму [картофельную] да пошли на свадьбу.^ Жена делает то, что муж прикажет. Пришли на свадьбу, а надо бы баню истопить. Говорят: – Кто может поехать за дровами для бани? Хома, как бойкий мужик, говорит: – Я! Дали ему девятилетнего жеребца, поехал за дровами. Приехал Хома в лес, поглядывает на верхушки деревьев: «Из этого нечего не выйдет, а это срублю». Подошел к десятисаженному сухостою: «В какую сторону мне его свалить? Если в ту сторону, то трудно будет поднять в сани; если на сани свалить – сани сломаются. А свалю-ка я на дугу, так легче всего будет в сани наваливать». Тюкал, тюкал по сухостою, наконец срубил и свалил на дугу. Подошел посмотреть, а у лошади ноги по сторонам разъехались. – Ну, так тебя, что же я наделал! Сел на пень и плачет до самого позднего вечера. Дома уже баню истопили, попарились и говорят: – Что-то зятя Хомы долго нет. Пошли искать,| пришли, а он коня убил и на пне сидит да плачет-заливается. – Что ты плачешь? – спрашивают у него. – Хм... хм... (не может слова выговорить) хм... коня убил, так... – знай всхлипывает. – Перестань плакать, иди домой! Посадили его в сани и повезли домой. Приехали домой, а надо бы мясо сварить для свадебных гостей, целую овцу сварить. – Кто будет овцу варить? Хома, как бойкий мужик, опять и говорит: – Я буду! – Ну, будешь, так вари, мясо тут. Пошел варить, сварил мясо, направился к дому, а собаки на него залаяли, он одной – кусок мяса, другой – кусок мяса, все мясо побросал, а собаки все не перестают лаять, под конец выплеснул суп: «Нате, вот вам суп»! И с пустым котлом пришел домой. – Эй, зять, где же мясо? Уже сварил? – Не спрашивайте – собаки как начали лаять, так я им все мясо скормил да под конец суп дал. – А-вой-вой, зять, что ты опять наделал! Взяли его да положили на кучу осоки на огороде. А он снова в избу идет, не сидит ведь, змей, на куче осоки. – Кто пойдет квас из бочки цедить? Хома опять и говорит: – Я! – Ну, пойдешь, так иди. Вот ведро. Взял ведро, пошел да затычку из бочки вытащил, квас в ведро течет. Собаки на него залаяли. – У, еретики! – взял да затычкой бросил в собак. Квас уже через край ведра льется, а затычки нет, чем бочку заткнуть. Сунул палец – не помогло, квас все льется. Уже по полу течет квас. Он посмотрел да своим краном и заткнул бочку. Задержался ушедший за квасом. – Вот диво! Куда нашего зятя Хому ни пошлешь, там все хорошо и получается. Пошли посмотреть, а Хома стоит у бочки и подпрыгивает. Не знают, что делать: бочку ли разбить или эту вещь отрезать (а бочка с железными обручами). Взяли да бочку разбили. Его опять бросили на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше с места не сдвинулся! Он, Хома, встает на вышку (а ведь в старину были курные избы, а трубы в них были из досок, прямые). [Хома] из трубы брякнулся на пол, вместе с сажей упал и перепачкал невесту и всю избу. – Ой, зять Хома, что ты делаешь?! Взяли да положили его опять на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше отсюда не выходил! Лежит он теперь там усталый. Свадебные гости припозднились, стали их оставлять на ночь. Послали слепую старуху набивать постельники сеном. Хома в постель и залез. Сделали постели, легли молодожены на ту постель спать. Легли, и стал Хома обнимать невесту. Невеста говорит жениху: – Перестань обнимать. – Так я и не обнимаю. А Хома все обнимает. – Да перестань ты обнимать! – Да я же не обнимаю! – Давай, сложим руки вместе. Сложили вместе четыре руки, жених спрашивает: – Еще ли обнимает? – Да обнимает! – говорит невеста. Встали все, перины распороли. Хома оттуда и высунулся. Тесть говорит дочери: – Если хочешь, чтоб [Хома] жив остался, так пойдем положим его в сани и увезем домой, а нет, так возьму да приставлю к доске и тут же пристрелю! Дочь говорит: – Ой, тятенька, не стреляй, поедем домой! Хому положили в сани и увезли домой, да и свадебные гости разъехались по домам. Свадьба кончилась, и сказка кончилась.

February 02, 2024 in 22:31 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Жили муж да жена,| мужика звали Хомой. Говорит он жене: – Поди теперь ты пахать, я теперь стану обед готовить. Жена говорит: – Я-то пойду, только ты все домашние дела справь. И наказывает: – Натопи избу,| вот тут рожь – смели все, а здесь в горшочке сметана – взбей масло, накорми кур. И ребенок чтоб не плакал – качай ребенка. И пошла в поле пахать. Она знай себе пашет, а муж Хома знай себе хозяйничает: затопил печь, курам зерна бросил и пустил их на пол в избу.^ Горшок со сметаной положил в кошель, а кошель на спину, привязал веревку к зыбке, веревку провел в подполье и привязал к своей ноге, чтобы можно было ребенка качать, взял рожь и начал молоть. Правой рукой жернов вертит, левой рукой рожь в жернов сыплет, ногой ребенка качает, а кошель со сметаной на спине. Кошель на спине прыгает, сметана по спине льется, Хома говорит: – Ах, так тебя, что ж это спина мокрая? Стал за веревку дергать, а зыбка не качается, думает: «Постой-ка, посмотрю, отчего зыбка не качается». А сметана все течет по спине. Пришел – а очеп, на котором зыбка висела, на ребенка упал, и ребенка убило. Смотрит – кур в избе нет. Где же куры? А он так напуган, весь в поту. Глянул – а куры залезли в печь и сгорели. – А-вой-вой, так тебя, что я наделал! – говорит он. – Что я теперь жене скажу, когда жена домой придет? Ребенка убил, кур сжег, сметану пролил, рожь не смолота. Посмотрел, а тесть идет, уже во дворе. – Дети, скажите дедушке, что отец и мать в поле пахать ушли.^ Сказал и сам поднялся на полати спать. Тесть пришел и спрашивает: – Где же, дети, отец да мать у вас? – Мать да отец в поле пашут. Дедушка, тесть, стал детям гостинцы раздавать. – Это тебе, это тебе, это дайте матери, а это отцу. А он [Хома] стал выглядывать с полатей, что тесть раздает, да стало жалко, как бы дети его гостинца не съели, завертелся да и упал. Тесть говорит: – А-вой-вой, Хома-зятюшка, что с тобой? – Ой, тестюшка, я ведь остался дома хозяйничать, так ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил. Что же я теперь жене скажу, когда она домой придет? – Зять Хома, я пришел тебя на свадьбу звать. – Ну, раз пришел, так надо идти.^ Надо мать позвать с поля, – говорит детям. – Поди хоть ты позови, – говорит старшему сыну. – Ах, зятюшка, ĸyдa же ты пойдешь, если у тебя ребенок умер – надо ведь его похоронить? – говорит тесть ему. – Брось ты, ребенка положим в картофельную яму, а свадьбу нельзя задерживать. Пришла хозяйка с поля. – Хома, обед уже готов? – Ах, женушка, ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил, не стало ни обеда и ничего. – Ох, так тебя, уж где ты остаешься, там все хорошо и получится, – жена eму говорит. – Тесть пришел нас на свадьбу звать, надо нам туда пойти. – Куда мы пойдем? Надо же хоть ребенка похоронить. – Что ты, жена, толкуешь – ребенка положим в яму, а свадьбу задерживать нельзя. Положили ребенка в яму [картофельную] да пошли на свадьбу.