Кибирь Василий
Озорство
Russian
На сенокосе Родион обгорел окончательно, превратился в сущего цыганенка. Сейчас его полуголая черная фигурка мелькает во дворе. За ворота выходить запрещено — в садике карантин по свинке, к Леночке не пускают ее родители, стали опасаться "влияния". Да и колодец, то есть Муська, конечно, виновата. Ведь это все Муська, коза. Обычно такая смирная, такая смирная, а вчера взяла и сбросила Родьку возле колодца, а сама убежала. Родька наверняка удержался бы верхом, если бы не та канава у колодца. Да, пожалуй, если бы не канава, Муська не сбросила бы его. В грязном костюме маманьке на глаза попадаться — это ого-го! Решил зачерпнуть воды в колодце, чтобы помыться. Ручка ворота оказалась очень скользкой, вырвалась из руки, и ведро с маху упало вниз, набралось полное воды. Попробуй его вытащить — такое тяжеленное. Родька пробовал — куда там. Разозлился, конечно, и плюнул в сруб. Раза два всего и плюнул-то. А тут мимо конюх идет — дед Иван. Взял Родьку за ворот (а рука-то заскорузлая, вся табачищем провоняла) и — домой. Была баня! Сегодня мать в настроении. Можно будет спросить, кто такой "Олух царя небесного".
Изнывая от безделья, мальчишка забирается на забор, усаживается на Столбик ворот — на границе пространства, отведенного сегодня к существованию. Тянется вдаль, сужаясь на нет за Горбатым мостом, пыльная желтая дорога. Темнеет за речкой загадочный лес. Говорят, уже появилась молоая брусника — можно есть, можно стрелять из дудок — очень бы хорошо! Родион живо представляет, как он идет, ступая босыми ногами в пыль, теплую, мягко-мучнистую, уходя все дальше и дальше в луговое и лесное приволье. Но — нельзя. Горько сжимается сердце от незнаемого по имени чувства — тоска. Оно требует выхода, и мальчик начинает петь, раскачиваясь в такт песне. Песня состоит всего из одного слова — собственной фамилии. Как ямщик на облучке, едет он на заборе, все больше давая выход душе.
Пустая улица равнодушно внимает его стараниям. Черный пес Барсик с желтыми глазами и желтыми же бровями — гроза поселковых ребят —пробегает мимо, не ведя ухом. Задетый его равнодушием, Родион прибавляет громкости, исступленно выводя:
— Эх Беглецовы да Беглецовы! А Беглецовы — цовы — цовы!
Из распахнутого окна высовывается голова соседки Фисенковой.
— Нюра!
— Но, что случившись?
— Скажи своему, чтобы пластинку переменил. Да и вредно это ведь.
Жара смотри какая, а он поет?!
— Эдак, эдак. Неужель не вредно, конечно вредно, - охотно соглашается мать. Соседка скрывается, а она тихо смеется, прикрывая рот рукой:
— Пой, пой, только к колодцу не ходи.
Примолкший было певец с новой силой начинает:
— Эх как Беглецовы да Беглецовы!..
— О дает цыганенок, слышь, что выделывает? — смеются женщины сучкорубы. Они возвращаются с работы потные и усталые. Доски тротуара жалобно поскрипывают под их тяжелыми кирзовыми сапогами. Пацан на заборе для них развлечение.
— Здорово, цыганенок! — кричат они, хохоча. Пошли-ка вы!.. — запальчиво отвечает Родион, уловив в их голосах насмешку.
Оскорбленные до глубины души, бабы, входя во двор, еще издали злобно запевают:
- Ню-у-ра-а! Ты слышь ли чо ли?! Это чо будет, ежли каждая сопля ругаться зачнет?
-У меня у самой пятеро — мал мала меньше, а ён... Ето куды?! —гневается самая пожилая.
-Ты у меня доиграисся! — кричит мать, смеясь, но уже закипая. — Ты мне баб не трожь! Выпорю как сидорову козу, своих не узнаешь! Слышишь, нет?
-Но!
- Говори у меня!
-Но!
- Ахты, дьявол тя возьми! Падина ты этакая, Вологда ты Вологда и есть.
- Сама же сказала вчера папке: "С кем валандаешься"...
- Это ж я про молодых, а тут кто?! Разуй глаза-то, сотона!
