Texts

Return to review | Return to list

Vuonaine

history

August 20, 2025 in 14:44 Александра Родионова

changed the text
Konzu Mus'ka sai tyttäryön, Rodi erähäkse aigua kai unohti Žen'kan joukon. Hyö Veranke čuassuluguh häihitettih pikkarastu vuonastu. Kozaine kai oli valgei, vai selläl mustotti yksi tačmaine. Kaikis čomimat oldih pikkarazet ruspakot kabjazet, kudamat puaksuzeh kapitettih aidazen latettu myö. Konzu vuonaine bliämičči, avavui ruskei suuhut väbizijän kielyönke sydämes. Se imi sormie gu muamah n'ännii. Tiettäväine, lapset da vuonaine ylen hyvin tutustuttih. Mus'ka otti vastah sen tutustundan myödymielizesti. Se väzynyösti salbaili luomii da rounu sanoi: elostakkua, lapset, elostakkua. Elaigu ei ole udarehien pehmevys da ei kai ole maijon magevus. -Be-ee-e, hienol iänel vieldi vuonaine, rounu vastai: se ei ole meijän huoli. Vuonaine ruttoh potkastelih tagajalloil da juoksendeli ahtahas aidazes nagrajien lapsien ies. Sil himoitti teriämbi piästä välläle sinne, kus loitton nägyi vihandu niittu, jogi pagei ihastuttajan šolizuksen da läikkehen kel, kus läbi puuloin ladvois pastoi päiväine. Elaigu toi läikkäjän meren iändy, äijän kaikenmostu hajuu, mujuu, kudamat sytytettih da nostatettih vaste vai pilkettäjän mielen. Silkeskie rämähtih römäkkö raudu, kuului valujan vien humineh - onnuako, se ižändy lypsäy puuhistu kozua raudazien udarehienke - käziastettu. A nygöi helizöy hienombah, pitkäh radžizou tahnuon veräise emändy menöy. Häi istuhes madalale skamn'azele da algau tovelleh lypsiä. Enzimäzet maidovirdazet kirvotah lypsinrengin pohjale helizyksen kel. Sen jälles virdazet vilahtellahes puaksumbah, muututah suurembikse, vuahtenke upotah maijole sydameh toizen luaduzen iänenke. Lypsändän jälles Mus'kan luo laskietah pikkarastu kozastu. Tervah tulou iče pieni ižändy. Tänäpäi häi on ylen vagavu, kai buurakko. Jälgiperäh muamah andoi vallan viettiä vuonazen niittuzele. Rodi kodvan azettelou kagluremenii järies nahkas, sidou sih nuorastu. Vera tirpamata riuhtou händū hiemuas: - Jogo sinä terväh? - Terväh, vastuau Rodi. Lopukse hyö mennäh tahnuospäi pihale. Sie heis ymbäri kerävytäh lapset. Heijän keskes puneloittau Vit'ka Fisenkov rinnaleläjän feršalin poigu. Hänele on kieltä kävellä Žen'kan joukos, ga vambo menet siiriči nengomas kerras! Lenaine seżo on sit, ga Rodi händy ei ni näi. A kuibo muite! Niilöin zuavessizien täh Rodile kačo kui puutui, a häi... Kuundeli omiiheitti kävelendän hänen kel! Nygöi anna kadehtiu - ičelleh eihäi ole nengomua kozastu da vie nengomua vahnembua sizärdy. Näit kui! - Anna silitän! Lenaine varatessah oijendau käin. - Nu anna, žiäligö sinul vikse on? Ei, Rodi ei voi kieldiä toizilgi olla ihastuksis, konzu hänel on nengoine ilo. - Silitäkkiä, minul ei ole žiäli, häi hyvämielizesti andau vallan. - Läkkiä yhtes händy paimendamah! kirrutah lapset. - Läkkiä, sobiu Rodi. Tottu, niitul ongi ylen hyvä. Vuonaine hypästeleh da ihasteleh puhtastu tuuluttu da lagevuttu. Lapset juoksendellah jälles, ga heile terväh se vaivavuttau. On räkki i himoittau kezoile. - Läkkiä jovele! käsköy Žen'ka. - A vuonaine voibi siduo kytkyöh — ei kunne mene, anna syöy heiniä. Rodi iški muah seibähäzen, sivoldi sih nuorazen da juoksi toizile lapsile jälgeh. Kiini puuttuhuu vuonaine opii piästä välläle. Sidä rubei ylen äijäl juotattamah. Vuonaine riuhtaldi nuorastu iččehpäi - tahtoi piästä sinne, kus vezi čurčetti. Liikutettu seibähäine kuadui, vuonaine hypästelih kodvazen da sit lähti jogehpäi, nuorastu ribaitti peräs. -Brihačut, tavakkua! kirgai Vera. -Azetu! Tabua! Pietä! Ymbäröikkiä! Kai lapsijoukko ruttoh muutui kozazen tabuajakse. Žen'ka tungeldi sormet suuh da rubei täytty vägie viheldämäh. Vuonaine täytty hyppyy ryömästih pagoh. Silkeskie muamo rubei huolevumah da kaččelemah ikkanah - Rodii da Verua ei nägynyh nikus. Huondeksespäi muamah oli hyväs mieles. Vera jo toizen nedälin on adʼvois. Hyö käydih marjah, ruattih kodiruadoloi. Kui oli uskaldettu baboile, muamo ei paissuh liigua, a tuattah Veran kel oli rauhasti, ei eroitannuh poigua. Murgin jo rubei vilustumah, a poigua da tytärdy ei vie nävy. Muamo tuskevuksis meni pordahile da rubei kaččomah loitombakse alači kämmenes, gu päiväine silmih ei pastas. Mečän reunas ozuttihes lapsijoukko. Iespäi astui Rodi. Hänen käzil virui vuonaine. - Onnuako tapahtui milienne, burahtih muamo,- pidihäi minul piästiä vuonaine heijän kel! Lähtenengo vastah, mibo sie ehtii, kukastu kummua. Muamo heityi pordahis da meni pihaveriän tuakse. - Myö tahtoimmo sen tavata, lapset ruvettih mäčättämäh,—a se pagei meččah da kirboi haudah, iče on viäry. Onnuako, sil on selgypii katkennuh! Nygöi kaikin saneltih, kiistai šliehkutettih käzii, vai Rodi vaikkani itki pietellen kozastu käzis. - Sit nygöi puutui elostua! Mugai minä tiezin hyvälleh se ei loppei. Muamah jo ečii viččua aijan vieres. Tuattas gu tulou ruavos, sit sellitäkkiä kui maltatto, muamah viippai käil,| -kozua vai älgiä koskekkua da tulgua syömäh. Rodi ei lähtenyh syömäh. Häi vieri vuonazen rinnale vačalleh, sydäili sen turbazen uale veresty vetty, maiduo, ga se ei ottanuh nimidä. Illal tuattah tuli kodih. Istuihes vuonazen tyveh, hil'l'azeh lekahutti selgästy. - Tata, kuččuzitgo feršalin..?^ kyzyi Rodi. -Täs ei rodei eläjiä, nägyy feršalita. Vai sudre rubieu muokkuamahes, tuattah vastai lyhyösti, meni saruah ottamah kovazindu da iččehluajittuu suomen - veiččie. Tuli Vera da otti Rodin kodih. Häi ei väčkänyh eigo itkenyh, ga astui hil'l'akkazeh da vaikkani, vai rožazet mustettih da kovettih.

