VepKar :: Texts

Texts

Return to review | Return to list

Prihä ot't’ akaks lindun

history

October 26, 2017 in 16:53 Нина Шибанова

  • changed the text of the translation
    Жили старик со старухой. У старика и старухи был один сын. Мать умерла. Стал умирать отец. Пригласил он сына. – Вот, – говорит, – сын, теперь я умру. Ты, сын, живи и трудись, да так, чтобы сошники блестели, а ешь, чтобы хлеб был как с медом. Отец умер. Сын каждый день точит сошники. Отец наказывал работать так, чтобы хлеб стал как с медом. Сын: .- Да не попробовать ли в полную силу поработать и попахать. Парень наработался вдоволь, и хлеб стал сладким. Он и говорит: - Правду говорил отец: когда вдосталь наработаешься, то и хлеб станет сладким. Еще отец наказывал: - Сын, когда будешь жениться, то бери ту, которая первая придет навстречу. Сын надумал жениться. Пошел он охотиться с ружьем. Идет, а ему навстречу птичка. Он хотел застрелить птичку, а та садится ему на плечо. Этот парень и говорит: – Отец наказывал взять первую встречную, возьму я эту птичку. Принес домой он эту птичку. Живут они, птичка делает, что может. Живут они уже три дня. Пошел парень к бабке-соседке. Говорит он бабке: – Принес я себе в жены птичку, отцом так наказано. Эта бабка его наставляет: – Возьми полотно и заставь завтра сшить рубаху и кальсоны. Пришел парень домой, дал ей полотно, велел сшить рубаху и кальсоны: – Я взял тебя в дом хозяйкой. Пошел парень в лес на охоту. А птичка превратилась в барышню, стала она девушкой что надо. Сшила она ему рубашку и кальсоны и повесила на вешалку. Сама снова превратилась в птичку. Пришел парень домой, а пара белья уже сшита и висит на вешалке. Парень бежит к бабке: – Бабушка, – говорит, – она сшила пару белья. Бабка наказывает: – Завтра опять вели сшить белье, а сам иди принеси однолетних прутьев и скажи, что пойдешь в лес, а сам подкарауливай за дверью. Девушка сшила рубашку, кальсоны и пошла во двор. Парень видит из-за ворот, что девушка очень красивая. Эта девушка стала проходить обратно, парень и поймал ее и стал стегать этими прутьями. Девушка стала превращаться во всяких тварей: и змеей, и волком. Потом превратилась в веретено. А парень и говорит: – Сзади золота гора, впереди молода жена. Этот парень взял веретено, разломил и сунул под пень. Девушка стала что надо. Стали они жить. Молодуха и говорит: – Рано ты, Ванюша, начал меня учить. Живут они. Но в чужедальней стороне узнал парень, что есть красивая девушка. Девушку – надо увезти в другие страны. А служанки у них там бабы-яги. Позвали Ванюшу к царю. – Вот, – говорят, – сказали, что ты, Ванюша, можешь найти детскую суму. Парень говорит: – Нет, не сумею. Пошел он к молодухе и говорит: – Мне вот так приказали сделать. Ну вот, жена научила его, где и как найти. – Иди по дороге, там пашут на серой лошади. Ну вот, ты выдерни три волоска. Тот и пошел за детской сумой. А там вся земля дрожит. – Не трясись, мать-сыра земля, на тебе подарки. И бросил он туда волоски, а оттуда – сумы, целый сундук. Взял парень сундук, поднял на голову и несет царю. А служанки на крыльце ждут: – Давай мы отнесем! Парень говорит: – Кто нашел, тот и отнесет. И отнес он это. Царь сокрушается: - Как я отрублю ему голову? И опять пошел этот парень домой. А служанки эти вновь намекают: пока этого парня не изведешь, не взять эту молодуху. Опять царь говорит: – Ванюша, ты умеешь приготовить царский обед. Пусть все будет, кроме птичьего молока. Пошел парень домой, пришел и рассказал жене. Жена говорит: – Я тебе говорила, что слишком рано ты начал меня учить, много хлопот будет, ложись спать, – говорит. Жена куда-то сходила и приготовила до того хороший обед, было все, кроме птичьего молока. – Поди, – говорит, – отнеси, не давай отнести бабам-ягам. Парень и отнес. Яги-бабы уже на крыльце сидят: – Дай, Ванюша, мы отнесем. – Нет уж, не отдам, кто принес, тот и отнесет. Царь говорит: – Как мы отрубим ему голову, ведь он приготовил заказанный обед! Парень опять пришел домой. Прошло немного времени, и парня опять зовут к царю. – Вот, – говорят, – Ванюша, ты умеешь живых гусей делать! Тот божится: – Не умею! А те говорят: – Не сделаешь - так придется голову отрубить. Вот парень и рассказывает Настасье Прекрасной. – Видишь, я говорила, что рано ты стал меня учить, - говорит жена, - Иди, попроси на месяц этих двух старух, которых нужно извести. Те пришли. Когда они отправились, жена дала что-то в платочке, что-то написала, ну, и послала их в родимые края. Вот идут они, идут сколько-то времени. Навстречу избушка. – Избушка, избушка, лбом к солнцу, к нам крылечком! Избушка и остановилась. Вошли они в избушку. – Фу-фу, тридцать три года жила, русского духа не видела, русский дух явился! Парень и говорит: – Бабушка, потише и спокойнее! Не успела накормить-напоить, а спешишь накричать. Старуха и спрашивает: – Откуда вы будете, откуда идете? Парень и говорит: так, мол, и так, сказали, что здесь делают живых гусей. Старуха и говорит: – Мои сыновья делают. Вот сыновья придут, так куда мне вас девать? Они вас съедят. Взяла она и одну положила под одну подмышку, другую – под другую, а парня на макушку. Вот приходят сыновья из лесу: – Почему-то русский дух в избе. – Были тут люди, – мать говорит, – просят живых гусей сделать. – А почему же ты их отпустила? – А подождите, я пойду на крыльцо, крикну их. Пошла, тряхнула, они и выпали. Пришли в избу. Парни спрашивают: – Зачем пришли? – Ходим мы, – говорят, – вы умеете живых гусей делать? Эти парни отвечают: – Вот сейчас мы поедим да попьем – и сделаем. Поели, попили и пошли делать. – Дай кого-либо, кто посветит нам. Мать и послала одну из старух. – Ну вот, – говорят, – пришла – и садись, посвети нам, да не дремли, а задремлешь – оплеуху получишь. А старуха, бедная, светила-светила и задремала. – Задремала? Старуха не знает, что ответить. Говорит: – Задремала. Они ей по уху – и убили старуху. – Дай другую посветить нам. Вторая старуха пошла. – Ну вот, ты не дремли, – говорят старухе. Старуха вздремнула, старухе и говорят: – Задремала? Старуха говорит: – Задремала. Старухе по уху – она и умерла. – Ну вот, теперь ты иди сам. Этот парень и пошел. – Вот ты пришел, а если вздремнешь, то и тебе будет то же. Парень подержал и вздремнул. – Ты задремал? - спрашивают. Парень говорит: – Не дремал! – А что ты делал? – Думал. – О чем ты думал? – Чего больше, сырой или сухой земли? – парень говорит. – Сырой земли больше. – Подожди, мы пойдем измерим, если неправда, то тебе будет смерть. Пошли, измерили, – сырой земли больше. Его правда оказалась. И дальше сидит и светит. И опять вздремнул. Опять спрашивают: – Вздремнул? - спрашивают. – Нет, я думал. – О чем думал? – А думал – мелкого или крупного леса больше? – Подожди, – говорят, – мы измерим. И опять оказалось, как он думал: мелкого леса было больше. И опять сидит и светит им. Опять вздремнул. – Вздремнул? – Нет, – говорит, – не вздремнул, а платочек из кармана взял. – А ну-ка,говорят, - что у тебя в платочке? Взяли они платочек, прочитали: это же их зять. – Ох, – говорят, – мы опаздываем: там молодушка украдена, все сидят за столом и ждут [пира] с часу на час. Взяли они, быстренько этих сделали гусей и говорят: – Кто из нас быстрее отнесет? Один говорит: – Я отнесу за час. Второй говорит: – Я отнесу за полчаса. Третий [их зять] говорит: – Я положу на глаз, мигну – и там будем. Ну, он положил на глаз и мигнул. И вот они уже на крыльце. А девушка там уже ждет. Девушка увидела, что идет парень, уже подходит. Эта девушка ногой на стол и на пол прыгнула, взяла гусей, отпустила их играть и говорит: – Гуси, что можете, играйте! Эти гуси до того играли, что столы перевернули, много народу убили. А царь говорит: – Останови их, а то всех перебьют. А она говорит: – Гуси, что можете, то и играйте! Царь кричит: – Брось, останови! А парень говорит: – Назначишь меня царем всего царства, то остановлю. Вот царь и назначил [букв.: записал] его царем, и сегодня они там живут.

October 26, 2017 in 16:52 Нина Шибанова

  • changed the text
    Ende eli ukk da akk. Ukol da akal oli üks’ poig. Nece mamm kol’. Nu, koliškanz' bat't’. Nece bat't’ kucuškanz poigan. – Vot, sanub, – poig, mina nügudi kolen. Sina, poig, elä i rada, mise vandhad kuštteiž i sö, ka mise liib oliž medenke. Nece bat't’ kol’. Poig kaikuččel päival vandhad aji. Batei käs’k rata sihessai, mise liib tegižihe söda ku medenke. Nece poig: – Vaitti, libo probuida rata da küntta küläks. Nece prihä radaškanz küläks, ka liib tegihe maged. Prihä i sanub: – Proudan batei sanii: radad, ka liib tegese maged. Bat't’ nakaži: -Poig, naimha lähted, ka ken ezmäine vastha puutub, sida i ota. Nece poig i zadumai naida. Läks’ hän mecnikoimaha oružd'anke. Läks’, ka hänele lindįine vastha tuli. Necin lindįižen tahtel’ ampta, ka hän uugale d'o nagolo ištuze. Nece prihä-se sanub: – Batei sanįi, mise ken vastha tulob, ka otta milei nece lindįine. Necen lindįižen toi hän kodihe. Eletaze, ka lindįine min voib rata. Eletaze d'o koume päivad. Nece prihä mäni rindal babįinnu. Babįil i küzub: – Milei om todud lindįine akaks, bateil om kästtud. Nece babįi i opendab: – Ota poutintrub i käske homen ombelta paid da kad'd'ad. Nece prihä d'o tuli kodihe, ot't’, andįi truban poutnad, käs’k tehta paidan, kad'd'ad: – Mina olen otnu sindei emagaks. Nece prihä läks’ mecha mecnikįimaha. Nece lindįine ot't’, adivoks tegihe, adiv tegihe, ka što nado. Necile prihäle paidan, kad'd'ad ombel’ i varnha ripput’. Ka lindįižeks i kändihe. Nece prihä tuli, ka par sobid ombeltud varnas. Nece prihä babįinnu i d'oksob: – Babuško, sanub, – ombelnu om paran sobid. – Vot, sanub babei, – homen möst käske sobid ombelta, a iče mäne to üks'voččid viceižid i sanu, mise män mecha, a iče vardiiče verejan taga. Nece niižne paidad, kad'd'ad ombel’, vereile i läks’. Nece prihä näggob verejan taga, mise niižne lujas krasivį. Nece niižne tagaze proidiškanz', prihä hänt i tabaz’ i dotogo necen niiččen löi nenil viceižil. Nece adiv d'o kändihe säkijaks zverikš: hän i gadaks, händikahaks. Potom kändihe värtnäks. No, nece prihä i sanub: – Nazad, zolota gora, naper'ot, moloda žena. Nece prihä ot't’ värtnän katkeiž i kandon alle i pani. Adiv tegihe, ka što nado. I eläškat'he. Adiv-se i sanub: – Aigiš, Van'uša, sina zavodid mindei opeta. Hö eläškat'he. Nu, toižiš maišpei tedišt’ prihä, mise om hivä adiv. Adivon pidab otta toižihe maihe. No siga hiil oma d'agi-babad slugad. Van'ušad i kuctaze carinnu. – Vot, sanub, – Van'uša, sina maltad, sanutaze, detskijan suman lüuta. Nece prihä sanub: – En mina malta. Nece murzeimennu i tuli, murzeimele i sanub: – Milei ninga kästtihe tehta. Nu vot, murzein openz’ hänt i selgit’, kut lüuta. – Mäne dorogad möto i siga künttaze serįjal höbol. Nu vot, sina dergeida koume karvašt’. Nece i mäni detskijan sumannu. A siga maa d'o kaik träsiše. – Ne träsis’ mat’-sįra zeml'a, na tebe podarki. Nece ot't’, karveižed hiit’ sinna i sigapei lähttihe sumad, sundugan celijan. Vot, nece prihä sundugan ot't’ pän pälagele i kodihe carile vöb. Nened d'o slugad pordhil varastetaze: – Anda, mö vöm. Nece prihä sanub: – Ken lüuz’ da toi, ka se i vöb. Necen suman i vei. Car’ sanub: – Min-že voin pän čapta? Nece prihä möst kodihe läks’. Nened slugad i möst zamekait'he: kuni ii izvotkoi prihäd, ka iisa otta murzeint. Car’ sanub: – Van'uša, sina mahtad tehta carin longen. Kaiked, okrome lindunmaidod oliž, siga kaiked oliž. Nece prihä kodihe läks’, tuli murzeimennu i sanub. Murzein sanub: – Mina sanįin silei, mise aigiš zavodid opeta, äi hlopotįid liinob, nece murzein sanub, – vere magatta. Nece murzein kuna-se kävelz’ i tegi do togo longen, kaiked, okrome lindunmaidod. – Mäne, sanub, – vö i ala anda nenile d'agi-babįile vöda. Nece prihä i vei. D'agi-babad d'o pordhil siištaze: – Anda, Van'uša, mö vöm. – En d'o anda, ken toi, se i vöb. Nece car’ i sanub: – Kut mö voim hänel pän čapta, hän möst tegi longen. Nece prihä möst kodihe tuli. Proidi väheine aigad, i prihän möst kuctaze carinnu. – Vot, sanub, – Van'uša, sina mahtad eläbid gusid tehta. Se božiže: - En mahta. A hö sanutaze: - Et tehne, ka tegeze pä čapta. Vot nece prihä i sanub Nastasja-prekrasnajale. – Näged, mina sanįin, aigiš sina zavodid mindei opeta, ak i sanub, – mä pakiče kuks aigad nenid kaks’ akad, kudambid pidab izvot’t'a. Tuld'he, läh'the. Murzein andįi paikeižehe entä mida kirdit’, nu i selgit’ hiid ičeze rodimijale male. Nu vot, nene mänd'he, mänd'he kuverdan-se aigad. Pertiine i tuli. – Pertiine, pertiine, päivhapei ocin, miihepei pordheižin. Pertiine azotihe. Pert'he i mändhe. – Fu, fu, tritsat tri goda žila, russkogo duha ne videla, russkii duh javilsa. Nece prihä i sanub: – Babuško, hilläšti, čomašti. Ed ehtnu sötta, ni d'otta, a rigehtid kidoštada. Nece akk i küzub: – Kuspei tö olett, kuspei mänett? Nece prihä i sanub: – Ninga i ninga, sanutihe: täs tehtaze eläbid gusid. Akk i sanub: – Minun poigad tehtaze. Vot, sanub, – poigad tuldaze, ka kuna tiid panda? Hö tiid södaze. Nece ot't’, pani ühten kaimloho, toižen pani toižhe, prihän – pän pälagele. Vot, nene prihäd i tuld'he mecaspei: – Entä mida om russki duh pertiš. – Old'he naku rahvaz, mamm sanub, – kästtaze gusid eläbid tehta hö. – Mikš-žo pästid hiidazei? – Vaitti, mina pordhile mänen, hiikaldan. Mäni, trähni, hö i lähttihe. Tuld'he pert'he. Prihäd i sanutaze: – Mida kävelett? – Kävelem, sanutaze, – tö maltatt eläbid gusid tehta? Nene prihäd sanutaze: – Siičas, söm da d'om i tegem. Söd'he, d'od'he i lähttihe tehmaha. – Anda, sanutaze, – miile tänna pidatei mez’. Nece akk mäni, akan i selgit’. – No, vot, sanutaze, – tulid, ištte i nukkahta ala, a nukkahtad, ka sad korvale. Nece akk, rouk, pidät’, pidät’ i nukkaht’. – Nukkahtid? Akk ii teda, mida sanuda. Sanub: – Nukkahtin. Hö – korvale, akk i riktihe. – Anda toine pidatei. Nece toine akk mäni. – Nu vot, sina ala nukkahta, akale i sanutaze. Akk nukkaht’, akale i sanutaze: – Nukkahtid? Akk sanub: – Nukkahtin. Akale päd möto korvale hlopni, akk i kol’. – Nu vot, nugudi tule iče. Nece prihä i mäni. – Tulid, a nukkahtad ka i silei se-žo. Nece prihä pidät’ i nukkaht’. – Sina nukkahtid? - sanutaze. Prihä sanub: - En nukkahtanu. – A min tegid? – A dumein. – Min dumeid? – A märgad mad, vei kuivad om enamb? - prihä sanub. - Märgad mad om enamb. – Vaitti, mö mäam märičem. Iilä, iilä proud, ka surm silei. Mänd'he, märitihe - i märgad mad enamb. Hänen proud i läks' . Edeleze i pidatab. Nu, möst i nukkaht’. Möst sanutaze: – Nukkahtid? – sanutaze. – En, sanub, – dumein. – A min dumeid? – A dumein: pen’t mecad vei sur’t enamb om, mindei möto, sanub, – pen’t mecad om enamb. – Vaitti, sanutaze, – mö möst märičem. Nu vot, händast möto i läks’: pent’ mecad enamb. I möst pidatab edeleze. Hän i nukkaht’ möst. – Nukkahtid? – En, sanub, – nukkahtanu, a paikeižen kormanaspei otin. – A nu vei, sanutaze, – mii om silei paikeižes? Ottihe paikeižen, lugetihe: nece om hiide vävu. – Oh, sanub, – mö hätkestįim, adiv om ottud i stolan taga išttaze, varastetaze čas na čas. Ottihe, teravašti nened gusid tegaltihe i sanutaze: – Kudamb miiš teramba vöb? Üks’ sanub: – Mina vön časus. Toine sanub: – Mina vön poles časus. Koumanz’ sanub: – Mina sil'male panen, mignin i siga liinoba. Nu, nece sil'male pani i migni. Hö d'o pordhil oma. Nece adiv d'o siga varastab, ii usko. Adiv nägišt’, mise mänob prihä, d'o tulob. Nece niižne d'ougal stolale i lavale hippäht’, ot't’ nene gusid kaivįi da päst’ vämmaha, adiv i sanub: – Gusi, što možete igraite. Nened gusid dotogo tehthe, stolad veretihe, narodad äjan riktihe. A car’ i sanub: – Azota, ika kaikid d'o rikįid. Nece murzein i sanub: – Gusi, što možete, to i igraite. Nece car’ sanub: – Täizö, azota! A prihä sanub: – Kirditaned kaikele carstvole carikš, ka askei azotan. Nece car’ ot't’ i kirdit’ carikš i tänambei siga eletaze.

