Кибирь Василий
Соберы
Russian
Родион наотрез отказался есть мясо козочки. Его "не приневоливали", но никто особенно и не утешал. Отец сказал только свое обычное "до свадьбы заживет". Видя, однако, что это не действует, он попробовал самое сильное средство: - Вот пожди еще маленько, возьмем с тобой отпуск и махнем в Вологду. С отпуском все как-то не выходило. Держал сенокос. Корова, две козы, овцы - хозяйство как-никак. Отцу уже и самому надоели свои обещания, но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Мать подтрунивала над ними: - Ну! Ваши соберы! Когда еще соберетесь-то?! - Или что-нибудь еще позаковыристей: - Скоро ли приедете в Вологду-то, мужики? Соберы затянулись-таки порядком, что и говорить. Давно уехала и стала забываться уже Вера. Примчали осенние дожди и закружил снег над оледенелой дорогой. Шапша стиснула черную воды заберегами и разом стала - вся покрылась гладким, чистым льдом в одну тихую ночь. Навалилась со всей силой и уже пошла на убыль помаленьку зима. Родион не надоедал отцу напоминаниями, терпеливо ожидая желанного события. Ему казалось правильным, что в такую дальнюю дорогу нужно так долго собираться. - Ясное дело, - размышлял он потихоньку, - кому нужен в этой самой Вологде парнишка вроде меня. Судя по всему, там что ни мужик, то великан, что ни парень, то сам себе пацан. Отец говорит, в десять двенадцать лет управляются с конем, как взрослые. И кони-то там, ого-го какие кони! Копыто с тарелку, грива до земли, рост... ну, рост небось выше потолка. Боясь появиться маленьким в такой великанской стране, Родион стал думать о том, как 6ы ему поскорее вырасти и повзрослеть. Приглядываясь к поселковым рабочим, он подметил, что настоящий мужик немногословен, широко и тяжело шагает, но главное, все они носят особую рабочую одежду - спецовку! Да! Вот бы ему раздобыть такую спецовку. - Пап, а пап! - пристал он к отцу, - Ты где спецовку взял? - На складе выдали. - А мне выдадут? - В лес работать пойдешь - выдадут. Вальщик из тебя аховый пока, конешное дело, - рассуждает отец, щуря глаз за струей табачного дыма и весело рассматривая сына этим глазом, - а вот сучкорубом, коли дать тебе маленький топорик, сойдешь. Как считаешь, мать? - Брось парня мутить. Какой из него сучкоруб в шесть-то годов? - Ну тогда помощником сучкоруба - ветки в костер таскать. Рукавицы брезентовые дадут, чтоб руки не занозить, - и милое дело! - заканчивает отец решительно. - Получай спецовку, и сразу беру в лес. - Куда на мороз тащить! - беспокоится мать. - Да не верь, мотри, отец смеется ведь. - Нет, мать, мое слово - олово! Будет спецовка - поедем на делянку. Пусть хоть посмотрит, как там и что. Где находится склад, Родион знал. Разумеется, что идти за спецовкой нужно, нарядившись повзрослее. Оставшись дома один, он начал снаряжаться. Отцовские старые валенки уперлись в пах, едва позволяя ступить шаг-другой. Ну, а если набить их бумагой? Теперь, кажется, в самый раз. Ноги, правда, не гнутся, но передвигаться можно. Примерил отцовскую телогрейку. Она оказалась-таки длинновата, но если подпоясаться солдатским ремнем - почти в самый раз. Валенки пришлось поддерживать руками, но улица была безлюдной, и он благополучно достиг склада. Отдышавшись и сильно насупившись, он застучал в дверь. Кладовщица Дина высунулась на стук, но вначале никого не увидела, так как ожидала встретить взрослого, потом опустила глаза вниз. Ахнув, она отступила и принялась хохотать. - Тебе чего? - Спецовку давай, пойду в лес - сучкорубом! - Ой, убил! Без ножа зарезал, сучкоруб проклятый! - схватилась кладовщица за косяк. - Ступай к начальнику лесопункта, - махнула она рукой в сторону конторы, - пусть даст мне письменное распоряжение. "Чего смеется, - хмурился Родион, направляясь