August 20, 2025 in 14:43 Александра Родионова

changed the text
Konzu Mus'ka sai tyttäryön, Rodi erähäkse aigua kai unohti Žen'kan joukon. Hyö Veranke čuassuluguh häihitettih pikkarastu vuonastu. Kozaine kai oli valgei, vai selläl mustotti yksi tačmaine. Kaikis čomimat oldih pikkarazet ruspakot kabjazet, kudamat puaksuzeh kapitettih aidazen latettu myö. Konzu vuonaine bliämičči, avavui ruskei suuhut väbizijän kielyönke sydämes. Se imi sormie gu muamah n'ännii. Tiettäväine, lapset da vuonaine ylen hyvin tutustuttih. Mus'ka otti vastah sen tutustundan myödymielizesti. Se väzynyösti salbaili luomii da rounu sanoi: elostakkua, lapset, elostakkua. Elaigu ei ole udarehien pehmevys da ei kai ole maijon magevus. -Be-ee-e, hienol iänel vieldi vuonaine, rounu vastai: se ei ole meijän huoli. Vuonaine ruttoh potkastelih tagajalloil da juoksendeli ahtahas aidazes nagrajien lapsien ies. Sil himoitti teriämbi piästä välläle sinne, kus loitton nägyi vihandu niittu, jogi pagei ihastuttajan šolizuksen da läikkehen kel, kus läbi puuloin ladvois pastoi päiväine. Elaigu toi läikkäjän meren iändy, äijän kaikenmostu hajuu, mujuu, kudamat sytytettih da nostatettih vaste vai pilkettäjän mielen. Silkeskie rämähtih römäkkö raudu, kuului valujan vien humineh - onnuako, se ižändy lypsäy puuhistu kozua raudazien udarehienke - käziastettu. A nygöi helizöy hienombah, pitkäh radžizou tahnuon veräise emändy menöy. Häi istuhes madalale skamn'azele da algau tovelleh lypsiä. Enzimäzet maidovirdazet kirvotah lypsinrengin pohjale helizyksen kel. Sen jälles virdazet vilahtellahes puaksumbah, muututah suurembikse, vuahtenke upotah maijole sydameh toizen luaduzen iänenke. Lypsändän jälles Mus'kan luo laskietah pikkarastu kozastu. Tervah tulou iče pieni ižändy. Tänäpäi häi on ylen vagavu, kai buurakko. Jälgiperäh muamah andoi vallan viettiä vuonazen niittuzele. Rodi kodvan azettelou kagluremenii järies nahkas, sidou sih nuorastu. Vera tirpamata riuhtou händū hiemuas: - Jogo sinä terväh? - Terväh, vastuau Rodi. Lopukse hyö mennäh tahnuospäi pihale. Sie heis ymbäri kerävytäh lapset. Heijän keskes puneloittau Vit'ka Fisenkov rinnaleläjän feršalin poigu. Hänele on kieltä kävellä Žen'kan joukos, ga vambo menet siiriči nengomas kerras! Lenaine seżo on sit, ga Rodi händy ei ni näi. A kuibo muite! Niilöin zuavessizien täh Rodile kačo kui puutui, a häi... Kuundeli omiiheitti kävelendän hänen kel! Nygöi anna kadehtiu - ičelleh eihäi ole nengomua kozastu da vie nengomua vahnembua sizärdy. Näit kui! - Anna silitän! Lenaine varatessah oijendau käin. - Nu anna, žiäligö sinul vikse on? Ei, Rodi ei voi kieldiä toizilgi olla ihastuksis, konzu hänel on nengoine ilo. - Silitäkkiä, minul ei ole žiäli, häi hyvämielizesti andau vallan. - Läkkiä yhtes händy paimendamah! kirrutah lapset. - Läkkiä, sobiu Rodi. Tottu, niitul ongi ylen hyvä. Vuonaine hypästeleh da ihasteleh puhtastu tuuluttu da lagevuttu. Lapset juoksendellah jälles, ga heile terväh se vaivavuttau. On räkki i himoittau kezoile. - Läkkiä jovele! käsköy Žen'ka. - A vuonaine voibi siduo kytkyöh — ei kunne mene, anna syöy heiniä. Rodi iški muah seibähäzen, sivoldi sih nuorazen da juoksi toizile lapsile jälgeh. Kiini puuttuhuu vuonaine opii piästä välläle. Sidä rubei ylen äijäl juotattamah. Vuonaine riuhtaldi nuorastu iččehpäi - tahtoi piästä sinne, kus vezi čurčetti. Liikutettu seibähäine kuadui, vuonaine hypästelih kodvazen da sit lähti jogehpäi, nuorastu ribaitti peräs. -Brihačut, tavakkua! kirgai Vera. -Azetu! Tabua! Pietä! Ymbäröikkiä! Kai lapsijoukko ruttoh muutui kozazen tabuajakse. Žen'ka tungeldi sormet suuh da rubei täytty vägie viheldämäh. Vuonaine täytty hyppyy ryömästih pagoh. Silkeskie muamo rubei huolevumah da kaččelemah ikkanah - Rodii da Verua ei nägynyh nikus. Huondeksespäi muamah oli hyväs mieles. Vera jo toizen nedälin on adʼvois. Hyö käydih marjah, ruattih kodiruadoloi. Kui oli uskaldettu baboile, muamo ei paissuh liigua, a tuattah Veran kel oli rauhasti, ei eroitannuh poigua. Murgin jo rubei vilustumah, a poigua da tytärdy ei vie nävy. Muamo tuskevuksis meni pordahile da rubei kaččomah loitombakse alači kämmenes, gu päiväine silmih ei pastas. Mečän reunas ozuttihes lapsijoukko. Iespäi astui Rodi. Hänen käzil virui vuonaine. - Onnuako tapahtui milienne, burahtih muamo,- pidihäi minul piästiä vuonaine heijän kel! Lähtenengo vastah, mibo sie ehtii, kukastu kummua. Muamo heityi pordahis da meni pihaveriän tuakse. - Myö tahtoimmo sen tavata, lapset ruvettih mäčättämäh,—a se pagei meččah da kirboi haudah, iče on viäry. Onnuako, sil on selgypii katkennuh! Nygöi kaikin saneltih, kiistai šliehkutettih käzii, vai Rodi vaikkani itki pietellen kozastu käzis. - Sit nygöi puutui elostua! Mugai minä tiezin hyvälleh se ei loppei. Muamah jo ečii viččua aijan vieres. Tuattas gu tulou ruavos, sit sellitäkkiä kui maltatto, muamah viippai käil,| -kozua vai älgiä koskekkua da tulgua syömäh. Rodi ei lähtenyh syömäh. Häi vieri vuonazen rinnale vačalleh, sydäili sen turbazen uale veresty vetty, maiduo, ga se ei ottanuh nimidä. Illal tuattah tuli kodih. Istuihes vuonazen tyveh, hil'l'azeh lekahutti selgästy. - Tata, kuččuzitgo feršalin..? kyzyi Rodi. -Täs ei rodei eläjiä, nägyy feršalita. Vai sudre rubieu muokkuamahes, tuattah vastai lyhyösti, meni saruah ottamah kovazindu da iččehluajittuu suomen - veiččie. Tuli Vera da otti Rodin kodih. Häi ei väčkänyh eigo itkenyh, ga astui hil'l'akkazeh da vaikkani, vai rožazet mustettih da kovettih.
changed the text of the translation
Когда у Муськи появилась дочка, Родион забыл на время даже отряд Женьки. Они с Верой часами ухаживали за маленькой козочкой. Козочка была вся беленькая, только на спине темнелось единственное пятнышко. Особенно хороши были крохотные розовые копытца, дробно топотавшие по настилу загончика. Когда козочка блеяла, открывался алый рот с трепещущим внутри язычком. Она доверчиво сосала палец, принимая его за сосок вымени. Короче говоря, козленок и дети очень подружились. Муська смотрела на эту дружбу одобрительно. Устало прикрывая веки, она, казалось, говорила: играйте, дети, играйте. Жизнь не вся такая мягкая, как вымя, и не вся такая сладкая, как молоко. «Бэ-э-э-э», - тонко тянула козочка, будто отвечая: что нам до этого. Она резко взбрыкивала задними ногами и носилась по тесному загону под радостный смех ребят. Ей хотелось поскорее выбраться на волю, туда, где виднелся вдали зеленый луг, где лилась с завораживающим шелестом и плеском река, где солнце просвечивало тяжелые кроны. Жизнь наплывала колеблющимся морем звуков, множеством оттенков запахов, красок, которые волновали и будили едва замерцавшее сознание. Вот глуховато звякнуло железо, раздался шум льющейся воды - это, наверное, хозяин доит деревянную косу с железным вынесем - умывальник. А теперь зазвенело потоньше, тягуче заскрипела дверь хлева - это идет хозяйка. Она садится на низенькую скамеечку - и начинает доить по-настоящему. Первые струи молока бьют в дно подойника с чистым и сильным звуком. Потом они мелькают чаще, становятся обильнее, уже с другим, шаркающим шорохом врезаются в пенную массу молока. После дойки к Муське подпустят маленькую козочку.^ Молоко нужно для маленького человечка, который ухаживает за козленком. Скоро появится и сам маленький хозяин. Сегодня он очень деловит, даже хмур. Мать разрешила наконец отвести козочку на лужок. Родион долго прилаживает ошейник из толстой кожи, вяжет к нему бечевку. Вера нетерпеливо дергает его за рукав: - Скоро ты? - Сейчас. Наконец они выходят со двора на улицу. Здесь их окружают ребята. Среди них толчется и Витька Фисенков - сын соседки-фельдшерицы. Ему запрещено водиться с Женькиной компанией, но такой случай, разве устоишь! Леночка тоже тут, но Родион не замечает ее. Еще бы! Ему из-за тех занавесок вон как влетело, а она... Послушалась своих - дружить с ним перестала! Пусть завидует теперь - у самой-то такой козочки да еще такой старшей сестры нет небось. То-то. - Дай погладить! - робко протягивает руку Леночка. - Ну дай, что тебе жалко, что ли? Нет, не может отказать Родион в радости другим, когда у него такое богатство. - Гладьте, мне не жалко, - великодушно разрешает он. - Пошли вместе пасти ее! - кричат ребята. -Пошли. На лугу оказывается действительно замечательно. Козочка прыгает, радуясь свежему ветерку и пространству. Ребята бегают следом, но вскоре им надоедает это. Жарко, хочется купаться. - Пошли к реке! - командует Женька. - А козленка привязать можно - куда он денется, пусть траву ест. Забив в землю камнем колышек, привязав к нему бечевку, Родион бежит за ребятами. Оказавшись на привязи, козочка силится освободиться. Ей сильно хочется пить,| она тянет на себя бечевку, стремясь туда, где журчит вода. Расшатанный ее усилиями колышек падает, козочка взбрыкивает и пускается в сторону реки, волоча за собой бечевку. - Ребята, ловите ее! - крикнула Вера. - Стой! Лови! Держи! Окружай! - Вся ватага в один миг превратилась в загонщиков. Женька пронзительно засвистел, засунув пальцы в рот,| - козочка припустила изо всех сил. Между тем мать начала беспокоиться и выглядывать в окно - Родиона и Веры нигде не было видно. С утра она была в добром расположении духа. Вера гостила уже вторую неделю. Ходили по ягоды, вели вместе хозяйство. Помня обещание, данное бабушке, мать «помалчивала», а отец держался с Верой ровно, не выделяя сына. Обед начинал остывать, а сына и дочери еще не было видно. Начиная сердиться, мать вышла на крыльцо и, заслонив ладонью глаза от солнца, стала смотреть вдаль. На опушке леса показалась группа ребят. Впереди шел Родион,| на его руках лежала козочка. - Никак что то случилось, - пробормотала мать, - дернуло же меня разрешить! Пойду ка навстречу, что там такое, в самом-то деле. Мать спустилась с крыльца и вышла за калитку. - Мы хотели ее поймать, - загалдели ребята, - а она побежала в лес и в яму упала, сама виновата| - у ней спина, наверное, сломана! - Теперь говорили все, возбужденно размахивая руками, только Родион молча плакал, не выпуская козочку из рук. Доигрались! Так я и знала - добром это не кончится. - Мать привычно нашаривала вицу у забора. - Придет отец с работы, объясняйтесь как знаете, - мать махнула рукой,| - козу не тревожьте, да идите есть . Родька есть не пошел. Он лег на живот возле козочки, подсовывая ей под морду свежую воду, молоко, но та от всего отказывалась. Вечером пришел отец. Присел возле козочки, осторожно тронул хребет. - Пап, позови фершела, а? - Не жить ей, без фершела видно. Зря только мучиться будет, - коротко ответив отец и пошел в сарай за точилом и самодельным финским ножом. Появилась Вера и увела Родиона в дом. Он не сопротивлялся и уже не плакал, но шел медленно и молча, с потемневшим и отвердевшим лицом.

