Texts

Return to review | Return to list

Kumohka

history

February 04, 2024 in 19:55 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Были раньше старик и старуха. У них было двое детей: дочь и сын. Ну, старуха когда стала умирать, то сказала детям: – Слушайтесь друг друга, чтобы люди над вами не смеялись и собаки на вас не лаяли. Потом и умерли старик да старуха, остались дочь и сын. Хорошо они жили. Девушка была очень красивая, хотели ее взять служанкой к царю, хотя бы и против воли, а ей никак не хотелось идти, и брат не хотел отпускать, а у царя ведь была сила. Брат говорит: – Согласись, сестра, идти служанкой. А пошел он сам, надел на себя одежду сестры. И какой же он бойкий, послушный; носится, носится, все делает хорошо. И у царя всем он очень понравился. Надо сына женить, заполучить эту служанку в невестки. (И из этого можно бы хоть спектакль сделать, сущая правда!^ Я могла бы даже играть)! И взяли, свадьбу сыграли, стала у них невестка. Уложили молодоженов спать на сарае. Царева сына мать предупреждает: – Запомни: три дня не трогай девушку. Сын обещает, а не может выдержать. Легли спать, парень стал ласкать. А ведь это был Кумохка, он вертится, говорит: – А-вой-вой, отпусти меня во двор. Я как дерну за веревку, тогда меня подними. Веревка когда зашевелилась, он [царев сын] поднял, а на веревке баран. Ну, потом утром приходят будить молодоженов, а у него невесты и нет, баран рядом. А мать до того перепугалась, говорит: – Значит, обычай нарушил. Они так и поверили, что это бог наказал. А потом стали сомневаться, что не был ли это Кумохка. – Теперь пойдем убьем его за то, что он так опозорил царева сына. А парень [Кумохка] говорит сестре, что «натопи, сестра, очень жарко печь, чтобы котел накалить». И накалили, котел стал горячий. Ну, он стал в этом горячем котле на пороге кашу варить. Приходят мужчины, он кашу варит: – Не наступите в котел, не наступите в котел! – Что ты тут делаешь? – Так видите же вы. – А что? – А у меня такой котел – сам варит. Пробуют, пробуют – варится ведь. – Продай ты, братец, нам котел. У нас нет ни хозяйки, ни поварихи: когда пойдем на сенокос, то нам нужен этот котел. И отдают ему сто рублей. – Остался ты пока жив, мы ведь пришли тебя убивать, но раз ты такую вещь нам дал, то... Значит, они пошли, а сестра и брат остались, посмеиваются: «Обманулись теперь». А те пришли к царю, говорят: – На этот раз он остался жив, такую штуку достали, дай-ка мы у него все хитрости выудим. Ну, живут-поживают, и наступает пора сенокоса. Собираются на сенокос, кого куда назначают. Царь и говорит: – Надо бы кухарку туда. Мужчины говорят: – Нам не нужно ни кухарки, ни поварихи, мы и сами приготовим еду, у нас есть такая штука. Бригада косит, уже они проголодались. – Пошли кушать! – Давайте покосим еще, нам ведь не к спеху, у нас похлебка готова, раз мы в котел все положили; а потом подольше поотдохнем. Уж они так устали, что друг друга ведут. Приходят есть, а котел как был оставлен на пне, так и не сварился и не испекся. Ну, опять Кумохка их обманул! – Ну, теперь ему больше ни пощады, ни жалости, больше не поверим, что бы он ни говорил, дух вон да и только,| – так решают мужчины. Ну, возвращаются с сенокоса домой: – Теперь ни пощады, ни жалости, теперь пойдем убьем! Честят его разбойником, а когда приходят, то: – Здравствуй, приятель! Брат уже теперь знает, что все-таки его придут убивать. Говорит сестре, что «тут на стене клетка, когда мужчины придут, то я тебе скажу: «Накрывай, сестрица, стол для гостей»! Ты скажи, что «[н…] мне на твоих гостей и гостейников»! (А пузырь с кровью сунул сестре за пазуху). Я пырну тебя ножом в бок, ты упади. И как плеткой раз ударю – вскочи на колени.^ Второй раз ударю – встань на ноги, третий раз как ударю, то беги угощенье готовить. Пришли мужчины: – Будьте здоровы! – Приходите здоровы, приходите здоровы! – Ну, сестра, ставь угощение для гостей. – [Н…] на твоих гостей и гостейников! – Вот как?! И пырнул ножом, [она] упала. – Что же ты натворил,| – сестру убил?! – И убил! Пусть не противится, я строптивых проучу, пусть не прекословит. Схватил плетку, а те смотрят, как коровы на новый кошель. Первый раз как вытянет плеткой – сестра встала на колени, второй раз стегнул плеткой – сестра поднялась на ноги, третий раз как стегнул, то сестра как миленькая стала накрывать на стол. А те диву даются! – Что за чудеса ты делаешь? – А пусть слушается! Но видят они, что это не обман, потому что при них убил. Стали просить плетку:| – Продай ты, братец, нам эту плетку. У нас такие строптивые жены, так мы их проучим. Опять ты жив останешься, пошли мы тебя кончать, но коли ты такой умный, то не можем мы тебя прикончить. Продал плетку. Пришли домой. У одного жена что-то огрызнулась – пырнул ножом, жена упала. Бил, бил плеткой – не встает: мертвая так мертвая и есть. «А-вой-вой! Наврал опять, чертов змей, этот Кумохка»! Отдал царь теперь такой приказ, что не оставлять его больше в живых, что бы ни придумал – убить да и убить.^ «Он вас уже не один раз обманул, больше ничего, как убить его, а сестру взять в служанки». А он [Кумохка] уже и говорит сестре: – Теперь они придут меня убивать. Я вырою могилу, похорони меня тут под окном, садись у окна и плачь. Сестра железный шомпол накалила, а сам [Кумохка] там в могиле сидит с железным шомполом в руке. Сестра сидит у окна и плачет. Пришли мужчины: – Что ты плачешь? – Да брат мой умер. – А где же он? – А вот тут в могиле под окном. – О, чертов разбойник, так умер! Теперь уж ничего больше не можем, пойдем хоть н... на могиле змея. Пошел один и присел, он [Кумохка] как пырнул горячим железом, тот заорал: – О змей, какой был при жизни, такой и после смерти! – Да что он сделал? – А попробуй сам! Так все трое перепробовали. – Посмотрим-ка, не жив ли хоть он, разбойник. Открывают могилу – он здоров-красив! – Теперь ты попался, уж теперь-то не уйдешь! – В озеро его, больше никаких. – Пощады никакой, пойдем! В чунки уложили и веревками скрутили, отправились. Пошли тянуть его в чунках. Увезли за пятнадцать верст. Не взяли топора, не взяли пешни – чем же они прорубь сделают? Друг другу [говорят]: – Иди ты сходи, иди ты сходи. – А пошли-ка мы вместе, никуда он не уйдет, пускай, бес, хоть замерзнет. Пошли все – пускай останется! А он лежит, слышит – бубенцы звенят, пара едет. – Батюшка, батюшка, не наедь на мена, не наедь на меня! – Зачем же ты тут лежишь? – А-вой-вой, меня, батюшка, хотят везти на новые земли, на новые воды, там только добро хватать, а у меня ни языка, ни разума, как же я туда поеду? Батюшка говорит: – У меня нашелся бы и язык и разум. – Ну, иди тогда быстренько, раз у тебя все есть – там только добро собирать. Батюшка его развязал, он батюшку завернул в рогожу, взял у батюшки тулуп и поехал на паре. Батюшка остался нового добра ждать. Мужчины пришли, сделали прорубь, бросили батюшку в прорубь. Батюшка ни слова не сказал. Ну, мужчины сделали это, такие довольные, такие довольные, что Кyмoxĸy бросили в пpopубь. – Пойдем теперь в дом этого черта, так будем плясать, таĸ будем плясать, возьмем сестру к царю в служанки – царю надо прислуживатъ! Отправились они, пришли туда, там такое веселье устроили, пляшут, едят. А Кумохка на паре во двор, приходит в избу:| – А! Так вы теперь с этой радости в моей избе пляшете, что меня в прорубь бросили? Но ошиблись! – Так откуда ты, братец, явился? – Откуда явился? Куда увезли?^ В прорубь бросили? Когда вы бросили, я только сказал «буль-буль» – тут же пара [лошадей] передо мной. – А мы смогли бы достать? – А почему бы нет? Те верят (вот какие глупые, три глупца, а он один). Потом они отправились лошадей искать. Первый прыгнул: «буль-буль»! Второй прыгнул: «буль-буль»! Кричит: – У меня уже грива в руке! Третий прыгнул, и там они все еще и поныне. А сестра и брат остались жить, и сестре не надо было идти к царю в служанки. Живут-поживают еще и сегодня, если не умерли.