October 26, 2017 in 16:51 Нина Шибанова

  • changed the text
    Ende eli ukk da akk. Ukol da akal oli üks’ poig. Nece mamm kol’. Nu, koliškanz' bat't’. Nece bat't’ kucuškanz poigan. – Vot, sanub, – poig, mina nügudi kolen. Sina, poig, elä i rada, mise vandhad kuštteiž i sö, ka mise liib oliž medenke. Nece bat't’ kol’. Poig kaikuččel päival vandhad aji. Batei käs’k rata sihessai, mise liib tegižihe söda ku medenke. Nece poig: – Vaitti, libo probuida rata da küntta küläks. Nece prihä radaškanz küläks, ka liib tegihe maged. Prihä i sanub: – Proudan batei sanii: radad, ka liib tegese maged. Bat't’ nakaži: -Poig, naimha lähted, ka ken ezmäine vastha puutub, sida i ota. Nece poig i zadumai naida. Läks’ hän mecnikoimaha oružd'anke. Läks’, ka hänele lindįine vastha tuli. Necin lindįižen tahtel’ ampta, ka hän uugale d'o nagolo ištuze. Nece prihä-se sanub: – Batei sanįi, mise ken vastha tulob, ka otta milei nece lindįine. Necen lindįižen toi hän kodihe. Eletaze, ka lindįine min voib rata. Eletaze d'o koume päivad. Nece prihä mäni rindal babįinnu. Babįil i küzub: – Milei om todud lindįine akaks, bateil om kästtud. Nece babįi i opendab: – Ota poutintrub i käske homen ombelta paid da kad'd'ad. Nece prihä d'o tuli kodihe, ot't’, andįi truban poutnad, käs’k tehta paidan, kad'd'ad: – Mina olen otnu sindei emagaks. Nece prihä läks’ mecha mecnikįimaha. Nece lindįine ot't’, adivoks tegihe, adiv tegihe, ka što nado. Necile prihäle paidan, kad'd'ad ombel’ i varnha ripput’. Ka lindįižeks i kändihe. Nece prihä tuli, ka par sobid ombeltud varnas. Nece prihä babįinnu i d'oksob: – Babuško, sanub, – ombelnu om paran sobid. – Vot, sanub babei, – homen möst käske sobid ombelta, a iče mäne to üks'voččid viceižid i sanu, mise män mecha, a iče vardiiče verejan taga. Nece niižne paidad, kad'd'ad ombel’, vereile i läks’. Nece prihä näggob verejan taga, mise niižne lujas krasivį. Nece niižne tagaze proidiškanz', prihä hänt i tabaz’ i dotogo necen niiččen löi nenil viceižil. Nece adiv d'o kändihe säkijaks zverikš: hän i gadaks, händikahaks. Potom kändihe värtnäks. No, nece prihä i sanub: – Nazad, zolota gora, naper'ot, moloda žena. Nece prihä ot't’ värtnän katkeiž i kandon alle i pani. Adiv tegihe, ka što nado. I eläškat'he. Adiv-se i sanub: – Aigiš, Van'uša, sina zavodid mindei opeta. Hö eläškat'he. Nu, toižiš maišpei tedišt’ prihä, mise om hivä adiv. Adivon pidab otta toižihe maihe. No siga hiil oma d'agi-babad slugad. Van'ušad i kuctaze carinnu. – Vot, sanub, – Van'uša, sina maltad, sanutaze, detskijan suman lüuta. Nece prihä sanub: – En mina malta. Nece murzeimennu i tuli, murzeimele i sanub: – Milei ninga kästtihe tehta. Nu vot, murzein openz’ hänt i selgit’, kut lüuta. – Mäne dorogad möto i siga künttaze serįjal höbol. Nu vot, sina dergeida koume karvašt’. Nece i mäni detskijan sumannu. A siga maa d'o kaik träsiše. – Ne träsis’ mat’-sįra zeml'a, na tebe podarki. Nece ot't’, karveižed hiit’ sinna i sigapei lähttihe sumad, sundugan celijan. Vot, nece prihä sundugan ot't’ pän pälagele i kodihe carile vöb. Nened d'o slugad pordhil varastetaze: – Anda, mö vöm. Nece prihä sanub: – Ken lüuz’ da toi, ka se i vöb. Necen suman i vei. Car’ sanub: – Min-že voin pän čapta? Nece prihä möst kodihe läks’. Nened slugad i möst zamekait'he: kuni ii izvotkoi prihäd, ka iisa otta murzeint. Car’ sanub: – Van'uša, sina mahtad tehta carin longen. Kaiked, okrome lindunmaidod oliž, siga kaiked oliž. Nece prihä kodihe läks’, tuli murzeimennu i sanub. Murzein sanub: – Mina sanįin silei, mise aigiš zavodid opeta, äi hlopotįid liinob, nece murzein sanub, – vere magatta. Nece murzein kuna-se kävelz’ i tegi do togo longen, kaiked, okrome lindunmaidod. – Mäne, sanub, – vö i ala anda nenile d'agi-babįile vöda. Nece prihä i vei. D'agi-babad d'o pordhil siištaze: – Anda, Van'uša, mö vöm. – En d'o anda, ken toi, se i vöb. Nece car’ i sanub: – Kut mö voim hänel pän čapta, hän möst tegi longen. Nece prihä möst kodihe tuli. Proidi väheine aigad, i prihän möst kuctaze carinnu. – Vot, sanub, – Van'uša, sina mahtad eläbid gusid tehta. Se božiže: - En mahta. A hö sanutaze: - Et tehne, ka tegeze pä čapta. Vot nece prihä i sanub Nastasja-prekrasnajale. – Näged, mina sanįin, aigiš sina zavodid mindei opeta, ak i sanub, – mä pakiče kuks aigad nenid kaks’ akad, kudambid pidab izvot’t'a. Tuld'he, läh'the. Murzein andįi paikeižehe entä mida kirdit’, nu i selgit’ hiid ičeze rodimijale male. Nu vot, nene mänd'he, mänd'he kuverdan-se aigad. Pertiine i tuli. – Pertiine, pertiine, päivhapei ocin, miihepei pordheižin. Pertiine azotihe. Pert'he i mändhe. – Fu, fu, tritsat tri goda žila, russkogo duha ne videla, russkii duh javilsa. Nece prihä i sanub: – Babuško, hilläšti, čomašti. Ed ehtnu sötta, ni d'otta, a rigehtid kidoštada. Nece akk i küzub: – Kuspei tö olett, kuspei mänett? Nece prihä i sanub: – Ninga i ninga, sanutihe: täs tehtaze eläbid gusid. Akk i sanub: – Minun poigad tehtaze. Vot, sanub, – poigad tuldaze, ka kuna tiid panda? Hö tiid södaze. Nece ot't’, pani ühten kaimloho, toižen pani toižhe, prihän – pän pälagele. Vot, nene prihäd i tuld'he mecaspei: – Entä mida om russki duh pertiš. – Old'he naku rahvaz, mamm sanub, – kästtaze gusid eläbid tehta hö. – Mikš-žo pästid hiidazei? – Vaitti, mina pordhile mänen, hiikaldan. Mäni, trähni, hö i lähttihe. Tuld'he pert'he. Prihäd i sanutaze: – Mida kävelett? – Kävelem, sanutaze, – tö maltatt eläbid gusid tehta? Nene prihäd sanutaze: – Siičas, söm da d'om i tegem. Söd'he, d'od'he i lähttihe tehmaha. – Anda, sanutaze, – miile tänna pidatei mez’. Nece akk mäni, akan i selgit’. – No, vot, sanutaze, – tulid, ištte i nukkahta ala, a nukkahtad, ka sad korvale. Nece akk, rouk, pidät’, pidät’ i nukkaht’. – Nukkahtid? Akk ii teda, mida sanuda. Sanub: – Nukkahtin. Hö – korvale, akk i riktihe. – Anda toine pidatei. Nece toine akk mäni. – Nu vot, sina ala nukkahta, akale i sanutaze. Akk nukkaht’. Akale, akale i sanutaze: – Nukkahtid? Akk sanub: – Nukkahtin. Akale päd möto korvale hlopni, akk i kol’. – Nu vot, nugudi tule iče. Nece prihä i mäni. – Tulid, a nukkahtad ka i silei se-žo. Nece prihä pidät’ i nukkaht’. – Sina nukkahtid? - sanutaze. Prihä sanub: - En nukkahtanu. – A min tegid? – A dumein. – Min dumeid? – A märgad mad, vei kuivad om enamb? - prihä sanub. - Märgad mad om enamb. – Vaitti, mö mäam märičem. Iilä proud, ka surm silei. Mänd'he, märitihe - i märgad mad enamb. Hänen proud i läks' . Edeleze i pidatab. Nu, möst i nukkaht’. Möst sanutaze: – Nukkahtid? – sanutaze. – En, sanub, – dumein. – A min dumeid? – A dumein: pen’t mecad vei sur’t enamb om, mindei möto, sanub, – pen’t mecad om enamb. – Vaitti, sanutaze, – mö möst märičem. Nu vot, händast möto i läks’: pent’ mecad enamb. I möst pidatab edeleze. Hän i nukkaht’ möst. – Nukkahtid? – En, sanub, – nukkahtanu, a paikeižen kormanaspei otin. – A nu vei, sanutaze, – mii om silei paikeižes? Ottihe paikeižen, lugetihe: nece om hiide vävu. – Oh, sanub, – mö hätkestįim, adiv om ottud i stolan taga išttaze, varastetaze čas na čas. Ottihe, teravašti nened gusid tegaltihe i sanutaze: – Kudamb miiš teramba vöb? Üks’ sanub: – Mina vön časus. Toine sanub: – Mina vön poles časus. Koumanz’ sanub: – Mina sil'male panen, mignin i siga liinoba. Nu, nece sil'male pani i migni. Hö d'o pordhil oma. Nece adiv d'o siga varastab, ii usko. Adiv nägišt’, mise mänob prihä, d'o tulob. Nece niižne d'ougal stolale i lavale hippäht’, ot't’ nene gusid kaivįi da päst’ vämmaha, adiv i sanub: – Gusi, što možete igraite. Nened gusid dotogo tehthe, stolad veretihe, narodad äjan riktihe. A car’ i sanub: – Azota, ika kaikid d'o rikįid. Nece murzein i sanub: – Gusi, što možete, to i igraite. Nece car’ sanub: – Täizö, azota! A prihä sanub: – Kirditaned kaikele carstvole carikš, ka askei azotan. Nece car’ ot't’ i kirdit’ carikš i tänambei siga eletaze.