August 20, 2025 in 14:42 Александра Родионова

changed the text of the translation
Когда у Муськи появилась дочка, Родион забыл на время даже отряд Женьки. Они с Верой часами ухаживали за маленькой козочкой. Козочка была вся беленькая, только на спине темнелось единственное пятнышко. Особенно хороши были крохотные розовые копытца, дробно топотавшие по настилу загончика. Когда козочка блеяла, открывался алый рот с трепещущим внутри язычком. Она доверчиво сосала палец, принимая его за сосок вымени. Короче говоря, козленок и дети очень подружились. Муська смотрела на эту дружбу одобрительно. Устало прикрывая веки, она, казалось, говорила: играйте, дети, играйте. Жизнь не вся такая мягкая, как вымя, и не вся такая сладкая, как молоко. «Бэ-э-э-э», - тонко тянула козочка, будто отвечая: что нам до этого. Она резко взбрыкивала задними ногами и носилась по тесному загону под радостный смех ребят. Ей хотелось поскорее выбраться на волю, туда, где виднелся вдали зеленый луг, где лилась с завораживающим шелестом и плеском река, где солнце просвечивало тяжелые кроны. Жизнь наплывала колеблющимся морем звуков, множеством оттенков запахов, красок, которые волновали и будили едва замерцавшее сознание. Вот глуховато звякнуло железо, раздался шум льющейся воды - это, наверное, хозяин доит деревянную косу с железным вынесем - умывальник. А теперь зазвенело потоньше, тягуче заскрипела дверь хлева - это идет хозяйка. Она садится на низенькую скамеечку - и начинает доить по-настоящему. Первые струи молока бьют в дно подойника с чистым и сильным звуком. Потом они мелькают чаще, становятся обильнее, уже с другим, шаркающим шорохом врезаются в пенную массу молока. После дойки к Муське подпустят маленькую козочку.^ Молоко нужно для маленького человечка, который ухаживает за козленком. Скоро появится и сам маленький хозяин. Сегодня он очень деловит, даже хмур. Мать разрешила наконец отвести козочку на лужок. Родион долго прилаживает ошейник из толстой кожи, вяжет к нему бечевку. Вера нетерпеливо дергает его за рукав: - Скоро ты? - Сейчас. Наконец они выходят со двора на улицу. Здесь их окружают ребята. Среди них толчется и Витька Фисенков - сын соседки-фельдшерицы. Ему запрещено водиться с Женькиной компанией, но такой случай, разве устоишь! Леночка тоже тут, но Родион не замечает ее. Еще бы! Ему из-за тех занавесок вон как влетело, а она... Послушалась своих - дружить с ним перестала! Пусть завидует теперь - у самой-то такой козочки да еще такой старшей сестры нет небось. То-то. - Дай погладить! - робко протягивает руку Леночка. - Ну дай, что тебе жалко, что ли? Нет, не может отказать Родион в радости другим, когда у него такое богатство. - Гладьте, мне не жалко, - великодушно разрешает он. - Пошли вместе пасти ее! - кричат ребята. -Пошли. На лугу оказывается действительно замечательно. Козочка прыгает, радуясь свежему ветерку и пространству. Ребята бегают следом, но вскоре им надоедает это. Жарко, хочется купаться. - Пошли к реке! - командует Женька. - А козленка привязать можно - куда он денется, пусть траву ест. Забив в землю камнем колышек, привязав к нему бечевку, Родион бежит за ребятами. Оказавшись на привязи, козочка силится освободиться. Ей сильно хочется пить,| она тянет на себя бечевку, стремясь туда, где журчит вода. Расшатанный ее усилиями колышек падает, козочка взбрыкивает и пускается в сторону реки, волоча за собой бечевку. - Ребята, ловите ее! - крикнула Вера. - Стой! Лови! Держи! Окружай! - Вся ватага в один миг превратилась в загонщиков. Женька пронзительно засвистел, засунув пальцы в рот,| - козочка припустила изо всех сил. Между тем мать начала беспокоиться и выглядывать в окно - Родиона и Веры нигде не было видно. С утра она была в добром расположении духа. Вера гостила уже вторую неделю. Ходили по ягоды, вели вместе хозяйство. Помня обещание, данное бабушке, мать «помалчивала», а отец держался с Верой ровно, не выделяя сына. Обед начинал остывать, а сына и дочери еще не было видно. Начиная сердиться, мать вышла на крыльцо и, заслонив ладонью глаза от солнца, стала смотреть вдаль. На опушке леса показалась группа ребят. Впереди шел Родион,| на его руках лежала козочка. - Никак что то случилось, - пробормотала мать, - дернуло же меня разрешить! Пойду ка навстречу, что там такое, в самом-то деле. Мать спустилась с крыльца и вышла за калитку. - Мы хотели ее поймать, - загалдели ребята, - а она побежала в лес и в яму упала, сама виновата| - у ней спина, наверное, сломана! - Теперь говорили все, возбужденно размахивая руками, только Родион молча плакал, не выпуская козочку из рук. Доигрались! Так я и знала - добром это не кончится. - Мать привычно нашаривала вицу у забора. - Придет отец с работы, объясняйтесь как знаете, - мать махнула рукой, - козу не тревожьте, да идите есть . Родька есть не пошел. Он лег на живот возле козочки, подсовывая ей под морду свежую воду, молоко, но та от всего отказывалась. Вечером пришел отец. Присел возле козочки, осторожно тронул хребет. - Пап, позови фершела, а? - Не жить ей, без фершела видно. Зря только мучиться будет, - коротко ответив отец и пошел в сарай за точилом и самодельным финским ножом. Появилась Вера и увела Родиона в дом. Он не сопротивлялся и уже не плакал, но шел медленно и молча, с потемневшим и отвердевшим лицом.

