Пришвин Михаил
Кладовая солнца. 2
Russian
Кислая и очень полезная для здоровья ягода клюква растет в болотах летом, а собирают ее поздней осенью.
Но не все знают, что самая-самая хорошая клюква, сладкая, как у нас говорят, бывает, когда она перележит зиму под снегом.
Этой весной снег в густых ельниках еще держался и в конце апреля, но в болотах всегда бывает много теплее: там в это время снега уже не было вовсе.
Узнав об этом от людей, Митраша и Настя стали собираться за клюквой.
Еще до свету Настя задала корм всем своим животным.
Митраша взял отцовское двуствольное ружье "Тулку", манки на рябчиков и не забыл тоже и компас.
Никогда, бывало, отец его, отправляясь в лес, не забудет этого компаса.
Не раз Митраша спрашивал отца:
— Всю жизнь ты ходишь по лесу, и тебе лес известен весь, как ладонь.
Зачем же тебе еще нужна эта стрелка?
— Видишь, Дмитрий Павлович, — отвечал отец, — в лесу эта стрелка тебе добрей матери: бывает, небо закроется тучами, и по солнцу в лесу ты определиться не можешь, пойдешь наугад — ошибешься, заблудишься, заголодаешь.
Вот тогда взгляни только на стрелку — и она укажет тебе, где твой дом.
Пойдешь прямо по стрелке домой, и тебя там покормят.
Стрелка эта тебе верней друга: бывает, друг твой изменит тебе, а стрелка неизменно всегда, как ее ни верти, все на север глядит.
Осмотрев чудесную вещь, Митраша запер компас, чтобы стрелка в пути зря не дрожала.
Он хорошо, по-отцовски, обернул вокруг ног портянки, вправил в сапоги, картузик надел такой старый, что козырек его разделился надвое: верхняя кожаная корочка задралась выше солнца, а нижняя спускалась почти до самого носика.
Оделся же Митраша в отцовскую старую куртку, вернее же в воротник, соединяющий полосы когда-то хорошей домотканой материи.
На животике своем мальчик связал эти полосы кушаком, и отцовская куртка села на нем, как пальто, до самой земли.
Еще сын охотника заткнул за пояс топор, сумку с компасом повесил на правое плечо, двуствольную "Тулку" — на левое и так сделался ужасно страшным для всех птиц и зверей.
Настя, начиная собираться, повесила себе через плечо на полотенце большую корзину.
— Зачем тебе полотенце?
— спросил Митраша.
— А как же,
— ответила Настя.
— Ты разве не помнишь, как мама за грибами ходила?
— За грибами!
Много ты понимаешь: грибов бывает много, так плечо режет.
— А клюквы, может быть, у нас еще больше будет.
И только хотел сказать Митраша свое "вот еще!", вспомнилось ему, как отец о клюкве сказал, еще когда собирали его на войну.
— Ты это помнишь, — сказал Митраша сестре, — как отец нам говорил о клюкве, что есть палестинка в лесу...
— Помню, — ответила Настя, — о клюкве говорил, что знает местечко и клюква там осыпучая, но что он о какой-то палестинке говорил, я не знаю.
Еще помню, говорил про страшное место Слепую елань.
— Вот там, возле елани, и есть палестинка, — сказал Митраша.
— Отец говорил: идите на Высокую гриву и после того держите на север и, когда перевалите через Звонкую борину, держите все прямо на север
и увидите — там придет вам палестинка, вся красная, как кровь, от одной только клюквы.
На этой палестинке еще никто не бывал!
Митраша говорил это уже в дверях.
Настя во время рассказа вспомнила: у нее от вчерашнего дня остался целый, нетронутый чугунок вареной картошки.
Забыв о палестинке, она тихонечко шмыгнула к загнетке и опрокинула в корзинку весь чугунок.
"Может быть, еще и заблудимся, — подумала она.
— Хлеба у нас взято довольно, есть бутылка молока, и картошка, может быть, тоже пригодится".
А брат в это время, думая, что сестра все стоит за его спиной, рассказывал ей о чудесной палестинке и что, правда, на пути к ней есть Слепая елань, где много погибло и людей, и коров, и коней.
— Ну, так что это за палестинка?
— спросила Настя.
— Так ты ничего не слыхала?!
— схватился он.
И терпеливо повторил ей уже на ходу все, что слышал от отца о не известной никому палестинке, где растет сладкая клюква.