February 04, 2024 in 19:54 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Были раньше старик и старуха. У них было двое детей: дочь и сын. Ну, старуха когда стала умирать, то сказала детям: – Слушайтесь друг друга, чтобы люди над вами не смеялись и собаки на вас не лаяли. Потом и умерли старик да старуха, остались дочь и сын. Хорошо они жили. Девушка была очень красивая, хотели ее взять служанкой к царю, хотя бы и против воли, а ей никак не хотелось идти, и брат не хотел отпускать, а у царя ведь была сила. Брат говорит: – Согласись, сестра, идти служанкой. А пошел он сам, надел на себя одежду сестры. И какой же он бойкий, послушный; носится, носится, все делает хорошо. И у царя всем он очень понравился. Надо сына женить, заполучить эту служанку в невестки. (И из этого можно бы хоть спектакль сделать, сущая правда!^ Я могла бы даже играть)! И взяли, свадьбу сыграли, стала у них невестка. Уложили молодоженов спать на сарае. Царева сына мать предупреждает: – Запомни: три дня не трогай девушку. Сын обещает, а не может выдержать. Легли спать, парень стал ласкать. А ведь это был Кумохка, он вертится, говорит: – А-вой-вой, отпусти меня во двор. Я как дерну за веревку, тогда меня подними. Веревка когда зашевелилась, он [царев сын] поднял, а на веревке баран. Ну, потом утром приходят будить молодоженов, а у него невесты и нет, баран рядом. А мать до того перепугалась, говорит: – Значит, обычай нарушил. Они так и поверили, что это бог наказал. А потом стали сомневаться, что не был ли это Кумохка. – Теперь пойдем убьем его за то, что он так опозорил царева сына. А парень [Кумохка] говорит сестре, что «натопи, сестра, очень жарко печь, чтобы котел накалить». И накалили, котел стал горячий. Ну, он стал в этом горячем котле на пороге кашу варить. Приходят мужчины, он кашу варит: – Не наступите в котел, не наступите в котел! – Что ты тут делаешь? – Так видите же вы. – А что? – А у меня такой котел – сам варит. Пробуют, пробуют – варится ведь. – Продай ты, братец, нам котел. У нас нет ни хозяйки, ни поварихи: когда пойдем на сенокос, то нам нужен этот котел. И отдают ему сто рублей. – Остался ты пока жив, мы ведь пришли тебя убивать, но раз ты такую вещь нам дал, то... Значит, они пошли, а сестра и брат остались, посмеиваются: «Обманулись теперь». А те пришли к царю, говорят: – На этот раз он остался жив, такую штуку достали, дай-ка мы у него все хитрости выудим. Ну, живут-поживают, и наступает пора сенокоса. Собираются на сенокос, кого куда назначают. Царь и говорит: – Надо бы кухарку туда. Мужчины говорят: – Нам не нужно ни кухарки, ни поварихи, мы и сами приготовим еду, у нас есть такая штука. Бригада косит, уже они проголодались. – Пошли кушать! – Давайте покосим еще, нам ведь не к спеху, у нас похлебка готова, раз мы в котел все положили; а потом подольше поотдохнем. Уж они так устали, что друг друга ведут. Приходят есть, а котел как был оставлен на пне, так и не сварился и не испекся. Ну, опять Кумохка их обманул! – Ну, теперь ему больше ни пощады, ни жалости, больше не поверим, что бы он ни говорил, дух вон да и только,| – так решают мужчины. Ну, возвращаются с сенокоса домой: – Теперь ни пощады, ни жалости, теперь пойдем убьем! Честят его разбойником, а когда приходят, то: – Здравствуй, приятель! Брат уже теперь знает, что все-таки его придут убивать. Говорит сестре, что «тут на стене клетка, когда мужчины придут, то я тебе скажу: «Накрывай, сестрица, стол для гостей»! Ты скажи, что «[н…] мне на твоих гостей и гостейников»! (А пузырь с кровью сунул сестре за пазуху). Я пырну тебя ножом в бок, ты упади. И как плеткой раз ударю – вскочи на колени.^ Второй раз ударю – встань на ноги, третий раз как ударю, то беги угощенье готовить. Пришли мужчины: – Будьте здоровы! – Приходите здоровы, приходите здоровы! – Ну, сестра, ставь угощение для гостей. – [Н…] на твоих гостей и гостейников! – Вот как?! И пырнул ножом, [она] упала. – Что же ты натворил,| – сестру убил?! – И убил! Пусть не противится, я строптивых проучу, пусть не прекословит. Схватил плетку, а те смотрят, как коровы на новый кошель. Первый раз как вытянет плеткой – сестра встала на колени, второй раз стегнул плеткой – сестра поднялась на ноги, третий раз как стегнул, то сестра как миленькая стала накрывать на стол. А те диву даются! – Что за чудеса ты делаешь? – А пусть слушается! Но видят они, что это не обман, потому что при них убил. Стали просить плетку:| – Продай ты, братец, нам эту плетку. У нас такие строптивые жены, так мы их проучим. Опять ты жив останешься, пошли мы тебя кончать, но коли ты такой умный, то не можем мы тебя прикончить. Продал плетку. Пришли домой. У одного жена что-то огрызнулась – пырнул ножом, жена упала. Бил, бил плеткой – не встает: мертвая так мертвая и есть. «А-вой-вой! Наврал опять, чертов змей, этот Кумохка»! Отдал царь теперь такой приказ, что не оставлять его больше в живых, что бы ни придумал – убить да и убить.^ «Он вас уже не один раз обманул, больше ничего, как убить его, а сестру взять в служанки». А он [Кумохка] уже и говорит сестре: – Теперь они придут меня убивать. Я вырою могилу, похорони меня тут под окном, садись у окна и плачь. Сестра железный шомпол накалила, а сам [Кумохка] там в могиле сидит с железным шомполом в руке. Сестра сидит у окна и плачет. Пришли мужчины: – Что ты плачешь? – Да брат мой умер. – А где же он? – А вот тут в могиле под окном. – О, чертов разбойник, так умер! Теперь уж ничего больше не можем, пойдем хоть н... на могиле змея. Пошел один и присел, он [Кумохка] как пырнул горячим железом, тот заорал: – О змей, какой был при жизни, такой и после смерти! – Да что он сделал? – А попробуй сам! Так все трое перепробовали. – Посмотрим-ка, не жив ли хоть он, разбойник. Открывают могилу – он здоров-красив! – Теперь ты попался, уж теперь-то не уйдешь! – В озеро его, больше никаких. – Пощады никакой, пойдем! В чунки уложили и веревками скрутили, отправились. Пошли тянуть его в чунках. Увезли за пятнадцать верст. Не взяли топора, не взяли пешни – чем же они прорубь сделают? Друг другу [говорят]: – Иди ты сходи, иди ты сходи. – А пошли-ка мы вместе, никуда он не уйдет, пускай, бес, хоть замерзнет. Пошли все – пускай останется! А он лежит, слышит – бубенцы звенят, пара едет. – Батюшка, батюшка, не наедь на мена, не наедь на меня! – Зачем же ты тут лежишь? – А-вой-вой, меня, батюшка, хотят везти на новые земли, на новые воды, там только добро хватать, а у меня ни языка, ни разума, как же я туда поеду? Батюшка говорит: – У меня нашелся бы и язык и разум. – Ну, иди тогда быстренько, раз у тебя все есть – там только добро собирать. Батюшка его развязал, он батюшку завернул в рогожу, взял у батюшки тулуп и поехал на паре. Батюшка остался нового добра ждать. Мужчины пришли, сделали прорубь, бросили батюшку в прорубь. Батюшка ни слова не сказал. Ну, мужчины сделали это, такие довольные, такие довольные, что Кyмoxĸy бросили в пpopубь. – Пойдем теперь в дом этого черта, так будем плясать, таĸ будем плясать, возьмем сестру к царю в служанки – царю надо прислуживатъ! Отправились они, пришли туда, там такое веселье устроили, пляшут, едят. А Кумохка на паре во двор, приходит в избу:| – А! Так вы теперь с этой радости в моей избе пляшете, что меня в прорубь бросили? Но ошиблись! – Так откуда ты, братец, явился? – Откуда явился? Куда увезли? В прорубь бросили? Когда вы бросили, я только сказал «буль-буль» – тут же пара [лошадей] передо мной. – А мы смогли бы достать? – А почему бы нет? Те верят (вот какие глупые, три глупца, а он один). Потом они отправились лошадей искать. Первый прыгнул: «буль-буль»! Второй прыгнул: «буль-буль»! Кричит: – У меня уже грива в руке! Третий прыгнул, и там они все еще и поныне. А сестра и брат остались жить, и сестре не надо было идти к царю в служанки. Живут-поживают еще и сегодня, если не умерли.

February 04, 2024 in 19:52 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Были раньше старик и старуха. У них было двое детей: дочь и сын. Ну, старуха когда стала умирать, то сказала детям: – Слушайтесь друг друга, чтобы люди над вами не смеялись и собаки на вас не лаяли. Потом и умерли старик да старуха, остались дочь и сын. Хорошо они жили. Девушка была очень красивая, хотели ее взять служанкой к царю, хотя бы и против воли, а ей никак не хотелось идти, и брат не хотел отпускать, а у царя ведь была сила. Брат говорит: – Согласись, сестра, идти служанкой. А пошел он сам, надел на себя одежду сестры. И какой же он бойкий, послушный; носится, носится, все делает хорошо. И у царя всем он очень понравился. Надо сына женить, заполучить эту служанку в невестки. (И из этого можно бы хоть спектакль сделать, сущая правда!^ Я могла бы даже играть)! И взяли, свадьбу сыграли, стала у них невестка. Уложили молодоженов спать на сарае. Царева сына мать предупреждает: – Запомни: три дня не трогай девушку. Сын обещает, а не может выдержать. Легли спать, парень стал ласкать. А ведь это был Кумохка, он вертится, говорит: – А-вой-вой, отпусти меня во двор. Я как дерну за веревку, тогда меня подними. Веревка когда зашевелилась, он [царев сын] поднял, а на веревке баран. Ну, потом утром приходят будить молодоженов, а у него невесты и нет, баран рядом. А мать до того перепугалась, говорит: – Значит, обычай нарушил. Они так и поверили, что это бог наказал. А потом стали сомневаться, что не был ли это Кумохка. – Теперь пойдем убьем его за то, что он так опозорил царева сына. А парень [Кумохка] говорит сестре, что «натопи, сестра, очень жарко печь, чтобы котел накалить». И накалили, котел стал горячий. Ну, он стал в этом горячем котле на пороге кашу варить. Приходят мужчины, он кашу варит: – Не наступите в котел, не наступите в котел! – Что ты тут делаешь? – Так видите же вы. – А что? – А у меня такой котел – сам варит. Пробуют, пробуют – варится ведь. – Продай ты, братец, нам котел. У нас нет ни хозяйки, ни поварихи: когда пойдем на сенокос, то нам нужен этот котел. И отдают ему сто рублей. – Остался ты пока жив, мы ведь пришли тебя убивать, но раз ты такую вещь нам дал, то... Значит, они пошли, а сестра и брат остались, посмеиваются: «Обманулись теперь». А те пришли к царю, говорят: – На этот раз он остался жив, такую штуку достали, дай-ка мы у него все хитрости выудим. Ну, живут-поживают, и наступает пора сенокоса. Собираются на сенокос, кого куда назначают. Царь и говорит: – Надо бы кухарку туда. Мужчины говорят: – Нам не нужно ни кухарки, ни поварихи, мы и сами приготовим еду, у нас есть такая штука. Бригада косит, уже они проголодались. – Пошли кушать! – Давайте покосим еще, нам ведь не к спеху, у нас похлебка готова, раз мы в котел все положили; а потом подольше поотдохнем. Уж они так устали, что друг друга ведут. Приходят есть, а котел как был оставлен на пне, так и не сварился и не испекся. Ну, опять Кумохка их обманул! – Ну, теперь ему больше ни пощады, ни жалости, больше не поверим, что бы он ни говорил, дух вон да и только,| – так решают мужчины. Ну, возвращаются с сенокоса домой: – Теперь ни пощады, ни жалости, теперь пойдем убьем! Честят его разбойником, а когда приходят, то: – Здравствуй, приятель! Брат уже теперь знает, что все-таки его придут убивать. Говорит сестре, что «тут на стене клетка, когда мужчины придут, то я тебе скажу: «Накрывай, сестрица, стол для гостей»! Ты скажи, что «[н…] мне на твоих гостей и гостейников»! (А пузырь с кровью сунул сестре за пазуху). Я пырну тебя ножом в бок, ты упади. И как плеткой раз ударю – вскочи на колени.^ Второй раз ударю – встань на ноги, третий раз как ударю, то беги угощенье готовить. Пришли мужчины: – Будьте здоровы! – Приходите здоровы, приходите здоровы! – Ну, сестра, ставь угощение для гостей. – [Н…] на твоих гостей и гостейников! – Вот как?! И пырнул ножом, [она] упала. – Что же ты натворил,| – сестру убил?! – И убил! Пусть не противится, я строптивых проучу, пусть не прекословит. Схватил плетку, а те смотрят, как коровы на новый кошель. Первый раз как вытянет плеткой – сестра встала на колени, второй раз стегнул плеткой – сестра поднялась на ноги, третий раз как стегнул, то сестра как миленькая стала накрывать на стол. А те диву даются! – Что за чудеса ты делаешь? – А пусть слушается! Но видят они, что это не обман, потому что при них убил. Стали просить плетку:| – Продай ты, братец, нам эту плетку. У нас такие строптивые жены, так мы их проучим. Опять ты жив останешься, пошли мы тебя кончать, но коли ты такой умный, то не можем мы тебя прикончить. Продал плетку. Пришли домой. У одного жена что-то огрызнулась – пырнул ножом, жена упала. Бил, бил плеткой – не встает: мертвая так мертвая и есть. «А-вой-вой! Наврал опять, чертов змей, этот Кумохка»! Отдал царь теперь такой приказ, что не оставлять его больше в живых, что бы ни придумал – убить да и убить.^ «Он вас уже не один раз обманул, больше ничего, как убить его, а сестру взять в служанки». А он [Кумохка] уже и говорит сестре: – Теперь они придут меня убивать. Я вырою могилу, похорони меня тут под окном, садись у окна и плачь. Сестра железный шомпол накалила, а сам [Кумохка] там в могиле сидит с железным шомполом в руке. Сестра сидит у окна и плачет. Пришли мужчины: – Что ты плачешь? – Да брат мой умер. – А где же он? – А вот тут в могиле под окном. – О, чертов разбойник, так умер! Теперь уж ничего больше не можем, пойдем хоть н... на могиле змея. Пошел один и присел, он [Кумохка] как пырнул горячим железом, тот заорал: – О змей, какой был при жизни, такой и после смерти! – Да что он сделал? – А попробуй сам! Так все трое перепробовали. – Посмотрим-ка, не жив ли хоть он, разбойник. Открывают могилу – он здоров-красив! – Теперь ты попался, уж теперь-то не уйдешь! – В озеро его, больше никаких. – Пощады никакой, пойдем! В чунки уложили и веревками скрутили, отправились. Пошли тянуть его в чунках. Увезли за пятнадцать верст. Не взяли топора, не взяли пешни – чем же они прорубь сделают? Друг другу [говорят]: – Иди ты сходи, иди ты сходи. – А пошли-ка мы вместе, никуда он не уйдет, пускай, бес, хоть замерзнет. Пошли все – пускай останется! А он лежит, слышит – бубенцы звенят, пара едет. – Батюшка, батюшка, не наедь на мена, не наедь на меня! – Зачем же ты тут лежишь? – А-вой-вой, меня, батюшка, хотят везти на новые земли, на новые воды, там только добро хватать, а у меня ни языка, ни разума, как же я туда поеду? Батюшка говорит: – У меня нашелся бы и язык и разум. – Ну, иди тогда быстренько, раз у тебя все есть – там только добро собирать. Батюшка его развязал, он батюшку завернул в рогожу, взял у батюшки тулуп и поехал на паре. Батюшка остался нового добра ждать. Мужчины пришли, сделали прорубь, бросили батюшку в прорубь. Батюшка ни слова не сказал. Ну, мужчины сделали это, такие довольные, такие довольные, что Кyмoxĸy бросили в пpopубь. – Пойдем теперь в дом этого черта, так будем плясать, таĸ будем плясать, возьмем сестру к царю в служанки – царю надо прислуживатъ! Отправились они, пришли туда, там такое веселье устроили, пляшут, едят. А Кумохка на паре во двор, приходит в избу: – А! Так вы теперь с этой радости в моей избе пляшете, что меня в прорубь бросили? Но ошиблись! – Так откуда ты, братец, явился? – Откуда явился? Куда увезли? В прорубь бросили? Когда вы бросили, я только сказал «буль-буль» – тут же пара [лошадей] передо мной. – А мы смогли бы достать? – А почему бы нет? Те верят (вот какие глупые, три глупца, а он один). Потом они отправились лошадей искать. Первый прыгнул: «буль-буль»! Второй прыгнул: «буль-буль»! Кричит: – У меня уже грива в руке! Третий прыгнул, и там они все еще и поныне. А сестра и брат остались жить, и сестре не надо было идти к царю в служанки. Живут-поживают еще и сегодня, если не умерли.