August 20, 2025 in 14:41 Александра Родионова

changed the text of the translation
Когда у Муськи появилась дочка, Родион забыл на время даже отряд Женьки. Они с Верой часами ухаживали за маленькой козочкой. Козочка была вся беленькая, только на спине темнелось единственное пятнышко. Особенно хороши были крохотные розовые копытца, дробно топотавшие по настилу загончика. Когда козочка блеяла, открывался алый рот с трепещущим внутри язычком. Она доверчиво сосала палец, принимая его за сосок вымени. Короче говоря, козленок и дети очень подружились. Муська смотрела на эту дружбу одобрительно. Устало прикрывая веки, она, казалось, говорила: играйте, дети, играйте. Жизнь не вся такая мягкая, как вымя, и не вся такая сладкая, как молоко. «Бэ-э-э-э», - тонко тянула козочка, будто отвечая: что нам до этого. Она резко взбрыкивала задними ногами и носилась по тесному загону под радостный смех ребят. Ей хотелось поскорее выбраться на волю, туда, где виднелся вдали зеленый луг, где лилась с завораживающим шелестом и плеском река, где солнце просвечивало тяжелые кроны. Жизнь наплывала колеблющимся морем звуков, множеством оттенков запахов, красок, которые волновали и будили едва замерцавшее сознание. Вот глуховато звякнуло железо, раздался шум льющейся воды - это, наверное, хозяин доит деревянную косу с железным вынесем - умывальник. А теперь зазвенело потоньше, тягуче заскрипела дверь хлева - это идет хозяйка. Она садится на низенькую скамеечку - и начинает доить по-настоящему. Первые струи молока бьют в дно подойника с чистым и сильным звуком. Потом они мелькают чаще, становятся обильнее, уже с другим, шаркающим шорохом врезаются в пенную массу молока. После дойки к Муське подпустят маленькую козочку.^ Молоко нужно для маленького человечка, который ухаживает за козленком. Скоро появится и сам маленький хозяин. Сегодня он очень деловит, даже хмур. Мать разрешила наконец отвести козочку на лужок. Родион долго прилаживает ошейник из толстой кожи, вяжет к нему бечевку. Вера нетерпеливо дергает его за рукав: - Скоро ты? - Сейчас. Наконец они выходят со двора на улицу. Здесь их окружают ребята. Среди них толчется и Витька Фисенков - сын соседки-фельдшерицы. Ему запрещено водиться с Женькиной компанией, но такой случай, разве устоишь! Леночка тоже тут, но Родион не замечает ее. Еще бы! Ему из-за тех занавесок вон как влетело, а она... Послушалась своих - дружить с ним перестала! Пусть завидует теперь - у самой-то такой козочки да еще такой старшей сестры нет небось. То-то. - Дай погладить! - робко протягивает руку Леночка. - Ну дай, что тебе жалко, что ли? Нет, не может отказать Родион в радости другим, когда у него такое богатство. - Гладьте, мне не жалко, - великодушно разрешает он. - Пошли вместе пасти ее! - кричат ребята. -Пошли. На лугу оказывается действительно замечательно. Козочка прыгает, радуясь свежему ветерку и пространству. Ребята бегают следом, но вскоре им надоедает это. Жарко, хочется купаться. - Пошли к реке! - командует Женька. - А козленка привязать можно - куда он денется, пусть траву ест. Забив в землю камнем колышек, привязав к нему бечевку, Родион бежит за ребятами. Оказавшись на привязи, козочка силится освободиться. Ей сильно хочется пить,| она тянет на себя бечевку, стремясь туда, где журчит вода. Расшатанный ее усилиями колышек падает, козочка взбрыкивает и пускается в сторону реки, волоча за собой бечевку. - Ребята, ловите ее! - крикнула Вера. - Стой! Лови! Держи! Окружай! - Вся ватага в один миг превратилась в загонщиков. Женька пронзительно засвистел, засунув пальцы в рот,| - козочка припустила изо всех сил. Между тем мать начала беспокоиться и выглядывать в окно - Родиона и Веры нигде не было видно. С утра она была в добром расположении духа. Вера гостила уже вторую неделю. Ходили по ягоды, вели вместе хозяйство. Помня обещание, данное бабушке, мать «помалчивала», а отец держался с Верой ровно, не выделяя сына. Обед начинал остывать, а сына и дочери еще не было видно. Начиная сердиться, мать вышла на крыльцо и, заслонив ладонью глаза от солнца, стала смотреть вдаль. На опушке леса показалась группа ребят. Впереди шел Родион,| на его руках лежала козочка. - Никак что то случилось, - пробормотала мать, - дернуло же меня разрешить! Пойду ка навстречу, что там такое, в самом-то деле. Мать спустилась с крыльца и вышла за калитку. - Мы хотели ее поймать, - загалдели ребята, - а она побежала в лес и в яму упала, сама виновата - у ней спина, наверное, сломана! - Теперь говорили все, возбужденно размахивая руками, только Родион молча плакал, не выпуская козочку из рук. Доигрались! Так я и знала - добром это не кончится. - Мать привычно нашаривала вицу у забора. - Придет отец с работы, объясняйтесь как знаете, - мать махнула рукой, - козу не тревожьте, да идите есть . Родька есть не пошел. Он лег на живот возле козочки, подсовывая ей под морду свежую воду, молоко, но та от всего отказывалась. Вечером пришел отец. Присел возле козочки, осторожно тронул хребет. - Пап, позови фершела, а? - Не жить ей, без фершела видно. Зря только мучиться будет, - коротко ответив отец и пошел в сарай за точилом и самодельным финским ножом. Появилась Вера и увела Родиона в дом. Он не сопротивлялся и уже не плакал, но шел медленно и молча, с потемневшим и отвердевшим лицом.