^ Жена делает то, что муж прикажет. Пришли на свадьбу, а надо бы баню истопить. Говорят: – Кто может поехать за дровами для бани? Хома, как бойкий мужик, говорит: – Я! Дали ему девятилетнего жеребца, поехал за дровами. Приехал Хома в лес, поглядывает на верхушки деревьев: «Из этого нечего не выйдет, а это срублю». Подошел к десятисаженному сухостою: «В какую сторону мне его свалить? Если в ту сторону, то трудно будет поднять в сани; если на сани свалить – сани сломаются. А свалю-ка я на дугу, так легче всего будет в сани наваливать». Тюкал, тюкал по сухостою, наконец срубил и свалил на дугу. Подошел посмотреть, а у лошади ноги по сторонам разъехались. – Ну, так тебя, что же я наделал! Сел на пень и плачет до самого позднего вечера. Дома уже баню истопили, попарились и говорят: – Что-то зятя Хомы долго нет. Пошли искать, пришли, а он коня убил и на пне сидит да плачет-заливается. – Что ты плачешь? – спрашивают у него. – Хм... хм... (не может слова выговорить) хм... коня убил, так... – знай всхлипывает. – Перестань плакать, иди домой! Посадили его в сани и повезли домой. Приехали домой, а надо бы мясо сварить для свадебных гостей, целую овцу сварить. – Кто будет овцу варить? Хома, как бойкий мужик, опять и говорит: – Я буду! – Ну, будешь, так вари, мясо тут. Пошел варить, сварил мясо, направился к дому, а собаки на него залаяли, он одной – кусок мяса, другой – кусок мяса, все мясо побросал, а собаки все не перестают лаять, под конец выплеснул суп: «Нате, вот вам суп»! И с пустым котлом пришел домой. – Эй, зять, где же мясо? Уже сварил? – Не спрашивайте – собаки как начали лаять, так я им все мясо скормил да под конец суп дал. – А-вой-вой, зять, что ты опять наделал! Взяли его да положили на кучу осоки на огороде. А он снова в избу идет, не сидит ведь, змей, на куче осоки. – Кто пойдет квас из бочки цедить? Хома опять и говорит: – Я! – Ну, пойдешь, так иди. Вот ведро. Взял ведро, пошел да затычку из бочки вытащил, квас в ведро течет. Собаки на него залаяли. – У, еретики! – взял да затычкой бросил в собак. Квас уже через край ведра льется, а затычки нет, чем бочку заткнуть. Сунул палец – не помогло, квас все льется. Уже по полу течет квас. Он посмотрел да своим краном и заткнул бочку. Задержался ушедший за квасом. – Вот диво! Куда нашего зятя Хому ни пошлешь, там все хорошо и получается. Пошли посмотреть, а Хома стоит у бочки и подпрыгивает. Не знают, что делать: бочку ли разбить или эту вещь отрезать (а бочка с железными обручами). Взяли да бочку разбили. Его опять бросили на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше с места не сдвинулся! Он, Хома, встает на вышку (а ведь в старину были курные избы, а трубы в них были из досок, прямые). [Хома] из трубы брякнулся на пол, вместе с сажей упал и перепачкал невесту и всю избу. – Ой, зять Хома, что ты делаешь?! Взяли да положили его опять на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше отсюда не выходил! Лежит он теперь там усталый. Свадебные гости припозднились, стали их оставлять на ночь. Послали слепую старуху набивать постельники сеном. Хома в постель и залез. Сделали постели, легли молодожены на ту постель спать. Легли, и стал Хома обнимать невесту. Невеста говорит жениху: – Перестань обнимать. – Так я и не обнимаю. А Хома все обнимает. – Да перестань ты обнимать! – Да я же не обнимаю! – Давай, сложим руки вместе. Сложили вместе четыре руки, жених спрашивает: – Еще ли обнимает? – Да обнимает! – говорит невеста. Встали все, перины распороли. Хома оттуда и высунулся. Тесть говорит дочери: – Если хочешь, чтоб [Хома] жив остался, так пойдем положим его в сани и увезем домой, а нет, так возьму да приставлю к доске и тут же пристрелю! Дочь говорит: – Ой, тятенька, не стреляй, поедем домой! Хому положили в сани и увезли домой, да и свадебные гости разъехались по домам. Свадьба кончилась, и сказка кончилась.

February 02, 2024 in 22:29 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Жили муж да жена,| мужика звали Хомой. Говорит он жене: – Поди теперь ты пахать, я теперь стану обед готовить. Жена говорит: – Я-то пойду, только ты все домашние дела справь. И наказывает: – Натопи избу,| вот тут рожь – смели все, а здесь в горшочке сметана – взбей масло, накорми кур. И ребенок чтоб не плакал – качай ребенка. И пошла в поле пахать. Она знай себе пашет, а муж Хома знай себе хозяйничает: затопил печь, курам зерна бросил и пустил их на пол в избу.^ Горшок со сметаной положил в кошель, а кошель на спину, привязал веревку к зыбке, веревку провел в подполье и привязал к своей ноге, чтобы можно было ребенка качать, взял рожь и начал молоть. Правой рукой жернов вертит, левой рукой рожь в жернов сыплет, ногой ребенка качает, а кошель со сметаной на спине. Кошель на спине прыгает, сметана по спине льется, Хома говорит: – Ах, так тебя, что ж это спина мокрая? Стал за веревку дергать, а зыбка не качается, думает: «Постой-ка, посмотрю, отчего зыбка не качается». А сметана все течет по спине. Пришел – а очеп, на котором зыбка висела, на ребенка упал, и ребенка убило. Смотрит – кур в избе нет. Где же куры? А он так напуган, весь в поту. Глянул – а куры залезли в печь и сгорели. – А-вой-вой, так тебя, что я наделал! – говорит он. – Что я теперь жене скажу, когда жена домой придет? Ребенка убил, кур сжег, сметану пролил, рожь не смолота. Посмотрел, а тесть идет, уже во дворе. – Дети, скажите дедушке, что отец и мать в поле пахать ушли.^ Сказал и сам поднялся на полати спать. Тесть пришел и спрашивает: – Где же, дети, отец да мать у вас? – Мать да отец в поле пашут. Дедушка, тесть, стал детям гостинцы раздавать. – Это тебе, это тебе, это дайте матери, а это отцу. А он [Хома] стал выглядывать с полатей, что тесть раздает, да стало жалко, как бы дети его гостинца не съели, завертелся да и упал. Тесть говорит: – А-вой-вой, Хома-зятюшка, что с тобой? – Ой, тестюшка, я ведь остался дома хозяйничать, так ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил. Что же я теперь жене скажу, когда она домой придет? – Зять Хома, я пришел тебя на свадьбу звать. – Ну, раз пришел, так надо идти.