February 04, 2024 in 19:51 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Были раньше старик и старуха. У них было двое детей: дочь и сын. Ну, старуха когда стала умирать, то сказала детям: – Слушайтесь друг друга, чтобы люди над вами не смеялись и собаки на вас не лаяли. Потом и умерли старик да старуха, остались дочь и сын. Хорошо они жили. Девушка была очень красивая, хотели ее взять служанкой к царю, хотя бы и против воли, а ей никак не хотелось идти, и брат не хотел отпускать, а у царя ведь была сила. Брат говорит: – Согласись, сестра, идти служанкой. А пошел он сам, надел на себя одежду сестры. И какой же он бойкий, послушный; носится, носится, все делает хорошо. И у царя всем он очень понравился. Надо сына женить, заполучить эту служанку в невестки. (И из этого можно бы хоть спектакль сделать, сущая правда!^ Я могла бы даже играть)! И взяли, свадьбу сыграли, стала у них невестка. Уложили молодоженов спать на сарае. Царева сына мать предупреждает: – Запомни: три дня не трогай девушку. Сын обещает, а не может выдержать. Легли спать, парень стал ласкать. А ведь это был Кумохка, он вертится, говорит: – А-вой-вой, отпусти меня во двор. Я как дерну за веревку, тогда меня подними. Веревка когда зашевелилась, он [царев сын] поднял, а на веревке баран. Ну, потом утром приходят будить молодоженов, а у него невесты и нет, баран рядом. А мать до того перепугалась, говорит: – Значит, обычай нарушил. Они так и поверили, что это бог наказал. А потом стали сомневаться, что не был ли это Кумохка. – Теперь пойдем убьем его за то, что он так опозорил царева сына. А парень [Кумохка] говорит сестре, что «натопи, сестра, очень жарко печь, чтобы котел накалить». И накалили, котел стал горячий. Ну, он стал в этом горячем котле на пороге кашу варить. Приходят мужчины, он кашу варит: – Не наступите в котел, не наступите в котел! – Что ты тут делаешь? – Так видите же вы. – А что? – А у меня такой котел – сам варит. Пробуют, пробуют – варится ведь. – Продай ты, братец, нам котел. У нас нет ни хозяйки, ни поварихи: когда пойдем на сенокос, то нам нужен этот котел. И отдают ему сто рублей. – Остался ты пока жив, мы ведь пришли тебя убивать, но раз ты такую вещь нам дал, то... Значит, они пошли, а сестра и брат остались, посмеиваются: «Обманулись теперь». А те пришли к царю, говорят: – На этот раз он остался жив, такую штуку достали, дай-ка мы у него все хитрости выудим. Ну, живут-поживают, и наступает пора сенокоса. Собираются на сенокос, кого куда назначают. Царь и говорит: – Надо бы кухарку туда. Мужчины говорят: – Нам не нужно ни кухарки, ни поварихи, мы и сами приготовим еду, у нас есть такая штука. Бригада косит, уже они проголодались. – Пошли кушать! – Давайте покосим еще, нам ведь не к спеху, у нас похлебка готова, раз мы в котел все положили; а потом подольше поотдохнем. Уж они так устали, что друг друга ведут. Приходят есть, а котел как был оставлен на пне, так и не сварился и не испекся. Ну, опять Кумохка их обманул! – Ну, теперь ему больше ни пощады, ни жалости, больше не поверим, что бы он ни говорил, дух вон да и только,| – так решают мужчины. Ну, возвращаются с сенокоса домой: – Теперь ни пощады, ни жалости, теперь пойдем убьем! Честят его разбойником, а когда приходят, то: – Здравствуй, приятель! Брат уже теперь знает, что все-таки его придут убивать. Говорит сестре, что «тут на стене клетка, когда мужчины придут, то я тебе скажу: «Накрывай, сестрица, стол для гостей»! Ты скажи, что «[н…] мне на твоих гостей и гостейников»! (А пузырь с кровью сунул сестре за пазуху). Я пырну тебя ножом в бок, ты упади. И как плеткой раз ударю – вскочи на колени.^ Второй раз ударю – встань на ноги, третий раз как ударю, то беги угощенье готовить. Пришли мужчины: – Будьте здоровы! – Приходите здоровы, приходите здоровы! – Ну, сестра, ставь угощение для гостей. – [Н…] на твоих гостей и гостейников! – Вот как?! И пырнул ножом, [она] упала. – Что же ты натворил,| – сестру убил?! – И убил! Пусть не противится, я строптивых проучу, пусть не прекословит. Схватил плетку, а те смотрят, как коровы на новый кошель. Первый раз как вытянет плеткой – сестра встала на колени, второй раз стегнул плеткой – сестра поднялась на ноги, третий раз как стегнул, то сестра как миленькая стала накрывать на стол. А те диву даются! – Что за чудеса ты делаешь? – А пусть слушается! Но видят они, что это не обман, потому что при них убил. Стали просить плетку:| – Продай ты, братец, нам эту плетку. У нас такие строптивые жены, так мы их проучим. Опять ты жив останешься, пошли мы тебя кончать, но коли ты такой умный, то не можем мы тебя прикончить. Продал плетку. Пришли домой. У одного жена что-то огрызнулась – пырнул ножом, жена упала. Бил, бил плеткой – не встает: мертвая так мертвая и есть. «А-вой-вой! Наврал опять, чертов змей, этот Кумохка»! Отдал царь теперь такой приказ, что не оставлять его больше в живых, что бы ни придумал – убить да и убить. «Он вас уже не один раз обманул, больше ничего, как убить его, а сестру взять в служанки». А он [Кумохка] уже и говорит сестре: – Теперь они придут меня убивать. Я вырою могилу, похорони меня тут под окном, садись у окна и плачь. Сестра железный шомпол накалила, а сам [Кумохка] там в могиле сидит с железным шомполом в руке. Сестра сидит у окна и плачет. Пришли мужчины: – Что ты плачешь? – Да брат мой умер. – А где же он? – А вот тут в могиле под окном. – О, чертов разбойник, так умер! Теперь уж ничего больше не можем, пойдем хоть н... на могиле змея. Пошел один и присел, он [Кумохка] как пырнул горячим железом, тот заорал: – О змей, какой был при жизни, такой и после смерти! – Да что он сделал? – А попробуй сам! Так все трое перепробовали. – Посмотрим-ка, не жив ли хоть он, разбойник. Открывают могилу – он здоров-красив! – Теперь ты попался, уж теперь-то не уйдешь! – В озеро его, больше никаких. – Пощады никакой, пойдем! В чунки уложили и веревками скрутили, отправились. Пошли тянуть его в чунках. Увезли за пятнадцать верст. Не взяли топора, не взяли пешни – чем же они прорубь сделают? Друг другу [говорят]: – Иди ты сходи, иди ты сходи. – А пошли-ка мы вместе, никуда он не уйдет, пускай, бес, хоть замерзнет. Пошли все – пускай останется! А он лежит, слышит – бубенцы звенят, пара едет. – Батюшка, батюшка, не наедь на мена, не наедь на меня! – Зачем же ты тут лежишь? – А-вой-вой, меня, батюшка, хотят везти на новые земли, на новые воды, там только добро хватать, а у меня ни языка, ни разума, как же я туда поеду? Батюшка говорит: – У меня нашелся бы и язык и разум. – Ну, иди тогда быстренько, раз у тебя все есть – там только добро собирать. Батюшка его развязал, он батюшку завернул в рогожу, взял у батюшки тулуп и поехал на паре. Батюшка остался нового добра ждать. Мужчины пришли, сделали прорубь, бросили батюшку в прорубь. Батюшка ни слова не сказал. Ну, мужчины сделали это, такие довольные, такие довольные, что Кyмoxĸy бросили в пpopубь. – Пойдем теперь в дом этого черта, так будем плясать, таĸ будем плясать, возьмем сестру к царю в служанки – царю надо прислуживатъ! Отправились они, пришли туда, там такое веселье устроили, пляшут, едят. А Кумохка на паре во двор, приходит в избу: – А! Так вы теперь с этой радости в моей избе пляшете, что меня в прорубь бросили? Но ошиблись! – Так откуда ты, братец, явился? – Откуда явился? Куда увезли? В прорубь бросили? Когда вы бросили, я только сказал «буль-буль» – тут же пара [лошадей] передо мной. – А мы смогли бы достать? – А почему бы нет? Те верят (вот какие глупые, три глупца, а он один). Потом они отправились лошадей искать. Первый прыгнул: «буль-буль»! Второй прыгнул: «буль-буль»! Кричит: – У меня уже грива в руке! Третий прыгнул, и там они все еще и поныне. А сестра и брат остались жить, и сестре не надо было идти к царю в служанки. Живут-поживают еще и сегодня, если не умерли.