August 20, 2025 in 14:41 Александра Родионова

changed the text of the translation
Когда у Муськи появилась дочка, Родион забыл на время даже отряд Женьки. Они с Верой часами ухаживали за маленькой козочкой. Козочка была вся беленькая, только на спине темнелось единственное пятнышко. Особенно хороши были крохотные розовые копытца, дробно топотавшие по настилу загончика. Когда козочка блеяла, открывался алый рот с трепещущим внутри язычком. Она доверчиво сосала палец, принимая его за сосок вымени. Короче говоря, козленок и дети очень подружились. Муська смотрела на эту дружбу одобрительно. Устало прикрывая веки, она, казалось, говорила: играйте, дети, играйте. Жизнь не вся такая мягкая, как вымя, и не вся такая сладкая, как молоко. «Бэ-э-э-э», - тонко тянула козочка, будто отвечая: что нам до этого. Она резко взбрыкивала задними ногами и носилась по тесному загону под радостный смех ребят. Ей хотелось поскорее выбраться на волю, туда, где виднелся вдали зеленый луг, где лилась с завораживающим шелестом и плеском река, где солнце просвечивало тяжелые кроны. Жизнь наплывала колеблющимся морем звуков, множеством оттенков запахов, красок, которые волновали и будили едва замерцавшее сознание. Вот глуховато звякнуло железо, раздался шум льющейся воды - это, наверное, хозяин доит деревянную косу с железным вынесем - умывальник. А теперь зазвенело потоньше, тягуче заскрипела дверь хлева - это идет хозяйка. Она садится на низенькую скамеечку - и начинает доить по-настоящему. Первые струи молока бьют в дно подойника с чистым и сильным звуком. Потом они мелькают чаще, становятся обильнее, уже с другим, шаркающим шорохом врезаются в пенную массу молока. После дойки к Муське подпустят маленькую козочку.^ Молоко нужно для маленького человечка, который ухаживает за козленком. Скоро появится и сам маленький хозяин. Сегодня он очень деловит, даже хмур. Мать разрешила наконец отвести козочку на лужок. Родион долго прилаживает ошейник из толстой кожи, вяжет к нему бечевку. Вера нетерпеливо дергает его за рукав: - Скоро ты? - Сейчас. Наконец они выходят со двора на улицу. Здесь их окружают ребята. Среди них толчется и Витька Фисенков - сын соседки-фельдшерицы. Ему запрещено водиться с Женькиной компанией, но такой случай, разве устоишь! Леночка тоже тут, но Родион не замечает ее. Еще бы! Ему из-за тех занавесок вон как влетело, а она... Послушалась своих - дружить с ним перестала! Пусть завидует теперь - у самой-то такой козочки да еще такой старшей сестры нет небось. То-то. - Дай погладить! - робко протягивает руку Леночка. - Ну дай, что тебе жалко, что ли? Нет, не может отказать Родион в радости другим, когда у него такое богатство. - Гладьте, мне не жалко, - великодушно разрешает он. - Пошли вместе пасти ее! - кричат ребята. -Пошли. На лугу оказывается действительно замечательно. Козочка прыгает, радуясь свежему ветерку и пространству. Ребята бегают следом, но вскоре им надоедает это. Жарко, хочется купаться. - Пошли к реке! - командует Женька. - А козленка привязать можно - куда он денется, пусть траву ест. Забив в землю камнем колышек, привязав к нему бечевку, Родион бежит за ребятами. Оказавшись на привязи, козочка силится освободиться. Ей сильно хочется пить,| она тянет на себя бечевку, стремясь туда, где журчит вода. Расшатанный ее усилиями колышек падает, козочка взбрыкивает и пускается в сторону реки, волоча за собой бечевку. - Ребята, ловите ее! - крикнула Вера. - Стой! Лови! Держи! Окружай! - Вся ватага в один миг превратилась в загонщиков. Женька пронзительно засвистел, засунув пальцы в рот,| - козочка припустила изо всех сил. Между тем мать начала беспокоиться и выглядывать в окно - Родиона и Веры нигде не было видно. С утра она была в добром расположении духа. Вера гостила уже вторую неделю. Ходили по ягоды, вели вместе ~~хо-зяйство~~хозяйство. Помня обещание, данное бабушке, мать «помалчивала», а отец держался с Верой ровно, не выделяя сына. Обед начинал остывать, а сына и дочери еще не было видно. Начиная сердиться, мать вышла на крыльцо и, заслонив ладонью глаза от солнца, стала смотреть вдаль. На опушке леса показалась группа ребят. Впереди шел Родион, на его руках лежала козочка. - Никак что то случилось, - пробормотала мать, - дернуло же меня разрешить! Пойду ка навстречу, что там такое, в самом-то деле. Мать спустилась с крыльца и вышла за калитку. - Мы хотели ее поймать, - загалдели ребята, - а она побежала в лес и в яму упала, сама виновата - у ней спина, наверное, сломана! - Теперь говорили все, возбужденно размахивая руками, только Родион молча плакал, не выпуская козочку из рук. Доигрались! Так я и знала - добром это не кончится. - Мать привычно нашаривала вицу у забора. - Придет отец с работы, объясняйтесь как знаете, - мать махнула рукой, - козу не тревожьте, да идите есть . Родька есть не пошел. Он лег на живот возле козочки, подсовывая ей под морду свежую воду, молоко, но та от всего отказывалась. Вечером пришел отец. Присел возле козочки, осторожно тронул хребет. - Пап, позови фершела, а? - Не жить ей, без фершела видно. Зря только мучиться будет, - коротко ответив отец и пошел в сарай за точилом и самодельным финским ножом. Появилась Вера и увела Родиона в дом. Он не сопротивлялся и уже не плакал, но шел медленно и молча, с потемневшим и отвердевшим лицом.

August 20, 2025 in 14:39 Александра Родионова

changed the text of the translation
Когда у Муськи появилась дочка, Родион забыл на время даже отряд Женьки. Они с Верой часами ухаживали за маленькой козочкой. Козочка была вся беленькая, только на спине темнелось единственное пятнышко. Особенно хороши были крохотные розовые копытца, дробно топотавшие по настилу загончика. Когда козочка блеяла, открывался алый рот с трепещущим внутри язычком. Она доверчиво сосала палец, принимая его за сосок вымени. Короче говоря, козленок и дети очень подружились. Муська смотрела на эту дружбу одобрительно. Устало прикрывая веки, она, казалось, говорила: играйте, дети, играйте. Жизнь не вся такая мягкая, как вымя, и не вся такая сладкая, как молоко. «Бэ-э-э-э», - тонко тянула козочка, будто отвечая: что нам до этого. Она резко взбрыкивала задними ногами и носилась по тесному загону под радостный смех ребят. Ей хотелось поскорее выбраться на волю, туда, где виднелся вдали зеленый луг, где лилась с завораживающим шелестом и плеском река, где солнце просвечивало тяжелые кроны. Жизнь наплывала колеблющимся морем звуков, множеством оттенков запахов, красок, которые волновали и будили едва замерцавшее сознание. Вот глуховато звякнуло железо, раздался шум льющейся воды - это, наверное, хозяин доит деревянную косу с железным вынесем - умывальник. А теперь зазвенело потоньше, тягуче заскрипела дверь хлева - это идет хозяйка. Она садится на низенькую скамеечку - и начинает доить по-настоящему. Первые струи молока бьют в дно подойника с чистым и сильным звуком. Потом они мелькают чаще, становятся обильнее, уже с другим, шаркающим шорохом врезаются в пенную массу молока. После дойки к Муське подпустят маленькую козочку.^ Молоко нужно для маленького человечка, который ухаживает за козленком. Скоро появится и сам маленький хозяин. Сегодня он очень деловит, даже хмур. Мать разрешила наконец отвести козочку на лужок. Родион долго прилаживает ошейник из толстой кожи, вяжет к нему бечевку. Вера нетерпеливо дергает его за рукав: - Скоро ты? - Сейчас. Наконец они выходят со двора на улицу. Здесь их окружают ребята. Среди них толчется и Витька Фисенков - сын соседки-фельдшерицы. Ему запрещено водиться с Женькиной компанией, но такой случай, разве устоишь! Леночка тоже тут, но Родион не замечает ее. Еще бы! Ему из-за тех занавесок вон как влетело, а она... Послушалась своих - дружить с ним перестала! Пусть завидует теперь - у самой-то такой козочки да еще такой старшей сестры нет небось. То-то. - Дай погладить! - робко протягивает руку Леночка. - Ну дай, что тебе жалко, что ли? Нет, не может отказать Родион в радости другим, когда у него такое богатство. - Гладьте, мне не жалко, - великодушно разрешает он. - Пошли вместе пасти ее! - кричат ребята. -Пошли. На лугу оказывается действительно замечательно. Козочка прыгает, радуясь свежему ветерку и пространству. Ребята бегают следом, но вскоре им надоедает это. Жарко, хочется купаться. - Пошли к реке! - командует Женька. - А козленка привязать можно - куда он денется, пусть траву ест. Забив в землю камнем колышек, привязав к нему бечевку, Родион бежит за ребятами. Оказавшись на привязи, козочка силится освободиться. Ей сильно хочется пить,| она тянет на себя бечевку, стремясь туда, где журчит вода. Расшатанный ее усилиями колышек падает, козочка взбрыкивает и пускается в сторону реки, волоча за собой бечевку. - Ребята, ловите ее! - крикнула Вера. - Стой! Лови! Держи! Окружай! - Вся ватага в один миг превратилась в загонщиков. Женька пронзительно засвистел, засунув пальцы в рот, - козочка припустила изо всех сил. Между тем мать начала беспокоиться и выглядывать в окно - Родиона и Веры нигде не было видно. С утра она была в добром расположении духа. Вера гостила уже вторую неделю. Ходили по ягоды, вели вместе хо-зяйство. Помня обещание, данное бабушке, мать «помалчивала», а отец держался с Верой ровно, не выделяя сына. Обед начинал остывать, а сына и дочери еще не было видно. Начиная сердиться, мать вышла на крыльцо и, заслонив ладонью глаза от солнца, стала смотреть вдаль. На опушке леса показалась группа ребят. Впереди шел Родион, на его руках лежала козочка. - Никак что то случилось, - пробормотала мать, - дернуло же меня разрешить! Пойду ка навстречу, что там такое, в самом-то деле. Мать спустилась с крыльца и вышла за калитку. - Мы хотели ее поймать, - загалдели ребята, - а она побежала в лес и в яму упала, сама виновата - у ней спина, наверное, сломана! - Теперь говорили все, возбужденно размахивая руками, только Родион молча плакал, не выпуская козочку из рук. Доигрались! Так я и знала - добром это не кончится. - Мать привычно нашаривала вицу у забора. - Придет отец с работы, объясняйтесь как знаете, - мать махнула рукой, - козу не тревожьте, да идите есть . Родька есть не пошел. Он лег на живот возле козочки, подсовывая ей под морду свежую воду, молоко, но та от всего отказывалась. Вечером пришел отец. Присел возле козочки, осторожно тронул хребет. - Пап, позови фершела, а? - Не жить ей, без фершела видно. Зря только мучиться будет, - коротко ответив отец и пошел в сарай за точилом и самодельным финским ножом. Появилась Вера и увела Родиона в дом. Он не сопротивлялся и уже не плакал, но шел медленно и молча, с потемневшим и отвердевшим лицом.