- Ладно, я пошутил.
-Что-о? Молчать! — Мать вне себя, и быть бы примерной порке при довольных и внимательных свидетелях исправления маленького разбойника, но она удерживается — отец запретил трогать сына: сам-де буду разбирать его вины. Мать, хлопнув дверью, уходит домой, а бабы, разочарованно поджав губы, выходят на улицу.
Скучно дальше сидеть на заборе, и Родион спускается вниз, поднимается на крыльцо и осторожно заглядывает на кухню. Мать стоит у раскаленной плиты и льет белое тесто на черную сковородку.
Запах оладий щекочет ноздри проголодавшегося мальчишки. Не решаясь заходить, он, будто нечаянно, роняет ковшик с ведра на пол.
-Иди мой руки — есть будем, — оглядывается мать.
-Да, а ты биться будешь?! — Он делает вид, что боится.
- Иди, не буду. Завтра мамка с Верой приедут. Вера гостить у нас останется.
- Ур-ра! — вопит Родион, носясь по кухне.
- Дак ты тово. Веди себя по-человечески хоть при людях-то.
-А за ягодами возьмете?
- Малина подходит. — Мать отвечает спокойно, значит, возьмет.
Да теперь-то шалишь! Попробуй не взять — Родион уже и сам ягодные места знает — ходили с отцом.
Старшая сестра живет почему-то с бабкой и дедом по матери; приезжая сюда лишь в гости. Взрослые не умеют толком объяснить, почему это так и что значит "сестра по матери", но Родион хорошо знает, что живется Вере у стариков привольно, и завидует ей. Сестра старше на пять лет. Большая уже, в школу ходит, носит красивую коричневую форму с белым фартуком. Что за прелесть старшая сестра, что за радость! Зимой они катались с горы на санках — никакая-то ей горка нипочем. Всегда она придумает какую-нибудь игру, и ребята "вьются за ней хвостом". А как она лучисто смеется! Да, теперь уж наверняка Женька примет его в свою команду. А они ходят в лес и играют там в войну, находят стреляные гильзы — да мало ли что еще делает Женькина команда!
Минут пять Родион задумчиво пьет чай — уж какой теперь чай! Хотя бы и с большим куском сахара. Потом поднимает задумчивые глаза на мать и торжествующим голосом говорит: — Мам, я женюсь.
- Н-но! — Мать брызгает чаем, оглушительно хохоча и вытирая слезы. — Когда свадьба-то, севодня ли чо?
- Когда вырасту, ясное дело, — спокойно отвечает сын, солидно прихлебывая из блюдца на манер бабушки, которая будет здесь завтра.
- Кто невестка-то будет мне? Ленка поди?
-Не-а. Вера.
-Ах-ха-ха-ха-ха! — Мать смеется очень заразительно, всплескивая руками. — Она же тебе сестрия?
-Мало ли что! Женятся же на двоюродных, вон, как дядя Алексей!
- Да Вера-то роодная, дубина ты стоеросовая!
Но Родьку так легко не возьмешь. "Ишь чего придумала, — сердито размышляет он, — небось все родные братья и сестры в поселке вместе с
родителями живут, сколько их ни есть, а тут..." Выйдя во двор, он пасмурно озирается вокруг — смутная обида теснит сердце. Ему кажется, что кра- пива, густо разросшаяся у забора, злорадно улыбается. Ах так! Родион выламывает гибкий ивовый прут и набрасывается на враждебные ряды. У крапивы ведь вообще коварный характер. Стоит себе, будто и дело не ее,а чуть зазевайся — попробуй, например, голой рукой банку консервную достать — тяпнет так, что света белого не взвидишь! Поэтому время от времени крапиве объявляется война. Сражается, бывало, сражается Родион, одни голые стебли остаются торчать кое-где. А через пару дней глядишь — поднимают головы зеленые солдаты — прямо колдовство какое— то!
- Ты чего развоевался, щипец!
-Кусается, зараза! —деловито бросает Родион, продолжая крошить противника.
-Полей-ка мне с ковша.
Сын бросает вицу и идет помогать отцу умываться. Отец явно не в духе. Умывается он молча, забыв свое шутовское "а-апчхимс". Родион не в силах понять причины, но он уже заметил, что всякий раз, когда бабушка привозит Веру, у отца ухудшается настроение и жизнь потрясается самы- ми сильными скандалами. Вот и сейчас отец долго и хмуро моется, сильно трется полотенцем, потом идет домой, громко стуча подковами сапог.