October 26, 2017 in 16:50 Нина Шибанова

  • changed the text
    Ende eli ukk da akk. Ukol da akal oli üks’ poig. Nece mamm kol’. Nu, koliškanz' bat't’. Nece bat't’ kucuškanz poigan. – Vot, sanub, – poig, mina nügudi kolen. Sina, poig, elä i rada, mise vandhad kuštteiž i sö, ka mise liib oliž medenke. Nece bat't’ kol’. Poig kaikuččel päival vandhad aji. Batei käs’k rata sihessai, mise liib tegižihe söda ku medenke. Nece poig: – Vaitti, libo probuida rata da küntta küläks. Nece prihä radaškanz küläks, ka liib tegihe maged. Prihä i sanub: – Proudan batei sanii: radad, ka liib tegese maged. Bat't’ nakaži: -Poig, naimha lähted, ka ken ezmäine vastha puutub, sida i ota. Nece poig i zadumai naida. Läks’ hän mecnikoimaha oružd'anke. Läks’, ka hänele lindįine vastha tuli. Necin lindįižen tahtel’ ampta, ka hän uugale d'o nagolo ištuze. Nece prihä-se sanub: – Batei sanįi, mise ken vastha tulob, ka otta milei nece lindįine. Necen lindįižen toi hän kodihe. Eletaze, ka lindįine min voib rata. Eletaze d'o koume päivad. Nece prihä mäni rindal babįinnu. Babįil i küzub: – Milei om todud lindįine akaks, bateil om kästtud. Nece babįi i opendab: – Ota poutintrub i käske homen ombelta paid da kad'd'ad. Nece prihä d'o tuli kodihe, ot't’, andįi truban poutnad, käs’k tehta paidan, kad'd'ad: – Mina olen otnu sindei emagaks. Nece prihä läks’ mecha mecnikįimaha. Nece lindįine ot't’, adivoks tegihe, adiv tegihe, ka što nado. Necile prihäle paidan, kad'd'ad ombel’ i varnha ripput’. Ka lindįižeks i kändihe. Nece prihä tuli, ka par sobid ombeltud varnas. Nece prihä babįinnu i d'oksob: – Babuško, sanub, – ombelnu om paran sobid. – Vot, sanub babei, – homen möst käske sobid ombelta, a iče mäne to üks'voččid viceižid i sanu, mise män mecha, a iče vardiiče verejan taga. Nece niižne paidad, kad'd'ad ombel’, vereile i läks’. Nece prihä näggob verejan taga, mise niižne lujas krasivį. Nece niižne tagaze proidiškanz', prihä hänt i tabaz’ i dotogo necen niiččen löi nenil viceižil. Nece adiv d'o kändihe säkijaks zverikš: hän i gadaks, händikahaks. Potom kändihe värtnäks. No, nece prihä i sanub: – Nazad, zolota gora, naper'ot, moloda žena. Nece prihä ot't’ värtnän katkeiž i kandon alle i pani. Adiv tegihe, ka što nado. I eläškat'he. Adiv-se i sanub: – Aigiš, Van'uša, sina zavodid mindei opeta. Hö eläškat'he. Nu, toižiš maišpei tedišt’ prihä, mise om hivä adiv. Adivon pidab otta toižihe maihe. No siga hiil oma d'agi-babad slugad. Van'ušad i kuctaze carinnu. – Vot, sanub, – Van'uša, sina maltad, sanutaze, detskijan suman lüuta. Nece prihä sanub: – En mina malta. Nece murzeimennu i tuli, murzeimele i sanub: – Milei ninga kästtihe tehta. Nu vot, murzein openz’ hänt i selgit’, kut lüuta. – Mäne dorogad möto i siga künttaze serįjal höbol. Nu vot, sina dergeida koume karvašt’. Nece i mäni detskijan sumannu. A siga maa d'o kaik träsiše. – Ne träsis’ mat’-sįra zeml'a, na tebe podarki. Nece ot't’, karveižed hiit’ sinna i sigapei lähttihe sumad, sundugan celijan. Vot, nece prihä sundugan ot't’ pän pälagele i kodihe carile vöb. Nened d'o slugad pordhil varastetaze: – Anda, mö vöm. Nece prihä sanub: – Ken lüuz’ da toi, ka se i vöb. Necen suman i vei. Car’ sanub: – Min-že voin pän čapta? Nece prihä möst kodihe läks’. Nened slugad i möst zamekait'he: kuni ii izvotkoi prihäd, ka iisa otta murzeint. Car’ sanub: – Van'uša, sina mahtad tehta carin longen. Kaiked, okrome lindunmaidod oliž, siga kaiked oliž. Nece prihä kodihe läks’, tuli murzeimennu i sanub. Murzein sanub: – Mina sanįin silei, mise aigiš zavodid opeta, äi hlopotįid liinob, nece murzein sanub, – vere magatta. Nece murzein kuna-se kävelz’ i tegi do togo longen, kaiked, okrome lindunmaidod. – Mäne, sanub, – vö i ala anda nenile d'agi-babįile vöda. Nece prihä i vei. D'agi-babad d'o pordhil siištaze: – Anda, Van'uša, mö vöm. – En d'o anda, ken toi, se i vöb. Nece car’ i sanub: – Kut mö voim hänel pän čapta, hän möst tegi longen. Nece prihä möst kodihe tuli. Proidi väheine aigad, i prihän möst kuctaze carinnu. – Vot, sanub, – Van'uša, sina mahtad eläbid gusid tehta. Se božiže: - En mahta. A hö sanutaze: - Et tehne, ka tegeze pä čapta. Vot nece prihä i sanub Nastasja-prekrasnajale. – Näged, mina sanįin, aigiš sina zavodid mindei opeta, ak i sanub, – mä pakiče kuks aigad nenid kaks’ akad, kudambid pidab izvot’t'a. Tuld'he, läh'the. Murzein andįi paikeižehe entä mida kirdit’, nu i selgit’ hiid ičeze rodimijale male. Nu vot, nene mänd'he, mänd'he kuverdan-se aigad. Pertiine i tuli. – Pertiine, pertiine, päivhapei ocin, miihepei pordheižin. Pertiine azotihe. Pert'he i mändhe. – Fu, fu, tritsat tri goda žila, russkogo duha ne videla, russkii duh javilsa. Nece prihä i sanub: – Babuško, hilläšti, čomašti. Ed ehtnu sötta, ni d'otta, a rigehtid kidoštada. Nece akk i küzub: – Kuspei tö olett, kuspei mänett? Nece prihä i sanub: – Ninga i ninga, sanutihe: täs tehtaze eläbid gusid. Akk i sanub: – Minun poigad tehtaze. Vot, sanub, – poigad tuldaze, ka kuna tiid panda? Hö tiid södaze. Nece ot't’, pani ühten kaimloho, toižen pani toižhe, prihän – pän pälagele. Vot, nene prihäd i tuld'he mecaspei: – Entä mida om russki duh pertiš. – Old'he naku rahvaz, mamm sanub, – kästtaze gusid eläbid tehta hö. – Mikš-žo pästid hiidazei? – Vaitti, mina pordhile mänen, hiikaldan. Mäni, trähni, hö i lähttihe. Tuld'he pert'he. Prihäd i sanutaze: – Mida kävelett? – Kävelem, sanutaze, – tö maltatt eläbid gusid tehta? Nene prihäd sanutaze: – Siičas, söm da d'om i tegem. Söd'he, d'od'he i lähttihe tehmaha. – Anda, sanutaze, – miile tänna pidatei mez’. Nece akk mäni, akan i selgit’. – No, vot, sanutaze, – tulid, ištte i nukkahta ala. A, a nukkahtad, ka sad korvale. Nece akk, rouk, pidät’, pidät’ i nukkaht’. – Nukkahtid? Akk ii teda, mida sanuda. Sanub: – Nukkahtin. Hö – korvale, akk i riktihe. – Anda toine pidatei. Nece toine akk mäni. – Nu vot, sina ala nukkahta, akale i sanutaze. Akk nukkaht’. Akale i sanutaze: – Nukkahtid? Akk sanub: – Nukkahtin. Akale päd möto korvale hlopni, akk i kol’. – Nu vot, nugudi tule iče. Nece prihä i mäni. – Tulid, a nukkahtad ka i silei se-žo. Nece prihä pidät’ i nukkaht’. – Sina nukkahtid? - sanutaze. Prihä sanub: - En nukkahtanu. – A min tegid? – A dumein. – Min dumeid? – A märgad mad, vei kuivad om enamb? - prihä sanub. - Märgad mad om enamb. – Vaitti, mö mäam märičem. Iilä proud, ka surm silei. Mänd'he, märitihe - i märgad mad enamb. Hänen proud i läks' . Edeleze i pidatab. Nu, möst i nukkaht’. Möst sanutaze: – Nukkahtid? – sanutaze. – En, sanub, – dumein. – A min dumeid? – A dumein: pen’t mecad vei sur’t enamb om, mindei möto, sanub, – pen’t mecad om enamb. – Vaitti, sanutaze, – mö möst märičem. Nu vot, händast möto i läks’: pent’ mecad enamb. I möst pidatab edeleze. Hän i nukkaht’ möst. – Nukkahtid? – En, sanub, – nukkahtanu, a paikeižen kormanaspei otin. – A nu vei, sanutaze, – mii om silei paikeižes? Ottihe paikeižen, lugetihe: nece om hiide vävu. – Oh, sanub, – mö hätkestįim, adiv om ottud i stolan taga išttaze, varastetaze čas na čas. Ottihe, teravašti nened gusid tegaltihe i sanutaze: – Kudamb miiš teramba vöb? Üks’ sanub: – Mina vön časus. Toine sanub: – Mina vön poles časus. Koumanz’ sanub: – Mina sil'male panen, mignin i siga liinoba. Nu, nece sil'male pani i migni. Hö d'o pordhil oma. Nece adiv d'o siga varastab, ii usko. Adiv nägišt’, mise mänob prihä, d'o tulob. Nece niižne d'ougal stolale i lavale hippäht’, ot't’ nene gusid kaivįi da päst’ vämmaha, adiv i sanub: – Gusi, što možete igraite. Nened gusid dotogo tehthe, stolad veretihe, narodad äjan riktihe. A car’ i sanub: – Azota, ika kaikid d'o rikįid. Nece murzein i sanub: – Gusi, što možete, to i igraite. Nece car’ sanub: – Täizö, azota! A prihä sanub: – Kirditaned kaikele carstvole carikš, ka askei azotan. Nece car’ ot't’ i kirdit’ carikš i tänambei siga eletaze.

October 26, 2017 in 16:48 Нина Шибанова

  • changed the text
    Ende eli ukk da akk. Ukol da akal oli üks’ poig. Nece mamm kol’. Nu, koliškanz' bat't’. Nece bat't’ kucuškanz poigan. – Vot, sanub, – poig, mina nügudi kolen. Sina, poig, elä i rada, mise vandhad kuštteiž i sö, ka mise liib oliž medenke. Nece bat't’ kol’. Poig kaikuččel päival vandhad aji. Batei käs’k rata sihessai, mise liib tegižihe söda ku medenke. Nece poig: – Vaitti, libo probuida rata da küntta küläks. Nece prihä radaškanz küläks, ka liib tegihe maged. Prihä i sanub: – Proudan batei sanii: radad, ka liib tegese maged. Bat't’ nakaži: -Poig, naimha lähted, ka ken ezmäine vastha puutub, sida i ota. Nece poig i zadumai naida. Läks’ hän mecnikoimaha oružd'anke. Läks’, ka hänele lindįine vastha tuli. Necin lindįižen tahtel’ ampta, ka hän uugale d'o nagolo ištuze. Nece prihä-se sanub: – Batei sanįi, mise ken vastha tulob, ka otta milei nece lindįine. Necen lindįižen toi hän kodihe. Eletaze, ka lindįine min voib rata. Eletaze d'o koume päivad. Nece prihä mäni rindal babįinnu. Babįil i küzub: – Milei om todud lindįine akaks, bateil om kästtud. Nece babįi i opendab: – Ota poutintrub i käske homen ombelta paid da kad'd'ad. Nece prihä d'o tuli kodihe, ot't’, andįi truban poutnad, käs’k tehta paidan, kad'd'ad: – Mina olen otnu sindei emagaks. Nece prihä läks’ mecha mecnikįimaha. Nece lindįine ot't’, adivoks tegihe, adiv tegihe, ka što nado. Necile prihäle paidan, kad'd'ad ombel’ i varnha ripput’. Ka lindįižeks i kändihe. Nece prihä tuli, ka par sobid ombeltud varnas. Nece prihä babįinnu i d'oksob: – Babuško, sanub, – ombelnu om paran sobid. – Vot, sanub babei, – homen möst käske sobid ombelta, a iče mäne to üks'voččid viceižid i sanu, mise män mecha, a iče vardiiče verejan taga. Nece niižne paidad, kad'd'ad ombel’, vereile i läks’. Nece prihä näggob verejan taga, mise niižne lujas krasivį. Nece niižne tagaze proidiškanz', prihä hänt i tabaz’ i dotogo necen niiččen löi nenil viceižil. Nece adiv d'o kändihe säkijaks zverikš: hän i gadaks, händikahaks. Potom kändihe värtnäks. No, nece prihä i sanub: – Nazad, zolota gora, naper'ot, moloda žena. Nece prihä ot't’ värtnän katkeiž i kandon alle i pani. Adiv tegihe, ka što nado. I eläškat'he. Adiv-se i sanub: – Aigiš, Van'uša, sina zavodid mindei opeta. Hö eläškat'he. Nu, toižiš maišpei tedišt’ prihä, mise om hivä adiv. Adivon pidab otta toižihe maihe. No siga hiil oma d'agi-babad slugad. Van'ušad i kuctaze carinnu. – Vot, sanub, – Van'uša, sina maltad, sanutaze, detskijan suman lüuta. Nece prihä sanub: – En mina malta. Nece murzeimennu i tuli, murzeimele i sanub: – Milei ninga kästtihe tehta. Nu vot, murzein openz’ hänt i selgit’, kut lüuta. – Mäne dorogad möto i siga künttaze serįjal höbol. Nu vot, sina dergeida koume karvašt’. Nece i mäni detskijan sumannu. A siga maa d'o kaik träsiše. – Ne träsis’ mat’-sįra zeml'a, na tebe podarki. Nece ot't’, karveižed hiit’ sinna i sigapei lähttihe sumad, sundugan celijan. Vot, nece prihä sundugan ot't’ pän pälagele i kodihe carile vöb. Nened d'o slugad pordhil varastetaze: – Anda, mö vöm. Nece prihä sanub: – Ken lüuz’ da toi, ka se i vöb. Necen suman i vei. Car’ sanub: – Min-že voin pän čapta? Nece prihä möst kodihe läks’. Nened slugad i möst zamekait'he: kuni ii izvotkoi prihäd, ka iisa otta murzeint. Car’ sanub: – Van'uša, sina mahtad tehta carin longen. Kaiked, okrome lindunmaidod oliž, siga kaiked oliž. Nece prihä kodihe läks’, tuli murzeimennu i sanub. Murzein sanub: – Mina sanįin silei, mise aigiš zavodid opeta, äi hlopotįid liinob, nece murzein sanub, – vere magatta. Nece murzein kuna-se kävelz’ i tegi do togo longen, kaiked, okrome lindunmaidod. – Mäne, sanub, – vö i ala anda nenile d'agi-babįile vöda. Nece prihä i vei. D'agi-babad d'o pordhil siištaze: – Anda, Van'uša, mö vöm. – En d'o anda, ken toi, se i vöb. Nece car’ i sanub: – Kut mö voim hänel pän čapta, hän möst tegi longen. Nece prihä möst kodihe tuli. Proidi väheine aigad, i prihän möst kuctaze carinnu. – Vot, sanub, – Van'uša, sina mahtad eläbid gusid tehta. Se božiže: - En mahta. A hö sanutaze: - Et tehne, ka tegeze pä čapta. Vot nece prihä i sanub Nastasja-prekrasnajale. – Näged, mina sanįin, aigiš sina zavodid mindei opeta, ak i sanub, – mä pakiče kuks aigad nenid kaks’ akad, kudambid pidab izvot’t'a. Tuld'he, läh'the. Murzein andįi paikeižehe entä mida kirdit’, nu i selgit’ hiid ičeze rodimijale male. Nu vot, nene mänd'he, mänd'he kuverdan-se aigad. Pertiine i tuli. – Pertiine, pertiine, päivhapei ocin, miihepei pordheižin. Pertiine azotihe. Pert'he i mändhe. – Fu, fu, tritsat tri goda žila, russkogo duha ne videla, russkii duh javilsa. Nece prihä i sanub: – Babuško, hilläšti, čomašti. Ed ehtnu sötta, ni d'otta, a rigehtid kidoštada. Nece akk i küzub: – Kuspei tö olett, kuspei mänett? Nece prihä i sanub: – Ninga i ninga. Sanutihe, sanutihe: täs tehtaze eläbid gusid. Akk i sanub: – Minun poigad tehtaze. Vot, sanub, – poigad tuldaze, ka kuna tiid panda? Hö tiid södaze. Nece ot't’, pani ühten kaimloho, toižen pani toižhe, prihän – pän pälagele. Vot, nene prihäd i tuld'he mecaspei: – Entä mida om russki duh pertiš. – Old'he naku rahvaz, mamm sanub, – kästtaze gusid eläbid tehta hö. – Mikš-žo pästid hiidazei? – Vaitti, mina pordhile mänen, hiikaldan. Mäni, trähni, hö i lähttihe. Tuld'he pert'he. Prihäd i sanutaze: – Mida kävelett? – Kävelem, sanutaze, – tö maltatt eläbid gusid tehta? Nene prihäd sanutaze: – Siičas, söm da d'om i tegem. Söd'he, d'od'he i lähttihe tehmaha. – Anda, sanutaze, – miile tänna pidatei mez’. Nece akk mäni, akan i selgit’. – No, vot, sanutaze, – tulid, ištte i nukkahta ala. A nukkahtad, ka sad korvale. Nece akk, rouk, pidät’, pidät’ i nukkaht’. – Nukkahtid? Akk ii teda, mida sanuda. Sanub: – Nukkahtin. Hö – korvale, akk i riktihe. – Anda toine pidatei. Nece toine akk mäni. – Nu vot, sina ala nukkahta, akale i sanutaze. Akk nukkaht’. Akale i sanutaze: – Nukkahtid? Akk sanub: – Nukkahtin. Akale päd möto korvale hlopni, akk i kol’. – Nu vot, nugudi tule iče. Nece prihä i mäni. – Tulid, a nukkahtad ka i silei se-žo. Nece prihä pidät’ i nukkaht’. – Sina nukkahtid? - sanutaze. Prihä sanub: - En nukkahtanu. – A min tegid? – A dumein. – Min dumeid? – A märgad mad, vei kuivad om enamb? - prihä sanub. - Märgad mad om enamb. – Vaitti, mö mäam märičem. Iilä proud, ka surm silei. Mänd'he, märitihe - i märgad mad enamb. Hänen proud i läks' . Edeleze i pidatab. Nu, möst i nukkaht’. Möst sanutaze: – Nukkahtid? – sanutaze. – En, sanub, – dumein. – A min dumeid? – A dumein: pen’t mecad vei sur’t enamb om, mindei möto, sanub, – pen’t mecad om enamb. – Vaitti, sanutaze, – mö möst märičem. Nu vot, händast möto i läks’: pent’ mecad enamb. I möst pidatab edeleze. Hän i nukkaht’ möst. – Nukkahtid? – En, sanub, – nukkahtanu, a paikeižen kormanaspei otin. – A nu vei, sanutaze, – mii om silei paikeižes? Ottihe paikeižen, lugetihe: nece om hiide vävu. – Oh, sanub, – mö hätkestįim, adiv om ottud i stolan taga išttaze, varastetaze čas na čas. Ottihe, teravašti nened gusid tegaltihe i sanutaze: – Kudamb miiš teramba vöb? Üks’ sanub: – Mina vön časus. Toine sanub: – Mina vön poles časus. Koumanz’ sanub: – Mina sil'male panen, mignin i siga liinoba. Nu, nece sil'male pani i migni. Hö d'o pordhil oma. Nece adiv d'o siga varastab, ii usko. Adiv nägišt’, mise mänob prihä, d'o tulob. Nece niižne d'ougal stolale i lavale hippäht’, ot't’ nene gusid kaivįi da päst’ vämmaha, adiv i sanub: – Gusi, što možete igraite. Nened gusid dotogo tehthe, stolad veretihe, narodad äjan riktihe. A car’ i sanub: – Azota, ika kaikid d'o rikįid. Nece murzein i sanub: – Gusi, što možete, to i igraite. Nece car’ sanub: – Täizö, azota! A prihä sanub: – Kirditaned kaikele carstvole carikš, ka askei azotan. Nece car’ ot't’ i kirdit’ carikš i tänambei siga eletaze.