August 20, 2025 in 14:38 Александра Родионова

changed the text of the translation
Когда у Муськи появилась дочка, Родион забыл на время даже отряд Женьки. Они с Верой часами ухаживали за маленькой козочкой. Козочка была вся беленькая, только на спине темнелось единственное пятнышко. Особенно хороши были крохотные розовые копытца, дробно топотавшие по настилу загончика. Когда козочка блеяла, открывался алый рот с трепещущим внутри язычком. Она доверчиво сосала палец, принимая его за сосок вымени. Короче говоря, козленок и дети очень подружились. Муська смотрела на эту дружбу одобрительно. Устало прикрывая веки, она, казалось, говорила: играйте, дети, играйте. Жизнь не вся такая мягкая, как вымя, и не вся такая сладкая, как молоко. «Бэ-э-э-э», - тонко тянула козочка, будто отвечая: что нам до этого. Она резко взбрыкивала задними ногами и носилась по тесному загону под радостный смех ребят. Ей хотелось поскорее выбраться на волю, туда, где виднелся вдали зеленый луг, где лилась с завораживающим шелестом и плеском река, где солнце просвечивало тяжелые кроны. Жизнь наплывала колеблющимся морем звуков, множеством оттенков запахов, красок, которые волновали и будили едва замерцавшее сознание. Вот глуховато звякнуло железо, раздался шум льющейся воды - это, наверное, хозяин доит деревянную косу с железным вынесем - умывальник. А теперь зазвенело потоньше, тягуче заскрипела дверь хлева - это идет хозяйка. Она садится на низенькую скамеечку - и начинает доить по-настоящему. Первые струи молока бьют в дно подойника с чистым и сильным звуком. Потом они мелькают чаще, становятся обильнее, уже с другим, шаркающим шорохом врезаются в пенную массу молока. После дойки к Муське подпустят маленькую козочку.^ Молоко нужно для маленького человечка, который ухаживает за козленком. Скоро появится и сам маленький хозяин. Сегодня он очень деловит, даже хмур. Мать разрешила наконец отвести козочку на лужок. Родион долго прилаживает ошейник из толстой кожи, вяжет к нему бечевку. Вера нетерпеливо дергает его за рукав: - Скоро ты? - Сейчас. Наконец они выходят со двора на улицу. Здесь их окружают ребята. Среди них толчется и Витька Фисенков - сын соседки-фельдшерицы. Ему запрещено водиться с Женькиной компанией, но такой случай, разве устоишь! Леночка тоже тут, но Родион не замечает ее. Еще бы! Ему из-за тех занавесок вон как влетело, а она... Послушалась своих - дружить с ним перестала! Пусть завидует теперь - у самой-то такой козочки да еще такой старшей сестры нет небось. То-то. - Дай погладить! - робко протягивает руку Леночка. - Ну дай, что тебе жалко, что ли? Нет, не может отказать Родион в радости другим, когда у него такое богатство. - Гладьте, мне не жалко, - великодушно разрешает он. - Пошли вместе пасти ее! - кричат ребята. -Пошли. На лугу оказывается действительно замечательно. Козочка прыгает, радуясь свежему ветерку и пространству. Ребята бегают следом, но вскоре им надоедает это. Жарко, хочется купаться. - Пошли к реке! - командует Женька. - А козленка привязать можно - куда он денется, пусть траву ест. Забив в землю камнем колышек, привязав к нему бечевку, Родион бежит за ребятами. Оказавшись на привязи, козочка силится освободиться. Ей сильно хочется пить, она тянет на себя бечевку, стремясь туда, где журчит вода. Расшатанный ее усилиями колышек падает, козочка взбрыкивает и пускается в сторону реки, волоча за собой бечевку. - Ребята, ловите ее! - крикнула Вера. - Стой! Лови! Держи! Окружай! - Вся ватага в один миг превратилась в загонщиков. Женька пронзительно засвистел, засунув пальцы в рот, - козочка припустила изо всех сил. Между тем мать начала беспокоиться и выглядывать в окно - Родиона и Веры нигде не было видно. С утра она была в добром расположении духа. Вера гостила уже вторую неделю. Ходили по ягоды, вели вместе хо-зяйство. Помня обещание, данное бабушке, мать «помалчивала», а отец держался с Верой ровно, не выделяя сына. Обед начинал остывать, а сына и дочери еще не было видно. Начиная сердиться, мать вышла на крыльцо и, заслонив ладонью глаза от солнца, стала смотреть вдаль. На опушке леса показалась группа ребят. Впереди шел Родион, на его руках лежала козочка. - Никак что то случилось, - пробормотала мать, - дернуло же меня разрешить! Пойду ка навстречу, что там такое, в самом-то деле. Мать спустилась с крыльца и вышла за калитку. - Мы хотели ее поймать, - загалдели ребята, - а она побежала в лес и в яму упала, сама виновата - у ней спина, наверное, сломана! - Теперь говорили все, возбужденно размахивая руками, только Родион молча плакал, не выпуская козочку из рук. Доигрались! Так я и знала - добром это не кончится. - Мать привычно нашаривала вицу у забора. - Придет отец с работы, объясняйтесь как знаете, - мать махнула рукой, - козу не тревожьте, да идите есть . Родька есть не пошел. Он лег на живот возле козочки, подсовывая ей под морду свежую воду, молоко, но та от всего отказывалась. Вечером пришел отец. Присел возле козочки, осторожно тронул хребет. - Пап, позови фершела, а? - Не жить ей, без фершела видно. Зря только мучиться будет, - коротко ответив отец и пошел в сарай за точилом и самодельным финским ножом. Появилась Вера и увела Родиона в дом. Он не сопротивлялся и уже не плакал, но шел медленно и молча, с потемневшим и отвердевшим лицом.