February 04, 2024 in 19:49 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Были раньше старик и старуха. У них было двое детей: дочь и сын. Ну, старуха когда стала умирать, то сказала детям: – Слушайтесь друг друга, чтобы люди над вами не смеялись и собаки на вас не лаяли. Потом и умерли старик да старуха, остались дочь и сын. Хорошо они жили. Девушка была очень красивая, хотели ее взять служанкой к царю, хотя бы и против воли, а ей никак не хотелось идти, и брат не хотел отпускать, а у царя ведь была сила. Брат говорит: – Согласись, сестра, идти служанкой. А пошел он сам, надел на себя одежду сестры. И какой же он бойкий, послушный; носится, носится, все делает хорошо. И у царя всем он очень понравился. Надо сына женить, заполучить эту служанку в невестки. (И из этого можно бы хоть спектакль сделать, сущая правда!^ Я могла бы даже играть)! И взяли, свадьбу сыграли, стала у них невестка. Уложили молодоженов спать на сарае. Царева сына мать предупреждает: – Запомни: три дня не трогай девушку. Сын обещает, а не может выдержать. Легли спать, парень стал ласкать. А ведь это был Кумохка, он вертится, говорит: – А-вой-вой, отпусти меня во двор. Я как дерну за веревку, тогда меня подними. Веревка когда зашевелилась, он [царев сын] поднял, а на веревке баран. Ну, потом утром приходят будить молодоженов, а у него невесты и нет, баран рядом. А мать до того перепугалась, говорит: – Значит, обычай нарушил. Они так и поверили, что это бог наказал. А потом стали сомневаться, что не был ли это Кумохка. – Теперь пойдем убьем его за то, что он так опозорил царева сына. А парень [Кумохка] говорит сестре, что «натопи, сестра, очень жарко печь, чтобы котел накалить». И накалили, котел стал горячий. Ну, он стал в этом горячем котле на пороге кашу варить. Приходят мужчины, он кашу варит: – Не наступите в котел, не наступите в котел! – Что ты тут делаешь? – Так видите же вы. – А что? – А у меня такой котел – сам варит. Пробуют, пробуют – варится ведь. – Продай ты, братец, нам котел. У нас нет ни хозяйки, ни поварихи: когда пойдем на сенокос, то нам нужен этот котел. И отдают ему сто рублей. – Остался ты пока жив, мы ведь пришли тебя убивать, но раз ты такую вещь нам дал, то... Значит, они пошли, а сестра и брат остались, посмеиваются: «Обманулись теперь». А те пришли к царю, говорят: – На этот раз он остался жив, такую штуку достали, дай-ка мы у него все хитрости выудим. Ну, живут-поживают, и наступает пора сенокоса. Собираются на сенокос, кого куда назначают. Царь и говорит: – Надо бы кухарку туда. Мужчины говорят: – Нам не нужно ни кухарки, ни поварихи, мы и сами приготовим еду, у нас есть такая штука. Бригада косит, уже они проголодались. – Пошли кушать! – Давайте покосим еще, нам ведь не к спеху, у нас похлебка готова, раз мы в котел все положили; а потом подольше поотдохнем. Уж они так устали, что друг друга ведут. Приходят есть, а котел как был оставлен на пне, так и не сварился и не испекся. Ну, опять Кумохка их обманул! – Ну, теперь ему больше ни пощады, ни жалости, больше не поверим, что бы он ни говорил, дух вон да и только,| – так решают мужчины. Ну, возвращаются с сенокоса домой: – Теперь ни пощады, ни жалости, теперь пойдем убьем! Честят его разбойником, а когда приходят, то: – Здравствуй, приятель! Брат уже теперь знает, что все-таки его придут убивать. Говорит сестре, что «тут на стене клетка, когда мужчины придут, то я тебе скажу: «Накрывай, сестрица, стол для гостей»! Ты скажи, что «[н…] мне на твоих гостей и гостейников»! (А пузырь с кровью сунул сестре за пазуху). Я пырну тебя ножом в бок, ты упади. И как плеткой раз ударю – вскочи на колени.^ Второй раз ударю – встань на ноги, третий раз как ударю, то беги угощенье готовить. Пришли мужчины: – Будьте здоровы! – Приходите здоровы, приходите здоровы! – Ну, сестра, ставь угощение для гостей. – [Н…] на твоих гостей и гостейников! – Вот как?! И пырнул ножом, [она] упала. – Что же ты натворил,| – сестру убил?! – И убил! Пусть не противится, я строптивых проучу, пусть не прекословит. Схватил плетку, а те смотрят, как коровы на новый кошель. Первый раз как вытянет плеткой – сестра встала на колени, второй раз стегнул плеткой – сестра поднялась на ноги, третий раз как стегнул, то сестра как миленькая стала накрывать на стол. А те диву даются! – Что за чудеса ты делаешь? – А пусть слушается! Но видят они, что это не обман, потому что при них убил. Стали просить плетку: – Продай ты, братец, нам эту плетку. У нас такие строптивые жены, так мы их проучим. Опять ты жив останешься, пошли мы тебя кончать, но коли ты такой умный, то не можем мы тебя прикончить. Продал плетку. Пришли домой. У одного жена что-то огрызнулась – пырнул ножом, жена упала. Бил, бил плеткой – не встает: мертвая так мертвая и есть. «А-вой-вой! Наврал опять, чертов змей, этот Кумохка»! Отдал царь теперь такой приказ, что не оставлять его больше в живых, что бы ни придумал – убить да и убить. «Он вас уже не один раз обманул, больше ничего, как убить его, а сестру взять в служанки». А он [Кумохка] уже и говорит сестре: – Теперь они придут меня убивать. Я вырою могилу, похорони меня тут под окном, садись у окна и плачь. Сестра железный шомпол накалила, а сам [Кумохка] там в могиле сидит с железным шомполом в руке. Сестра сидит у окна и плачет. Пришли мужчины: – Что ты плачешь? – Да брат мой умер. – А где же он? – А вот тут в могиле под окном. – О, чертов разбойник, так умер! Теперь уж ничего больше не можем, пойдем хоть н... на могиле змея. Пошел один и присел, он [Кумохка] как пырнул горячим железом, тот заорал: – О змей, какой был при жизни, такой и после смерти! – Да что он сделал? – А попробуй сам! Так все трое перепробовали. – Посмотрим-ка, не жив ли хоть он, разбойник. Открывают могилу – он здоров-красив! – Теперь ты попался, уж теперь-то не уйдешь! – В озеро его, больше никаких. – Пощады никакой, пойдем! В чунки уложили и веревками скрутили, отправились. Пошли тянуть его в чунках. Увезли за пятнадцать верст. Не взяли топора, не взяли пешни – чем же они прорубь сделают? Друг другу [говорят]: – Иди ты сходи, иди ты сходи. – А пошли-ка мы вместе, никуда он не уйдет, пускай, бес, хоть замерзнет. Пошли все – пускай останется! А он лежит, слышит – бубенцы звенят, пара едет. – Батюшка, батюшка, не наедь на мена, не наедь на меня! – Зачем же ты тут лежишь? – А-вой-вой, меня, батюшка, хотят везти на новые земли, на новые воды, там только добро хватать, а у меня ни языка, ни разума, как же я туда поеду? Батюшка говорит: – У меня нашелся бы и язык и разум. – Ну, иди тогда быстренько, раз у тебя все есть – там только добро собирать. Батюшка его развязал, он батюшку завернул в рогожу, взял у батюшки тулуп и поехал на паре. Батюшка остался нового добра ждать. Мужчины пришли, сделали прорубь, бросили батюшку в прорубь. Батюшка ни слова не сказал. Ну, мужчины сделали это, такие довольные, такие довольные, что Кyмoxĸy бросили в пpopубь. – Пойдем теперь в дом этого черта, так будем плясать, таĸ будем плясать, возьмем сестру к царю в служанки – царю надо прислуживатъ! Отправились они, пришли туда, там такое веселье устроили, пляшут, едят. А Кумохка на паре во двор, приходит в избу: – А! Так вы теперь с этой радости в моей избе пляшете, что меня в прорубь бросили? Но ошиблись! – Так откуда ты, братец, явился? – Откуда явился? Куда увезли? В прорубь бросили? Когда вы бросили, я только сказал «буль-буль» – тут же пара [лошадей] передо мной. – А мы смогли бы достать? – А почему бы нет? Те верят (вот какие глупые, три глупца, а он один). Потом они отправились лошадей искать. Первый прыгнул: «буль-буль»! Второй прыгнул: «буль-буль»! Кричит: – У меня уже грива в руке! Третий прыгнул, и там они все еще и поныне. А сестра и брат остались жить, и сестре не надо было идти к царю в служанки. Живут-поживают еще и сегодня, если не умерли.

February 04, 2024 in 19:49 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Были раньше старик и старуха. У них было двое детей: дочь и сын. Ну, старуха когда стала умирать, то сказала детям: – Слушайтесь друг друга, чтобы люди над вами не смеялись и собаки на вас не лаяли. Потом и умерли старик да старуха, остались дочь и сын. Хорошо они жили. Девушка была очень красивая, хотели ее взять служанкой к царю, хотя бы и против воли, а ей никак не хотелось идти, и брат не хотел отпускать, а у царя ведь была сила. Брат говорит: – Согласись, сестра, идти служанкой. А пошел он сам, надел на себя одежду сестры. И какой же он бойкий, послушный; носится, носится, все делает хорошо. И у царя всем он очень понравился. Надо сына женить, заполучить эту служанку в невестки. (И из этого можно бы хоть спектакль сделать, сущая правда!^ Я могла бы даже играть)! И взяли, свадьбу сыграли, стала у них невестка. Уложили молодоженов спать на сарае. Царева сына мать предупреждает: – Запомни: три дня не трогай девушку. Сын обещает, а не может выдержать. Легли спать, парень стал ласкать. А ведь это был Кумохка, он вертится, говорит: – А-вой-вой, отпусти меня во двор. Я как дерну за веревку, тогда меня подними. Веревка когда зашевелилась, он [царев сын] поднял, а на веревке баран. Ну, потом утром приходят будить молодоженов, а у него невесты и нет, баран рядом. А мать до того перепугалась, говорит: – Значит, обычай нарушил. Они так и поверили, что это бог наказал. А потом стали сомневаться, что не был ли это Кумохка. – Теперь пойдем убьем его за то, что он так опозорил царева сына. А парень [Кумохка] говорит сестре, что «натопи, сестра, очень жарко печь, чтобы котел накалить». И накалили, котел стал горячий. Ну, он стал в этом горячем котле на пороге кашу варить. Приходят мужчины, он кашу варит: – Не наступите в котел, не наступите в котел! – Что ты тут делаешь? – Так видите же вы. – А что? – А у меня такой котел – сам варит. Пробуют, пробуют – варится ведь. – Продай ты, братец, нам котел. У нас нет ни хозяйки, ни поварихи: когда пойдем на сенокос, то нам нужен этот котел. И отдают ему сто рублей. – Остался ты пока жив, мы ведь пришли тебя убивать, но раз ты такую вещь нам дал, то... Значит, они пошли, а сестра и брат остались, посмеиваются: «Обманулись теперь». А те пришли к царю, говорят: – На этот раз он остался жив, такую штуку достали, дай-ка мы у него все хитрости выудим. Ну, живут-поживают, и наступает пора сенокоса. Собираются на сенокос, кого куда назначают. Царь и говорит: – Надо бы кухарку туда. Мужчины говорят: – Нам не нужно ни кухарки, ни поварихи, мы и сами приготовим еду, у нас есть такая штука. Бригада косит, уже они проголодались. – Пошли кушать! – Давайте покосим еще, нам ведь не к спеху, у нас похлебка готова, раз мы в котел все положили; а потом подольше поотдохнем. Уж они так устали, что друг друга ведут. Приходят есть, а котел как был оставлен на пне, так и не сварился и не испекся. Ну, опять Кумохка их обманул! – Ну, теперь ему больше ни пощады, ни жалости, больше не поверим, что бы он ни говорил, дух вон да и только,| – так решают мужчины. Ну, возвращаются с сенокоса домой: – Теперь ни пощады, ни жалости, теперь пойдем убьем! Честят его разбойником, а когда приходят, то: – Здравствуй, приятель! Брат уже теперь знает, что все-таки его придут убивать. Говорит сестре, что «тут на стене клетка, когда мужчины придут, то я тебе скажу: «Накрывай, сестрица, стол для гостей»! Ты скажи, что «[н…] мне на твоих гостей и гостейников»! (А пузырь с кровью сунул сестре за пазуху). Я пырну тебя ножом в бок, ты упади. И как плеткой раз ударю – вскочи на колени.^ Второй раз ударю – встань на ноги, третий раз как ударю, то беги угощенье готовить. Пришли мужчины: – Будьте здоровы! – Приходите здоровы, приходите здоровы! [Так]! – Ну, сестра, ставь угощение для гостей. – [Н…] на твоих гостей и гостейников! – Вот как?! И пырнул ножом, [она] упала. – Что же ты натворил, – сестру убил?! – И убил! Пусть не противится, я строптивых проучу, пусть не прекословит. Схватил плетку, а те смотрят, как коровы на новый кошель. Первый раз как вытянет плеткой – сестра встала на колени, второй раз стегнул плеткой – сестра поднялась на ноги, третий раз как стегнул, то сестра как миленькая стала накрывать на стол. А те диву даются! – Что за чудеса ты делаешь? – А пусть слушается! Но видят они, что это не обман, потому что при них убил. Стали просить плетку: – Продай ты, братец, нам эту плетку. У нас такие строптивые жены, так мы их проучим. Опять ты жив останешься, пошли мы тебя кончать, но коли ты такой умный, то не можем мы тебя прикончить. Продал плетку. Пришли домой. У одного жена что-то огрызнулась – пырнул ножом, жена упала. Бил, бил плеткой – не встает: мертвая так мертвая и есть. «А-вой-вой! Наврал опять, чертов змей, этот Кумохка»! Отдал царь теперь такой приказ, что не оставлять его больше в живых, что бы ни придумал – убить да и убить. «Он вас уже не один раз обманул, больше ничего, как убить его, а сестру взять в служанки». А он [Кумохка] уже и говорит сестре: – Теперь они придут меня убивать. Я вырою могилу, похорони меня тут под окном, садись у окна и плачь. Сестра железный шомпол накалила, а сам [Кумохка] там в могиле сидит с железным шомполом в руке. Сестра сидит у окна и плачет. Пришли мужчины: – Что ты плачешь? – Да брат мой умер. – А где же он? – А вот тут в могиле под окном. – О, чертов разбойник, так умер! Теперь уж ничего больше не можем, пойдем хоть н... на могиле змея. Пошел один и присел, он [Кумохка] как пырнул горячим железом, тот заорал: – О змей, какой был при жизни, такой и после смерти! – Да что он сделал? – А попробуй сам! Так все трое перепробовали. – Посмотрим-ка, не жив ли хоть он, разбойник. Открывают могилу – он здоров-красив! – Теперь ты попался, уж теперь-то не уйдешь! – В озеро его, больше никаких. – Пощады никакой, пойдем! В чунки уложили и веревками скрутили, отправились. Пошли тянуть его в чунках. Увезли за пятнадцать верст. Не взяли топора, не взяли пешни – чем же они прорубь сделают? Друг другу [говорят]: – Иди ты сходи, иди ты сходи. – А пошли-ка мы вместе, никуда он не уйдет, пускай, бес, хоть замерзнет. Пошли все – пускай останется! А он лежит, слышит – бубенцы звенят, пара едет. – Батюшка, батюшка, не наедь на мена, не наедь на меня! – Зачем же ты тут лежишь? – А-вой-вой, меня, батюшка, хотят везти на новые земли, на новые воды, там только добро хватать, а у меня ни языка, ни разума, как же я туда поеду? Батюшка говорит: – У меня нашелся бы и язык и разум. – Ну, иди тогда быстренько, раз у тебя все есть – там только добро собирать. Батюшка его развязал, он батюшку завернул в рогожу, взял у батюшки тулуп и поехал на паре. Батюшка остался нового добра ждать. Мужчины пришли, сделали прорубь, бросили батюшку в прорубь. Батюшка ни слова не сказал. Ну, мужчины сделали это, такие довольные, такие довольные, что Кyмoxĸy бросили в пpopубь. – Пойдем теперь в дом этого черта, так будем плясать, таĸ будем плясать, возьмем сестру к царю в служанки – царю надо прислуживатъ! Отправились они, пришли туда, там такое веселье устроили, пляшут, едят. А Кумохка на паре во двор, приходит в избу: – А! Так вы теперь с этой радости в моей избе пляшете, что меня в прорубь бросили? Но ошиблись! – Так откуда ты, братец, явился? – Откуда явился? Куда увезли? В прорубь бросили? Когда вы бросили, я только сказал «буль-буль» – тут же пара [лошадей] передо мной. – А мы смогли бы достать? – А почему бы нет? Те верят (вот какие глупые, три глупца, а он один). Потом они отправились лошадей искать. Первый прыгнул: «буль-буль»! Второй прыгнул: «буль-буль»! Кричит: – У меня уже грива в руке! Третий прыгнул, и там они все еще и поныне. А сестра и брат остались жить, и сестре не надо было идти к царю в служанки. Живут-поживают еще и сегодня, если не умерли.