October 26, 2017 in 16:47 Нина Шибанова

  • changed the text of the translation
    Жили старик со старухой. У старика и старухи был один сын. Мать умерла. Стал умирать отец. Пригласил он сына. – Вот, – говорит, – сын, теперь я умру. Ты, сын, живи и трудись, да так, чтобы сошники блестели, а ешь, чтобы хлеб был как с медом. Отец умер. Сын каждый день точит сошники. Отец наказывал работать так, чтобы хлеб стал как с медом. Сын: .- Да не попробовать ли в полную силу поработать и попахать. Парень наработался вдоволь, и хлеб стал сладким. Он и говорит: - Правду говорил отец: когда вдосталь наработаешься, то и хлеб станет сладким. Еще отец наказывал: - Сын, когда будешь жениться, то бери ту, которая первая придет навстречу. Сын надумал жениться. Пошел он охотиться с ружьем. Идет, а ему навстречу птичка. Он хотел застрелить птичку, а та садится ему на плечо. Этот парень и говорит: – Отец наказывал взять первую встречную, возьму я эту птичку. Принес домой он эту птичку. Живут они, птичка делает, что может. Живут они уже три дня. Пошел парень к бабке-соседке. Говорит он бабке: – Принес я себе в жены птичку, отцом так наказано. Эта бабка его наставляет: – Возьми полотно и заставь завтра сшить рубаху и кальсоны. Пришел парень домой, дал ей полотно, велел сшить рубаху и кальсоны: – Я взял тебя в дом хозяйкой. Пошел парень в лес на охоту. А птичка превратилась в барышню, стала она девушкой что надо. Сшила она ему рубашку и кальсоны и повесила на вешалку. Сама снова превратилась в птичку. Пришел парень домой, а пара белья уже сшита и висит на вешалке. Парень бежит к бабке: – Бабушка, – говорит, – она сшила пару белья. Бабка наказывает: – Завтра опять вели сшить белье, а сам иди принеси однолетних прутьев и скажи, что пойдешь в лес, а сам подкарауливай за дверью. Девушка сшила рубашку, кальсоны и пошла во двор. Парень видит из-за ворот, что девушка очень красивая. Эта девушка стала проходить обратно, парень и поймал ее и стал стегать этими прутьями. Девушка стала превращаться во всяких тварей: и змеей, и волком. Потом превратилась в веретено. А парень и говорит: – Сзади золота гора, впереди молода жена. Этот парень взял веретено, разломил и сунул под пень. Девушка стала что надо. Стали они жить. Молодуха и говорит: – Рано ты, Ванюша, начал меня учить. Живут они. Но в чужедальней стороне узнал парень, что есть красивая девушка. Девушку – надо увезти в другие страны. А служанки у них там бабы-яги. Позвали Ванюшу к царю. – Вот, – говорят, – сказали, что ты, Ванюша, можешь найти детскую суму. Парень говорит: – Нет, не сумею. Пошел он к молодухе и говорит: – Мне вот так приказали сделать. Ну вот, жена научила его, где и как найти. – Иди по дороге, там пашут на серой лошади. Ну вот, ты выдерни три волоска. Тот и пошел за детской сумой. А там вся земля дрожит. – Не трясись, мать-сыра земля, на тебе подарки. И бросил он туда волоски, а оттуда – сумы, целый сундук. Взял парень сундук, поднял на голову и несет царю. А служанки на крыльце ждут: – Давай мы отнесем! Парень говорит: – Кто нашел, тот и отнесет. И отнес он это. Царь сокрушается: - Как я отрублю ему голову? И опять пошел этот парень домой. А служанки эти вновь намекают: пока этого парня не изведешь, не взять эту молодуху. Опять царь говорит: – Ванюша, ты умеешь приготовить царский обед. Пусть все будет, кроме птичьего молока. Пошел парень домой, пришел и рассказал жене. Жена говорит: – Я тебе говорила, что слишком рано ты начал меня учить, много хлопот будет, ложись спать, – говорит. Жена куда-то сходила и приготовила до того хороший обед, было все, кроме птичьего молока. – Поди, – говорит, – отнеси, не давай отнести бабам-ягам. Парень и отнес. Яги-бабы уже на крыльце сидят: – Дай, Ванюша, мы отнесем. – Нет уж, не отдам, кто принес, тот и отнесет. Царь говорит: – Как мы отрубим ему голову, ведь он приготовил заказанный обед! Парень опять пришел домой. Прошло немного времени, и парня опять зовут к царю. – Вот, – говорят, – Ванюша, ты умеешь живых гусей делать! Тот божится: – Не умею! А те говорят: – Не сделаешь - так придется голову отрубить. Вот парень и рассказывает Настасье Прекрасной. – Видишь, я говорила, что рано ты стал меня учить, - говорит жена, - Иди, попроси на месяц этих двух старух, которых нужно извести. Те пришли. Когда они отправились, жена дала что-то в платочке, что-то написала, ну, и послала их в родимые края. Вот идут они, идут сколько-то времени. Навстречу избушка:. – Избушка, избушка, лбом к солнцу, к нам крылечком! Избушка и остановилась. Вошли они в избушку. – Фу-фу, тридцать три года жила, русского духа не видела, русский дух явился! Парень и говорит: – Бабушка, потише и спокойнее! Не успела накормить-напоить, а спешишь накричать. Старуха и спрашивает: – Откуда вы будете, откуда идете? Парень и говорит: так, мол, и так, сказали, что здесь делают живых гусей. Старуха и говорит: – Мои сыновья делают. Вот сыновья придут, так куда мне вас девать? Они вас съедят. Взяла она и одну положила под одну подмышку, другую – под другую, а парня на макушку. Вот приходят сыновья из лесу: – Почему-то русский дух в избе. – Были тут люди, – мать говорит, – просят живых гусей сделать. – А почему же ты их отпустила? – А подождите, я пойду на крыльцо, крикну их. Пошла, тряхнула, они и выпали. Пришли в избу. Парни спрашивают: – Зачем пришли? – Ходим мы, – говорят, – вы умеете живых гусей делать? Эти парни отвечают: – Вот сейчас мы поедим да попьем – и сделаем. Поели, попили и пошли делать. – Дай кого-либо, кто посветит нам. Мать и послала одну из старух. – Ну вот, – говорят, – пришла – и садись, посвети нам, да не дремли, а задремлешь – оплеуху получишь. А старуха, бедная, светила-светила и задремала. – Задремала? Старуха не знает, что ответить. Говорит: – Задремала. Они ей по уху – и убили старуху. – Дай другую посветить нам. Вторая старуха пошла. – Ну вот, ты не дремли, – говорят старухе. Старуха вздремнула, старухе и говорят: – Задремала? Старуха говорит: – Задремала. Старухе по уху – она и умерла. – Ну вот, теперь ты иди сам. Этот парень и пошел. – Вот ты пришел, а если вздремнешь, то и тебе будет то же. Парень подержал и вздремнул. – Ты задремал? - спрашивают. Парень говорит: – Не дремал! – А что ты делал? – Думал. – О чем ты думал? – Чего больше, сырой или сухой земли? – парень говорит. – Сырой земли больше. – Подожди, мы пойдем измерим, если неправда, то тебе будет смерть. Пошли, измерили, – сырой земли больше. Его правда оказалась. И дальше сидит и светит. И опять вздремнул. Опять спрашивают: – Вздремнул? - спрашивают. – Нет, я думал. – О чем думал? – А думал – мелкого или крупного леса больше? – Подожди, – говорят, – мы измерим. И опять оказалось, как он думал: мелкого леса было больше. И опять сидит и светит им. Опять вздремнул. – Вздремнул? – Нет, – говорит, – не вздремнул, а платочек из кармана взял. – А ну-ка,говорят, - что у тебя в платочке? Взяли они платочек, прочитали: это же их зять. – Ох, – говорят, – мы опаздываем: там молодушка украдена, все сидят за столом и ждут [пира] с часу на час. Взяли они, быстренько этих сделали гусей и говорят: – Кто из нас быстрее отнесет? Один говорит: – Я отнесу за час. Второй говорит: – Я отнесу за полчаса. Третий [их зять] говорит: – Я положу на глаз, мигну – и там будем. Ну, он положил на глаз и мигнул. И вот они уже на крыльце. А девушка там уже ждет. Девушка увидела, что идет парень, уже подходит. Эта девушка ногой на стол и на пол прыгнула, взяла гусей, отпустила их играть и говорит: – Гуси, что можете, играйте! Эти гуси до того играли, что столы перевернули, много народу убили. А царь говорит: – Останови их, а то всех перебьют. А она говорит: – Гуси, что можете, то и играйте! Царь кричит: – Брось, останови! А парень говорит: – Назначишь меня царем всего царства, то остановлю. Вот царь и назначил [букв.: записал] его царем, и сегодня они там живут.

October 26, 2017 in 16:46 Нина Шибанова

  • changed the text
    Ende eli ukk da akk. Ukol da akal oli üks’ poig. Nece mamm kol’. Nu, koliškanz' bat't’. Nece bat't’ kucuškanz poigan. – Vot, sanub, – poig, mina nügudi kolen. Sina, poig, elä i rada, mise vandhad kuštteiž i sö, ka mise liib oliž medenke. Nece bat't’ kol’. Poig kaikuččel päival vandhad aji. Batei käs’k rata sihessai, mise liib tegižihe söda ku medenke. Nece poig: – Vaitti, libo probuida rata da küntta küläks. Nece prihä radaškanz küläks, ka liib tegihe maged. Prihä i sanub: – Proudan batei sanii: radad, ka liib tegese maged. Bat't’ nakaži: -Poig, naimha lähted, ka ken ezmäine vastha puutub, sida i ota. Nece poig i zadumai naida. Läks’ hän mecnikoimaha oružd'anke. Läks’, ka hänele lindįine vastha tuli. Necin lindįižen tahtel’ ampta, ka hän uugale d'o nagolo ištuze. Nece prihä-se sanub: – Batei sanįi, mise ken vastha tulob, ka otta milei nece lindįine. Necen lindįižen toi hän kodihe. Eletaze, ka lindįine min voib rata. Eletaze d'o koume päivad. Nece prihä mäni rindal babįinnu. Babįil i küzub: – Milei om todud lindįine akaks, bateil om kästtud. Nece babįi i opendab: – Ota poutintrub i käske homen ombelta paid da kad'd'ad. Nece prihä d'o tuli kodihe, ot't’, andįi truban poutnad, käs’k tehta paidan, kad'd'ad: – Mina olen otnu sindei emagaks. Nece prihä läks’ mecha mecnikįimaha. Nece lindįine ot't’, adivoks tegihe, adiv tegihe, ka što nado. Necile prihäle paidan, kad'd'ad ombel’ i varnha ripput’. Ka lindįižeks i kändihe. Nece prihä tuli, ka par sobid ombeltud varnas. Nece prihä babįinnu i d'oksob: – Babuško, sanub, – ombelnu om paran sobid. – Vot, sanub babei, – homen möst käske sobid ombelta, a iče mäne to üks'voččid viceižid i sanu, mise män mecha, a iče vardiiče verejan taga. Nece niižne paidad, kad'd'ad ombel’, vereile i läks’. Nece prihä näggob verejan taga, mise niižne lujas krasivį. Nece niižne tagaze proidiškanz', prihä hänt i tabaz’ i dotogo necen niiččen löi nenil viceižil. Nece adiv d'o kändihe säkijaks zverikš: hän i gadaks, händikahaks. Potom kändihe värtnäks. No, nece prihä i sanub: – Nazad, zolota gora, naper'ot, moloda žena. Nece prihä ot't’ värtnän katkeiž i kandon alle i pani. Adiv tegihe, ka što nado. I eläškat'he. Adiv-se i sanub: – Aigiš, Van'uša, sina zavodid mindei opeta. Hö eläškat'he. Nu, toižiš maišpei tedišt’ prihä, mise om hivä adiv. Adivon pidab otta toižihe maihe. No siga hiil oma d'agi-babad slugad. Van'ušad i kuctaze carinnu. – Vot, sanub, – Van'uša, sina maltad, sanutaze, detskijan suman lüuta. Nece prihä sanub: – En mina malta. Nece murzeimennu i tuli, murzeimele i sanub: – Milei ninga kästtihe tehta. Nu vot, murzein openz’ hänt i selgit’, kut lüuta. – Mäne dorogad möto i siga künttaze serįjal höbol. Nu vot, sina dergeida koume karvašt’. Nece i mäni detskijan sumannu. A siga maa d'o kaik träsiše. – Ne träsis’ mat’-sįra zeml'a, na tebe podarki. Nece ot't’, karveižed hiit’ sinna i sigapei lähttihe sumad, sundugan celijan. Vot, nece prihä sundugan ot't’ pän pälagele i kodihe carile vöb. Nened d'o slugad pordhil varastetaze: – Anda, mö vöm. Nece prihä sanub: – Ken lüuz’ da toi, ka se i vöb. Necen suman i vei. Car’ sanub: – Min-že voin pän čapta? Nece prihä möst kodihe läks’. Nened slugad i möst zamekait'he: kuni ii izvotkoi prihäd, ka iisa otta murzeint. Car’ sanub: – Van'uša, sina mahtad tehta carin longen. Kaiked, okrome lindunmaidod oliž, siga kaiked oliž. Nece prihä kodihe läks’, tuli murzeimennu i sanub. Murzein sanub: – Mina sanįin silei, mise aigiš zavodid opeta, äi hlopotįid liinob, nece murzein sanub, – vere magatta. Nece murzein kuna-se kävelz’ i tegi do togo longen, kaiked, okrome lindunmaidod. – Mäne, sanub, – vö i ala anda nenile d'agi-babįile vöda. Nece prihä i vei. D'agi-babad d'o pordhil siištaze: – Anda, Van'uša, mö vöm. – En d'o anda, ken toi, se i vöb. Nece car’ i sanub: – Kut mö voim hänel pän čapta, hän möst tegi longen. Nece prihä möst kodihe tuli. Proidi väheine aigad, i prihän möst kuctaze carinnu. – Vot, sanub, – Van'uša, sina mahtad eläbid gusid tehta. Se božiže: - En mahta. A hö sanutaze: - Et tehne, ka tegeze pä čapta. Vot nece prihä i sanub Nastasja-prekrasnajale. – Näged, mina sanįin, aigiš sina zavodid mindei opeta, ak i sanub, – mä pakiče kuks aigad nenid kaks’ akad, kudambid pidab izvot’t'a. Tuld'he, läh'the. Murzein andįi paikeižehe entä mida kirdit’, nu i selgit’ hiid ičeze rodimijale male. Nu vot, nene mänd'he, mänd'he kuverdan-se aigad. Pertiine i tuli. – Pertiine, pertiine, päivhapei ocin, miihepei pordheižin. Pertiine azotihe. Pert'he i mändhe. – Fu, fu, tritsat tri goda žila, russkogo duha ne videla, russkii duh javilsa. Nece prihä i sanub: – Babuško, hilläšti, čomašti. Ed ehtnu sötta, ni d'otta, a rigehtid kidoštada. Nece akk i küzub: – Kuspei tö olett, kuspei mänett? Nece prihä i sanub: – Ninga i ninga. Sanutihe: täs tehtaze eläbid gusid. Akk i sanub: – Minun poigad tehtaze. Vot, sanub, – poigad tuldaze, ka kuna tiid panda? Hö tiid södaze. Nece ot't’, pani ühten kaimloho, toižen pani toižhe, prihän – pän pälagele. Vot, nene prihäd i tuld'he mecaspei: – Entä mida om russki duh pertiš. – Old'he naku rahvaz, mamm sanub, – kästtaze gusid eläbid tehta hö. – Mikš-žo pästid hiidazei? – Vaitti, mina pordhile mänen, hiikaldan. Mäni, trähni, hö i lähttihe. Tuld'he pert'he. Prihäd i sanutaze: – Mida kävelett? – Kävelem, sanutaze, – tö maltatt eläbid gusid tehta? Nene prihäd sanutaze: – Siičas, söm da d'om i tegem. Söd'he, d'od'he i lähttihe tehmaha. – Anda, sanutaze, – miile tänna pidatei mez’. Nece akk mäni, akan i selgit’. – No, vot, sanutaze, – tulid, ištte i nukkahta ala. A nukkahtad, ka sad korvale. Nece akk, rouk, pidät’, pidät’ i nukkaht’. – Nukkahtid? Akk ii teda, mida sanuda. Sanub: – Nukkahtin. Hö – korvale, akk i riktihe. – Anda toine pidatei. Nece toine akk mäni. – Nu vot, sina ala nukkahta, akale i sanutaze. Akk nukkaht’. Akale i sanutaze: – Nukkahtid? Akk sanub: – Nukkahtin. Akale päd möto korvale hlopni, akk i kol’. – Nu vot, nugudi tule iče. Nece prihä i mäni. – Tulid, a nukkahtad ka i silei se-žo. Nece prihä pidät’ i nukkaht’. – Sina nukkahtid? - sanutaze. Prihä sanub: - En nukkahtanu. – A min tegid? – A dumein. – Min dumeid? – A märgad mad, vei kuivad om enamb? - prihä sanub. - Märgad mad om enamb. – Vaitti, mö mäam märičem. Iilä proud, ka surm silei. Mänd'he, märitihe - i märgad mad enamb. Hänen proud i läks' . Edeleze i pidatab. Nu, möst i nukkaht’. Möst sanutaze: – Nukkahtid? – sanutaze. – En, sanub, – dumein. – A min dumeid? – A dumein: pen’t mecad vei sur’t enamb om, mindei möto, sanub, – pen’t mecad om enamb. – Vaitti, sanutaze, – mö möst märičem. Nu vot, händast möto i läks’: pent’ mecad enamb. I möst pidatab edeleze. Hän i nukkaht’ möst. – Nukkahtid? – En, sanub, – nukkahtanu, a paikeižen kormanaspei otin. – A nu vei, sanutaze, – mii om silei paikeižes? Ottihe paikeižen, lugetihe: nece om hiide vävu. – Oh, sanub, – mö hätkestįim, adiv om ottud i stolan taga išttaze, varastetaze čas na čas. Ottihe, teravašti nened gusid tegaltihe i sanutaze: – Kudamb miiš teramba vöb? Üks’ sanub: – Mina vön časus. Toine sanub: – Mina vön poles časus. Koumanz’ sanub: – Mina sil'male panen, mignin i siga liinoba. Nu, nece sil'male pani i migni. Hö d'o pordhil oma. Nece adiv d'o siga varastab, ii usko. Adiv nägišt’, mise mänob prihä, d'o tulob. Nece niižne d'ougal stolale i lavale hippäht’, ot't’ nene gusid kaivįi da päst’ vämmaha, adiv i sanub: – Gusi, što možete igraite. Nened gusid dotogo tehthe, stolad veretihe, narodad äjan riktihe. A car’ i sanub: – Azota, ika kaikid d'o rikįid. Nece murzein i sanub: – Gusi, što možete, to i igraite. Nece car’ sanub: – Täizö, azota! A prihä sanub: – Kirditaned kaikele carstvole carikš, ka askei azotan. Nece car’ ot't’ i kirdit’ carikš i tänambei siga eletaze.