August 20, 2025 in 14:36 Александра Родионова

changed the text of the translation
Когда у Муськи появилась дочка, Родион забыл на время даже отряд Женьки. Они с Верой часами ухаживали за маленькой козочкой. Козочка была вся беленькая, только на спине темнелось единственное пятнышко. Особенно хороши были крохотные розовые копытца, дробно топотавшие по настилу загончика. Когда козочка блеяла, открывался алый рот с трепещущим внутри язычком. Она доверчиво сосала палец, принимая его за сосок вымени. Короче говоря, козленок и дети очень подружились. Муська смотрела на эту дружбу одобрительно. Устало прикрывая веки, она, казалось, говорила: играйте, дети, играйте. Жизнь не вся такая ~~мяг-кая~~мягкая, как вымя, и не вся такая сладкая, как молоко. «Бэ-э-э-э», - тонко тянула козочка, будто отвечая: что нам до этого. Она резко взбрыкивала задними ногами и носилась по тесному загону под радостный смех ребят. Ей хотелось поскорее выбраться на волю, туда, где виднелся вдали зеленый луг, где лилась с завораживающим шелестом и плеском река, где солнце просвечивало тяжелые кроны. Жизнь наплывала колеблющимся морем звуков, множеством оттенков запахов, красок, которые волновали и будили едва замерцавшее сознание. Вот глуховато звякнуло железо, раздался шум льющейся воды - это, наверное, хозяин доит деревянную косу с железным вынесем - умывальник. А теперь зазвенело потоньше, тягуче заскрипела дверь хлева - это идет хозяйка. Она садится на низенькую скамеечку - и начинает доить по-настоящему. Первые струи молока бьют в дно подойника с чистым и сильным звуком. Потом они мелькают чаще, становятся обильнее, уже с другим, шаркающим шорохом врезаются в пенную массу молока. После дойки к Муське подпустят маленькую козочку. Молоко нужно для маленького человечка, который ухаживает за козленком. Скоро появится и сам маленький хозяин. Сегодня он очень деловит, даже хмур. Мать разрешила наконец отвести козочку на лужок. Родион долго прилаживает ошейник из толстой кожи, вяжет к нему бечевку. Вера нетерпеливо дергает его за рукав: - Скоро ты? - Сейчас. Наконец они выходят со двора на улицу. Здесь их окружают ребята. Среди них толчется и Витька Фисенков - сын соседки-фельдшерицы. Ему запрещено водиться с Женькиной компанией, но такой случай, разве устоишь! Леночка тоже тут, но Родион не замечает ее. Еще бы! Ему из-за тех занавесок вон как влетело, а она... Послушалась своих - дружить с ним перестала! Пусть завидует теперь - у самой-то такой козочки да еще такой старшей сестры нет небось. То-то. - Дай погладить! - робко протягивает руку Леночка. - Ну дай, что тебе жалко, что ли? Нет, не может отказать Родион в радости другим, когда у него такое богатство. - Гладьте, мне не жалко, - великодушно разрешает он. - Пошли вместе пасти ее! - кричат ребята. -Пошли. На лугу оказывается действительно замечательно. Козочка прыгает, радуясь свежему ветерку и пространству. Ребята бегают следом, но вскоре им надоедает это. Жарко, хочется купаться. - Пошли к реке! - командует Женька. - А козленка привязать можно - куда он денется, пусть траву ест. Забив в землю камнем колышек, привязав к нему бечевку, Родион бежит за ребятами. Оказавшись на привязи, козочка силится освободиться. Ей сильно хочется пить, она тянет на себя бечевку, стремясь туда, где журчит вода. Расшатанный ее усилиями колышек падает, козочка взбрыкивает и пускается в сторону реки, волоча за собой бечевку. - Ребята, ловите ее! - крикнула Вера. - Стой! Лови! Держи! Окружай! - Вся ватага в один миг превратилась в загонщиков. Женька пронзительно засвистел, засунув пальцы в рот, - козочка припустила изо всех сил. Между тем мать начала беспокоиться и выглядывать в окно - Родиона и Веры нигде не было видно. С утра она была в добром расположении духа. Вера гостила уже вторую неделю. Ходили по ягоды, вели вместе хо-зяйство. Помня обещание, данное бабушке, мать «помалчивала», а отец держался с Верой ровно, не выделяя сына. Обед начинал остывать, а сына и дочери еще не было видно. Начиная сердиться, мать вышла на крыльцо и, заслонив ладонью глаза от солнца, стала смотреть вдаль. На опушке леса показалась группа ребят. Впереди шел Родион, на его руках лежала козочка. - Никак что то случилось, - пробормотала мать, - дернуло же меня разрешить! Пойду ка навстречу, что там такое, в самом-то деле. Мать спустилась с крыльца и вышла за калитку. - Мы хотели ее поймать, - загалдели ребята, - а она побежала в лес и в яму упала, сама виновата - у ней спина, наверное, сломана! - Теперь говорили все, возбужденно размахивая руками, только Родион молча плакал, не выпуская козочку из рук. Доигрались! Так я и знала - добром это не кончится. - Мать привычно нашаривала вицу у забора. - Придет отец с работы, объясняйтесь как знаете, - мать махнула рукой, - козу не тревожьте, да идите есть . Родька есть не пошел. Он лег на живот возле козочки, подсовывая ей под морду свежую воду, молоко, но та от всего отказывалась. Вечером пришел отец. Присел возле козочки, осторожно тронул хребет. - Пап, позови фершела, а? - Не жить ей, без фершела видно. Зря только мучиться будет, - коротко ответив отец и пошел в сарай за точилом и самодельным финским ножом. Появилась Вера и увела Родиона в дом. Он не сопротивлялся и уже не плакал, но шел медленно и молча, с потемневшим и отвердевшим лицом.

August 20, 2025 in 14:36 Александра Родионова

changed the text of the translation
Когда у Муськи появилась дочка, Родион забыл на время даже отряд Женьки. Они с Верой часами ухаживали за маленькой козочкой. Козочка была вся беленькая, только на спине темнелось единственное пятнышко. Особенно хороши были крохотные розовые копытца, дробно ~~топотав-шие~~топотавшие по настилу загончика. Когда козочка блеяла, открывался алый рот с трепещущим внутри язычком. Она доверчиво сосала палец, принимая его за сосок вымени. Короче говоря, козленок и дети очень подружились. Муська смотрела на эту дружбу одобрительно. Устало прикрывая веки, она, казалось, говорила: играйте, дети, играйте. Жизнь не вся такая мяг-кая, как вымя, и не вся такая сладкая, как молоко. «Бэ-э-э-э», - тонко тянула козочка, будто отвечая: что нам до этого. Она резко взбрыкивала задними ногами и носилась по тесному загону под радостный смех ребят. Ей хотелось поскорее выбраться на волю, туда, где виднелся вдали зеленый луг, где лилась с завораживающим шелестом и плеском река, где солнце просвечивало тяжелые кроны. Жизнь наплывала колеблющимся морем звуков, множеством оттенков запахов, красок, которые волновали и будили едва замерцавшее сознание. Вот глуховато звякнуло железо, раздался шум льющейся воды - это, наверное, хозяин доит деревянную косу с железным вынесем - умывальник. А теперь зазвенело потоньше, тягуче заскрипела дверь хлева - это идет хозяйка. Она садится на низенькую скамеечку - и начинает доить по-настоящему. Первые струи молока бьют в дно подойника с чистым и сильным звуком. Потом они мелькают чаще, становятся обильнее, уже с другим, шаркающим шорохом врезаются в пенную массу молока. После дойки к Муське подпустят маленькую козочку. Молоко нужно для маленького человечка, который ухаживает за козленком. Скоро появится и сам маленький хозяин. Сегодня он очень деловит, даже хмур. Мать разрешила наконец отвести козочку на лужок. Родион долго прилаживает ошейник из толстой кожи, вяжет к нему бечевку. Вера нетерпеливо дергает его за рукав: - Скоро ты? - Сейчас. Наконец они выходят со двора на улицу. Здесь их окружают ребята. Среди них толчется и Витька Фисенков - сын соседки-фельдшерицы. Ему запрещено водиться с Женькиной компанией, но такой случай, разве устоишь! Леночка тоже тут, но Родион не замечает ее. Еще бы! Ему из-за тех занавесок вон как влетело, а она... Послушалась своих - дружить с ним перестала! Пусть завидует теперь - у самой-то такой козочки да еще такой старшей сестры нет небось. То-то. - Дай погладить! - робко протягивает руку Леночка. - Ну дай, что тебе жалко, что ли? Нет, не может отказать Родион в радости другим, когда у него такое богатство. - Гладьте, мне не жалко, - великодушно разрешает он. - Пошли вместе пасти ее! - кричат ребята. -Пошли. На лугу оказывается действительно замечательно. Козочка прыгает, радуясь свежему ветерку и пространству. Ребята бегают следом, но вскоре им надоедает это. Жарко, хочется купаться. - Пошли к реке! - командует Женька. - А козленка привязать можно - куда он денется, пусть траву ест. Забив в землю камнем колышек, привязав к нему бечевку, Родион бежит за ребятами. Оказавшись на привязи, козочка силится освободиться. Ей сильно хочется пить, она тянет на себя бечевку, стремясь туда, где журчит вода. Расшатанный ее усилиями колышек падает, козочка взбрыкивает и пускается в сторону реки, волоча за собой бечевку. - Ребята, ловите ее! - крикнула Вера. - Стой! Лови! Держи! Окружай! - Вся ватага в один миг превратилась в загонщиков. Женька пронзительно засвистел, засунув пальцы в рот, - козочка припустила изо всех сил. Между тем мать начала беспокоиться и выглядывать в окно - Родиона и Веры нигде не было видно. С утра она была в добром расположении духа. Вера гостила уже вторую неделю. Ходили по ягоды, вели вместе хо-зяйство. Помня обещание, данное бабушке, мать «помалчивала», а отец держался с Верой ровно, не выделяя сына. Обед начинал остывать, а сына и дочери еще не было видно. Начиная сердиться, мать вышла на крыльцо и, заслонив ладонью глаза от солнца, стала смотреть вдаль. На опушке леса показалась группа ребят. Впереди шел Родион, на его руках лежала козочка. - Никак что то случилось, - пробормотала мать, - дернуло же меня разрешить! Пойду ка навстречу, что там такое, в самом-то деле. Мать спустилась с крыльца и вышла за калитку. - Мы хотели ее поймать, - загалдели ребята, - а она побежала в лес и в яму упала, сама виновата - у ней спина, наверное, сломана! - Теперь говорили все, возбужденно размахивая руками, только Родион молча плакал, не выпуская козочку из рук. Доигрались! Так я и знала - добром это не кончится. - Мать привычно нашаривала вицу у забора. - Придет отец с работы, объясняйтесь как знаете, - мать махнула рукой, - козу не тревожьте, да идите есть . Родька есть не пошел. Он лег на живот возле козочки, подсовывая ей под морду свежую воду, молоко, но та от всего отказывалась. Вечером пришел отец. Присел возле козочки, осторожно тронул хребет. - Пап, позови фершела, а? - Не жить ей, без фершела видно. Зря только мучиться будет, - коротко ответив отец и пошел в сарай за точилом и самодельным финским ножом. Появилась Вера и увела Родиона в дом. Он не сопротивлялся и уже не плакал, но шел медленно и молча, с потемневшим и отвердевшим лицом.