^ Надо мать позвать с поля, – говорит детям. – Поди хоть ты позови, – говорит старшему сыну. – Ах, зятюшка, ĸyдa же ты пойдешь, если у тебя ребенок умер – надо ведь его похоронить? – говорит тесть ему. – Брось ты, ребенка положим в картофельную яму, а свадьбу нельзя задерживать. Пришла хозяйка с поля. – Хома, обед уже готов? – Ах, женушка, ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил, не стало ни обеда и ничего. – Ох, так тебя, уж где ты остаешься, там все хорошо и получится, – жена eму говорит. – Тесть пришел нас на свадьбу звать, надо нам туда пойти. – Куда мы пойдем? Надо же хоть ребенка похоронить. – Что ты, жена, толкуешь – ребенка положим в яму, а свадьбу задерживать нельзя. Положили ребенка в яму [картофельную] да пошли на свадьбу. Жена делает то, что муж прикажет. Пришли на свадьбу, а надо бы баню истопить. Говорят: – Кто может поехать за дровами для бани? Хома, как бойкий мужик, говорит: – Я! Дали ему девятилетнего жеребца, поехал за дровами. Приехал Хома в лес, поглядывает на верхушки деревьев: «Из этого нечего не выйдет, а это срублю». Подошел к десятисаженному сухостою: «В какую сторону мне его свалить? Если в ту сторону, то трудно будет поднять в сани; если на сани свалить – сани сломаются. А свалю-ка я на дугу, так легче всего будет в сани наваливать». Тюкал, тюкал по сухостою, наконец срубил и свалил на дугу. Подошел посмотреть, а у лошади ноги по сторонам разъехались. – Ну, так тебя, что же я наделал! Сел на пень и плачет до самого позднего вечера. Дома уже баню истопили, попарились и говорят: – Что-то зятя Хомы долго нет. Пошли искать, пришли, а он коня убил и на пне сидит да плачет-заливается. – Что ты плачешь? – спрашивают у него. – Хм... хм... (не может слова выговорить) хм... коня убил, так... – знай всхлипывает. – Перестань плакать, иди домой! Посадили его в сани и повезли домой. Приехали домой, а надо бы мясо сварить для свадебных гостей, целую овцу сварить. – Кто будет овцу варить? Хома, как бойкий мужик, опять и говорит: – Я буду! – Ну, будешь, так вари, мясо тут. Пошел варить, сварил мясо, направился к дому, а собаки на него залаяли, он одной – кусок мяса, другой – кусок мяса, все мясо побросал, а собаки все не перестают лаять, под конец выплеснул суп: «Нате, вот вам суп»! И с пустым котлом пришел домой. – Эй, зять, где же мясо? Уже сварил? – Не спрашивайте – собаки как начали лаять, так я им все мясо скормил да под конец суп дал. – А-вой-вой, зять, что ты опять наделал! Взяли его да положили на кучу осоки на огороде. А он снова в избу идет, не сидит ведь, змей, на куче осоки. – Кто пойдет квас из бочки цедить? Хома опять и говорит: – Я! – Ну, пойдешь, так иди. Вот ведро. Взял ведро, пошел да затычку из бочки вытащил, квас в ведро течет. Собаки на него залаяли. – У, еретики! – взял да затычкой бросил в собак. Квас уже через край ведра льется, а затычки нет, чем бочку заткнуть. Сунул палец – не помогло, квас все льется. Уже по полу течет квас. Он посмотрел да своим краном и заткнул бочку. Задержался ушедший за квасом. – Вот диво! Куда нашего зятя Хому ни пошлешь, там все хорошо и получается. Пошли посмотреть, а Хома стоит у бочки и подпрыгивает. Не знают, что делать: бочку ли разбить или эту вещь отрезать (а бочка с железными обручами). Взяли да бочку разбили. Его опять бросили на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше с места не сдвинулся! Он, Хома, встает на вышку (а ведь в старину были курные избы, а трубы в них были из досок, прямые). [Хома] из трубы брякнулся на пол, вместе с сажей упал и перепачкал невесту и всю избу. – Ой, зять Хома, что ты делаешь?! Взяли да положили его опять на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше отсюда не выходил! Лежит он теперь там усталый. Свадебные гости припозднились, стали их оставлять на ночь. Послали слепую старуху набивать постельники сеном. Хома в постель и залез. Сделали постели, легли молодожены на ту постель спать. Легли, и стал Хома обнимать невесту. Невеста говорит жениху: – Перестань обнимать. – Так я и не обнимаю. А Хома все обнимает. – Да перестань ты обнимать! – Да я же не обнимаю! – Давай, сложим руки вместе. Сложили вместе четыре руки, жених спрашивает: – Еще ли обнимает? – Да обнимает! – говорит невеста. Встали все, перины распороли. Хома оттуда и высунулся. Тесть говорит дочери: – Если хочешь, чтоб [Хома] жив остался, так пойдем положим его в сани и увезем домой, а нет, так возьму да приставлю к доске и тут же пристрелю! Дочь говорит: – Ой, тятенька, не стреляй, поедем домой! Хому положили в сани и увезли домой, да и свадебные гости разъехались по домам. Свадьба кончилась, и сказка кончилась.

February 02, 2024 in 22:27 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Жили муж да жена,| мужика звали Хомой. Говорит он жене: – Поди теперь ты пахать, я теперь стану обед готовить. Жена говорит: – Я-то пойду, только ты все домашние дела справь. И наказывает: – Натопи избу,| вот тут рожь – смели все, а здесь в горшочке сметана – взбей масло, накорми кур. И ребенок чтоб не плакал – качай ребенка. И пошла в поле пахать. Она знай себе пашет, а муж Хома знай себе хозяйничает: затопил печь, курам зерна бросил и пустил их на пол в избу.^ Горшок со сметаной положил в кошель, а кошель на спину, привязал веревку к зыбке, веревку провел в подполье и привязал к своей ноге, чтобы можно было ребенка качать, взял рожь и начал молоть. Правой рукой жернов вертит, левой рукой рожь в жернов сыплет, ногой ребенка качает, а кошель со сметаной на спине. Кошель на спине прыгает, сметана по спине льется, Хома говорит: – Ах, так тебя, что ж это спина мокрая? Стал за веревку дергать, а зыбка не качается, думает: «Постой-ка, посмотрю, отчего зыбка не качается». А сметана все течет по спине. Пришел – а очеп, на котором зыбка висела, на ребенка упал, и ребенка убило. Смотрит – кур в избе нет. Где же куры? А он так напуган, весь в поту. Глянул – а куры залезли в печь и сгорели. – А-вой-вой, так тебя, что я наделал! – говорит он. – Что я теперь жене скажу, когда жена домой придет? Ребенка убил, кур сжег, сметану пролил, рожь не смолота. Посмотрел, а тесть идет, уже во дворе. – Дети, скажите дедушке, что отец и мать в поле пахать ушли.