October 26, 2017 in 16:45 Нина Шибанова

  • changed the text of the translation
    Жили старик со старухой. У старика и старухи был один сын. Мать умерла. Стал умирать отец. Пригласил он сына. – Вот, – говорит, – сын, теперь я умру. Ты, сын, живи и трудись, да так, чтобы сошники блестели, а ешь, чтобы хлеб был как с медом. Отец умер. Сын каждый день точит сошники. Отец наказывал работать так, чтобы хлеб стал как с медом. Сын: .- Да не попробовать ли в полную силу поработать и попахать. Парень наработался вдоволь, и хлеб стал сладким. Он и говорит: - Правду говорил отец: когда вдосталь наработаешься, то и хлеб станет сладким. Еще отец наказывал: - Сын, когда будешь жениться, то бери ту, которая первая придет навстречу. Сын надумал жениться. Пошел он охотиться с ружьем. Идет, а ему навстречу птичка. Он хотел застрелить птичку, а та садится ему на плечо. Этот парень и говорит: – Отец наказывал взять первую встречную, возьму я эту птичку. Принес домой он эту птичку. Живут они, птичка делает, что может. Живут они уже три дня. Пошел парень к бабке-соседке. Говорит он бабке: – Принес я себе в жены птичку, отцом так наказано. Эта бабка его наставляет: – Возьми полотно и заставь завтра сшить рубаху и кальсоны. Пришел парень домой, дал ей полотно, велел сшить рубаху и кальсоны: – Я взял тебя в дом хозяйкой. Пошел парень в лес на охоту. А птичка превратилась в барышню, стала она девушкой что надо. Сшила она ему рубашку и кальсоны и повесила на вешалку. Сама снова превратилась в птичку. Пришел парень домой, а пара белья уже сшита и висит на вешалке. Парень бежит к бабке: – Бабушка, – говорит, – она сшила пару белья. Бабка наказывает: – Завтра опять вели сшить белье, а сам иди принеси однолетних прутьев и скажи, что пойдешь в лес, а сам подкарауливай за дверью. Девушка сшила рубашку, кальсоны и пошла во двор. Парень видит из-за ворот, что девушка очень красивая. Эта девушка стала проходить обратно, парень и поймал ее и стал стегать этими прутьями. Девушка стала превращаться во всяких тварей: и змеей, и волком. Потом превратилась в веретено. А парень и говорит: – Сзади золота гора, впереди молода жена. Этот парень взял веретено, разломил и сунул под пень. Девушка стала что надо. Стали они жить. Молодуха и говорит: – Рано ты, Ванюша, начал меня учить. Живут они. Но в чужедальней стороне узнал парень, что есть красивая девушка. Девушку – надо увезти в другие страны. А служанки у них там бабы-яги. Позвали Ванюшу к царю. – Вот, – говорят, – сказали, что ты, Ванюша, можешь найти детскую суму. Парень говорит: – Нет, не сумею. Пошел он к молодухе и говорит: – Мне вот так приказали сделать. Ну вот, жена научила его, где и как найти. – Иди по дороге, там пашут на серой лошади. Ну вот, ты выдерни три волоска. Тот и пошел за детской сумой. А там вся земля дрожит. – Не трясись, мать-сыра земля, на тебе подарки. И бросил он туда волоски, а оттуда – сумы, целый сундук. Взял парень сундук, поднял на голову и несет царю. А служанки на крыльце ждут: – Давай мы отнесем! Парень говорит: – Кто нашел, тот и отнесет. И отнес он это. Царь сокрушается: - Как я отрублю ему голову? И опять пошел этот парень домой. А служанки эти вновь намекают: пока этого парня не изведешь, не взять эту молодуху. Опять царь говорит: – Ванюша, ты умеешь приготовить царский обед. Пусть все будет, кроме птичьего молока. Пошел парень домой, пришел и рассказал жене. Жена говорит: – Я тебе говорила, что слишком рано ты начал меня учить, много хлопот будет, ложись спать, – говорит. Жена куда-то сходила и приготовила до того хороший обед, было все, кроме птичьего молока. – Поди, – говорит, – отнеси, не давай отнести бабам-ягам. Парень и отнес. Яги-бабы уже на крыльце сидят: – Дай, Ванюша, мы отнесем. – Нет уж, не отдам, кто принес, тот и отнесет. Царь говорит: – Как мы отрубим ему голову, ведь он приготовил заказанный обед! Парень опять пришел домой. Прошло немного времени, и парня опять зовут к царю. – Вот, – говорят, – Ванюша, ты умеешь живых гусей делать! Тот божится: – Не умею! А те говорят: – Не сделаешь - так придется голову отрубить. Вот парень и рассказывает Настасье Прекрасной. – Видишь, я говорила, что рано ты стал меня учить, - и говорит жена., - Иди, попроси на месяц этих двух старух, которых нужно извести. Те пришли. Когда они отправились, жена дала что-то в платочке, что-то написала, ну, и послала их в родимые края. Вот идут они, идут сколько-то времени. Навстречу избушка: – Избушка, избушка, лбом к солнцу, к нам крылечком! Избушка и остановилась. Вошли они в избушку. – Фу-фу, тридцать три года жила, русского духа не видела, русский дух явился! Парень и говорит: – Бабушка, потише и спокойнее! Не успела накормить-напоить, а спешишь накричать. Старуха и спрашивает: – Откуда вы будете, откуда идете? Парень и говорит: так, мол, и так, сказали, что здесь делают живых гусей. Старуха и говорит: – Мои сыновья делают. Вот сыновья придут, так куда мне вас девать? Они вас съедят. Взяла она и одну положила под одну подмышку, другую – под другую, а парня на макушку. Вот приходят сыновья из лесу: – Почему-то русский дух в избе. – Были тут люди, – мать говорит, – просят живых гусей сделать. – А почему же ты их отпустила? – А подождите, я пойду на крыльцо, крикну их. Пошла, тряхнула, они и выпали. Пришли в избу. Парни спрашивают: – Зачем пришли? – Ходим мы, – говорят, – вы умеете живых гусей делать? Эти парни отвечают: – Вот сейчас мы поедим да попьем – и сделаем. Поели, попили и пошли делать. – Дай кого-либо, кто посветит нам. Мать и послала одну из старух. – Ну вот, – говорят, – пришла – и садись, посвети нам, да не дремли, а задремлешь – оплеуху получишь. А старуха, бедная, светила-светила и задремала. – Задремала? Старуха не знает, что ответить. Говорит: – Задремала. Они ей по уху – и убили старуху. – Дай другую посветить нам. Вторая старуха пошла. – Ну вот, ты не дремли, – говорят старухе. Старуха вздремнула, старухе и говорят: – Задремала? Старуха говорит: – Задремала. Старухе по уху – она и умерла. – Ну вот, теперь ты иди сам. Этот парень и пошел. – Вот ты пришел, а если вздремнешь, то и тебе будет то же. Парень подержал и вздремнул. – Ты задремал? - спрашивают. Парень говорит: – Не дремал! – А что ты делал? – Думал. – О чем ты думал? – Чего больше, сырой или сухой земли? – парень говорит. – Сырой земли больше. – Подожди, мы пойдем измерим, если неправда, то тебе будет смерть. Пошли, измерили, – сырой земли больше. Его правда оказалась. И дальше сидит и светит. И опять вздремнул. Опять спрашивают: – Вздремнул? - спрашивают. – Нет, я думал. – О чем думал? – А думал – мелкого или крупного леса больше? – Подожди, – говорят, – мы измерим. И опять оказалось, как он думал: мелкого леса было больше. И опять сидит и светит им. Опять вздремнул. – Вздремнул? – Нет, – говорит, – не вздремнул, а платочек из кармана взял. – А ну-ка,говорят, - что у тебя в платочке? Взяли они платочек, прочитали: это же их зять. – Ох, – говорят, – мы опаздываем: там молодушка украдена, все сидят за столом и ждут [пира] с часу на час. Взяли они, быстренько этих сделали гусей и говорят: – Кто из нас быстрее отнесет? Один говорит: – Я отнесу за час. Второй говорит: – Я отнесу за полчаса. Третий [их зять] говорит: – Я положу на глаз, мигну – и там будем. Ну, он положил на глаз и мигнул. И вот они уже на крыльце. А девушка там уже ждет. Девушка увидела, что идет парень, уже подходит. Эта девушка ногой на стол и на пол прыгнула, взяла гусей, отпустила их играть и говорит: – Гуси, что можете, играйте! Эти гуси до того играли, что столы перевернули, много народу убили. А царь говорит: – Останови их, а то всех перебьют. А она говорит: – Гуси, что можете, то и играйте! Царь кричит: – Брось, останови! А парень говорит: – Назначишь меня царем всего царства, то остановлю. Вот царь и назначил [букв.: записал] его царем, и сегодня они там живут.

October 26, 2017 in 16:44 Нина Шибанова

  • changed the text of the translation
    Жили старик со старухой. У старика и старухи был один сын. Мать умерла. Стал умирать отец. Пригласил он сына. – Вот, – говорит, – сын, теперь я умру. Ты, сын, живи и трудись, да так, чтобы сошники блестели, а ешь, чтобы хлеб был как с медом. Отец умер. Сын каждый день точит сошники. Отец наказывал работать так, чтобы хлеб стал как с медом. Сын: .- Да не попробовать ли в полную силу поработать и попахать. Парень наработался вдоволь, и хлеб стал сладким. Он и говорит: - Правду говорил отец: когда вдосталь наработаешься, то и хлеб станет сладким. Еще отец наказывал: - Сын, когда будешь жениться, то бери ту, которая первая придет навстречу. Сын надумал жениться. Пошел он охотиться с ружьем. Идет, а ему навстречу птичка. Он хотел застрелить птичку, а та садится ему на плечо. Этот парень и говорит: – Отец наказывал взять первую встречную, возьму я эту птичку. Принес домой он эту птичку. Живут они, птичка делает, что может. Живут они уже три дня. Пошел парень к бабке-соседке. Говорит он бабке: – Принес я себе в жены птичку, отцом так наказано. Эта бабка его наставляет: – Возьми полотно и заставь завтра сшить рубаху и кальсоны. Пришел парень домой, дал ей полотно, велел сшить рубаху и кальсоны: – Я взял тебя в дом хозяйкой. Пошел парень в лес на охоту. А птичка превратилась в барышню, стала она девушкой что надо. Сшила она ему рубашку и кальсоны и повесила на вешалку. Сама снова превратилась в птичку. Пришел парень домой, а пара белья уже сшита и висит на вешалке. Парень бежит к бабке: – Бабушка, – говорит, – она сшила пару белья. Бабка наказывает: – Завтра опять вели сшить белье, а сам иди принеси однолетних прутьев и скажи, что пойдешь в лес, а сам подкарауливай за дверью. Девушка сшила рубашку, кальсоны и пошла во двор. Парень видит из-за ворот, что девушка очень красивая. Эта девушка стала проходить обратно, парень и поймал ее и стал стегать этими прутьями. Девушка стала превращаться во всяких тварей: и змеей, и волком. Потом превратилась в веретено. А парень и говорит: – Сзади золота гора, впереди молода жена. Этот парень взял веретено, разломил и сунул под пень. Девушка стала что надо. Стали они жить. Молодуха и говорит: – Рано ты, Ванюша, начал меня учить. Живут они. Но в чужедальней стороне узнал парень, что есть красивая девушка. Девушку – надо увезти в другие страны. А служанки у них там бабы-яги. Позвали Ванюшу к царю. – Вот, – говорят, – сказали, что ты, Ванюша, можешь найти детскую суму. Парень говорит: – Нет, не сумею. Пошел он к молодухе и говорит: – Мне вот так приказали сделать. Ну вот, жена научила его, где и как найти. – Иди по дороге, там пашут на серой лошади. Ну вот, ты выдерни три волоска. Тот и пошел за детской сумой. А там вся земля дрожит. – Не трясись, мать-сыра земля, на тебе подарки. И бросил он туда волоски, а оттуда – сумы, целый сундук. Взял парень сундук, поднял на голову и несет царю. А служанки на крыльце ждут: – Давай мы отнесем! Парень говорит: – Кто нашел, тот и отнесет. И отнес он это. Царь сокрушается: - Как я отрублю ему голову? И опять пошел этот парень домой. А служанки эти вновь намекают: пока этого парня не изведешь, не взять эту молодуху. Опять царь говорит: – Ванюша, ты умеешь приготовить царский обед. Пусть все будет, кроме птичьего молока. Пошел парень домой, пришел и рассказал жене. Жена говорит: – Я тебе говорила, что слишком рано ты начал меня учить, много хлопот будет, ложись спать, – говорит. Жена куда-то сходила и приготовила до того хороший обед, было все, кроме птичьего молока. – Поди, – говорит, – отнеси, не давай отнести бабам-ягам. Парень и отнес. Яги-бабы уже на крыльце сидят: – Дай, Ванюша, мы отнесем. – Нет уж, не отдам. Кто, кто принес, тот и отнесет. Царь говорит: – Как мы отрубим ему голову, ведь он приготовил заказанный обед! Парень опять пришел домой. Прошло немного времени, и парня опять зовут к царю. – Вот, – говорят, – Ванюша, ты умеешь живых гусей делать! Тот божится: – Не умею! А те говорят: – Не сделаешь - так придется голову отрубить. Вот парень и рассказывает Настасье Прекрасной. – Видишь, я говорила, что рано ты стал меня учить - и говорит жена. - Иди, попроси на месяц этих двух старух, которых нужно извести. Те пришли. Когда они отправились, жена дала что-то в платочке, что-то написала, ну, и послала их в родимые края. Вот идут они, идут сколько-то времени. Навстречу избушка: – Избушка, избушка, лбом к солнцу, к нам крылечком! Избушка и остановилась. Вошли они в избушку. – Фу-фу, тридцать три года жила, русского духа не видела, русский дух явился! Парень и говорит: – Бабушка, потише и спокойнее! Не успела накормить-напоить, а спешишь накричать. Старуха и спрашивает: – Откуда вы будете, откуда идете? Парень и говорит: так, мол, и так, сказали, что здесь делают живых гусей. Старуха и говорит: – Мои сыновья делают. Вот сыновья придут, так куда мне вас девать? Они вас съедят. Взяла она и одну положила под одну подмышку, другую – под другую, а парня на макушку. Вот приходят сыновья из лесу: – Почему-то русский дух в избе. – Были тут люди, – мать говорит, – просят живых гусей сделать. – А почему же ты их отпустила? – А подождите, я пойду на крыльцо, крикну их. Пошла, тряхнула, они и выпали. Пришли в избу. Парни спрашивают: – Зачем пришли? – Ходим мы, – говорят, – вы умеете живых гусей делать? Эти парни отвечают: – Вот сейчас мы поедим да попьем – и сделаем. Поели, попили и пошли делать. – Дай кого-либо, кто посветит нам. Мать и послала одну из старух. – Ну вот, – говорят, – пришла – и садись, посвети нам, да не дремли, а задремлешь – оплеуху получишь. А старуха, бедная, светила-светила и задремала. – Задремала? Старуха не знает, что ответить. Говорит: – Задремала. Они ей по уху – и убили старуху. – Дай другую посветить нам. Вторая старуха пошла. – Ну вот, ты не дремли, – говорят старухе. Старуха вздремнула, старухе и говорят: – Задремала? Старуха говорит: – Задремала. Старухе по уху – она и умерла. – Ну вот, теперь ты иди сам. Этот парень и пошел. – Вот ты пришел, а если вздремнешь, то и тебе будет то же. Парень подержал и вздремнул. – Ты задремал? - спрашивают. Парень говорит: – Не дремал! – А что ты делал? – Думал. – О чем ты думал? – Чего больше, сырой или сухой земли? – парень говорит. – Сырой земли больше. – Подожди, мы пойдем измерим, если неправда, то тебе будет смерть. Пошли, измерили, – сырой земли больше. Его правда оказалась. И дальше сидит и светит. И опять вздремнул. Опять спрашивают: – Вздремнул? - спрашивают. – Нет, я думал. – О чем думал? – А думал – мелкого или крупного леса больше? – Подожди, – говорят, – мы измерим. И опять оказалось, как он думал: мелкого леса было больше. И опять сидит и светит им. Опять вздремнул. – Вздремнул? – Нет, – говорит, – не вздремнул, а платочек из кармана взял. – А ну-ка,говорят, - что у тебя в платочке? Взяли они платочек, прочитали: это же их зять. – Ох, – говорят, – мы опаздываем: там молодушка украдена, все сидят за столом и ждут [пира] с часу на час. Взяли они, быстренько этих сделали гусей и говорят: – Кто из нас быстрее отнесет? Один говорит: – Я отнесу за час. Второй говорит: – Я отнесу за полчаса. Третий [их зять] говорит: – Я положу на глаз, мигну – и там будем. Ну, он положил на глаз и мигнул. И вот они уже на крыльце. А девушка там уже ждет. Девушка увидела, что идет парень, уже подходит. Эта девушка ногой на стол и на пол прыгнула, взяла гусей, отпустила их играть и говорит: – Гуси, что можете, играйте! Эти гуси до того играли, что столы перевернули, много народу убили. А царь говорит: – Останови их, а то всех перебьют. А она говорит: – Гуси, что можете, то и играйте! Царь кричит: – Брось, останови! А парень говорит: – Назначишь меня царем всего царства, то остановлю. Вот царь и назначил [букв.: записал] его царем, и сегодня они там живут.

