Пришвин Михаил
Кладовая солнца. 5
Russian
Деревья так жалобно стонали, что из полуобвалившейся картофельной ямы возле сторожки Антипыча вылезла его гончая собака Травка и так же, в тон деревьям, жалобно завыла.
Зачем же надо было вылезать собаке так рано из теплого, належанного подвала и жалобно выть, отвечая деревьям?
Среди звуков стона, рычания, ворчания, воя в это утро у деревьев иногда выходило так, будто где-то горько плакал в лесу потерянный или покинутый ребенок.
Вот этот плач и не могла выносить Травка и, заслышав его, вылезала из ямы в ночь и в полночь.
Этот плач сплетенных навеки деревьев не могла выносить собака: деревья животному напоминали о его собственном горе.
Уже целых два года прошло, как случилось ужасное несчастье в жизни Травки: умер обожаемый ею лесник, старый охотник Антипыч.
Мы с давних лет ездили к этому Антипычу на охоту, и старик, думается, сам позабыл, сколько ему было лет, все жил, жил в своей лесной сторожке, и казалось — он никогда не умрет.
— Сколько тебе лет, Антипыч?
— спрашивали мы.
— Восемьдесят?
— Мало, — отвечал он.
— Сто?
— Много.
Думая, что он это шутит с нами, а сам хорошо знает, мы спрашивали:
— Антипыч, ну брось свои шутки, скажи нам по правде: сколько же тебе лет?
— По правде, — отвечал старик, — я вам скажу, если вы вперед скажете мне, что есть правда, какая она, где живет и как ее найти.
Трудно было ответить нам.
— Ты, Антипыч, старше нас, — говорили мы, — и ты, наверно, сам лучше нас знаешь, где правда.
— Знаю, — усмехался Антипыч.
— Ну, скажи!
— Нет, пока жив я, сказать не могу, вы сами ищите.
Ну, а как умирать буду, приезжайте, я вам тогда на ушко перешепну всю правду.
Приезжайте!
— Хорошо, приедем.
А вдруг не угадаем, когда надо, и ты без нас помрешь?
Дедушка прищурился по-своему, как он всегда щурился, когда хотел посмеяться и пошутить.
— Деточки, вы, — сказал он, — не маленькие, пора бы самим знать, а вы все спрашиваете.
Ну, ладно уж, когда помирать соберусь и вас тут не будет, я Травке своей перешепну.
Травка!
— позвал он.
В хату вошла большая рыжая собака с черным ремешком по всей спине.
У нее под глазами были черные полоски с загибом вроде очков.
И от этого глаза казались очень большими, и ими она спрашивала: "Зачем позвал меня, хозяин?"
Антипыч как-то особенно поглядел на нее, и собака сразу поняла человека: он звал ее по приятельству, по дружбе, ни для чего, а просто так, пошутить, поиграть...
Травка замахала хвостом, стала снижаться на ногах все ниже, ниже и, когда подползла так к коленям старика, легла на спину и повернула вверх светлый живот с шестью парами черных сосков.
Антипыч только руку протянул было, чтобы погладить ее, она как вдруг вскочит и лапами на плечи — и чмок и чмок его: и в нос, и в щеки, и в самые губы.
— Ну, будет, будет, — сказал он, успокаивая собаку и вытирая лицо рукавом.
— Ну, будет,
теперь ступай к себе.
Травка повернулась и вышла на двор.
— То-то, ребята, — сказал Антипыч, — Вот Травка, собака гончая, с одного слова все понимает, а вы, глупенькие, спрашиваете, где правда живет.
Ладно же, приезжайте.
А упустите меня, Травке я все перешепну.
И вот умер Антипыч.
Вскоре началась Великая Отечественная война.
Другого сторожа на место Антипыча не назначили, и сторожку его бросили.
Очень ветхий был домик, старше много самого Антипыча, и держался уже на подпорках.
Как-то раз без хозяина ветер поиграл с домиком, и он сразу весь развалился, как разваливается карточный домик от одного дыхания младенца.
В один год высокая трава Иван-чай проросла через бревнышки, и от всей избушки остался на лесной поляне холмик, покрытый красными цветами.
А Травка переселилась в картофельную яму и стала жить в лесу, как и всякий зверь.
Только очень трудно было Травке привыкать к дикой жизни.
Она гоняла зверей для Антипыча, своего великого и милостивого хозяина, но не для себя.
Много раз случалось ей на гону поймать зайца. Подмяв его под себя, она ложилась и ждала, когда Антипыч придет,
и, часто вовсе голодная, не позволяла себе есть зайца.
Даже если Антипыч почему-нибудь не приходил, она брала зайца в зубы, высоко задирала голову, чтобы он не болтался, и тащила домой.
Так она и работала на Антипыча, но не на себя: хозяин любил ее, кормил и берег от волков.
А теперь, когда умер Антипыч, ей нужно было, как и всякому дикому зверю, жить для себя.
Случалось, не один раз на жарком гону она забывала, что гонит зайца только для того, чтобы поймать его и съесть.
До того забывалась Травка на такой охоте, что, поймав зайца, тащила его к Антипычу
и тут иногда, услыхав стон деревьев, взбиралась на холм, бывший когда-то избушкой, и выла, и выла.
К этому вою давно уже прислушивается волк Серый помещик.