^ Сказал и сам поднялся на полати спать. Тесть пришел и спрашивает: – Где же, дети, отец да мать у вас? – Мать да отец в поле пашут. Дедушка, тесть, стал детям гостинцы раздавать. – Это тебе, это тебе, это дайте матери, а это отцу. А он [Хома] стал выглядывать с полатей, что тесть раздает, да стало жалко, как бы дети его гостинца не съели, завертелся да и упал. Тесть говорит: – А-вой-вой, Хома-зятюшка, что с тобой? – Ой, тестюшка, я ведь остался дома хозяйничать, так ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил. Что же я теперь жене скажу, когда она домой придет? – Зять Хома, я пришел тебя на свадьбу звать. – Ну, раз пришел, так надо идти. Надо мать позвать с поля, – говорит детям. – Поди хоть ты позови, – говорит старшему сыну. – Ах, зятюшка, ĸyдa же ты пойдешь, если у тебя ребенок умер – надо ведь его похоронить? – говорит тесть ему. – Брось ты, ребенка положим в картофельную яму, а свадьбу нельзя задерживать. Пришла хозяйка с поля. – Хома, обед уже готов? – Ах, женушка, ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил, не стало ни обеда и ничего. – Ох, так тебя, уж где ты остаешься, там все хорошо и получится, – жена eму говорит. – Тесть пришел нас на свадьбу звать, надо нам туда пойти. – Куда мы пойдем? Надо же хоть ребенка похоронить. – Что ты, жена, толкуешь – ребенка положим в яму, а свадьбу задерживать нельзя. Положили ребенка в яму [картофельную] да пошли на свадьбу. Жена делает то, что муж прикажет. Пришли на свадьбу, а надо бы баню истопить. Говорят: – Кто может поехать за дровами для бани? Хома, как бойкий мужик, говорит: – Я! Дали ему девятилетнего жеребца, поехал за дровами. Приехал Хома в лес, поглядывает на верхушки деревьев: «Из этого нечего не выйдет, а это срублю». Подошел к десятисаженному сухостою: «В какую сторону мне его свалить? Если в ту сторону, то трудно будет поднять в сани; если на сани свалить – сани сломаются. А свалю-ка я на дугу, так легче всего будет в сани наваливать». Тюкал, тюкал по сухостою, наконец срубил и свалил на дугу. Подошел посмотреть, а у лошади ноги по сторонам разъехались. – Ну, так тебя, что же я наделал! Сел на пень и плачет до самого позднего вечера. Дома уже баню истопили, попарились и говорят: – Что-то зятя Хомы долго нет. Пошли искать, пришли, а он коня убил и на пне сидит да плачет-заливается. – Что ты плачешь? – спрашивают у него. – Хм... хм... (не может слова выговорить) хм... коня убил, так... – знай всхлипывает. – Перестань плакать, иди домой! Посадили его в сани и повезли домой. Приехали домой, а надо бы мясо сварить для свадебных гостей, целую овцу сварить. – Кто будет овцу варить? Хома, как бойкий мужик, опять и говорит: – Я буду! – Ну, будешь, так вари, мясо тут. Пошел варить, сварил мясо, направился к дому, а собаки на него залаяли, он одной – кусок мяса, другой – кусок мяса, все мясо побросал, а собаки все не перестают лаять, под конец выплеснул суп: «Нате, вот вам суп»! И с пустым котлом пришел домой. – Эй, зять, где же мясо? Уже сварил? – Не спрашивайте – собаки как начали лаять, так я им все мясо скормил да под конец суп дал. – А-вой-вой, зять, что ты опять наделал! Взяли его да положили на кучу осоки на огороде. А он снова в избу идет, не сидит ведь, змей, на куче осоки. – Кто пойдет квас из бочки цедить? Хома опять и говорит: – Я! – Ну, пойдешь, так иди. Вот ведро. Взял ведро, пошел да затычку из бочки вытащил, квас в ведро течет. Собаки на него залаяли. – У, еретики! – взял да затычкой бросил в собак. Квас уже через край ведра льется, а затычки нет, чем бочку заткнуть. Сунул палец – не помогло, квас все льется. Уже по полу течет квас. Он посмотрел да своим краном и заткнул бочку. Задержался ушедший за квасом. – Вот диво! Куда нашего зятя Хому ни пошлешь, там все хорошо и получается. Пошли посмотреть, а Хома стоит у бочки и подпрыгивает. Не знают, что делать: бочку ли разбить или эту вещь отрезать (а бочка с железными обручами). Взяли да бочку разбили. Его опять бросили на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше с места не сдвинулся! Он, Хома, встает на вышку (а ведь в старину были курные избы, а трубы в них были из досок, прямые). [Хома] из трубы брякнулся на пол, вместе с сажей упал и перепачкал невесту и всю избу. – Ой, зять Хома, что ты делаешь?! Взяли да положили его опять на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше отсюда не выходил! Лежит он теперь там усталый. Свадебные гости припозднились, стали их оставлять на ночь. Послали слепую старуху набивать постельники сеном. Хома в постель и залез. Сделали постели, легли молодожены на ту постель спать. Легли, и стал Хома обнимать невесту. Невеста говорит жениху: – Перестань обнимать. – Так я и не обнимаю. А Хома все обнимает. – Да перестань ты обнимать! – Да я же не обнимаю! – Давай, сложим руки вместе. Сложили вместе четыре руки, жених спрашивает: – Еще ли обнимает? – Да обнимает! – говорит невеста. Встали все, перины распороли. Хома оттуда и высунулся. Тесть говорит дочери: – Если хочешь, чтоб [Хома] жив остался, так пойдем положим его в сани и увезем домой, а нет, так возьму да приставлю к доске и тут же пристрелю! Дочь говорит: – Ой, тятенька, не стреляй, поедем домой! Хому положили в сани и увезли домой, да и свадебные гости разъехались по домам. Свадьба кончилась, и сказка кончилась.

February 02, 2024 in 22:26 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Жили муж да жена,| мужика звали Хомой. Говорит он жене: – Поди теперь ты пахать, я теперь стану обед готовить. Жена говорит: – Я-то пойду, только ты все домашние дела справь. И наказывает: – Натопи избу,| вот тут рожь – смели все, а здесь в горшочке сметана – взбей масло, накорми кур. И ребенок чтоб не плакал – качай ребенка. И пошла в поле пахать. Она знай себе пашет, а муж Хома знай себе хозяйничает: затопил печь, курам зерна бросил и пустил их на пол в избу.^ Горшок со сметаной положил в кошель, а кошель на спину, привязал веревку к зыбке, веревку провел в подполье и привязал к своей ноге, чтобы можно было ребенка качать, взял рожь и начал молоть. Правой рукой жернов вертит, левой рукой рожь в жернов сыплет, ногой ребенка качает, а кошель со сметаной на спине. Кошель на спине прыгает, сметана по спине льется, Хома говорит: – Ах, так тебя, что ж это спина мокрая? Стал за веревку дергать, а зыбка не качается, думает: «Постой-ка, посмотрю, отчего зыбка не качается». А сметана все течет по спине. Пришел – а очеп, на котором зыбка висела, на ребенка упал, и ребенка убило. Смотрит – кур в избе нет. Где же куры? А он так напуган, весь в поту. Глянул – а куры залезли в печь и сгорели. – А-вой-вой, так тебя, что я наделал! – говорит он. – Что я теперь жене скажу, когда жена домой придет? Ребенка убил, кур сжег, сметану пролил, рожь не смолота. Посмотрел, а тесть идет, уже во дворе. – Дети, скажите дедушке, что отец и мать в поле пахать ушли. Сказал и сам поднялся на полати спать. Тесть пришел и спрашивает: – Где