February 04, 2024 in 19:47 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Были раньше старик и старуха. У них было двое детей: дочь и сын. Ну, старуха когда стала умирать, то сказала детям: – Слушайтесь друг друга, чтобы люди над вами не смеялись и собаки на вас не лаяли. Потом и умерли старик да старуха, остались дочь и сын. Хорошо они жили. Девушка была очень красивая, хотели ее взять служанкой к царю, хотя бы и против воли, а ей никак не хотелось идти, и брат не хотел отпускать, а у царя ведь была сила. Брат говорит: – Согласись, сестра, идти служанкой. А пошел он сам, надел на себя одежду сестры. И какой же он бойкий, послушный; носится, носится, все делает хорошо. И у царя всем он очень понравился. Надо сына женить, заполучить эту служанку в невестки. (И из этого можно бы хоть спектакль сделать, сущая правда!^ Я могла бы даже играть)! И взяли, свадьбу сыграли, стала у них невестка. Уложили молодоженов спать на сарае. Царева сына мать предупреждает: – Запомни: три дня не трогай девушку. Сын обещает, а не может выдержать. Легли спать, парень стал ласкать. А ведь это был Кумохка, он вертится, говорит: – А-вой-вой, отпусти меня во двор. Я как дерну за веревку, тогда меня подними. Веревка когда зашевелилась, он [царев сын] поднял, а на веревке баран. Ну, потом утром приходят будить молодоженов, а у него невесты и нет, баран рядом. А мать до того перепугалась, говорит: – Значит, обычай нарушил. Они так и поверили, что это бог наказал. А потом стали сомневаться, что не был ли это Кумохка. – Теперь пойдем убьем его за то, что он так опозорил царева сына. А парень [Кумохка] говорит сестре, что «натопи, сестра, очень жарко печь, чтобы котел накалить». И накалили, котел стал горячий. Ну, он стал в этом горячем котле на пороге кашу варить. Приходят мужчины, он кашу варит: – Не наступите в котел, не наступите в котел! – Что ты тут делаешь? – Так видите же вы. – А что? – А у меня такой котел – сам варит. Пробуют, пробуют – варится ведь. – Продай ты, братец, нам котел. У нас нет ни хозяйки, ни поварихи: когда пойдем на сенокос, то нам нужен этот котел. И отдают ему сто рублей. – Остался ты пока жив, мы ведь пришли тебя убивать, но раз ты такую вещь нам дал, то... Значит, они пошли, а сестра и брат остались, посмеиваются: «Обманулись теперь». А те пришли к царю, говорят: – На этот раз он остался жив, такую штуку достали, дай-ка мы у него все хитрости выудим. Ну, живут-поживают, и наступает пора сенокоса. Собираются на сенокос, кого куда назначают. Царь и говорит: – Надо бы кухарку туда. Мужчины говорят: – Нам не нужно ни кухарки, ни поварихи, мы и сами приготовим еду, у нас есть такая штука. Бригада косит, уже они проголодались. – Пошли кушать! – Давайте покосим еще, нам ведь не к спеху, у нас похлебка готова, раз мы в котел все положили; а потом подольше поотдохнем. Уж они так устали, что друг друга ведут. Приходят есть, а котел как был оставлен на пне, так и не сварился и не испекся. Ну, опять Кумохка их обманул! – Ну, теперь ему больше ни пощады, ни жалости, больше не поверим, что бы он ни говорил, дух вон да и только,| – так решают мужчины. Ну, возвращаются с сенокоса домой: – Теперь ни пощады, ни жалости, теперь пойдем убьем! Честят его разбойником, а когда приходят, то: – Здравствуй, приятель! Брат уже теперь знает, что все-таки его придут убивать. Говорит сестре, что «тут на стене клетка, когда мужчины придут, то я тебе скажу: «Накрывай, сестрица, стол для гостей»! Ты скажи, что «[н…] мне на твоих гостей и гостейников»! (А пузырь с кровью сунул сестре за пазуху). Я пырну тебя ножом в бок, ты упади. И как плеткой раз ударю – вскочи на колени.^ Второй раз ударю – встань на ноги, третий раз как ударю, то беги угощенье готовить. Пришли мужчины: – Будьте здоровы! – Приходите здоровы, приходите здоровы! [Так]! – Ну, сестра, ставь угощение для гостей. – [Н…] на твоих гостей и гостейников! – Вот как?! И пырнул ножом, [она] упала. – Что же ты натворил, – сестру убил?! – И убил! Пусть не противится, я строптивых проучу, пусть не прекословит. Схватил плетку, а те смотрят, как коровы на новый кошель. Первый раз как вытянет плеткой – сестра встала на колени, второй раз стегнул плеткой – сестра поднялась на ноги, третий раз как стегнул, то сестра как миленькая стала накрывать на стол. А те диву даются! – Что за чудеса ты делаешь? – А пусть слушается! Но видят они, что это не обман, потому что при них убил. Стали просить плетку: – Продай ты, братец, нам эту плетку. У нас такие строптивые жены, так мы их проучим. Опять ты жив останешься, пошли мы тебя кончать, но коли ты такой умный, то не можем мы тебя прикончить. Продал плетку. Пришли домой. У одного жена что-то огрызнулась – пырнул ножом, жена упала. Бил, бил плеткой – не встает: мертвая так мертвая и есть. «А-вой-вой! Наврал опять, чертов змей, этот Кумохка»! Отдал царь теперь такой приказ, что не оставлять его больше в живых, что бы ни придумал – убить да и убить. «Он вас уже не один раз обманул, больше ничего, как убить его, а сестру взять в служанки». А он [Кумохка] уже и говорит сестре: – Теперь они придут меня убивать. Я вырою могилу, похорони меня тут под окном, садись у окна и плачь. Сестра железный шомпол накалила, а сам [Кумохка] там в могиле сидит с железным шомполом в руке. Сестра сидит у окна и плачет. Пришли мужчины: – Что ты плачешь? – Да брат мой умер. – А где же он? – А вот тут в могиле под окном. – О, чертов разбойник, так умер! Теперь уж ничего больше не можем, пойдем хоть н... на могиле змея. Пошел один и присел, он [Кумохка] как пырнул горячим железом, тот заорал: – О змей, какой был при жизни, такой и после смерти! – Да что он сделал? – А попробуй сам! Так все трое перепробовали. – Посмотрим-ка, не жив ли хоть он, разбойник. Открывают могилу – он здоров-красив! – Теперь ты попался, уж теперь-то не уйдешь! – В озеро его, больше никаких. – Пощады никакой, пойдем! В чунки уложили и веревками скрутили, отправились. Пошли тянуть его в чунках. Увезли за пятнадцать верст. Не взяли топора, не взяли пешни – чем же они прорубь сделают? Друг другу [говорят]: – Иди ты сходи, иди ты сходи. – А пошли-ка мы вместе, никуда он не уйдет, пускай, бес, хоть замерзнет. Пошли все – пускай останется! А он лежит, слышит – бубенцы звенят, пара едет. – Батюшка, батюшка, не наедь на мена, не наедь на меня! – Зачем же ты тут лежишь? – А-вой-вой, меня, батюшка, хотят везти на новые земли, на новые воды, там только добро хватать, а у меня ни языка, ни разума, как же я туда поеду? Батюшка говорит: – У меня нашелся бы и язык и разум. – Ну, иди тогда быстренько, раз у тебя все есть – там только добро собирать. Батюшка его развязал, он батюшку завернул в рогожу, взял у батюшки тулуп и поехал на паре. Батюшка остался нового добра ждать. Мужчины пришли, сделали прорубь, бросили батюшку в прорубь. Батюшка ни слова не сказал. Ну, мужчины сделали это, такие довольные, такие довольные, что Кyмoxĸy бросили в пpopубь. – Пойдем теперь в дом этого черта, так будем плясать, таĸ будем плясать, возьмем сестру к царю в служанки – царю надо прислуживатъ! Отправились они, пришли туда, там такое веселье устроили, пляшут, едят. А Кумохка на паре во двор, приходит в избу: – А! Так вы теперь с этой радости в моей избе пляшете, что меня в прорубь бросили? Но ошиблись! – Так откуда ты, братец, явился? – Откуда явился? Куда увезли? В прорубь бросили? Когда вы бросили, я только сказал «буль-буль» – тут же пара [лошадей] передо мной. – А мы смогли бы достать? – А почему бы нет? Те верят (вот какие глупые, три глупца, а он один). Потом они отправились лошадей искать. Первый прыгнул: «буль-буль»! Второй прыгнул: «буль-буль»! Кричит: – У меня уже грива в руке! Третий прыгнул, и там они все еще и поныне. А сестра и брат остались жить, и сестре не надо было идти к царю в служанки. Живут-поживают еще и сегодня, если не умерли.

