Texts

Return to review | Return to list

Kut ak mužikan manit’

history

October 24, 2017 in 14:44 Нина Шибанова

changed the text
Ende eliba uk da ak, ii edahan pagastaspei. Hiil lähez eli pap. Mužik da ak eliba družno. Ak tegi drugun. Nece drug erasuu ehtkoižuu... tuuda tariž, a mužik kodiš. Ak ii teda, kut mužikad manitada. Mäni da tanhoupei živatad pästi, lehmäd da hebon pästi da lambhad. Tuli da irdoupei heikab (mužikan-se kucuiba Sidoraks): - Sidor, Sidor, živatad irdale päzuiba! Irdou se oli tal'v, lumi. Nece Sidor libui, üksil kadjeil', üksil' paidoil', poutnasiižiš sobiš, stupn'ad jougha čokaiž da i joks’. Nece živatad souptel’, souptel’, ak abuti. Kudeig živatad soupsiba, nece akan drug pert'he švilahti. Ak pert'he mäni da verjäd kaik soubaz’. Sidor jäi ikna-alle. Sidor tuli i kolotiše. - Ka ken sä oled? - nece ak sanub. - Ka olen sinun mužik Sidor. – Minei Sidor kodiš. – Kut kodiš? Mina naku olen. – Mina küzun, ka Sidor mine änen andab. Sidor, sina kodiš? Nece drug sigä sanub: - Kodiš. – Näged, kulid, Sidor kodiš. Ii teda midä nece Sidor zavot’t'a. Joksen’, joksen’, jougoile vilu, ičelaz vilu, irdou pakaine. Joksi paphe. Kolotihe, kolotihe, pap aveiž. - Ken sina oled? – Sidor. – Ka mijak sä, Sidor, öl irdou? – Ka pert'he nikut ak pästa ii, abuta pert'he sadas. Pap tuli Sidoranke, taričhe, taričhe pert'he pästta Sidoran. Nece ak saab: - Ii, bat'uško, Sidor minai kodiš, Sidor naku kravatiš venub. Kacu, ed usko, ka änen andab Sidor. - Sidor, sina kodiš? Nece drug saab: - Kodiš. – Kulid', ed? – Kulin', ka ii Sidor, ii ole. Kacuhtiba da saab: - Pit'kad hibused (ende pit'kad hibused pidiba ka), ani čort om. Necen Sidoran uugilpei trähni pap (Sidoran jo jougad kül'mnuded, uugha ot’) da Sidoran jät’ i kod'ne joks’. Sidor ii teda kuna mända öl. Dumai, dumai, surmhassai külmi. A papin' härg sid... ühteižuu papil'-se tehtut tanheine da sigä härg. A tanheine se läm, souptase irdoupei, noreižuu sidose verei. Hän män’ sinnä härgänno da i magaz’ härgänno jasliš. Lämmeine hiinäs da i magaz’. Homencuu libui da i tuli kod'he. Ak saab: - Kusak sä, Sidor, olid'? – Ehtou pert'he et pästand ka. – Kut en? Sina minunke magazid', töu homencuu kuna-se läksid'. Nu, huvä, äjou proudad ii sa tehta akanke, ak mugoi lofkikulu. - A magazid' kus? – A naku magazin' papin' tanhou härgänke. – Oi, Sidor, sina Sidor, härgänke magazid', nuka jo vactįid'. – Jose vactįin? – Ka vactįid, vactįid. – A nügde mi zavotta? – Nügde mi zavotta? Vet’ huba pagin töndub. Dovediše last tehmaha kunani mända edomba. Ak kudei suhrid Sidorale kuiži da Sidoran spravi, aigad proidihti. Šougun Sidorale sel'ghä, i Sidor töndui last tehmaha. Astub peivän, astub toižen, astub kaks’ jo nedalid' jougei. Eduu mašinad ii käveltut suril' ningomil' pereleskoil'. Astui, astui, nedalid' možet kuume astui, en tea kuverdan. Tuli mugomale pereleskale, homaiči ka dorogou mužik kuunu, a sapkad villaižed mužikou jougas čomad. Hän oti, mužikou jougad čapoi i šoughu pani. - Kus ösijou mänen da sapkad päčile panon, nene jougad suladan da hädän, i sapkat lindäs. Tuli, öks taričhe. Sidoran sötiba, Sidoran jotiba, päčile magattaha panetiba. Hän nene sapkad jougoideke vedi, pani päčile sulamaha da uinoz’ dorogaspei ka. Sil öl emagou-se lehm kandoi. Vilu irdou se dikii pakaine, vazaine-se kül'mi. Hii toiba (necen Sidoran unohtiba päčil', miše om hiil' önik), paniba necen vazaižen päčile. Sidor