же, дети, отец да мать у вас? – Мать да отец в поле пашут. Дедушка, тесть, стал детям гостинцы раздавать. – Это тебе, это тебе, это дайте матери, а это отцу. А он [Хома] стал выглядывать с полатей, что тесть раздает, да стало жалко, как бы дети его гостинца не съели, завертелся да и упал. Тесть говорит: – А-вой-вой, Хома-зятюшка, что с тобой? – Ой, тестюшка, я ведь остался дома хозяйничать, так ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил. Что же я теперь жене скажу, когда она домой придет? – Зять Хома, я пришел тебя на свадьбу звать. – Ну, раз пришел, так надо идти. Надо мать позвать с поля, – говорит детям. – Поди хоть ты позови, – говорит старшему сыну. – Ах, зятюшка, ĸyдa же ты пойдешь, если у тебя ребенок умер – надо ведь его похоронить? – говорит тесть ему. – Брось ты, ребенка положим в картофельную яму, а свадьбу нельзя задерживать. Пришла хозяйка с поля. – Хома, обед уже готов? – Ах, женушка, ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил, не стало ни обеда и ничего. – Ох, так тебя, уж где ты остаешься, там все хорошо и получится, – жена eму говорит. – Тесть пришел нас на свадьбу звать, надо нам туда пойти. – Куда мы пойдем? Надо же хоть ребенка похоронить. – Что ты, жена, толкуешь – ребенка положим в яму, а свадьбу задерживать нельзя. Положили ребенка в яму [картофельную] да пошли на свадьбу. Жена делает то, что муж прикажет. Пришли на свадьбу, а надо бы баню истопить. Говорят: – Кто может поехать за дровами для бани? Хома, как бойкий мужик, говорит: – Я! Дали ему девятилетнего жеребца, поехал за дровами. Приехал Хома в лес, поглядывает на верхушки деревьев: «Из этого нечего не выйдет, а это срублю». Подошел к десятисаженному сухостою: «В какую сторону мне его свалить? Если в ту сторону, то трудно будет поднять в сани; если на сани свалить – сани сломаются. А свалю-ка я на дугу, так легче всего будет в сани наваливать». Тюкал, тюкал по сухостою, наконец срубил и свалил на дугу. Подошел посмотреть, а у лошади ноги по сторонам разъехались. – Ну, так тебя, что же я наделал! Сел на пень и плачет до самого позднего вечера. Дома уже баню истопили, попарились и говорят: – Что-то зятя Хомы долго нет. Пошли искать, пришли, а он коня убил и на пне сидит да плачет-заливается. – Что ты плачешь? – спрашивают у него. – Хм... хм... (не может слова выговорить) хм... коня убил, так... – знай всхлипывает. – Перестань плакать, иди домой! Посадили его в сани и повезли домой. Приехали домой, а надо бы мясо сварить для свадебных гостей, целую овцу сварить. – Кто будет овцу варить? Хома, как бойкий мужик, опять и говорит: – Я буду! – Ну, будешь, так вари, мясо тут. Пошел варить, сварил мясо, направился к дому, а собаки на него залаяли, он одной – кусок мяса, другой – кусок мяса, все мясо побросал, а собаки все не перестают лаять, под конец выплеснул суп: «Нате, вот вам суп»! И с пустым котлом пришел домой. – Эй, зять, где же мясо? Уже сварил? – Не спрашивайте – собаки как начали лаять, так я им все мясо скормил да под конец суп дал. – А-вой-вой, зять, что ты опять наделал! Взяли его да положили на кучу осоки на огороде. А он снова в избу идет, не сидит ведь, змей, на куче осоки. – Кто пойдет квас из бочки цедить? Хома опять и говорит: – Я! – Ну, пойдешь, так иди. Вот ведро. Взял ведро, пошел да затычку из бочки вытащил, квас в ведро течет. Собаки на него залаяли. – У, еретики! – взял да затычкой бросил в собак. Квас уже через край ведра льется, а затычки нет, чем бочку заткнуть. Сунул палец – не помогло, квас все льется. Уже по полу течет квас. Он посмотрел да своим краном и заткнул бочку. Задержался ушедший за квасом. – Вот диво! Куда нашего зятя Хому ни пошлешь, там все хорошо и получается. Пошли посмотреть, а Хома стоит у бочки и подпрыгивает. Не знают, что делать: бочку ли разбить или эту вещь отрезать (а бочка с железными обручами). Взяли да бочку разбили. Его опять бросили на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше с места не сдвинулся! Он, Хома, встает на вышку (а ведь в старину были курные избы, а трубы в них были из досок, прямые). [Хома] из трубы брякнулся на пол, вместе с сажей упал и перепачкал невесту и всю избу. – Ой, зять Хома, что ты делаешь?! Взяли да положили его опять на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше отсюда не выходил! Лежит он теперь там усталый. Свадебные гости припозднились, стали их оставлять на ночь. Послали слепую старуху набивать постельники сеном. Хома в постель и залез. Сделали постели, легли молодожены на ту постель спать. Легли, и стал Хома обнимать невесту. Невеста говорит жениху: – Перестань обнимать. – Так я и не обнимаю. А Хома все обнимает. – Да перестань ты обнимать! – Да я же не обнимаю! – Давай, сложим руки вместе. Сложили вместе четыре руки, жених спрашивает: – Еще ли обнимает? – Да обнимает! – говорит невеста. Встали все, перины распороли. Хома оттуда и высунулся. Тесть говорит дочери: – Если хочешь, чтоб [Хома] жив остался, так пойдем положим его в сани и увезем домой, а нет, так возьму да приставлю к доске и тут же пристрелю! Дочь говорит: – Ой, тятенька, не стреляй, поедем домой! Хому положили в сани и увезли домой, да и свадебные гости разъехались по домам. Свадьба кончилась, и сказка кончилась.

February 02, 2024 in 22:24 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Жили муж да жена,| мужика звали Хомой. Говорит он жене: – Поди теперь ты пахать, я теперь стану обед готовить. Жена говорит: – Я-то пойду, только ты все домашние дела справь. И наказывает: –Натопи избу,| вот тут рожь – смели все, а здесь в горшочке сметана – взбей масло, накорми кур. И ребенок чтоб не плакал – качай ребенка. И пошла в поле пахать. Она знай себе пашет, а муж Хома знай себе хозяйничает: затопил печь, курам зерна бросил и пустил их на пол в избу. Горшок со сметаной положил в кошель, а кошель на спину, привязал веревку к зыбке, веревку провел в подполье и привязал к своей ноге, чтобы можно было ребенка качать, взял рожь и начал молоть. Правой рукой жернов вертит, левой рукой рожь в жернов сыплет, ногой ребенка качает, а кошель со сметаной на спине. Кошель на спине прыгает, сметана по спине льется, Хома говорит: – Ах, так тебя, что ж это спина мокрая? Стал за веревку дергать, а зыбка не качается, думает: «Постой-ка, посмотрю, отчего зыбка не качается». А сметана все течет по спине. Пришел – а очеп, на котором зыбка висела, на ребенка упал, и ребенка убило. Смотрит – кур в избе нет. Где же куры? А он так напуган, весь в поту. Глянул – а куры залезли в печь и сгорели. – А-вой-вой, так