February 04, 2024 in 19:46 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Были раньше старик и старуха. У них было двое детей: дочь и сын. Ну, старуха когда стала умирать, то сказала детям: – Слушайтесь друг друга, чтобы люди над вами не смеялись и собаки на вас не лаяли. Потом и умерли старик да старуха, остались дочь и сын. Хорошо они жили. Девушка была очень красивая, хотели ее взять служанкой к царю, хотя бы и против воли, а ей никак не хотелось идти, и брат не хотел отпускать, а у царя ведь была сила. Брат говорит: – Согласись, сестра, идти служанкой. А пошел он сам, надел на себя одежду сестры. И какой же он бойкий, послушный; носится, носится, все делает хорошо. И у царя всем он очень понравился. Надо сына женить, заполучить эту служанку в невестки. (И из этого можно бы хоть спектакль сделать, сущая правда!^ Я могла бы даже играть)! И взяли, свадьбу сыграли, стала у них невестка. Уложили молодоженов спать на сарае. Царева сына мать предупреждает: – Запомни: три дня не трогай девушку. Сын обещает, а не может выдержать. Легли спать, парень стал ласкать. А ведь это был Кумохка, он вертится, говорит: – А-вой-вой, отпусти меня во двор. Я как дерну за веревку, тогда меня подними. Веревка когда зашевелилась, он [царев сын] поднял, а на веревке баран. Ну, потом утром приходят будить молодоженов, а у него невесты и нет, баран рядом. А мать до того перепугалась, говорит: – Значит, обычай нарушил. Они так и поверили, что это бог наказал. А потом стали сомневаться, что не был ли это Кумохка. – Теперь пойдем убьем его за то, что он так опозорил царева сына. А парень [Кумохка] говорит сестре, что «натопи, сестра, очень жарко печь, чтобы котел накалить». И накалили, котел стал горячий. Ну, он стал в этом горячем котле на пороге кашу варить. Приходят мужчины, он кашу варит: – Не наступите в котел, не наступите в котел! – Что ты тут делаешь? – Так видите же вы. – А что? – А у меня такой котел – сам варит. Пробуют, пробуют – варится ведь. – Продай ты, братец, нам котел. У нас нет ни хозяйки, ни поварихи: когда пойдем на сенокос, то нам нужен этот котел. И отдают ему сто рублей. – Остался ты пока жив, мы ведь пришли тебя убивать, но раз ты такую вещь нам дал, то... Значит, они пошли, а сестра и брат остались, посмеиваются: «Обманулись теперь». А те пришли к царю, говорят: – На этот раз он остался жив, такую штуку достали, дай-ка мы у него все хитрости выудим. Ну, живут-поживают, и наступает пора сенокоса. Собираются на сенокос, кого куда назначают. Царь и говорит: – Надо бы кухарку туда. Мужчины говорят: – Нам не нужно ни кухарки, ни поварихи, мы и сами приготовим еду, у нас есть такая штука. Бригада косит, уже они проголодались. – Пошли кушать! – Давайте покосим еще, нам ведь не к спеху, у нас похлебка готова, раз мы в котел все положили; а потом подольше поотдохнем. Уж они так устали, что друг друга ведут. Приходят есть, а котел как был оставлен на пне, так и не сварился и не испекся. Ну, опять Кумохка их обманул! – Ну, теперь ему больше ни пощады, ни жалости, больше не поверим, что бы он ни говорил, дух вон да и только,| – так решают мужчины. Ну, возвращаются с сенокоса домой: – Теперь ни пощады, ни жалости, теперь пойдем убьем! Честят его разбойником, а когда приходят, то: – Здравствуй, приятель! Брат уже теперь знает, что все-таки его придут убивать. Говорит сестре, что «тут на стене клетка, когда мужчины придут, то я тебе скажу: «Накрывай, сестрица, стол для гостей»! Ты скажи, что «[н…] мне на твоих гостей и гостейников»! (А пузырь с кровью сунул сестре за пазуху). Я пырну тебя ножом в бок, ты упади. И как плеткой раз ударю – вскочи на колени. Второй раз ударю – встань на ноги, третий раз как ударю, то беги угощенье готовить. Пришли мужчины: – Будьте здоровы! – Приходите здоровы, приходите здоровы! [Так]! – Ну, сестра, ставь угощение для гостей. – Н… на твоих гостей и гостейников! – Вот как?! И пырнул ножом, [она] упала. – Что же ты натворил, – сестру убил?! – И убил! Пусть не противится, я строптивых проучу, пусть не прекословит. Схватил плетку, а те смотрят, как коровы на новый кошель. Первый раз как вытянет плеткой – сестра встала на колени, второй раз стегнул плеткой – сестра поднялась на ноги, третий раз как стегнул, то сестра как миленькая стала накрывать на стол. А те диву даются! – Что за чудеса ты делаешь? – А пусть слушается! Но видят они, что это не обман, потому что при них убил. Стали просить плетку: – Продай ты, братец, нам эту плетку. У нас такие строптивые жены, так мы их проучим. Опять ты жив останешься, пошли мы тебя кончать, но коли ты такой умный, то не можем мы тебя прикончить. Продал плетку. Пришли домой. У одного жена что-то огрызнулась – пырнул ножом, жена упала. Бил, бил плеткой – не встает: мертвая так мертвая и есть. «А-вой-вой! Наврал опять, чертов змей, этот Кумохка»! Отдал царь теперь такой приказ, что не оставлять его больше в живых, что бы ни придумал – убить да и убить. «Он вас уже не один раз обманул, больше ничего, как убить его, а сестру взять в служанки». А он [Кумохка] уже и говорит сестре: – Теперь они придут меня убивать. Я вырою могилу, похорони меня тут под окном, садись у окна и плачь. Сестра железный шомпол накалила, а сам [Кумохка] там в могиле сидит с железным шомполом в руке. Сестра сидит у окна и плачет. Пришли мужчины: – Что ты плачешь? – Да брат мой умер. – А где же он? – А вот тут в могиле под окном. – О, чертов разбойник, так умер! Теперь уж ничего больше не можем, пойдем хоть н... на могиле змея. Пошел один и присел, он [Кумохка] как пырнул горячим железом, тот заорал: – О змей, какой был при жизни, такой и после смерти! – Да что он сделал? – А попробуй сам! Так все трое перепробовали. – Посмотрим-ка, не жив ли хоть он, разбойник. Открывают могилу – он здоров-красив! – Теперь ты попался, уж теперь-то не уйдешь! – В озеро его, больше никаких. – Пощады никакой, пойдем! В чунки уложили и веревками скрутили, отправились. Пошли тянуть его в чунках. Увезли за пятнадцать верст. Не взяли топора, не взяли пешни – чем же они прорубь сделают? Друг другу [говорят]: – Иди ты сходи, иди ты сходи. – А пошли-ка мы вместе, никуда он не уйдет, пускай, бес, хоть замерзнет. Пошли все – пускай останется! А он лежит, слышит – бубенцы звенят, пара едет. – Батюшка, батюшка, не наедь на мена, не наедь на меня! – Зачем же ты тут лежишь? – А-вой-вой, меня, батюшка, хотят везти на новые земли, на новые воды, там только добро хватать, а у меня ни языка, ни разума, как же я туда поеду? Батюшка говорит: – У меня нашелся бы и язык и разум. – Ну, иди тогда быстренько, раз у тебя все есть – там только добро собирать. Батюшка его развязал, он батюшку завернул в рогожу, взял у батюшки тулуп и поехал на паре. Батюшка остался нового добра ждать. Мужчины пришли, сделали прорубь, бросили батюшку в прорубь. Батюшка ни слова не сказал. Ну, мужчины сделали это, такие довольные, такие довольные, что Кyмoxĸy бросили в пpopубь. – Пойдем теперь в дом этого черта, так будем плясать, таĸ будем плясать, возьмем сестру к царю в служанки – царю надо прислуживатъ! Отправились они, пришли туда, там такое веселье устроили, пляшут, едят. А Кумохка на паре во двор, приходит в избу: – А! Так вы теперь с этой радости в моей избе пляшете, что меня в прорубь бросили? Но ошиблись! – Так откуда ты, братец, явился? – Откуда явился? Куда увезли? В прорубь бросили? Когда вы бросили, я только сказал «буль-буль» – тут же пара [лошадей] передо мной. – А мы смогли бы достать? – А почему бы нет? Те верят (вот какие глупые, три глупца, а он один). Потом они отправились лошадей искать. Первый прыгнул: «буль-буль»! Второй прыгнул: «буль-буль»! Кричит: – У меня уже грива в руке! Третий прыгнул, и там они все еще и поныне. А сестра и брат остались жить, и сестре не надо было идти к царю в служанки. Живут-поживают еще и сегодня, если не умерли.