magadab. Sidor öl heraštui ka vazaine Sidoran noleb. Ka mi hän om? Sidor muji, muji, ka vazaine märg. - Jose mina vazan tegin', härgänke magazin' ka...? Ani mina tegin'. Tari uitta täspei öl, ika kästtas vu vazan mine otta kerdale, mäne tea, mi linneb. Nece Sidor hilläšti sigä, vaiknašti sobihez da läks’. Nene jougoideke sapkad unoht’ päčile. Homencuu ižand da emäg nuuziba, kacuhtiba vazaižen, homaičiba sapkoideke jougad. - Kacu, sanob, – nugde-se nugde azj. Önik oli päčil', önikad ele, sapkad i jougad jeibä. Ani vaza süi. Otiba, necen vazan rikoiba da taciba krežha. A nece Sidor hüviš meliš astub kodhe. Astui, astui sigä, rigehti, rigehti, jäl'gmeine jo eht, öks jo kod'he tuleb. Hänle tuleb soudat vastha. A soudat hiide derenas oli, kaiken derenan öks taričhe, taričhe, hijou-seki taričhe, läksi da kundli verjän taga. Ak öks pästand ii, a pagižeb sigä drugunke. Kuleb, miše drugunke pagižeb. - Sina, saab, – tuled, nu ka mina tegen žarkijan, panen päčhe. – A ježli Sidor tuleb, nenil pejil dolžen tuuda ka, mina iče se kuna? – A iče karzn'aha panoudamei, uindab Sidor, i sina lähted. Možet vu ii tule täu ehtou. Vasttihezoi necen soudatanke Sidor. - Sina, saab, – mijak, soudat, vast öhe tönduid' derenaspei? – Niken, dädä, öks ii pästand. – Ka ika ala mäne, pörte, mänemei da mijou magadamei. Soudat asttes-se tabaz’ kajagan doroguu, lindun, polan alle. Pörzihezoi, tuliba Sidoraha. Sidorih hüviš meliš kuti Sidoran vasteleb. Ištuihezoi sömhä. - Ele, Sidor, nimidä kiittut-se mugošt’, ele nimidä paštta-se. Ihastįin'-se ka surmhazesei, surmhazesei ihastįin'. Zavodiba užinoita. Nece soudat kajagan vedoudab, lindun, suugad diki kibedad. Lind: «A-A, vingahti!» . Sidor sanob: - A min hän lind-se? – A hän, saab, – pagišta mahtab, lind-se, mina hänon paginan tuukuin, hän om tedei lind-se.» – A min hän sanoi? – A sanoi: om žarkii päčiš. – Min' sä pagižed, - nece ak säb, – mijou žarkijad päčiš igas eleške. – Eleške ka kackameiške. Sidor mäni, päčin' avaiž – žarkii päčiš. Žarkijan toiba päčišpei. Nece soudat möst lindun suugas vedouz’, lind möst vingahti sigä. - Ka min hän möst tedei lind-se pagižeb? – Pagižeb ka etei usko, ak, näd, ii usko ka. – Ii usko, da vet’ min-se aigoin' proudan sanob. – A sanob: om pelen taga päčiš polišk litrad, vinad butuuk. Päčiloudan möst avaižiba – ka vinad butuuk, toiba stolale. Soudat da Sidor vinan juiba, necen butuukan. Nece soudat humouzui ka lindud enambou vu bokas räzahtoit’. Lind möst vingaht’. - Ka min hän nügde-se sanob? – A nügde sanob..,. en teda sanoda-ik?» – Ka sano jo, sano, lind sanob ka kutak ed sano. – Ka sanob, om čort karzn'as. – Jose om? – Om. Käsked ka mina küksen. – Ka kükse. – Vįvedin' necen čortan igäks. Karzn'an avaižiba. Ak saab: - Üksnein' elin', ka ele nimiččid' čortįd', en nägeske.» Mäniba karzn'aha, soudat oti ufatnikan, män’ karzn'aha. Sigä mužik, drug-se karznäs. Hän ku nöugeidab kerdan, toižen. Nece drug karznäspei hurahtab da irdale, läks’ sigäpei. Mužik saab: - Sigä oli čort. Muga soudat necen čortan igäks küksi, openzi. Soudat homenchessei magazi. Necen lindun mužik ostaškanzi. Nu, soudat lindun hälle ustupi, müi, jät’, žallöiči, saab: - Na, sindei kaika podderžib nece lind. A soudatale tari oli dengad da liib dorogha. Sidor andoi dengoid', andoi liibäd, aleižed andoiba kädhe vahvad. Soudat töndui, a mužik händast blagodari čomašti i jäi ičeze akanke elämha. Enamb drug ii tulend.