тебя, что я наделал! – говорит он. – Что я теперь жене скажу, когда жена домой придет? Ребенка убил, кур сжег, сметану пролил, рожь не смолота. Посмотрел, а тесть идет, уже во дворе. – Дети, скажите дедушке, что отец и мать в поле пахать ушли. Сказал и сам поднялся на полати спать. Тесть пришел и спрашивает: – Где же, дети, отец да мать у вас? – Мать да отец в поле пашут. Дедушка, тесть, стал детям гостинцы раздавать. – Это тебе, это тебе, это дайте матери, а это отцу. А он [Хома] стал выглядывать с полатей, что тесть раздает, да стало жалко, как бы дети его гостинца не съели, завертелся да и упал. Тесть говорит: – А-вой-вой, Хома-зятюшка, что с тобой? – Ой, тестюшка, я ведь остался дома хозяйничать, так ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил. Что же я теперь жене скажу, когда она домой придет? – Зять Хома, я пришел тебя на свадьбу звать. – Ну, раз пришел, так надо идти. Надо мать позвать с поля, – говорит детям. – Поди хоть ты позови, – говорит старшему сыну. – Ах, зятюшка, ĸyдa же ты пойдешь, если у тебя ребенок умер – надо ведь его похоронить? – говорит тесть ему. – Брось ты, ребенка положим в картофельную яму, а свадьбу нельзя задерживать. Пришла хозяйка с поля. – Хома, обед уже готов? – Ах, женушка, ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил, не стало ни обеда и ничего. – Ох, так тебя, уж где ты остаешься, там все хорошо и получится, – жена eму говорит. – Тесть пришел нас на свадьбу звать, надо нам туда пойти. – Куда мы пойдем? Надо же хоть ребенка похоронить. – Что ты, жена, толкуешь – ребенка положим в яму, а свадьбу задерживать нельзя. Положили ребенка в яму [картофельную] да пошли на свадьбу. Жена делает то, что муж прикажет. Пришли на свадьбу, а надо бы баню истопить. Говорят: – Кто может поехать за дровами для бани? Хома, как бойкий мужик, говорит: – Я! Дали ему девятилетнего жеребца, поехал за дровами. Приехал Хома в лес, поглядывает на верхушки деревьев: «Из этого нечего не выйдет, а это срублю». Подошел к десятисаженному сухостою: «В какую сторону мне его свалить? Если в ту сторону, то трудно будет поднять в сани; если на сани свалить – сани сломаются. А свалю-ка я на дугу, так легче всего будет в сани наваливать». Тюкал, тюкал по сухостою, наконец срубил и свалил на дугу. Подошел посмотреть, а у лошади ноги по сторонам разъехались. – Ну, так тебя, что же я наделал! Сел на пень и плачет до самого позднего вечера. Дома уже баню истопили, попарились и говорят: – Что-то зятя Хомы долго нет. Пошли искать, пришли, а он коня убил и на пне сидит да плачет-заливается. – Что ты плачешь? – спрашивают у него. – Хм... хм... (не может слова выговорить) хм... коня убил, так... – знай всхлипывает. – Перестань плакать, иди домой! Посадили его в сани и повезли домой. Приехали домой, а надо бы мясо сварить для свадебных гостей, целую овцу сварить. – Кто будет овцу варить? Хома, как бойкий мужик, опять и говорит: – Я буду! – Ну, будешь, так вари, мясо тут. Пошел варить, сварил мясо, направился к дому, а собаки на него залаяли, он одной – кусок мяса, другой – кусок мяса, все мясо побросал, а собаки все не перестают лаять, под конец выплеснул суп: «Нате, вот вам суп»! И с пустым котлом пришел домой. – Эй, зять, где же мясо? Уже сварил? – Не спрашивайте – собаки как начали лаять, так я им все мясо скормил да под конец суп дал. – А-вой-вой, зять, что ты опять наделал! Взяли его да положили на кучу осоки на огороде. А он снова в избу идет, не сидит ведь, змей, на куче осоки. – Кто пойдет квас из бочки цедить? Хома опять и говорит: – Я! – Ну, пойдешь, так иди. Вот ведро. Взял ведро, пошел да затычку из бочки вытащил, квас в ведро течет. Собаки на него залаяли. – У, еретики! – взял да затычкой бросил в собак. Квас уже через край ведра льется, а затычки нет, чем бочку заткнуть. Сунул палец – не помогло, квас все льется. Уже по полу течет квас. Он посмотрел да своим краном и заткнул бочку. Задержался ушедший за квасом. – Вот диво! Куда нашего зятя Хому ни пошлешь, там все хорошо и получается. Пошли посмотреть, а Хома стоит у бочки и подпрыгивает. Не знают, что делать: бочку ли разбить или эту вещь отрезать (а бочка с железными обручами). Взяли да бочку разбили. Его опять бросили на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше с места не сдвинулся! Он, Хома, встает на вышку (а ведь в старину были курные избы, а трубы в них были из досок, прямые). [Хома] из трубы брякнулся на пол, вместе с сажей упал и перепачкал невесту и всю избу. – Ой, зять Хома, что ты делаешь?! Взяли да положили его опять на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше отсюда не выходил! Лежит он теперь там усталый. Свадебные гости припозднились, стали их оставлять на ночь. Послали слепую старуху набивать постельники сеном. Хома в постель и залез. Сделали постели, легли молодожены на ту постель спать. Легли, и стал Хома обнимать невесту. Невеста говорит жениху: – Перестань обнимать. – Так я и не обнимаю. А Хома все обнимает. – Да перестань ты обнимать! – Да я же не обнимаю! – Давай, сложим руки вместе. Сложили вместе четыре руки, жених спрашивает: – Еще ли обнимает? – Да обнимает! – говорит невеста. Встали все, перины распороли. Хома оттуда и высунулся. Тесть говорит дочери: – Если хочешь, чтоб [Хома] жив остался, так пойдем положим его в сани и увезем домой, а нет, так возьму да приставлю к доске и тут же пристрелю! Дочь говорит: – Ой, тятенька, не стреляй, поедем домой! Хому положили в сани и увезли домой, да и свадебные гости разъехались по домам. Свадьба кончилась, и сказка кончилась.