February 04, 2024 in 19:44 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Были раньше старик и старуха. У них было двое детей: дочь и сын. Ну, старуха когда стала умирать, то сказала детям: – Слушайтесь друг друга, чтобы люди над вами не смеялись и собаки на вас не лаяли. Потом и умерли старик да старуха, остались дочь и сын. Хорошо они жили. Девушка была очень красивая, хотели ее взять служанкой к царю, хотя бы и против воли, а ей никак не хотелось идти, и брат не хотел отпускать, а у царя ведь была сила. Брат говорит: – Согласись, сестра, идти служанкой. А пошел он сам, надел на себя одежду сестры. И какой же он бойкий, послушный; носится, носится, все делает хорошо. И у царя всем он очень понравился. Надо сына женить, заполучить эту служанку в невестки. (И из этого можно бы хоть спектакль сделать, сущая правда!^ Я могла бы даже играть)! И взяли, свадьбу сыграли, стала у них невестка. Уложили молодоженов спать на сарае. Царева сына мать предупреждает: – Запомни: три дня не трогай девушку. Сын обещает, а не может выдержать. Легли спать, парень стал ласкать. А ведь это был Кумохка, он вертится, говорит: – А-вой-вой, отпусти меня во двор. Я как дерну за веревку, тогда меня подними. Веревка когда зашевелилась, он [царев сын] поднял, а на веревке баран. Ну, потом утром приходят будить молодоженов, а у него невесты и нет, баран рядом. А мать до того перепугалась, говорит: – Значит, обычай нарушил. Они так и поверили, что это бог наказал. А потом стали сомневаться, что не был ли это Кумохка. – Теперь пойдем убьем его за то, что он так опозорил царева сына. А парень [Кумохка] говорит сестре, что «натопи, сестра, очень жарко печь, чтобы котел накалить». И накалили, котел стал горячий. Ну, он стал в этом горячем котле на пороге кашу варить. Приходят мужчины, он кашу варит: – Не наступите в котел, не наступите в котел! – Что ты тут делаешь? – Так видите же вы. – А что? – А у меня такой котел – сам варит. Пробуют, пробуют – варится ведь. – Продай ты, братец, нам котел. У нас нет ни хозяйки, ни поварихи: когда пойдем на сенокос, то нам нужен этот котел. И отдают ему сто рублей. – Остался ты пока жив, мы ведь пришли тебя убивать, но раз ты такую вещь нам дал, то... Значит, они пошли, а сестра и брат остались, посмеиваются: «Обманулись теперь». А те пришли к царю, говорят: – На этот раз он остался жив, такую штуку достали, дай-ка мы у него все хитрости выудим. Ну, живут-поживают, и наступает пора сенокоса. Собираются на сенокос, кого куда назначают. Царь и говорит: – Надо бы кухарку туда. Мужчины говорят: – Нам не нужно ни кухарки, ни поварихи, мы и сами приготовим еду, у нас есть такая штука. Бригада косит, уже они проголодались. – Пошли кушать! – Давайте покосим еще, нам ведь не к спеху, у нас похлебка готова, раз мы в котел все положили; а потом подольше поотдохнем. Уж они так устали, что друг друга ведут. Приходят есть, а котел как был оставлен на пне, так и не сварился и не испекся. Ну, опять Кумохка их обманул! – Ну, теперь ему больше ни пощады, ни жалости, больше не поверим, что бы он ни говорил, дух вон да и только,| – так решают мужчины. Ну, возвращаются с сенокоса домой: – Теперь ни пощады, ни жалости, теперь пойдем убьем! Честят его разбойником, а когда приходят, то: – Здравствуй, приятель! Брат уже теперь знает, что все-таки его придут убивать. Говорит сестре, что «тут на стене клетка, когда мужчины придут, то я тебе скажу: «Накрывай, сестрица, стол для гостей»! Ты скажи, что «н… мне на твоих гостей и гостейников»! (А пузырь с кровью сунул сестре за пазуху). Я пырну тебя ножом в бок, ты упади. И как плеткой раз ударю – вскочи на колени. Второй раз ударю – встань на ноги, третий раз как ударю, то беги угощенье готовить. Пришли мужчины: – Будьте здоровы! – Приходите здоровы, приходите здоровы! [Так]! – Ну, сестра, ставь угощение для гостей. – Н… на твоих гостей и гостейников! – Вот как?! И пырнул ножом, [она] упала. – Что же ты натворил, – сестру убил?! – И убил! Пусть не противится, я строптивых проучу, пусть не прекословит. Схватил плетку, а те смотрят, как коровы на новый кошель. Первый раз как вытянет плеткой – сестра встала на колени, второй раз стегнул плеткой – сестра поднялась на ноги, третий раз как стегнул, то сестра как миленькая стала накрывать на стол. А те диву даются! – Что за чудеса ты делаешь? – А пусть слушается! Но видят они, что это не обман, потому что при них убил. Стали просить плетку: – Продай ты, братец, нам эту плетку. У нас такие строптивые жены, так мы их проучим. Опять ты жив останешься, пошли мы тебя кончать, но коли ты такой умный, то не можем мы тебя прикончить. Продал плетку. Пришли домой. У одного жена что-то огрызнулась – пырнул ножом, жена упала. Бил, бил плеткой – не встает: мертвая так мертвая и есть. «А-вой-вой! Наврал опять, чертов змей, этот Кумохка»! Отдал царь теперь такой приказ, что не оставлять его больше в живых, что бы ни придумал – убить да и убить. «Он вас уже не один раз обманул, больше ничего, как убить его, а сестру взять в служанки». А он [Кумохка] уже и говорит сестре: – Теперь они придут меня убивать. Я вырою могилу, похорони меня тут под окном, садись у окна и плачь. Сестра железный шомпол накалила, а сам [Кумохка] там в могиле сидит с железным шомполом в руке. Сестра сидит у окна и плачет. Пришли мужчины: – Что ты плачешь? – Да брат мой умер. – А где же он? – А вот тут в могиле под окном. – О, чертов разбойник, так умер! Теперь уж ничего больше не можем, пойдем хоть н... на могиле змея. Пошел один и присел, он [Кумохка] как пырнул горячим железом, тот заорал: – О змей, какой был при жизни, такой и после смерти! – Да что он сделал? – А попробуй сам! Так все трое перепробовали. – Посмотрим-ка, не жив ли хоть он, разбойник. Открывают могилу – он здоров-красив! – Теперь ты попался, уж теперь-то не уйдешь! – В озеро его, больше никаких. – Пощады никакой, пойдем! В чунки уложили и веревками скрутили, отправились. Пошли тянуть его в чунках. Увезли за пятнадцать верст. Не взяли топора, не взяли пешни – чем же они прорубь сделают? Друг другу [говорят]: – Иди ты сходи, иди ты сходи. – А пошли-ка мы вместе, никуда он не уйдет, пускай, бес, хоть замерзнет. Пошли все – пускай останется! А он лежит, слышит – бубенцы звенят, пара едет. – Батюшка, батюшка, не наедь на мена, не наедь на меня! – Зачем же ты тут лежишь? – А-вой-вой, меня, батюшка, хотят везти на новые земли, на новые воды, там только добро хватать, а у меня ни языка, ни разума, как же я туда поеду? Батюшка говорит: – У меня нашелся бы и язык и разум. – Ну, иди тогда быстренько, раз у тебя все есть – там только добро собирать. Батюшка его развязал, он батюшку завернул в рогожу, взял у батюшки тулуп и поехал на паре. Батюшка остался нового добра ждать. Мужчины пришли, сделали прорубь, бросили батюшку в прорубь. Батюшка ни слова не сказал. Ну, мужчины сделали это, такие довольные, такие довольные, что Кyмoxĸy бросили в пpopубь. – Пойдем теперь в дом этого черта, так будем плясать, таĸ будем плясать, возьмем сестру к царю в служанки – царю надо прислуживатъ! Отправились они, пришли туда, там такое веселье устроили, пляшут, едят. А Кумохка на паре во двор, приходит в избу: – А! Так вы теперь с этой радости в моей избе пляшете, что меня в прорубь бросили? Но ошиблись! – Так откуда ты, братец, явился? – Откуда явился? Куда увезли? В прорубь бросили? Когда вы бросили, я только сказал «буль-буль» – тут же пара [лошадей] передо мной. – А мы смогли бы достать? – А почему бы нет? Те верят (вот какие глупые, три глупца, а он один). Потом они отправились лошадей искать. Первый прыгнул: «буль-буль»! Второй прыгнул: «буль-буль»! Кричит: – У меня уже грива в руке! Третий прыгнул, и там они все еще и поныне. А сестра и брат остались жить, и сестре не надо было идти к царю в служанки. Живут-поживают еще и сегодня, если не умерли.

February 04, 2024 in 19:43 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Были раньше старик и старуха. У них было двое детей: дочь и сын. Ну, старуха когда стала умирать, то сказала детям: – Слушайтесь друг друга, чтобы люди над вами не смеялись и собаки на вас не лаяли. Потом и умерли старик да старуха, остались дочь и сын. Хорошо они жили. Девушка была очень красивая, хотели ее взять служанкой к царю, хотя бы и против воли, а ей никак не хотелось идти, и брат не хотел отпускать, а у царя ведь была сила. Брат говорит: – Согласись, сестра, идти служанкой. А пошел он сам, надел на себя одежду сестры. И какой же он бойкий, послушный; носится, носится, все делает хорошо. И у царя всем он очень понравился. Надо сына женить, заполучить эту служанку в невестки. (И из этого можно бы хоть спектакль сделать, сущая правда!^ Я могла бы даже играть)! И взяли, свадьбу сыграли, стала у них невестка. Уложили молодоженов спать на сарае. Царева сына мать предупреждает: – Запомни: три дня не трогай девушку. Сын обещает, а не может выдержать. Легли спать, парень стал ласкать. А ведь это был Кумохка, он вертится, говорит: – А-вой-вой, отпусти меня во двор. Я как дерну за веревку, тогда меня подними. Веревка когда зашевелилась, он [царев сын] поднял, а на веревке баран. Ну, потом утром приходят будить молодоженов, а у него невесты и нет, баран рядом. А мать до того перепугалась, говорит: – Значит, обычай нарушил. Они так и поверили, что это бог наказал. А потом стали сомневаться, что не был ли это Кумохка. – Теперь пойдем убьем его за то, что он так опозорил царева сына. А парень [Кумохка] говорит сестре, что «натопи, сестра, очень жарко печь, чтобы котел накалить». И накалили, котел стал горячий. Ну, он стал в этом горячем котле на пороге кашу варить. Приходят мужчины, он кашу варит: – Не наступите в котел, не наступите в котел! – Что ты тут делаешь? – Так видите же вы. – А что? – А у меня такой котел – сам варит. Пробуют, пробуют – варится ведь. – Продай ты, братец, нам котел. У нас нет ни хозяйки, ни поварихи: когда пойдем на сенокос, то нам нужен этот котел. И отдают ему сто рублей. – Остался ты пока жив, мы ведь пришли тебя убивать, но раз ты такую вещь нам дал, то... Значит, они пошли, а сестра и брат остались, посмеиваются: «Обманулись теперь». А те пришли к царю, говорят: – На этот раз он остался жив, такую штуку достали, дай-ка мы у него все хитрости выудим. Ну, живут-поживают, и наступает пора сенокоса. Собираются на сенокос, кого куда назначают. Царь и говорит: – Надо бы кухарку туда. Мужчины говорят: – Нам не нужно ни кухарки, ни поварихи, мы и сами приготовим еду, у нас есть такая штука. Бригада косит, уже они проголодались. – Пошли кушать! – Давайте покосим еще, нам ведь не к спеху, у нас похлебка готова, раз мы в котел все положили; а потом подольше поотдохнем. Уж они так устали, что друг друга ведут. Приходят есть, а котел как был оставлен на пне, так и не сварился и не испекся. Ну, опять Кумохка их обманул! – Ну, теперь ему больше ни пощады, ни жалости, больше не поверим, что бы он ни говорил, дух вон да и только, – так решают мужчины. Ну, возвращаются с сенокоса домой: – Теперь ни пощады, ни жалости, теперь пойдем убьем! Честят его разбойником, а когда приходят, то: – Здравствуй, приятель! Брат уже теперь знает, что все-таки его придут убивать. Говорит сестре, что «тут на стене клетка, когда мужчины придут, то я тебе скажу: «Накрывай, сестрица, стол для гостей»! Ты скажи, что «н… мне на твоих гостей и гостейников»! (А пузырь с кровью сунул сестре за пазуху). Я пырну тебя ножом в бок, ты упади. И как плеткой раз ударю – вскочи на колени. Второй раз ударю – встань на ноги, третий раз как ударю, то беги угощенье готовить. Пришли мужчины: – Будьте здоровы! – Приходите здоровы, приходите здоровы! [Так]! – Ну, сестра, ставь угощение для гостей. – Н… на твоих гостей и гостейников! – Вот как?! И пырнул ножом, [она] упала. – Что же ты натворил, – сестру убил?! – И убил! Пусть не противится, я строптивых проучу, пусть не прекословит. Схватил плетку, а те смотрят, как коровы на новый кошель. Первый раз как вытянет плеткой – сестра встала на колени, второй раз стегнул плеткой – сестра поднялась на ноги, третий раз как стегнул, то сестра как миленькая стала накрывать на стол. А те диву даются! – Что за чудеса ты делаешь? – А пусть слушается! Но видят они, что это не обман, потому что при них убил. Стали просить плетку: – Продай ты, братец, нам эту плетку. У нас такие строптивые жены, так мы их проучим. Опять ты жив останешься, пошли мы тебя кончать, но коли ты такой умный, то не можем мы тебя прикончить. Продал плетку. Пришли домой. У одного жена что-то огрызнулась – пырнул ножом, жена упала. Бил, бил плеткой – не встает: мертвая так мертвая и есть. «А-вой-вой! Наврал опять, чертов змей, этот Кумохка»! Отдал царь теперь такой приказ, что не оставлять его больше в живых, что бы ни придумал – убить да и убить. «Он вас уже не один раз обманул, больше ничего, как убить его, а сестру взять в служанки». А он [Кумохка] уже и говорит сестре: – Теперь они придут меня убивать. Я вырою могилу, похорони меня тут под окном, садись у окна и плачь. Сестра железный шомпол накалила, а сам [Кумохка] там в могиле сидит с железным шомполом в руке. Сестра сидит у окна и плачет. Пришли мужчины: – Что ты плачешь? – Да брат мой умер. – А где же он? – А вот тут в могиле под окном. – О, чертов разбойник, так умер! Теперь уж ничего больше не можем, пойдем хоть н... на могиле змея. Пошел один и присел, он [Кумохка] как пырнул горячим железом, тот заорал: – О змей, какой был при жизни, такой и после смерти! – Да что он сделал? – А попробуй сам! Так все трое перепробовали. – Посмотрим-ка, не жив ли хоть он, разбойник. Открывают могилу – он здоров-красив! – Теперь ты попался, уж теперь-то не уйдешь! – В озеро его, больше никаких. – Пощады никакой, пойдем! В чунки уложили и веревками скрутили, отправились. Пошли тянуть его в чунках. Увезли за пятнадцать верст. Не взяли топора, не взяли пешни – чем же они прорубь сделают? Друг другу [говорят]: – Иди ты сходи, иди ты сходи. – А пошли-ка мы вместе, никуда он не уйдет, пускай, бес, хоть замерзнет. Пошли все – пускай останется! А он лежит, слышит – бубенцы звенят, пара едет. – Батюшка, батюшка, не наедь на мена, не наедь на меня! – Зачем же ты тут лежишь? – А-вой-вой, меня, батюшка, хотят везти на новые земли, на новые воды, там только добро хватать, а у меня ни языка, ни разума, как же я туда поеду? Батюшка говорит: – У меня нашелся бы и язык и разум. – Ну, иди тогда быстренько, раз у тебя все есть – там только добро собирать. Батюшка его развязал, он батюшку завернул в рогожу, взял у батюшки тулуп и поехал на паре. Батюшка остался нового добра ждать. Мужчины пришли, сделали прорубь, бросили батюшку в прорубь. Батюшка ни слова не сказал. Ну, мужчины сделали это, такие довольные, такие довольные, что Кyмoxĸy бросили в пpopубь. – Пойдем теперь в дом этого черта, так будем плясать, таĸ будем плясать, возьмем сестру к царю в служанки – царю надо прислуживатъ! Отправились они, пришли туда, там такое веселье устроили, пляшут, едят. А Кумохка на паре во двор, приходит в избу: – А! Так вы теперь с этой радости в моей избе пляшете, что меня в прорубь бросили? Но ошиблись! – Так откуда ты, братец, явился? – Откуда явился? Куда увезли? В прорубь бросили? Когда вы бросили, я только сказал «буль-буль» – тут же пара [лошадей] передо мной. – А мы смогли бы достать? – А почему бы нет? Те верят (вот какие глупые, три глупца, а он один). Потом они отправились лошадей искать. Первый прыгнул: «буль-буль»! Второй прыгнул: «буль-буль»! Кричит: – У меня уже грива в руке! Третий прыгнул, и там они все еще и поныне. А сестра и брат остались жить, и сестре не надо было идти к царю в служанки. Живут-поживают еще и сегодня, если не умерли.