August 20, 2025 in 14:35 Александра Родионова

created the text
created the text: Konzu Mus'ka sai tyttäryön, Rodi erähäkse aigua kai unohti Žen'kan joukon. Hyö Veranke čuassuluguh häihitettih pikkarastu vuonastu. Kozaine kai oli valgei, vai selläl mustotti yksi tačmaine. Kaikis čomimat oldih pikkarazet ruspakot kabjazet, kudamat puaksuzeh kapitettih aidazen latettu myö. Konzu vuonaine bliämičči, avavui ruskei suuhut väbizijän kielyönke sydämes. Se imi sormie gu muamah n'ännii. Tiettäväine, lapset da vuonaine ylen hyvin tutustuttih. Mus'ka otti vastah sen tutustundan myödymielizesti. Se väzynyösti salbaili luomii da rounu sanoi: elostakkua, lapset, elostakkua. Elaigu ei ole udarehien pehmevys da ei kai ole maijon magevus. -Be-ee-e, hienol iänel vieldi vuonaine, rounu vastai: se ei ole meijän huoli. Vuonaine ruttoh potkastelih tagajalloil da juoksendeli ahtahas aidazes nagrajien lapsien ies. Sil himoitti teriämbi piästä välläle sinne, kus loitton nägyi vihandu niittu, jogi pagei ihastuttajan šolizuksen da läikkehen kel, kus läbi puuloin ladvois pastoi päiväine. Elaigu toi läikkäjän meren iändy, äijän kaikenmostu hajuu, mujuu, kudamat sytytettih da nostatettih vaste vai pilkettäjän mielen. Silkeskie rämähtih römäkkö raudu, kuului valujan vien humineh - onnuako, se ižändy lypsäy puuhistu kozua raudazien udarehienke - käziastettu. A nygöi helizöy hienombah, pitkäh radžizou tahnuon veräise emändy menöy. Häi istuhes madalale skamn'azele da algau tovelleh lypsiä. Enzimäzet maidovirdazet kirvotah lypsinrengin pohjale helizyksen kel. Sen jälles virdazet vilahtellahes puaksumbah, muututah suurembikse, vuahtenke upotah maijole sydameh toizen luaduzen iänenke. Lypsändän jälles Mus'kan luo laskietah pikkarastu kozastu. Tervah tulou iče pieni ižändy. Tänäpäi häi on ylen vagavu, kai buurakko. Jälgiperäh muamah andoi vallan viettiä vuonazen niittuzele. Rodi kodvan azettelou kagluremenii järies nahkas, sidou sih nuorastu. Vera tirpamata riuhtou händū hiemuas: - Jogo sinä terväh? - Terväh, vastuau Rodi. Lopukse hyö mennäh tahnuospäi pihale. Sie heis ymbäri kerävytäh lapset. Heijän keskes puneloittau Vit'ka Fisenkov rinnaleläjän feršalin poigu. Hänele on kieltä kävellä Žen'kan joukos, ga vambo menet siiriči nengomas kerras! Lenaine seżo on sit, ga Rodi händy ei ni näi. A kuibo muite! Niilöin zuavessizien täh Rodile kačo kui puutui, a häi... Kuundeli omiiheitti kävelendän hänen kel! Nygöi anna kadehtiu - ičelleh eihäi ole nengomua kozastu da vie nengomua vahnembua sizärdy. Näit kui! - Anna silitän! Lenaine varatessah oijendau käin. - Nu anna, žiäligö sinul vikse on? Ei, Rodi ei voi kieldiä toizilgi olla ihastuksis, konzu hänel on nengoine ilo. - Silitäkkiä, minul ei ole žiäli, häi hyvämielizesti andau vallan. - Läkkiä yhtes händy paimendamah! kirrutah lapset. - Läkkiä, sobiu Rodi. Tottu, niitul ongi ylen hyvä. Vuonaine hypästeleh da ihasteleh puhtastu tuuluttu da lagevuttu. Lapset juoksendellah jälles, ga heile terväh se vaivavuttau. On räkki i himoittau kezoile. - Läkkiä jovele! käsköy Žen'ka. - A vuonaine voibi siduo kytkyöh — ei kunne mene, anna syöy heiniä. Rodi iški muah seibähäzen, sivoldi sih nuorazen da juoksi toizile lapsile jälgeh. Kiini puuttuhuu vuonaine opii piästä välläle. Sidä rubei ylen äijäl juotattamah. Vuonaine riuhtaldi nuorastu iččehpäi - tahtoi piästä sinne, kus vezi čurčetti. Liikutettu seibähäine kuadui, vuonaine hypästelih kodvazen da sit lähti jogehpäi, nuorastu ribaitti peräs. -Brihačut, tavakkua! kirgai Vera. -Azetu! Tabua! Pietä! Ymbäröikkiä! Kai lapsijoukko ruttoh muutui kozazen tabuajakse. Žen'ka tungeldi sormet suuh da rubei täytty vägie viheldämäh. Vuonaine täytty hyppyy ryömästih pagoh. Silkeskie muamo rubei huolevumah da kaččelemah ikkanah - Rodii da Verua ei nägynyh nikus. Huondeksespäi muamah oli hyväs mieles. Vera jo toizen nedälin on adʼvois. Hyö käydih marjah, ruattih kodiruadoloi. Kui oli uskaldettu baboile, muamo ei paissuh liigua, a tuattah Veran kel oli rauhasti, ei eroitannuh poigua. Murgin jo rubei vilustumah, a poigua da tytärdy ei vie nävy. Muamo tuskevuksis meni pordahile da rubei kaččomah loitombakse alači kämmenes, gu päiväine silmih ei pastas. Mečän reunas ozuttihes lapsijoukko. Iespäi astui Rodi. Hänen käzil virui vuonaine. - Onnuako tapahtui milienne, burahtih muamo,- pidihäi minul piästiä vuonaine heijän kel! Lähtenengo vastah, mibo sie ehtii, kukastu kummua. Muamo heityi pordahis da meni pihaveriän tuakse. - Myö tahtoimmo sen tavata, lapset ruvettih mäčättämäh,—a se pagei meččah da kirboi haudah, iče on viäry. Onnuako, sil on selgypii katkennuh! Nygöi kaikin saneltih, kiistai šliehkutettih käzii, vai Rodi vaikkani itki pietellen kozastu käzis. - Sit nygöi puutui elostua! Mugai minä tiezin hyvälleh se ei loppei. Muamah jo ečii viččua aijan vieres. Tuattas gu tulou ruavos, sit sellitäkkiä kui maltatto, muamah viippai käil,-kozua vai älgiä koskekkua da tulgua syömäh. Rodi ei lähtenyh syömäh. Häi vieri vuonazen rinnale vačalleh, sydäili sen turbazen uale veresty vetty, maiduo, ga se ei ottanuh nimidä. Illal tuattah tuli kodih. Istuihes vuonazen tyveh, hil'l'azeh lekahutti selgästy. - Tata, kuččuzitgo feršalin..? kyzyi Rodi. -Täs ei rodei eläjiä, nägyy feršalita. Vai sudre rubieu muokkuamahes, tuattah vastai lyhyösti, meni saruah ottamah kovazindu da iččehluajittuu suomen - veiččie. Tuli Vera da otti Rodin kodih. Häi ei väčkänyh eigo itkenyh, ga astui hil'l'akkazeh da vaikkani, vai rožazet mustettih da kovettih.
created the text translation