February 02, 2024 in 22:24 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Жили муж да жена,| мужика звали Хомой. Говорит он жене: – Поди теперь ты пахать, я теперь стану обед готовить. Жена говорит: – Я-то пойду, только ты все домашние дела справь. И наказывает: –Натопи избу, вот тут рожь – смели все, а здесь в горшочке сметана – взбей масло, накорми кур. И ребенок чтоб не плакал – качай ребенка. И пошла в поле пахать. Она знай себе пашет, а муж Хома знай себе хозяйничает: затопил печь, курам зерна бросил и пустил их на пол в избу. Горшок со сметаной положил в кошель, а кошель на спину, привязал веревку к зыбке, веревку провел в подполье и привязал к своей ноге, чтобы можно было ребенка качать, взял рожь и начал молоть. Правой рукой жернов вертит, левой рукой рожь в жернов сыплет, ногой ребенка качает, а кошель со сметаной на спине. Кошель на спине прыгает, сметана по спине льется, Хома говорит: – Ах, так тебя, что ж это спина мокрая? Стал за веревку дергать, а зыбка не качается, думает: «Постой-ка, посмотрю, отчего зыбка не качается». А сметана все течет по спине. Пришел – а очеп, на котором зыбка висела, на ребенка упал, и ребенка убило. Смотрит – кур в избе нет. Где же куры? А он так напуган, весь в поту. Глянул – а куры залезли в печь и сгорели. – А-вой-вой, так тебя, что я наделал! – говорит он. – Что я теперь жене скажу, когда жена домой придет? Ребенка убил, кур сжег, сметану пролил, рожь не смолота. Посмотрел, а тесть идет, уже во дворе. – Дети, скажите дедушке, что отец и мать в поле пахать ушли. Сказал и сам поднялся на полати спать. Тесть пришел и спрашивает: – Где же, дети, отец да мать у вас? – Мать да отец в поле пашут. Дедушка, тесть, стал детям гостинцы раздавать. – Это тебе, это тебе, это дайте матери, а это отцу. А он [Хома] стал выглядывать с полатей, что тесть раздает, да стало жалко, как бы дети его гостинца не съели, завертелся да и упал. Тесть говорит: – А-вой-вой, Хома-зятюшка, что с тобой? – Ой, тестюшка, я ведь остался дома хозяйничать, так ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил. Что же я теперь жене скажу, когда она домой придет? – Зять Хома, я пришел тебя на свадьбу звать. – Ну, раз пришел, так надо идти. Надо мать позвать с поля, – говорит детям. – Поди хоть ты позови, – говорит старшему сыну. – Ах, зятюшка, ĸyдa же ты пойдешь, если у тебя ребенок умер – надо ведь его похоронить? – говорит тесть ему. – Брось ты, ребенка положим в картофельную яму, а свадьбу нельзя задерживать. Пришла хозяйка с поля. – Хома, обед уже готов? – Ах, женушка, ребенка убил, кур сжег, все имущество погубил, не стало ни обеда и ничего. – Ох, так тебя, уж где ты остаешься, там все хорошо и получится, – жена eму говорит. – Тесть пришел нас на свадьбу звать, надо нам туда пойти. – Куда мы пойдем? Надо же хоть ребенка похоронить. – Что ты, жена, толкуешь – ребенка положим в яму, а свадьбу задерживать нельзя. Положили ребенка в яму [картофельную] да пошли на свадьбу. Жена делает то, что муж прикажет. Пришли на свадьбу, а надо бы баню истопить. Говорят: – Кто может поехать за дровами для бани? Хома, как бойкий мужик, говорит: – Я! Дали ему девятилетнего жеребца, поехал за дровами. Приехал Хома в лес, поглядывает на верхушки деревьев: «Из этого нечего не выйдет, а это срублю». Подошел к десятисаженному сухостою: «В какую сторону мне его свалить? Если в ту сторону, то трудно будет поднять в сани; если на сани свалить – сани сломаются. А свалю-ка я на дугу, так легче всего будет в сани наваливать». Тюкал, тюкал по сухостою, наконец срубил и свалил на дугу. Подошел посмотреть, а у лошади ноги по сторонам разъехались. – Ну, так тебя, что же я наделал! Сел на пень и плачет до самого позднего вечера. Дома уже баню истопили, попарились и говорят: – Что-то зятя Хомы долго нет. Пошли искать, пришли, а он коня убил и на пне сидит да плачет-заливается. – Что ты плачешь? – спрашивают у него. – Хм... хм... (не может слова выговорить) хм... коня убил, так... – знай всхлипывает. – Перестань плакать, иди домой! Посадили его в сани и повезли домой. Приехали домой, а надо бы мясо сварить для свадебных гостей, целую овцу сварить. – Кто будет овцу варить? Хома, как бойкий мужик, опять и говорит: – Я буду! – Ну, будешь, так вари, мясо тут. Пошел варить, сварил мясо, направился к дому, а собаки на него залаяли, он одной – кусок мяса, другой – кусок мяса, все мясо побросал, а собаки все не перестают лаять, под конец выплеснул суп: «Нате, вот вам суп»! И с пустым котлом пришел домой. – Эй, зять, где же мясо? Уже сварил? – Не спрашивайте – собаки как начали лаять, так я им все мясо скормил да под конец суп дал. – А-вой-вой, зять, что ты опять наделал! Взяли его да положили на кучу осоки на огороде. А он снова в избу идет, не сидит ведь, змей, на куче осоки. – Кто пойдет квас из бочки цедить? Хома опять и говорит: – Я! – Ну, пойдешь, так иди. Вот ведро. Взял ведро, пошел да затычку из бочки вытащил, квас в ведро течет. Собаки на него залаяли. – У, еретики! – взял да затычкой бросил в собак. Квас уже через край ведра льется, а затычки нет, чем бочку заткнуть. Сунул палец – не помогло, квас все льется. Уже по полу течет квас. Он посмотрел да своим краном и заткнул бочку. Задержался ушедший за квасом. – Вот диво! Куда нашего зятя Хому ни пошлешь, там все хорошо и получается. Пошли посмотреть, а Хома стоит у бочки и подпрыгивает. Не знают, что делать: бочку ли разбить или эту вещь отрезать (а бочка с железными обручами). Взяли да бочку разбили. Его опять бросили на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше с места не сдвинулся! Он, Хома, встает на вышку (а ведь в старину были курные избы, а трубы в них были из досок, прямые). [Хома] из трубы брякнулся на пол, вместе с сажей упал и перепачкал невесту и всю избу. – Ой, зять Хома, что ты делаешь?! Взяли да положили его опять на кучу осоки и сказали: – Чтоб больше отсюда не выходил! Лежит он теперь там усталый. Свадебные гости припозднились, стали их оставлять на ночь. Послали слепую старуху набивать постельники сеном. Хома в постель и залез. Сделали постели, легли молодожены на ту постель спать. Легли, и стал Хома обнимать невесту. Невеста говорит жениху: – Перестань обнимать. – Так я и не обнимаю. А Хома все обнимает. – Да перестань ты обнимать! – Да я же не обнимаю! – Давай, сложим руки вместе. Сложили вместе четыре руки, жених спрашивает: – Еще ли обнимает? – Да обнимает! – говорит невеста. Встали все, перины распороли. Хома оттуда и высунулся. Тесть говорит дочери: – Если хочешь, чтоб [Хома] жив остался, так пойдем положим его в сани и увезем домой, а нет, так возьму да приставлю к доске и тут же пристрелю! Дочь говорит: – Ой, тятенька, не стреляй, поедем домой! Хому положили в сани и увезли домой, да и свадебные гости разъехались по домам. Свадьба кончилась, и сказка кончилась.

February 02, 2024 in 22:00 Нина Шибанова

• created the text
• created the text translation