February 04, 2024 in 18:37 Нина Шибанова

• created the text
• created the text translation
• created the text: Оli ennen ukko ta akka. Heilä oli kakši lašta: tytär ta poika. No akka kun rupei kuolomah, niin šanoi lapšilla: – Totelkua toini toistana, kuunnelkua, elkyä rahvašta nakrattakkua ta koirie haukuttakkua. Šiitä ỉ kuoltih ukko ta akka, jiätih tytto ta poika, hyvin hyö elettih. Tyttö oli oikein kaunis. Čuarih haluttih ottua šitä piijakši, vaikka vänkällä, a hiän ei olis voinun ni kuin lähtie, eikä, veikko antua, a čuarilla vet oli voima. Veikko šanou: – Lupauvu, čikko, piijakši. A iče i läksi, pani čikon vuattiet piälläh. Kun hiän on poikkoi, nöyrä, lepšau, lepšau, ruatau kaikki hyvin. Tai čuarissa hyvin häneh miellyttih. Poika pitäy naittua, šuaha tämä min’näkši – piika. (Näistä voisi vaikka kappalehen luatie, ihan totta – mie voisin vaikka esittyä!). Tai otettih hiät piettih, šuatih naisekšeh, pantih nuori parikunta sarajalla muata. Čuarin pojalla muamo vakottau: – Muista še, jotta kolmeh päiväh liikuta elä tyttyö. Poika lupuau. A poika ei ni keštä. Kuvettih muate, poika alkoi hyvyälla. A še kun oli Kumohka, hiän pyöriy, šanou: – A-voi-voi, piäššä šie milma uloš. Šiitä kun mie nuorua lekahutan, niin šiitä milma noššalla. Nuora kun rupei liikkumah, hiän noššalti, a šiinä pokko. No šiitä tullah huomenekšella parikuntua noššattamah, ka hänellä ei ni moršienta, рokko vierellä. A muamo šemmosekši pöläšty, šanou: – No rikokšen luajit. Hyö pantih še uškokši, jotta jumala še nakasuiči. A šiitä ruvettih väittämäh, jotta eikö še hot’ ollun Kumohka. – Nyt lähemmä hänet tapamma šiitä hyväštä, mitä hän šemmosen häpien luati čuarin pojalla. A poika šanou čikollah, jotta «lämmitä, čikko, oikein kuumakši kiukua nyt, kattila kalie». Tai še kuumennettih, kattila tuli kuumakši. No hiän rupesi šiinä kuumašša kattilašša huttuo keittämäh kynnykšen alla. Tullah miehet, hiän huttuo keittäy: – Elkyä patah, elkyä patah! – Mitä šie šiinä? – Ka niättä työ. – Ka mitä šie? – Ka miula on šemmoni pata – iče keittäy. Maissellah, maissellah – no kiehuu še. – Myö šie, veikkon, meilä pata. Meilä ei ole toki emäntyä ta kokkie, kun lähemmä heinällä, nin meilä pitäy tämä pata. Tai makšetah šata rupl’ua hänellä. – Jäit nyt tappamatta, myö läksimmä kyllä šilma tappamah, no kun tämmösen veššan annoit, nin... Snačit, hyö lähettin, a čikko ta veikko jiätih nakrua hymyälemäh: «Petyittä nyt». A hyö tultih čuarih, šanotah: – Jäi še tappamatta nyt, šemmosen štuukan šaimma, annahan myö häneltä kaiken viisauven kisomma. No ollah-eletäh, ka tuli heinäaika. Šuoritah heinällä, ketä kunne pannah. No čuari šanou: – Kokki pitäis panna matkah. Miehet šanotah: – Meilä ei pie kokkie eikä kakkie, myö šuamma iče ruuvan, meil on šemmoni štuukka. Prikaati niittäy, jo heilä on nälkä. – Läkkä pois šyömäh! – No niittäkkä myö vielä, eihän meilä ole kiireh, meilä on keitto valmis, kun myö panimma šakuo ta makuo, nin šiitä levähämmä enämmän. No jo hyö on niin vaivuttu, jotta toini toisie kuletetah. Tullah šyömäh – miten on kattila heitetty kannon piäh, niin ei kiehun eikä paistun. No tuaš on Kumohka hiät pettän! – No nyt ei hänellä enämpi ni mitä ihuo eikä armuo, emmä enämpi ušo, vaikka hiän mitä šanois, ei kun henki pois tai pois! – niin piätelläh miehet. No tullah heinältä kotih: – Nyt ei ihuo eikä armuo, nyt lähemmä tapamma! Šätitäh rospoinikakši, a šiitä kun männäh, niin: – Terveh, prijatteli! Nyt veikko jo koissa tietäy, jotta nyt häntä tullah kuit’enki tappamah. Šanou čikollah, jotta «täššä on ruoška miula šeinäššä, nyt kun miehet tullah, niin mie šiula šanon: ”Pane, čikkon, ruokua vierahilla”! Šie šano, jotta ”šuuh kuššah vierahillaš tai kostillaš”! (A verimöykyn pisti čikollah šišälöh). Mie pissän šilma veičellä kylkeh, šie lankie. Ja kun ruošalla kerran lyön – hyppyä polvihuisillah, toisen kerran lyön – nouše šeisual’l’ah, kolmannen kerran kun lyön, nin hyppyä ruokua laittamah. Tultih miehet: – Terveh tänne! – Tulkua terveh, tulkua terveh. – No pane šie, čikko, vierahilla ruokua. – Šuuh kušen vierahillaš tai kostillaš! – Vai niin. Tai kun piššältäy veičellä, lankei. – Ka mitä šie ruavoit? Čikkoš tapoit! – Ka tapoin mie! Elkäh olkah vašten, mie pahankuriset opaššan, elkäh vaštah šanokkah. Ruaššalti ruošan, a miehet kačotah kuin lehmä uutta kesselie. Enši kerran kun ruošalla vejältäy – čikko nousi polvillah, kun toisen kerran ruaššalti ruošalla lyyvä – čikko nousi kävelömäh, kolmannen kerran kun ruaššalti, nin čikko alko kun miilen’koi ruokua laittua pöytäh. Та niistä oli ihme ta kumma! – Ka mitä šie ruavoit čuutuo? – Ka totelkah. No nähäh hyö, jotta ei tämä ole valehta, kun hiän aikana tappoi. Alettih pyytyä ruoškua. – Myö šie, veikkon, meilä tämä ruoška! Kun meilä on niin pahankuriset naiset, niin myö heitä opaššamma. Jiät šie tuaš henkih, läksimä myö šilma lopettamah, ka kun olet noin viisaš, niin emmä myö voi lopettua. Möi ruošan. Mäntih kotih. Mitä lie yhellä kiečkahti naini vaštah – pisti veičellä, naini kuatu. Löi, löi ruošalla – ei nouše – kuollut kun kuollut. «No a-voi-voi! Valehteli še tuaš, kehnon kiärmis še Kumohka»! Anto čuari nyt šemmosen prikaasun, jotta enämpyä häntä ei heittyä eloh, vaikka mitä keksikkäh, uhhotie tai uhhotie – hiän on nyt valehellut teitä monella štuukalla, ei kun tappua ta čikko ottua piijakši. A hiän jo sisärelläh šanou: – Nyt ne tullah milma tappamah. Mie kaivan hauvan, hautua milma tuoh ikkunan alla, šie istuuvu ta ite ikkunakorvašša. Čikko rautasapoinikan kuumenti, a iče šiellä hauvašša istuu karhottau rautasapoinikka kiäššä. Čikko istuu ikkunakorvašša ta itköy. Tultih miehet. – Mitä šie itet? – Ka veikkoni kuoli. – Missäpä hiän on? – Ka tuošša on hauvašša ikkunan alla. – Oho kehnon rospoiniekka, niin kuoli! Nyt emmä voi ni mitä, lähemmä hot’ šitumma kiärmehen hauvalla. Mäni yksi istu kyykisty, hiän ku trähni kuumalla rauvalla, še karjuu: – Oho kiärmis, mimmoni oli eliäššäh, šemmoni on i kuoltuoh! – Ka mitäpä hiän ruato? – Ka koita iče! Niin kaikki kolme koitettih. – Kaččokka myö, eikö hiän hoti, rospoinikka, ole elävä! Avatah hauta, hiän terveh-kaunis! – Nyt šie šatuit, nyt kyllä et piäše! – Ei muuta kun järveh! – Ei armuo ni mityttä, lähemmä! Čunah köytettih ta kiärittih nuorilla – lähettih. Lähettih vetyä kötyttämäh čunašša. Vietih, vietih viijentoista virššan piäh. Ei otettu kirveštä, ei otettu purašta – ka millä hyö še avanto šuahah. Toini toisellah: – Mäne šie käy, mäne šie käy. –A läkkä myö yheššä, ei hiän ni kunne piäše, anna piessa kylmäy hoti. Lähettih kaikin, jiäkäh! A hiän kun venyy, kuulou – čillit čoikuau, puara ajau. – Paat’uška, paat’uška, elä piällä aja, elä piällä aja! – Ka mitä šie šiinä venyt? – A-voi-voi, kun milma, paat’uška, lähettih uušilla mailla, uušilla vesillä viemäh, šieltä ei muuta kuin hyvyyttä ottua, а kun en malta kieltä enkä mieltä, niin miten mie šinne lähen? Paat’uška šanou: – Mie še kyllä tietäsin kielen tai mielen. – No tule šilloin hyvin ruttoseh, kun kerran maltat, niin ei muuta kuin hyvyyttä ottua. Paat’uška hänet keritti nuorista, hiän paat’uškan kiäri rokosinah, otti paat’uškalta tulupan ta läksi puaralla ajua köröttämäh. Paat’uška jäi uutta hyvyä vuottamah. Miehet tultih, jyššettih avanto, pučkattih paat’uška avantoh. Paat’uška ei virkkan ni mitä. No miehet šuatih še, ollah niin hyvilläh, niin hyvilläh, kun hyö Kumonka šuatih avantoh. – Lähemmä nyt piessan kotih, niin tanššimma, niin tanššimma, otamma tyttären čuarih piijakši – čuari on paššattava! Lähettih šiitä, tultih šinne, šielä šemmoista pietäh iltamua, pläššitäh, šyyväh. A Kumohka puaroilla pihah, tulou pirttih. – A! Ka šitäkö iluo tulija nyt miun pirttih tanššimah, kun miun avantoh šaitta? Ka erehyittä nyt! – Ka mistä šie, veikkon, tulit? – Mistä tulin? Minne veittä, avantoh panijat? Kun työnnältijä, kun šanoin «pul’-pul’», niin šamašša puara eteh. – Ka šaisimmako še i myö? – Ka mintäh työ että šais! Ne ušotah (vot ollah höperöt, kolme höperyö, a hiän yksi). Šiitä hyö lähettih puaroja eččimäh. Enšimmäini kun hyppäsi: «pul’- pul’»! Toini hyppäsi: «pul’-pul’»! – karjuu: – Jo miula on harja kiäššä! Kolmaš hyppäi – šielä ollah tänäki piänä. A tyttö ta poika jiätih elämäh, eikä pitän tyttären čuarih piijakši männä. Elyä elvetelläh vielä i tänäki piänä, kun ei oltane kuoltu.