October 24, 2017 in 14:43 Нина Шибанова

changed the text of the translation
Жили-были муж да жена недалеко от церкви. Близко от них жил поп. Муж и жена жили дружно. Но жена завела друга. Однажды вечером этот любовник... должен прийти, а муж дома. Жена не знает, как мужа обмануть. Пошла да со двора скотину выпустила, коров да лошадь да овец выпустила. Пришла со двора и кричит (мужа-то Сидором звали): – Сидор, Сидор, скотина на улицу вышла! На дворе-то была зима, снег. Сидор встал в одних кальсонах, в одной рубашке, в полотняной одежде, в лапти ноги сунул и побежал. Запирал, запирал эту скотину, жена помогала. Пока они скотину запирали, этот друг жены в избу прошмыгнул. Жена вошла в избу и все двери заперла. Сидор остался под окном. Сидор пришел и стучит. – Ты кто? – жена говорит. – Да я твой муж, Сидор. – У меня Сидор дома. – Как дома? Я же тут. – Я спрошу, так Сидор мне голос подаст. Сидор, ты дома? Этот друг там говорит: – Дома. – Видишь, слыхал же, Сидор дома. Сидор не знает, что делать. Бегал-бегал, ногам холодно, самому холодно, на улице мороз. Побежал к попу. Стучался-стучался, поп открыл. – Ты кто? – Сидор. – Да что ты, Сидор, ночью на улице? – Да жена никак в дом не пускает, помоги в дом попасть. Поп пришел с Сидором, просился-просился в дом, чтобы впустить Сидора. Жена говорит: – Нет, батюшка, Сидор у меня дома, Сидор тут, на кровати лежит. Смотри, не веришь – так Сидор голос подаст. - Сидор, ты дома? Этот друг говорит: – Дома. – Слыхал или нет? – Слыхал, да не Сидор это. Посмотрел и говорит: – Волосы длинные – там, похоже, черт (Раньше ведь длинные волосы носили). Поп Сидора стряхнул с плеч (тот был на плечи взят – ноги мерзли) да оставил Сидора и побежал домой. Сидор не знает, куда идти ночью. Думал-думал, до смерти замерз. А тут у попа бык... у попа сделана хлевушка и там бык. А хлевушка-то теплая, запирается снаружи, дверь веревочкой завязывается. Он пошел туда, к быку, и проспал около быка в яслях. Тепло в сене, да и выспался. Утром встал и пришел домой. Жена говорит: – Где же ты, Сидор, был? – Так ты вечером в дом не пустила. – Как не пустила? Ты со мной спал, сегодня утром куда-то пошел. Ну, ладно, правды у жены не добьешься, жена такая ловкая, хитрая. – А спал ты где? – А тут вот спал, в поповом хлеву с быком. – Ой, Сидор ты Сидор, с быком спал – так уж забеременел. – Неужели забеременел? – Забеременел, забеременел! – Что теперь делать? – Что теперь делать? Плохие разговоры пойдут. Придется идти куда-нибудь подальше ребенка рожать. Пока жена Сидору сухарей насушила да собрала Сидора, прошло много времени. Сидору мешок на спину, и Сидор отправился ребенка рожать. Идет день, идет другой, идет уже две недели пешком. Раньше машины на таких больших перелесках не ходили. Шел он, шел, недели, может, три шел, не знаю сколько. На одном из перелесков увидел, что на дороге мужик мертвый, а валяные хорошие сапоги у мужика на ногах. Он взял ноги у мужика отрезал и в мешок положил. Говорит: «Куда на ночлег пойду, так сапоги на печку поставлю, эти ноги пусть оттают, их выброшу, а сапоги останутся». Пришел, на ночь просится. Сидора накормили, напоили, на печь спать уложили. Он эти сапоги с ногами вытащил, поставил на печь таять и уснул с дороги. В эту ночь у хозяйки