—Собирай в байну! — раздраженно командует он матери.
Родион вспоминает, что сегодня суббота, и начинает суетиться. В баню ходить очень интересно, так что он готов раньше отца.
Здесь, как обычно, отец потащил его прямо в парилку. Очень жарко, но это ничего, можно постоять и на нижней ступеньке. Зато разговоры тут разговаривают — все бы сидел, слушал. Поначалу только и слышно сквозь шум пара и плеск веников: мать! мать! мать! Можно подумать, что мужики все разом рассказывают о своих матерях. Но если вслушаться, то попа- даются и другие слова, начинаешь улавливать смысл какой-нибудь рыбацкой байки или охотничьего анекдота. Особенно вольготно чувствуют себя вербованные из бывших зеков. Есть тут и те, что дрались весной с отцом. После того случая они приходили к отцу виниться, пили мировую и теперь держатся по-дружески.
-Эй вы, лагерники! — гаркает отец весело, но и со злинкой в голосе.
— Не видите, што ли, што тут робенок?!
Дак мы чо, мы ничо, мать-перемать, — извинительно отругиваются зеки, освобождая место на полке. Впрочем, они уже попарились и оставляют парилку.
Отец, оказавшись хозяином положения, замочил в воде веник и для начала бросил на раскаленные камни ковш воды. Белая струя пара выстрелила из распахнутого зева печки, сметая мужиков на две ступеньки ниже.
— Што-то холодновато, — смеется отец бросает второй ковшик, зорко высматривая камни погорячей. После третьего мужики, радостно ругаясь, уходят в мыльное отделение. Жарко нестерпимо, но Родион крепко сидит на самой нижней ступеньке, обливаясь из таза холодной водой. Это, конешное дело, не байна, а так... за неимением лучшего, — бросает четвертый ковшик отец, — выстывает больно быстро. Даа. Тут главное дело торопиться нельзя. Дело-то такое, что... Чуешь-не?
Жарко.
Облейся водой-то да сиди. Сядь вон на пол хоть. В настоящей байне спокой дорогой. Чистота! Ты не гляди, что называется "по-черному", — возразительно говорит он, хотя сын слушает молча, — в этой белой грязи
пуды, а там... Тринадцатый, вишь, год как уехал с Вологды на фронт. Пожди ещемаленько. Поедем-таки — обещал. — Отец задумчиво повора- чивает отмякший в кипятке веник, потряхивает им слегка и начинает поти- хоньку нагнетать раскаленный воздух к алому, исходящему потом телу. Мало-помалу он приходит висступление. Веник мелькает все чаще и чаще, в черный зев печки летят новые ковшики кипятка. Пар раздирает горло, и Родион, уже не дожидаясь разрешения, ползет на четвереньках к выходу.
-Пацана-то пожалел бы! — сочувствуют Родьке мужики, обливая его холодной водой. — Поди посиди в раздевалке — пусть батька сам над собой издевается, черт вологодский, — в парилку теперь час не зайдешь!
В раздевалке отец долго вытирается, крякает, подмигивает сыну и благодушно похохатывает, прислушиваясь к разговорам, сам в разговоры не встревая — для этого он слишком "самостоятельный мужик".
Оба прямые и медлительные, отец и сын вступают в буфет, с достоинством отвечая на раздающееся со всех сторон "с легким паром!".
- Кружку пива и маленькую лимонада. — Отец волнительно откашливается. Родион с восторгом наблюдает, как наполняется шипучим напитком маленькая пузатенькая кружечка. Боясь разбить, он принимает ее двумя руками и осторожно отходит в угол, где начинает отпивать лимонад маленькими глотками, жмурясь от резкого, покалывающего ощущения на языке и особенно под языком.
- Пап, а из чего делают лимонад?
-Так, баловство одно — вода водой. У нас в деревне, бывало, делали квас из репы, к примеру говоря. Вкусно и пользительно. Ну и вино, конешно, варили сами.
Вином отец величает самогонку и водку. Он не пьянствует, как некоторые, которые за вином забывают работу — они в поселке считаются пьяницами. Но после бани, с получки и по праздникам — в эти "законные" дни без "вина" не обходится.