• created the text: Elettih ukko da akka. Mužikkoo kučuttih Homaksi. Heen šanou akalla: – Mäne nyt siä kyndämäh, miä rubian nyt murginoo loodimah. Akka šanou: – Miä ka lähen, van roo kodiroovot. I käsköy: – Lämmitä perti. Tuošša ollah rugehet, n’e jauho; tuošsa padazešša on kuore, pieksä voiksi, syötä kanat. Lapsi štobi̮ ei itkiis, liekuta lašta. I läksi pellolla kyndämäh. Heen mäni pellolla da van kyndäy, a mužikka Homa van emännöičċöy: pani päčin lämbiemäh, kanoilla dyvee lykkäi da laški lattiella pertih, vällällä, kuoriat pani vakkah da kuorevakan selgäh, kätkyöstä provedi nuoran karžinah da sido d’algah, štobi̮ vois lašta liekuttoo, rugehet otti da zavodi d’auhuo. Oigiella keellä kivie pyörittäy, vazemmalla keellä ruista kiveh panou, d’allalla lašta liekuttau, a kuorevakka selläššä. Kuorevakka läikky, kuore selgee myöten valuu, Ноmа šanou: – Emäšköiniä, midähän on selgä märgä? Rubei huorašta liekuttamah kätyttä, ga kätyt d’o ei liiku, duumaiččou: «Vuota siä, miä kačon, midähän kätyt ei liiku». A kuore d’o valuu selgee myöt’en. Tuli, ga orzi, mih kätyt oli sivottu, on langennun lapšen peellä dai lapšen tappannu. Kaččou, ga kanoida pertiššä ei oo. Kušša kanat? Ku heen on pöllässyksiassä, hieššä. Kačahti, ga kanat on mändy päččih da palettu. – A-voi-voi, emäšköiniä, midä miä roovoin! – šanou heen. – Midä miä nyt akalla sänon, ku akka tulou kodih? Lapšen tapoin, kanat poltin, kuore mäni mooh, rugehet on d’auhomatta... Kačahti, ga appi tulou, d’o on pihalla. – Lapšet, šanokkoo diedollaš, što tata da mama ollah pellolla kyndämäššä, – šano da iče nouzi lauoilla, magoondapalatilla moota. Appi tuli da kyžyy: – Missäbä, lapšet, ollah toottoš da moomoš? – Mama da tata ollah pellolla kyndämäššä. Diedo, appiukko, rubei lapšilla gostinčoi d’agamah. – Tämä siula, tämä siula, tämä annakkoo moomollaš, tämä annakkoo tootollaš. Hän ku sieldä palatilda rubei kaččomah, midä appi d’agau, da vielä rodii žooli, ei van syödäis hänen gostinčoida lapšet, dai kaččuošša langei. Appi šanou: – A-voi-voi, Homa-väy rukka, mi siula rodii? – Hoi, appi rukka, vet däin kodih emännöimäh, ni lapšen tapoin, kanat poltin, kaiken elokšen mänetin. Midä miä nyt šanon akalla, ku heen tulou kodih? – Ноmа väy, miä tulin siuda svood’bah kuččumah. – No tulit, ni silloin pidäy lähtie, pidäy männä moomoodaš kuččuo pellolda, – šanou lapšilla. – Mäne hot’ siä kuču, – šanou vanhemmalla pojalla. – Hoi, väy rukka, kunna siä lähet, ku siula on lapši kuollut, pidäy vet še mooh panna? – šanou appi hänellä. – Heitä siä, lapšen panemma kartofeikuoppah, a svood’boo ei šoo piettee. Emändä tuli pellolda. – Ноmа, d’ogo murgina on valmis? – Hoi, akka rukka, lapšen tapoin, kanat poltin, kaiken elokšen hävitin, eigo roinnun murginoo, eigo midä. – Hoi emäsköiniä, kunna siä diänet, sielä hyvin i lienöy, – šanou akka hänellä. – Appi tuli meidä svood’boh kučumah, meilä pidäy lähtie sinne. – Kunna myö lähemmä? Pidäy hot’ lapši šoottoo mooh. – Midä siä, akka, tolkuičet, lapšen panemma kuoppah, a svood’boo ei šoo piettee. Lapšen pandih kuoppah da lähettih svood’boh: akka root sidä, midä ukko šanou. Mändih svood’boh, ga pidäis kyly lämmittee. Šanotah: – Ken voinou kylyh halguo šooha? Ноmа šanou boikoina mužikkana: – Miä! Hänellä annettih yhekšikežähine ubeh. Läksi halgoh. Mäni Ноmа meččäh, kaččelieksi puuloin ladvoi myöten: «Tuošta ei liene ni midä, tuon leikkoon». Mäni kymmenikän kelon alla: «Kunne päin miä tämän šorran? Tuuan päin šordazin – paha tulou noštoo regeh, reen peellä šordazin – regi murenou, šorran ku miä vembelen peellä, ni kaikkieš kebiämbi tulou regeh noštoo». Otti dai kelon hičutti, hičutti leikkai – šordi vembelellä. Mäni kaččomah, ga hebožella on d’allat puoleh da toizeh van hoorottu. «No emäšköiniä, midä miä roovoin»! Istuoti kannon peellä da van pinnittäy itköy ibu ildazeh šoo. Koissa d’o kylyt lämmitettih, kyl’vettih dai šanotah: – Kunna hiän Ноmа-väy viikoštu? Lähettih eččimäh. Tuldih, ga heen on hebožen tappanun da van kannon peellä istuu da itköy pinnittäy. – Midä itet? – kyžytäh häneldä. – Hm, hm (ei voi šanoo šuušta peeštee), hm, hebožen tapoin ga... Van nyyčkyttäy. – Heitä itendä, matkoo kodih! Händä pandih regeh da lähettih kodih viemäh. Tuldih kodih, ga tooš pidäis rokka, liharokka, keittee svood’bovehella. A keittee pidäy ynnälline lammaš. – Ken rubiau keittämäh lammašta? Ноmа boikoina mužikkana šanou tooš: – Miä rubian! – No rubiat, ni keitä, lihat on täššä. Mäni keittämäh. Lihat keitti, läksi kodih matkoomah, ga koirat rubettih häneh päin haukkumah. Heen yhellä lihoo palažen, toizella toizen – lihat lykki kaikki, a koirat vielä ei heitetty haukundoo. Loppuzilla lykkäi rokan: «Nakkoo, täššä on rokat»! Da tyhdän kattilan kera tuli kodih. – Hoi väy, missäbo on rokat? D’ogo lihat keitit? – Olgoo työ, ku koirat rubettih haukkumah, ni kaikki lihat heilä syötin da lopulla rokat annoin. – A-voi-voi, siuda, väy, midä siä toista roovoit? Händä otetah da pannah tarhalla šaratukkuh. Heen därelläh pertih i tulou, ei pyzy vet, mado, šaratukušša. – Ken lähtöy voošoo tuomah bučišta? Ноmа tooš šanou: – Miä! – No lähet, ni mäne. Ved’orka on täššä. Otti ved’orkan, mäni da propkan bučišta peesti, vooša ved’orkah valuu. Koirat ruvettih haukkumah häneh päin. – Hoh, d’eretniekat! – ottau da propkalla koiria i lykkeey. Vooša d’o mänöy ved’orkašta peeličči, a propkoo eule, millä bučči typpie. Šormiloi čokiu. Ni millä ei heitä vooša peeličči matkondoo. A vooša d’o matkoou latetta myöt’e. Hiän kaččo, kaččo dai omahah veščan ni čökkäi bučin typpieksi. Voošan tuoja viikoštu. Midä kummoo! Kunne miän Ноmа väyn työndänet, sielä hyvin ni dielot roitah. Mändih kaččomah, ga Ноmа seižou bučin luona da ravajau. Ei tiijetty, midä roodoo: bučči go murendoo, van še vešča leikata (a bučišša ollah raudažet vannehet). Otettih dai bučin i murennettih. Händä tooš šaratukkuh i mäčkättih i šanottih: – Štobi̮ enämbi et liikkuis! Hiän, Ноmа, noužou buiškalla (da vet ennen oldih šaupertit, a trubat niissä oldih lauoista loojitut, kohallizet), truboo myöte kočahti lattiella: ligautti, ku noven kera tuli, andilahat dai kai siidä pertin. – Hoi, Ноmа väy, midä siä root?! Otettih da pandih tooš hänen šaratukkuh i šanottih: – Štobi̮ enämbi teeldä et liikkuis! Heen sielä nyt viruu vaibunuona. Svood’boveh illalla myöhäššyttih, rubettih yöttämäh. Työnnettih šogia staruuha pernih heinee panomah. Ноmа pernih i mäni. Sijat levitettih, vierdih moloduhat sillä sijalla moota. Vierdih, dai Ноmа rubei sebeemäh andilašta. Naine šanou ženihällä: – Heitä siä sebeendä. – Ka en miä sebee. Ноmа van sebeey. – Ka heitä siä sebeendä! – Ka en miä sebee! – Davai panemma keet yhteh. Pandih kai nellä kättä yhteh, zenihä kyzyy: – Vielägo sebeey? – Ka sebeey! – šanou andilaš. Noštih, kai pernät riičittih – Ноmа sieldä vilahti. Tootto-appi šanou tyttärellä: – Ku pidänöy vielä eloh dättee, ni läkkä panemma regeh da viemmä kodih, a ku ei, ni otan da panen laudoo vaš dai seičaš ammun! Tytär šanou: – Hoi tata rukka, elä ammu, lähemmä kodih! Ноmа šootettih regeh da viedih kodih, dai svood’boveh läksi kodih. Svood’bo loppui, dai starỉna loppui.