October 26, 2017 in 16:43 Нина Шибанова

  • changed the text of the translation
    Жили старик со старухой. У старика и старухи был один сын. Мать умерла. Стал умирать отец. Пригласил он сына. – Вот, – говорит, – сын, теперь я умру. Ты, сын, живи и трудись, да так, чтобы сошники блестели, а ешь, чтобы хлеб был как с медом. Отец умер. Сын каждый день точит сошники. Отец наказывал работать так, чтобы хлеб стал как с медом. Сын: .- Да не попробовать ли в полную силу поработать и попахать. Парень наработался вдоволь, и хлеб стал сладким. Он и говорит: - Правду говорил отец: когда вдосталь наработаешься, то и хлеб станет сладким. Еще отец наказывал: - Сын, когда будешь жениться, то бери ту, которая первая придет навстречу. Сын надумал жениться. Пошел он охотиться с ружьем. Идет, а ему навстречу птичка. Он хотел застрелить птичку, а та садится ему на плечо. Этот парень и говорит: – Отец наказывал взять первую встречную, возьму я эту птичку. Принес домой он эту птичку. Живут они, птичка делает, что может. Живут они уже три дня. Пошел парень к бабке-соседке. Говорит он бабке: – Принес я себе в жены птичку, отцом так наказано. Эта бабка его наставляет: – Возьми полотно и заставь завтра сшить рубаху и кальсоны. Пришел парень домой, дал ей полотно, велел сшить рубаху и кальсоны: – Я взял тебя в дом хозяйкой. Пошел парень в лес на охоту. А птичка превратилась в барышню, стала она девушкой что надо. Сшила она ему рубашку и кальсоны и повесила на вешалку. Сама снова превратилась в птичку. Пришел парень домой, а пара белья уже сшита и висит на вешалке. Парень бежит к бабке: – Бабушка, – говорит, – она сшила пару белья. Бабка наказывает: – Завтра опять вели сшить белье, а сам иди принеси однолетних прутьев и скажи, что пойдешь в лес, а сам подкарауливай за дверью. Девушка сшила рубашку, кальсоны и пошла во двор. Парень видит из-за ворот, что девушка очень красивая. Эта девушка стала проходить обратно, парень и поймал ее и стал стегать этими прутьями. Девушка стала превращаться во всяких тварей: и змеей, и волком. Потом превратилась в веретено. А парень и говорит: – Сзади золота гора, впереди молода жена. Этот парень взял веретено, разломил и сунул под пень. Девушка стала что надо. Стали они жить. Молодуха и говорит: – Рано ты, Ванюша, начал меня учить. Живут они. Но в чужедальней стороне узнал парень, что есть красивая девушка. Девушку – надо увезти в другие страны. А служанки у них там бабы-яги. Позвали Ванюшу к царю. – Вот, – говорят, – сказали, что ты, Ванюша, можешь найти детскую суму. Парень говорит: – Нет, не сумею. Пошел он к молодухе и говорит: – Мне вот так приказали сделать. Ну вот, жена научила его, где и как найти. – Иди по дороге, там пашут на серой лошади. Ну вот, ты выдерни три волоска. Тот и пошел за детской сумой. А там вся земля дрожит. – Не трясись, мать-сыра земля, на тебе подарки. И бросил он туда волоски, а оттуда – сумы, целый сундук. Взял парень сундук, поднял на голову и несет царю. А служанки на крыльце ждут: – Давай мы отнесем! Парень говорит: – Кто нашел, тот и отнесет. И отнес он это. Царь сокрушается: - Как я отрублю ему голову? И опять пошел этот парень домой. А служанки эти вновь намекают: пока этого парня не изведешь, не взять эту молодуху. Опять царь говорит: – Ванюша, ты умеешь приготовить царский обед. Пусть все будет, кроме птичьего молока. Пошел парень домой, пришел и рассказал жене. Жена говорит: – Я тебе говорила, что слишком рано ты начал меня учить, много хлопот будет, ложись спать, – говорит. Жена куда-то сходила и приготовила до того хороший обед, было все, кроме птичьего молока. – Поди, – говорит, – отнеси, не давай отнести бабам-ягам. Парень и отнес. Яги-бабы уже на крыльце сидят: – Дай, Ванюша, мы отнесем. – Нет уж, не отдам. Кто принес, тот и отнесет. Царь говорит: – Как мы отрубим ему голову, ведь он приготовил заказанный обед! Парень опять пришел домой. Прошло немного времени, и парня опять зовут к царю. – Вот, – говорят, – Ванюша, ты умеешь живых гусей делать! Тот божится: – Не умею! А те говорят: – Не сделаешь - так придется голову отрубить. Вот парень и рассказывает Настасье Прекрасной. – Видишь, я говорила, что рано ты стал меня учить - и говорит жена. - Иди, попроси на месяц этих двух старух, которых нужно извести. Те пришли. Когда они отправились, жена дала что-то в платочке, что-то написала, ну, и послала их в родимые края. Вот идут они, идут сколько-то времени. Навстречу избушка: – Избушка, избушка, лбом к солнцу, к нам крылечком! Избушка и остановилась. Вошли они в избушку. – Фу-фу, тридцать три года жила, русского духа не видела, русский дух явился! Парень и говорит: – Бабушка, потише и спокойнее! Не успела накормить-напоить, а спешишь накричать. Старуха и спрашивает: – Откуда вы будете, откуда идете? Парень и говорит: так, мол, и так, сказали, что здесь делают живых гусей. Старуха и говорит: – Мои сыновья делают. Вот сыновья придут, так куда мне вас девать? Они вас съедят. Взяла она и одну положила под одну подмышку, другую – под другую, а парня на макушку. Вот приходят сыновья из лесу: – Почему-то русский дух в избе. – Были тут люди, – мать говорит, – просят живых гусей сделать. – А почему же ты их отпустила? – А подождите, я пойду на крыльцо, крикну их. Пошла, тряхнула, они и выпали. Пришли в избу. Парни спрашивают: – Зачем пришли? – Ходим мы, – говорят, – вы умеете живых гусей делать? Эти парни отвечают: – Вот сейчас мы поедим да попьем – и сделаем. Поели, попили и пошли делать. – Дай кого-либо, кто посветит нам. Мать и послала одну из старух. – Ну вот, – говорят, – пришла – и садись, посвети нам, да не дремли, а задремлешь – оплеуху получишь. А старуха, бедная, светила-светила и задремала. – Задремала? Старуха не знает, что ответить. Говорит: – Задремала. Они ей по уху – и убили старуху. – Дай другую посветить нам. Вторая старуха пошла. – Ну вот, ты не дремли, – говорят старухе. Старуха вздремнула, старухе и говорят: – Задремала? Старуха говорит: – Задремала. Старухе по уху – она и умерла. – Ну вот, теперь ты иди сам. Этот парень и пошел. – Вот ты пришел, а если вздремнешь, то и тебе будет то же. Парень подержал и вздремнул. – Ты задремал? - спрашивают. Парень говорит: – Не дремал! – А что ты делал? – Думал. – О чем ты думал? – Чего больше, сырой или сухой земли? – парень говорит. – Сырой земли больше. – Подожди, мы пойдем измерим, если неправда, то тебе будет смерть. Пошли, измерили, – сырой земли больше. Его правда оказалась. И дальше сидит и светит. И опять вздремнул. Опять спрашивают: – Вздремнул? - спрашивают. – Нет, я думал. – О чем думал? – А думал – мелкого или крупного леса больше? – Подожди, – говорят, – мы измерим. И опять оказалось, как он думал: мелкого леса было больше. И опять сидит и светит им. Опять вздремнул. – Вздремнул? – Нет, – говорит, – не вздремнул, а платочек из кармана взял. – А ну-ка,говорят, - что у тебя в платочке? Взяли они платочек, прочитали: это же их зять. – Ох, – говорят, – мы опаздываем: там молодушка украдена, все сидят за столом и ждут [пира] с часу на час. Взяли они, быстренько этих сделали гусей и говорят: – Кто из нас быстрее отнесет? Один говорит: – Я отнесу за час. Второй говорит: – Я отнесу за полчаса. Третий [их зять] говорит: – Я положу на глаз, мигну – и там будем. Ну, он положил на глаз и мигнул. И вот они уже на крыльце. А девушка там уже ждет. Девушка увидела, что идет парень, уже подходит. Эта девушка ногой на стол и на пол прыгнула, взяла гусей, отпустила их играть и говорит: – Гуси, что можете, играйте! Эти гуси до того играли, что столы перевернули, много народу убили. А царь говорит: – Останови их, а то всех перебьют. А она говорит: – Гуси, что можете, то и играйте! Царь кричит: – Брось, останови! А парень говорит: – Назначишь меня царем всего царства, то остановлю. Вот царь и назначил [букв.: записал] его царем, и сегодня они там живут.

October 26, 2017 in 16:42 Нина Шибанова

  • changed the text of the translation
    Жили старик со старухой. У старика и старухи был один сын. Мать умерла. Стал умирать отец. Пригласил он сына:. – Вот, – говорит, – сын, теперь я умру. Ты, сын, живи и трудись, да так, чтобы сошники блестели, а ешь, чтобы хлеб был как с медом. Отец умер. Сын каждый день точит сошники. Отец наказывал работать так, чтобы хлеб стал как с медом. Сын: .- Да не попробовать ли в полную силу поработать и попахать. Парень наработался вдоволь, и хлеб стал сладким. Он и говорит: - Правду говорил отец: когда вдосталь наработаешься, то и хлеб станет сладким. Еще отец наказывал: - Сын, когда будешь жениться, то бери ту, которая первая придет навстречу. Сын надумал жениться. Пошел он охотиться с ружьем. Идет, а ему навстречу птичка. Он хотел застрелить птичку, а та садится ему на плечо. Этот парень и говорит: – Отец наказывал взять первую встречную, возьму я эту птичку. Принес домой он эту птичку. Живут они, птичка делает, что может. Живут они уже три дня. Пошел парень к бабке-соседке. Говорит он бабке: – Принес я себе в жены птичку, отцом так наказано. Эта бабка его наставляет: – Возьми полотно и заставь завтра сшить рубаху и кальсоны. Пришел парень домой, дал ей полотно, велел сшить рубаху и кальсоны: – Я взял тебя в дом хозяйкой. Пошел парень в лес на охоту. А птичка превратилась в барышню, стала она девушкой что надо. Сшила она ему рубашку и кальсоны и повесила на вешалку. Сама снова превратилась в птичку. Пришел парень домой, а пара белья уже сшита и висит на вешалке. Парень бежит к бабке: – Бабушка, – говорит, – она сшила пару белья. Бабка наказывает: – Завтра опять вели сшить белье, а сам иди принеси однолетних прутьев и скажи, что пойдешь в лес, а сам подкарауливай за дверью. Девушка сшила рубашку, кальсоны и пошла во двор. Парень видит из-за ворот, что девушка очень красивая. Эта девушка стала проходить обратно, парень и поймал ее и стал стегать этими прутьями. Девушка стала превращаться во всяких тварей: и змеей, и волком. Потом превратилась в веретено. А парень и говорит: – Сзади золота гора, впереди молода жена. Этот парень взял веретено, разломил и сунул под пень. Девушка стала что надо. Стали они жить. Молодуха и говорит: – Рано ты, Ванюша, начал меня учить. Живут они. Но в чужедальней стороне узнал парень, что есть красивая девушка. Девушку – надо увезти в другие страны. А служанки у них там бабы-яги. Позвали Ванюшу к царю. – Вот, – говорят, – сказали, что ты, Ванюша, можешь найти детскую суму. Парень говорит: – Нет, не сумею. Пошел он к молодухе и говорит: – Мне вот так приказали сделать. Ну вот, жена научила его, где и как найти. – Иди по дороге, там пашут на серой лошади. Ну вот, ты выдерни три волоска. Тот и пошел за детской сумой. А там вся земля дрожит. – Не трясись, мать-сыра земля, на тебе подарки. И бросил он туда волоски, а оттуда – сумы, целый сундук. Взял парень сундук, поднял на голову и несет царю. А служанки на крыльце ждут: – Давай мы отнесем! Парень говорит: – Кто нашел, тот и отнесет. И отнес он это. Царь сокрушается: - Как я отрублю ему голову? И опять пошел этот парень домой. А служанки эти вновь намекают: пока этого парня не изведешь, не взять эту молодуху. Опять царь говорит: – Ванюша, ты умеешь приготовить царский обед. Пусть все будет, кроме птичьего молока. Пошел парень домой, пришел и рассказал жене. Жена говорит: – Я тебе говорила, что слишком рано ты начал меня учить, много хлопот будет, ложись спать, – говорит. Жена куда-то сходила и приготовила до того хороший обед, было все, кроме птичьего молока. – Поди, – говорит, – отнеси, не давай отнести бабам-ягам. Парень и отнес. Яги-бабы уже на крыльце сидят: – Дай, Ванюша, мы отнесем. – Нет уж, не отдам. Кто принес, тот и отнесет. Царь говорит: – Как мы отрубим ему голову, ведь он приготовил заказанный обед! Парень опять пришел домой. Прошло немного времени, и парня опять зовут к царю. – Вот, – говорят, – Ванюша, ты умеешь живых гусей делать! Тот божится: – Не умею! А те говорят: – Не сделаешь - так придется голову отрубить. Вот парень и рассказывает Настасье Прекрасной. – Видишь, я говорила, что рано ты стал меня учить - и говорит жена. - Иди, попроси на месяц этих двух старух, которых нужно извести. Те пришли. Когда они отправились, жена дала что-то в платочке, что-то написала, ну, и послала их в родимые края. Вот идут они, идут сколько-то времени. Навстречу избушка: – Избушка, избушка, лбом к солнцу, к нам крылечком! Избушка и остановилась. Вошли они в избушку. – Фу-фу, тридцать три года жила, русского духа не видела, русский дух явился! Парень и говорит: – Бабушка, потише и спокойнее! Не успела накормить-напоить, а спешишь накричать. Старуха и спрашивает: – Откуда вы будете, откуда идете? Парень и говорит: так, мол, и так, сказали, что здесь делают живых гусей. Старуха и говорит: – Мои сыновья делают. Вот сыновья придут, так куда мне вас девать? Они вас съедят. Взяла она и одну положила под одну подмышку, другую – под другую, а парня на макушку. Вот приходят сыновья из лесу: – Почему-то русский дух в избе. – Были тут люди, – мать говорит, – просят живых гусей сделать. – А почему же ты их отпустила? – А подождите, я пойду на крыльцо, крикну их. Пошла, тряхнула, они и выпали. Пришли в избу. Парни спрашивают: – Зачем пришли? – Ходим мы, – говорят, – вы умеете живых гусей делать? Эти парни отвечают: – Вот сейчас мы поедим да попьем – и сделаем. Поели, попили и пошли делать. – Дай кого-либо, кто посветит нам. Мать и послала одну из старух. – Ну вот, – говорят, – пришла – и садись, посвети нам, да не дремли, а задремлешь – оплеуху получишь. А старуха, бедная, светила-светила и задремала. – Задремала? Старуха не знает, что ответить. Говорит: – Задремала. Они ей по уху – и убили старуху. – Дай другую посветить нам. Вторая старуха пошла. – Ну вот, ты не дремли, – говорят старухе. Старуха вздремнула, старухе и говорят: – Задремала? Старуха говорит: – Задремала. Старухе по уху – она и умерла. – Ну вот, теперь ты иди сам. Этот парень и пошел. – Вот ты пришел, а если вздремнешь, то и тебе будет то же. Парень подержал и вздремнул. – Ты задремал? - спрашивают. Парень говорит: – Не дремал! – А что ты делал? – Думал. – О чем ты думал? – Чего больше, сырой или сухой земли? – парень говорит. – Сырой земли больше. – Подожди, мы пойдем измерим, если неправда, то тебе будет смерть. Пошли, измерили, – сырой земли больше. Его правда оказалась. И дальше сидит и светит. И опять вздремнул. Опять спрашивают: – Вздремнул? - спрашивают. – Нет, я думал. – О чем думал? – А думал – мелкого или крупного леса больше? – Подожди, – говорят, – мы измерим. И опять оказалось, как он думал: мелкого леса было больше. И опять сидит и светит им. Опять вздремнул. – Вздремнул? – Нет, – говорит, – не вздремнул, а платочек из кармана взял. – А ну-ка,говорят, - что у тебя в платочке? Взяли они платочек, прочитали: это же их зять. – Ох, – говорят, – мы опаздываем: там молодушка украдена, все сидят за столом и ждут [пира] с часу на час. Взяли они, быстренько этих сделали гусей и говорят: – Кто из нас быстрее отнесет? Один говорит: – Я отнесу за час. Второй говорит: – Я отнесу за полчаса. Третий [их зять] говорит: – Я положу на глаз, мигну – и там будем. Ну, он положил на глаз и мигнул. И вот они уже на крыльце. А девушка там уже ждет. Девушка увидела, что идет парень, уже подходит. Эта девушка ногой на стол и на пол прыгнула, взяла гусей, отпустила их играть и говорит: – Гуси, что можете, играйте! Эти гуси до того играли, что столы перевернули, много народу убили. А царь говорит: – Останови их, а то всех перебьют. А она говорит: – Гуси, что можете, то и играйте! Царь кричит: – Брось, останови! А парень говорит: – Назначишь меня царем всего царства, то остановлю. Вот царь и назначил [букв.: записал] его царем, и сегодня они там живут.