к конторе, - поди разбери этих баб - ничего не понимают. Но начальник-то мужик, сразу разберет что к чему". Он бывал уже в конторе и знал, где находится кабинет начальника. Тот оказался на месте и был один. Начальник, увидев Родиона, не засмеялся. Это был молодой и высокий мужчина, обутый в белые пимы, торчавшие из-за стола. Оторвав от бумаг глаза, он молча стал подтягивать длинные ноги. Медленно выпрямляясь, навис над столом, хотел что-то сказать, но только закусил губу и, оставаясь серьезным, черкнул в ответ на просьбу мальчишки карандашом на отрывном календаре и протянул листок просителю. Уже в коридоре услышал Родион раскаты его смеха, от которого звенела пробка в пустом графине. Да мало ли над чем мог смеяться высокий человек в белых пимах - скучно одному-то сидеть в кабинете, небось. Дина повертела записку, хмыкнула и пошла в глубь склада. Скоро она вернулась, неся в руках рабочую шапку-ушанку, - носи, сучкоруб. Дома мать всплеснула руками. - Ты где шапку взял?! - На складе выдали, начальник велел. - Гордо снял, полюбовался - спецовка! - Собрался-таки в лес! Но, а валенки почто такие маленькие обул? Ладно, ладно. Теперь ты мужик, страшно и отпускать - весь лес на корню повалишь! На следующий день (слово-то олово!) отец взял его на делянку. Здесь оказалось неожиданно много народа. У каждого было свое дело, и все помогали друг другу. Одни подгрызали могучие стволы у корня визжащими электропилами, другие валили деревья, упираясь шестами в стволы, третьи обрубали сучья, четвертые трелевали готовые бревна к дороге на специальных массивных санях, управляя мохнатыми лошадями, от которых валил пар. Женщины-сучкорубы обступили Родиона со всех сторон. - Возьми мои рукавицы, - сказала одна, - и подноси ветки к костру - зарабатывай на обед. У нас тут обед дают только тем, кто норму вы-полняет. - А сколько норма? - На костер натаскаешь и хватит. Это тебе не на заборе сидеть, - вспоминают они давний его грех. К удивлению сучкорубов, Родион справился со своей нормой. Работал он с увлечением. Выбрав разлапистую ветку побольше, он волочил ее к костру по целине, приминая в глубоком снегу борозду, протаптывая собственные путики. Он был одновременно и трелевочной лошадью, и возчиком. Вот это была игра - не то что "гонять собак по поселку", как говорила мать. То понукал сам себя: "Н-но, пошла, пошла! Что стала?!" То пыхтел и и гоготал, все больше увлекаясь этой игрой. Рабочая шапка-спецовка была велика и все время сползала на глаза, мешая смотреть, так что он иногда падал в рыхлый снег, но ему нравилось даже и падать - очень уж мягкая подстилка была под ногами. - Ты бери ветки поменьше, парень, брось надрываться! - кричали ему рабочие, сочувствуя. - Да ходи по дороге-то, куда целиной прешь! Отец молча наблюдал за сыном со стороны, не встревая в его работу. Только во время обеда, когда снег, налипший на одежду, растаял у костра и оказалось, что он вымок с головы до ног, отец озабоченно крякнул: - Ты, брат, вымок у меня весь, как бы матка звону не дала нам дома-то.
Потом сходил в сушилку и принес оттуда чью-то теплую фуфайку. - Переодевайся, да и домой пора - теперь скоро стемнеет, мороз круче завернет, собирайся. Наработал ты порядочно - молодец. - Парень что надо, - поддержали сидевшие у костра рабочие, - приходи еще, нам в бригаде такие нужны. В поселок Родион вернулся в чинах начальника лесопункта. До конца зимы щеголял он в своей "спецовке", поносить которую среди ребят считалось большой честью. За нее давали ножик с целым лезвием, пробитую пулей пилотку, кучу стреляных гильз. Женька предлагал свою знаменитую рогатку, из которой можно было бить ворон, и полинялый военный картуз в придачу. Но Родион меняться отказывался, а поносить давал за просто так.