October 26, 2017 in 16:41 Нина Шибанова

  • changed the text
    Ende eli ukk da akk. Ukol da akal oli üks’ poig. Nece mamm kol’. Nu, koliškanz' bat't’. Nece bat't’ kucuškanz poigan. – Vot, sanub, – poig, mina nügudi kolen. Sina, poig, elä i rada, mise vandhad kuštteiž i sö, ka mise liib oliž medenke. Nece bat't’ kol’. Poig kaikuččel päival vandhad aji. Batei käs’k rata sihessai, mise liib tegižihe söda ku medenke. Nece poig: – Vaitti, libo probuida rata da küntta küläks. Nece prihä radaškanz küläks, ka liib tegihe maged. Prihä i sanub: – Proudan batei sanii: radad, ka liib tegese maged. Bat't’ nakaži: -Poig, naimha lähted, ka ken ezmäine vastha puutub, sida i ota. Nece poig i zadumai naida. Läks’ hän mecnikoimaha oružd'anke. Läks’, ka hänele lindįine vastha tuli. Necin lindįižen tahtel’ ampta, ka hän uugale d'o nagolo ištuze. Nece prihä-se sanub: – Batei sanįi, mise ken vastha tulob, ka otta milei nece lindįine. Necen lindįižen toi hän kodihe. Eletaze, ka lindįine min voib rata. Eletaze d'o koume päivad. Nece prihä mäni rindal babįinnu. Babįil i küzub: – Milei om todud lindįine akaks, bateil om kästtud. Nece babįi i opendab: – Ota poutintrub i käske homen ombelta paid da kad'd'ad. Nece prihä d'o tuli kodihe, ot't’, andįi truban poutnad, käs’k tehta paidan, kad'd'ad.: – Mina olen otnu sindei emagaks. Nece prihä läks’ mecha mecnikįimaha. Nece lindįine ot't’, adivoks tegihe, adiv tegihe, ka što nado. Necile prihäle paidan, kad'd'ad ombel’ i varnha ripput’. Ka lindįižeks i kändihe. Nece prihä tuli, ka par sobid ombeltud varnas. Nece prihä babįinnu i d'oksob.: – Babuško, sanub, – ombelnu om paran sobid. – Vot, sanub babei, – homen möst käske sobid ombelta, a iče mäne to üks'voččid viceižid i sanu, mise män mecha, a iče vardiiče verejan taga. Nece niižne paidad, kad'd'ad ombel’, vereile i läks’. Nece prihä näggob verejan taga, mise niižne lujas krasivį. Nece niižne tagaze proidiškanz', prihä hänt i tabaz’ i dotogo necen niiččen löi nenil viceižil. Nece adiv d'o kändihe säkijaks zverikš: hän i gadaks, händikahaks. Potom kändihe värtnäks. No, nece prihä i sanub: – Nazad, zolota gora, naper'ot, moloda žena. Nece prihä ot't’ värtnän katkeiž i kandon alle i pani. Adiv tegihe, ka što nado. I eläškat'he. Adiv-se i sanub: – Aigiš, Van'uša, sina zavodid mindei opeta. Hö eläškat'he. Nu, toižiš maišpei tedišt’ prihä, mise om hivä adiv. Adivon pidab otta toižihe maihe. No siga hiil oma d'agi-babad slugad. Van'ušad i kuctaze carinnu. – Vot, sanub, – Van'uša, sina maltad, sanutaze, detskijan suman lüuta. Nece prihä sanub: – En mina malta. Nece murzeimennu i tuli. Murzeimele, murzeimele i sanub: – Milei ninga kästtihe tehta. Nu vot, murzein openz’ hänt i selgit’, kut lüuta. – Mäne dorogad möto i siga künttaze serįjal höbol. Nu vot, sina dergeida koume karvašt’. Nece i mäni detskijan sumannu. A siga maa d'o kaik träsiše. – Ne träsis’ mat’-sįra zeml'a, na tebe podarki. Nece ot't’, karveižed hiit’ sinna i sigapei lähttihe sumad, sundugan celijan. Vot, nece prihä sundugan ot't’ pän pälagele i kodihe carile vöb. Nened d'o slugad pordhil varastetaze: – Anda, mö vöm. Nece prihä sanub: – Ken lüuz’ da toi, ka se i vöb. Necen suman i vei. Car’ sanub: – Min-že voin pän čapta? Nece prihä möst kodihe läks’. Nened slugad i möst zamekait'he: kuni ii izvotkoi prihäd, ka iisa otta murzeint. Car’ sanub: – Van'uša, sina mahtad tehta carin longen, kaiked. Kaiked, okrome lindunmaidod oliž, siga kaiked oliž. Nece prihä kodihe läks’, tuli murzeimennu i sanub. Murzein sanub: – Mina sanįin silei, mise aigiš zavodid opeta, äi hlopotįid liinob, nece murzein sanub, – vere magatta. Nece murzein kuna-se kävelz’ i tegi do togo longen, kaiked, okrome lindunmaidod. – Mäne, sanub, – vö i ala anda nenile d'agi-babįile vöda. Nece prihä i vei. D'agi-babad d'o pordhil siištaze: – Anda, Van'uša, mö vöm. – En d'o anda, ken toi, se i vöb. Nece car’ i sanub: – Kut mö voim hänel pän čapta, hän möst tegi longen. Nece prihä möst kodihe tuli. Proidi väheine aigad, i prihän möst kuctaze carinnu. – Vot, sanub, – Van'uša, sina mahtad eläbid gusid tehta. Se božiže: - En mahta. A hö sanutaze: - Et tehne, ka tegeze pä čapta. Vot nece prihä i sanub Nastasja-prekrasnajale:. – Näged, mina sanįin, aigiš sina zavodid mindei opeta, ak i sanub, – mä pakiče kuks aigad nenid kaks’ akad, kudambid pidab izvot’t'a. Tuld'he. Läh'the, läh'the. Murzein andįi paikeižehe entä mida kirdit’, nu i selgit’ hiid ičeze rodimijale male. Nu vot, nene mänd'he, mänd'he kuverdan-se aigad. Pertiine i tuli. – Pertiine, pertiine, päivhapei ocin, miihepei pordheižin. Pertiine azotihe. Pert'he i mändhe. – Fu, fu, tritsat tri goda žila, russkogo duha ne videla, russkii duh javilsa. Nece prihä i sanub: – Babuško, hilläšti, čomašti. Ed ehtnu sötta, ni d'otta, a rigehtid kidoštada. Nece akk i küzub: – Kuspei tö olett, kuspei mänett? Nece prihä i sanub: – Ninga i ninga. Sanutihe: täs tehtaze eläbid gusid. Akk i sanub: – Minun poigad tehtaze. Vot, sanub, – poigad tuldaze, ka kuna tiid panda? Hö tiid södaze. Nece ot't’, pani ühten kaimloho, toižen pani toižhe, prihän – pän pälagele. Vot, nene prihäd i tuld'he mecaspei.: – Entä mida om russki duh pertiš. – Old'he naku rahvaz, mamm sanub, – kästtaze gusid eläbid tehta hö. – Mikš-žo pästid hiidazei? – Vaitti, mina pordhile mänen, hiikaldan. Mäni, trähni, hö i lähttihe. Tuld'he pert'he. Prihäd i sanutaze: – Mida kävelett? – Kävelem, sanutaze, – tö maltatt eläbid gusid tehta.? Nene prihäd sanutaze: – Siičas, söm da d'om i tegem. Söd'he, d'od'he i lähttihe tehmaha. – Anda, sanutaze, – miile tänna pidatei mez’. Nece akk mäni, akan i selgit’. – No, vot, sanutaze, – tulid, ištte i nukkahta ala. A nukkahtad, ka sad korvale. Nece akk, rouk, pidät’, pidät’ i nukkaht’. – Nukkahtid? Akk ii teda, mida sanuda. Sanub: – Nukkahtin. Hö – korvale, akk i riktihe. – Anda toine pidatei. Nece toine akk mäni. – Nu vot, sina ala nukkahta, akale i sanutaze. Akk nukkaht’. Akale i sanutaze: – Nukkahtid? Akk sanub: – Nukkahtin. Akale päd möto korvale hlopni, akk i kol’. – Nu vot, nugudi tule iče. Nece prihä i mäni. – Tulid, a nukkahtad ka i silei se-žo. Nece prihä pidät’ i nukkaht’. – Sina nukkahtid? - sanutaze. Prihä sanub: - En nukkahtanu. – A min tegid? – A dumein. – Min dumeid? – A märgad mad, vei kuivad om enamb? Prihä- prihä sanub. - Märgad mad om enamb. – Vaitti, mö mäam märičem. Iilä proud, ka surm silei. Mänd'he. Märitihe, märitihe - i märgad mad enamb. Hänen proud i läks' . Edeleze i pidatab. Nu, möst i nukkaht’. Möst sanutaze: – Nukkahtid? – sanutaze. – En, sanub, – dumein. – A min dumeid? – A dumein: pen’t mecad vei sur’t enamb om. Mindei, mindei möto, sanub, – pen’t mecad om enamb. – Vaitti, sanutaze, – mö möst märičem. Nu vot, händast möto i läks’: pent’ mecad enamb. I möst pidatab edeleze. Hän i nukkaht’ möst. – Nukkahtid? – En, sanub, – nukkahtanu, a paikeižen kormanaspei otin. – A nu vei, sanutaze, – mii om silei paikeižes? Ottihe paikeižen, lugetihe: nece om hiide vävu. – Oh, sanub, – mö hätkestįim, adiv om ottud i stolan taga išttaze, varastetaze čas na čas. Ottihe, teravašti nened gusid tegaltihe i sanutaze: – Kudamb miiš teramba vöb? Üks’ sanub: – Mina vön časus. Toine sanub: – Mina vön poles časus. Koumanz’ sanub: – Mina sil'male panen, mignin i siga liinoba. Nu, nece sil'male pani i migni. Hö d'o pordhil oma. Nece adiv d'o siga varastab, ii usko. Adiv nägišt’, mise mänob prihä, d'o tulob. Nece niižne d'ougal stolale i lavale hippäht’, ot't’ nene gusid kaivįi da päst’ vämmaha. Adiv, adiv i sanub: – Gusi, što možete igraite. Nened gusid dotogo tehthe, stolad veretihe, narodad äjan riktihe. A car’ i sanub: – Azota, ika kaikid d'o rikįid. Nece murzein i sanub: – Gusi, što možete, to i igraite. Nece car’ sanub: – Täizö, azota! A prihä sanub: – Kirditaned kaikele carstvole carikš, ka askei azotan. Nece car’ ot't’ i kirdit’ carikš i tänambei siga eletaze.

October 26, 2017 in 16:41 Нина Шибанова

  • changed the text of the translation
    Жили старик со старухой. У старика и старухи был один сын. Мать умерла, стал. Стал умирать отец. Пригласил он сына: – Вот, – говорит, – сын, теперь я умру. Ты, сын, живи и трудись, да так, чтобы сошники блестели, а ешь, чтобы хлеб был как с медом. Отец умер. Сын каждый день точит сошники. Отец наказывал работать так, чтобы хлеб стал как с медом. Сын: .- Да не попробовать ли в полную силу поработать и попахать. Парень наработался вдоволь, и хлеб стал сладким. Он и говорит: - Правду говорил отец: когда вдосталь наработаешься, то и хлеб станет сладким. Еще отец наказывал: - Сын, когда будешь жениться, то бери ту, которая первая придет навстречу. Сын надумал жениться. Пошел он охотиться с ружьем. Идет, а ему навстречу птичка. Он хотел застрелить птичку, а та садится ему на плечо. Этот парень и говорит: – Отец наказывал взять первую встречную. Возьму, возьму я эту птичку. Принес домой он эту птичку. Живут они. Птичка, птичка делает, что может. Живут они уже три дня. Пошел парень к бабке-соседке. Говорит он бабке: – Принес я себе в жены птичку, отцом так наказано. Эта бабка его наставляет: – Возьми полотно и заставь завтра сшить рубаху и кальсоны. Пришел парень домой, дал ей полотно, велел сшить рубаху и кальсоны: – Я взял тебя в дом хозяйкой. Пошел парень в лес на охоту. А птичка превратилась в барышню. Стала, стала она девушкой что надо. Сшила она ему рубашку и кальсоны и повесила на вешалку. Сама снова превратилась в птичку. Пришел парень домой, а пара белья уже сшита и висит на вешалке. Парень бежит к бабке: – Бабушка, – говорит, – она сшила пару белья. Бабка наказывает: – Завтра опять вели сшить белье, а сам иди принеси однолетних прутьев и скажи, что пойдешь в лес, а сам подкарауливай за дверью. Девушка сшила рубашку, кальсоны и пошла во двор. Парень видит из-за ворот, что девушка очень красивая. Эта девушка стала проходить обратно, парень и поймал ее и стал стегать этими прутьями. Девушка стала превращаться во всяких тварей: и змеей, и волком. Потом превратилась в веретено. А парень и говорит: – Сзади золота гора, впереди молода жена. Этот парень Ввялвзял веретено, разломил и сунул под пень. Девушка стала что надо. Стали они жить. Молодуха и говорит: – Рано ты, Ванюша, начал меня учить. Живут они. Но в чужедальней стороне узнал парень, что есть красивая девушка. Девушку – надо увезти в другие страны. А служанки у них там бабы-яги. Позвали Ванюшу к царю. – Вот, – говорят, – сказали, что ты, Ванюша, можешь найти детскую суму. Парень говорит: – Нет, не сумею. Пошел он к молодухе и говорит: – Мне вот так приказали сделать. Ну вот, жена научила его, где и как найти. – Иди по дороге, там пашут на серой лошади. Ну вот, ты выдерни три волоска. Тот и пошел за детской сумой. А там вся земля дрожит. – Не трясись, мать-сыра земля, на тебе подарки. И бросил он туда волоски, а оттуда – сумы, целый сундук. Взял парень сундук, поднял на голову и несет царю. А служанки на крыльце ждут: – Давай мы отнесем! Парень говорит: – Кто нашел, тот и отнесет. И отнес он это. Царь сокрушается: - Как я отрублю ему голову? И опять пошел этот парень домой. А служанки эти вновь намекают: пока этого парня не изведешь, не взять эту молодуху. Опять царь говорит: – Ванюша, ты умеешь приготовить царский обед. Пусть все будет, кроме птичьего молока. Пошел парень домой, пришел и рассказал жене. Жена говорит: – Я тебе говорила, что слишком рано ты начал меня учить, много хлопот будет. Ложись, ложись спать, – говорит. Жена куда-то сходила и приготовила до того хороший обед, было все, кроме птичьего молока. – Поди, – говорит, – отнеси, не давай отнести бабам-ягам. Парень и отнес. Яги-бабы уже на крыльце сидят: – Дай, Ванюша, мы отнесем. – Нет уж, не отдам. Кто принес, тот и отнесет. Царь говорит: – Как мы отрубим ему голову, ведь он приготовил заказанный обед! Парень опять пришел домой. Прошло немного времени, и парня опять зовут к царю. – Вот, – говорят, – Ванюша, ты умеешь живых гусей делать! Тот божится: – Не умею! А те говорят: – Не сделаешь- так придется голову отрубить. Вот парень и рассказывает Настасье Прекрасной. – Видишь, я говорила, что рано ты стал меня учить - и говорит жена. - Иди, попроси на месяц этих двух старух, которых нужно извести. Те пришли. Когда они отправились, жена дала что-то в платочке, что-то написала. Ну, ну, и послала их в родимые края. Вот идут они, идут сколько-то времени. Навстречу избушка: – Избушка, избушка, лбом к солнцу, к нам крылечком! Избушка и остановилась. Вошли они в избушку. – Фу-фу! Тридцать, тридцать три года жила, русского духа не видела, русский дух явился! Парень и говорит: – Бабушка, потише и спокойнее! Не успела накормить-напоить, а спешишь накричать. Старуха и спрашивает: – Откуда вы будете, откуда идете? Парень и говорит: так, мол, и так, сказали, что здесь делают живых гусей. Старуха и говорит: – Мои сыновья делают. Вот сыновья придут, так куда мне вас девать? Они вас съедят. Взяла она и одну положила под одну подмышку, другую – под другую, а парня на макушку. Вот приходят сыновья из лесу: – Почему-то русский дух в избе. – Были тут люди, – мать говорит, – просят живых гусей сделать. – А почему же ты их отпустила? – А подождите, я пойду на крыльцо, крикну их. Пошла, тряхнула, они и выпали. Пришли в избу. Парни спрашивают: – Зачем пришли? – Ходим мы..., – говорят, – вы умеете живых гусей делать? Эти парни отвечают: – Вот сейчас мы поедим да попьем – и сделаем. Поели, попили и пошли делать. – Дай кого-либо, кто посветит нам. Мать и послала одну из старух. – Ну вот, – говорят, – пришла – и садись, посвети нам, да не дремли, а задремлешь – оплеуху получишь. А старуха, бедная, светила-светила и задремала. – Задремала? Старуха не знает, что ответить. Говорит: – Задремала. Они ей по уху – и убили старуху. – Дай другую посветить нам. Вторая старуха пошла. – Ну вот, ты не дремли, – говорят старухстарухе. Старуха вздремнула, старухе и говорят: – Задремала? Старуха говорит: – Задремала. Старухе по уху – она и умерла. – Ну вот, теперь ты иди сам. Этот парень и пошел. – Вот ты пришел, а если вздремнешь, то и тебе будет то же. Парень подержал и вздремнул. – Ты задремал? - спрашивают. Парень говорит: – Не дремал! – А что ты делал? – Думал. – О чем ты думал? – Чего больше, сырой или сухой земли? – парень говорит. – Сырой земли больше. – Подожди, мы пойдем измерим, если неправда, то тебе будет смерть. Пошли, измерили, – сырой земли больше. Его правда оказалась. И дальше сидит и светит. И опять вздремнул. Опять спрашивают: – Вздремнул? - спрашивают. – Нет, я думал. – О чем думал? – А думал – мелкого или крупного леса больше? – Подожди, – говорят, – мы измерим. И опять оказалось, как он думал: мелкого леса было больше. И опять сидит и светит им. Опять вздремнул. – Вздремнул? – Нет, – говорит, – не вздремнул, а платочек из кармана взял. – А ну-ка,говорят, - что у тебя в платочке? Взяли они платочек, прочитали: это же их зять. – Ох, – говорят, – мы опаздываем: там молодушка украдена, все сидят за столом и ждут [пира] с часу на час. Взяли они, быстренько этих сделали гусей и говорят: – Кто из нас быстрее отнесет? Один говорит: – Я отнесу за час. Второй говорит: – Я отнесу за полчаса. Третий [их зять] говорит: – Я положу на глаз, мигну – и там будем. Ну, он положил на глаз и мигнул. И вот они уже на крыльце. А девушка там уже ждет. Девушка увидела, что идет парень,ужепарень, уже подходит. Эта девушка ногой на стол и на пол прыгнула, взяла гусей, отпустила их играть и говорит: – Гуси, что можете, играйте! Эти гуси до того играли, что столы перевернули, много народу убили. А царь говорит: – Останови их, а то всех перебьют. А она говорит: – Гуси, что можете, то и играйте! Царь кричит: – Брось, останови! А парень говорит: – Назначишь меня царем всего царства, то остановлю. Вот царь и назначил [букв.: записал] его царем, и сегодня они там живут.

October 18, 2016 in 19:24 Nataly Krizhanovsky

  • changed the title
    from Prihä ot\'t’ akaks lindun
    to Prihä ot't’ akaks lindun
  • changed the text
    Ende eli ukk da akk. Ukol da akal oli üks’ poig. Nece mamm kol’. Nu, koliškanz\' bat\'tbat't’. Nece bat\'tbat't’ kucuškanz poigan. – Vot, sanub, – poig, mina nügudi kolen. Sina, poig, elä i rada, mise vandhad kuštteiž i sö, ka mise liib oliž medenke. Nece bat\'tbat't’ kol’. Poig kaikuččel päival vandhad aji. Batei käs’k rata sihessai, mise liib tegižihe söda ku medenke. Nece poig: – Vaitti, libo probuida rata da küntta küläks. Nece prihä radaškanz küläks, ka liib tegihe maged. Prihä i sanub: – Proudan batei sanii: radad, ka liib tegese maged. Bat\'tBat't’ nakaži: -Poig, naimha lähted, ka ken ezmäine vastha puutub, sida i ota. Nece poig i zadumai naida. Läks’ hän mecnikoimaha oružd\'ankeoružd'anke. Läks’, ka hänele lindįine vastha tuli. Necin lindįižen tahtel’ ampta, ka hän uugale d\'od'o nagolo ištuze. Nece prihä-se sanub: – Batei sanįi, mise ken vastha tulob, ka otta milei nece lindįine. Necen lindįižen toi hän kodihe. Eletaze, ka lindįine min voib rata. Eletaze d\'od'o koume päivad. Nece prihä mäni rindal babįinnu. Babįil i küzub: – Milei om todud lindįine akaks, bateil om kästtud. Nece babįi i opendab: – Ota poutintrub i käske homen ombelta paid da kad\'d\'adkad'd'ad. Nece prihä d\'od'o tuli kodihe, ot\'tot't’, andįi truban poutnad, käs’k tehta paidan, kad\'d\'adkad'd'ad. – Mina olen otnu sindei emagaks. Nece prihä läks’ mecha mecnikįimaha. Nece lindįine ot\'tot't’, adivoks tegihe, adiv tegihe, ka što nado. Necile prihäle paidan, kad\'d\'adkad'd'ad ombel’ i varnha ripput’. Ka lindįižeks i kändihe. Nece prihä tuli, ka par sobid ombeltud varnas. Nece prihä babįinnu i d\'oksobd'oksob. – Babuško, sanub, – ombelnu om paran sobid. – Vot, sanub babei, – homen möst käske sobid ombelta, a iče mäne to üks\'voččidüks'voččid viceižid i sanu, mise män mecha, a iče vardiiče verejan taga. Nece niižne paidad, kad\'d\'adkad'd'ad ombel’, vereile i läks’. Nece prihä näggob verejan taga, mise niižne lujas krasivį. Nece niižne tagaze proidiškanz\', prihä hänt i tabaz’ i dotogo necen niiččen löi nenil viceižil. Nece adiv d\'od'o kändihe säkijaks zverikš: hän i gadaks, händikahaks. Potom kändihe värtnäks. No, nece prihä i sanub: – Nazad, zolota gora, naper\'otnaper'ot, moloda žena. Nece prihä ot\'tot't’ värtnän katkeiž i kandon alle i pani. Adiv tegihe, ka što nado. I eläškat\'heeläškat'he. Adiv-se i sanub: – Aigiš, Van\'ušaVan'uša, sina zavodid mindei opeta. Hö eläškat\'heeläškat'he. Nu, toižiš maišpei tedišt’ prihä, mise om hivä adiv. Adivon pidab otta toižihe maihe. No siga hiil oma d\'agid'agi-babad slugad. Van\'ušadVan'ušad i kuctaze carinnu. – Vot, sanub, – Van\'ušaVan'uša, sina maltad, sanutaze, detskijan suman lüuta. Nece prihä sanub: – En mina malta. Nece murzeimennu i tuli. Murzeimele i sanub: – Milei ninga kästtihe tehta. Nu vot, murzein openz’ hänt i selgit’, kut lüuta. – Mäne dorogad möto i siga künttaze serįjal höbol. Nu vot, sina dergeida koume karvašt’. Nece i mäni detskijan sumannu. A siga maa d\'od'o kaik träsiše. – Ne träsis’ mat’-sįra zeml\'azeml'a, na tebe podarki. Nece ot\'tot't’, karveižed hiit’ sinna i sigapei lähttihe sumad, sundugan celijan. Vot, nece prihä sundugan ot\'tot't’ pän pälagele i kodihe carile vöb. Nened d\'od'o slugad pordhil varastetaze: – Anda, mö vöm. Nece prihä sanub: – Ken lüuz’ da toi, ka se i vöb. Necen suman i vei. Car’ sanub: – Min-že voin pän čapta? Nece prihä möst kodihe läks’. Nened slugad i möst zamekait\'hezamekait'he: kuni ii izvotkoi prihäd, ka iisa otta murzeint. Car’ sanub: – Van\'ušaVan'uša, sina mahtad tehta carin longen, kaiked, okrome lindunmaidod oliž, siga kaiked oliž. Nece prihä kodihe läks’, tuli murzeimennu i sanub. Murzein sanub: – Mina sanįin silei, mise aigiš zavodid opeta, äi hlopotįid liinob, nece murzein sanub, – vere magatta. Nece murzein kuna-se kävelz’ i tegi do togo longen, kaiked, okrome lindunmaidod. – Mäne, sanub, – vö i ala anda nenile d\'agid'agi-babįile vöda. Nece prihä i vei. D\'agiD'agi-babad d\'od'o pordhil siištaze: – Anda, Van\'ušaVan'uša, mö vöm. – En d\'od'o anda, ken toi, se i vöb. Nece car’ i sanub: – Kut mö voim hänel pän čapta, hän möst tegi longen. Nece prihä möst kodihe tuli. Proidi väheine aigad, i prihän möst kuctaze carinnu. – Vot, sanub, – Van\'ušaVan'uša, sina mahtad eläbid gusid tehta. Se božiže: - En mahta. A hö sanutaze: - Et tehne, ka tegeze pä čapta. Vot nece prihä i sanub Nastasja-prekrasnajale: – Näged, mina sanįin, aigiš sina zavodid mindei opeta, ak i sanub, – mä pakiče kuks aigad nenid kaks’ akad, kudambid pidab izvot’t\'at'a. Tuld\'heTuld'he. Läh\'theLäh'the. Murzein andįi paikeižehe entä mida kirdit’, nu i selgit’ hiid ičeze rodimijale male. Nu vot, nene mänd\'hemänd'he, mänd\'hemänd'he kuverdan-se aigad. Pertiine i tuli. – Pertiine, pertiine, päivhapei ocin, miihepei pordheižin. Pertiine azotihe. Pert\'hePert'he i mändhe. – Fu, fu, tritsat tri goda žila, russkogo duha ne videla, russkii duh javilsa. Nece prihä i sanub: – Babuško, hilläšti, čomašti. Ed ehtnu sötta, ni d\'ottad'otta, a rigehtid kidoštada. Nece akk i küzub: – Kuspei tö olett, kuspei mänett? Nece prihä i sanub: – Ninga i ninga. Sanutihe: täs tehtaze eläbid gusid. Akk i sanub: – Minun poigad tehtaze. Vot, sanub, – poigad tuldaze, ka kuna tiid panda? Hö tiid södaze. Nece ot\'tot't’, pani ühten kaimloho, toižen pani toižhe, prihän – pän pälagele. Vot, nene prihäd i tuld\'hetuld'he mecaspei. – Entä mida om russki duh pertiš. – Old\'heOld'he naku rahvaz, mamm sanub, – kästtaze gusid eläbid tehta hö. – Mikš-žo pästid hiidazei? – Vaitti, mina pordhile mänen, hiikaldan. Mäni, trähni, hö i lähttihe. Tuld\'he pert\'heTuld'he pert'he. Prihäd i sanutaze: – Mida kävelett? – Kävelem, sanutaze, – tö maltatt eläbid gusid tehta. Nene prihäd sanutaze: – Siičas, söm da d\'omd'om i tegem. Söd\'heSöd'he, d\'od\'hed'od'he i lähttihe tehmaha. – Anda, sanutaze, – miile tänna pidatei mez’. Nece akk mäni, akan i selgit’. – No, vot, sanutaze, – tulid, ištte i nukkahta ala. A nukkahtad, ka sad korvale. Nece akk, rouk, pidät’, pidät’ i nukkaht’. – Nukkahtid? Akk ii teda, mida sanuda. Sanub: – Nukkahtin. Hö – korvale, akk i riktihe. – Anda toine pidatei. Nece toine akk mäni. – Nu vot, sina ala nukkahta, akale i sanutaze. Akk nukkaht’. Akale i sanutaze: – Nukkahtid? Akk sanub: – Nukkahtin. Akale päd möto korvale hlopni, akk i kol’. – Nu vot, nugudi tule iče. Nece prihä i mäni. – Tulid, a nukkahtad ka i silei se-žo. Nece prihä pidät’ i nukkaht’. – Sina nukkahtid? - sanutaze. Prihä sanub: - En nukkahtanu. – A min tegid? – A dumein. – Min dumeid? – A märgad mad, vei kuivad om enamb? Prihä sanub. Märgad mad om enamb. – Vaitti, mö mäam märičem. Iilä proud, ka surm silei. Mänd\'heMänd'he. Märitihe - i märgad mad enamb. Hänen proud i läks\' . Edeleze i pidatab. Nu, möst i nukkaht’. Möst sanutaze: – Nukkahtid? – sanutaze. – En, sanub, – dumein. – A min dumeid? – A dumein: pen’t mecad vei sur’t enamb om. Mindei möto, sanub, – pen’t mecad om enamb. – Vaitti, sanutaze, – mö möst märičem. Nu vot, händast möto i läks’: pent’ mecad enamb. I möst pidatab edeleze. Hän i nukkaht’ möst. – Nukkahtid? – En, sanub, – nukkahtanu, a paikeižen kormanaspei otin. – A nu vei, sanutaze, – mii om silei paikeižes? Ottihe paikeižen, lugetihe: nece om hiide vävu. – Oh, sanub, – mö hätkestįim, adiv om ottud i stolan taga išttaze, varastetaze čas na čas. Ottihe, teravašti nened gusid tegaltihe i sanutaze: – Kudamb miiš teramba vöb? Üks’ sanub: – Mina vön časus. Toine sanub: – Mina vön poles časus. Koumanz’ sanub: – Mina sil\'malesil'male panen, mignin i siga liinoba. Nu, nece sil\'malesil'male pani i migni. Hö d\'od'o pordhil oma. Nece adiv d\'od'o siga varastab, ii usko. Adiv nägišt’, mise mänob prihä, d\'od'o tulob. Nece niižne d\'ougald'ougal stolale i lavale hippäht’, ot\'tot't’ nene gusid kaivįi da päst’ vämmaha. Adiv i sanub: – Gusi, što možete igraite. Nened gusid dotogo tehthe, stolad veretihe, narodad äjan riktihe. A car’ i sanub: – Azota, ika kaikid d\'od'o rikįid. Nece murzein i sanub: – Gusi, što možete, to i igraite. Nece car’ sanub: – Täizö, azota! A prihä sanub: – Kirditaned kaikele carstvole carikš, ka askei azotan. Nece car’ ot\'tot't’ i kirdit’ carikš i tänambei siga eletaze.