корова отелилась. На улице-то холодно, сильный мороз, теленок замерз. Они принесли (забыли про этого Сидора, что у них на печи ночлежник), положили этого теленка на печь. Сидор спит. Ночью Сидор проснулся, теленок его лижет. Да что это? Сидор ощупывал, ощупывал, а теленок мокрый. - Неужто я теленка родил, с быком-то спал так... Наверно, я родил. Надо уйти отсюда ночью, а то заставят меня еще теленка взять с собой, поди знай, что будет. Сидор тихонько оделся, молча, и ушел. Эти сапоги с ногами забыл на печи. Наутро хозяин да хозяйка встали, посмотрели теленка, увидели ноги с сапогами. – Смотри, ну и дела теперь. Ночлежник был на печи, ночлежника нет, сапоги и ноги остались. Наверно, теленок съел. Взяли этого теленка убили и бросили под горку. А Сидор в хорошем настроении идет домой. Шел-шел, спешил-спешил, последний уж вечер, к ночи уже домой придет. Навстречу ему идет солдат. А солдат в их деревне был, по всей деревне на ночь просился-просился, и к ним попросился да подслушал там за дверью. Хозяйка на ночь не пустила, а разговаривает там с другом. Слышит, что с другом говорит. - Ты, – говорит, – придешь, так я сделаю жаркое, поставлю в печь. – А если Сидор придет, на этих днях должен прийти, так куда я сам-то? – А сам в подвал, мы ляжем спать, Сидор уснет, и ты уйдешь. Может, еще не придет сегодня вечером. Встретился Сидор с этим солдатом. – Ты, – говорит, – почему, солдат, на ночь глядя пошел из деревни? – Никто, дядя, ночевать не пустил. – Все же не ходи, вернись, пойдем у нас переночуем. Солдат по дороге поймал чайку, птицу – под полу. Они вернулись, пришли к Сидору. Сидориха будто обрадованная встречает Сидора. Сели кушать. – Ничего, Сидор, не сварено такого, нечего печь-то. Обрадовалась-то я так до смерти, до смерти обрадовалась. Стали ужинать. Этот солдат вытаскивает чайку, очень больно дергает за перья [букв.: перья очень больные]. Птица пропищала «а-а!». Сидор говорит: – А что это с птицей? – А она, – говорит, – разговаривать умеет, птица-то, я понимаю ее язык, это вещая птица. – А что она сказала? – А сказала: жаркое в печи. – Что ты говоришь, – жена говорит, – у нас в жизни не бывало жаркого в печи. – Не бывало, а давайте посмотрим. Сидор пошел, печь открыл – жаркое в печи. Принесли жаркое из печи. Солдат опять птицу за перо дернул, птица опять там пискнула. – О чем эта вещая птица опять говорит? – Говорит, но вы ведь не верите, жена, видишь ли, не верит. – Не верит, но птица, видно, правду говорит. – А говорит: за заслонкой печи пол-литра, вина бутылка. Заслонку опять открыли – вина бутылка, принесли на стол. Солдат и Сидор выпили эту бутылку вина. Солдат опьянел, так еще сильнее за бок щипнул птицу. Птица опять пискнула. – Что она теперь-то говорит? – А теперь говорит... не знаю, сказать ли? – Да уж скажи, скажи, птица предсказывает, так как не сказать. – Да говорит, в подвале черт. – Неужели? – Да. Велишь – так я прогоню. – Прогони. – Выведу этого черта навсегда. Открыли подвал. Жена говорит: – Я одна жила, не видывала, нет никаких чертей. Пошли в подвал, солдат взял ухват, идет с ним в подвал. Там мужик, друг этот, в подвале. Он как стукнет раз, другой. Этот друг из подвала выскочил – да на улицу, вышел оттуда. Мужик говорит: – Это был черт. Так солдат этого «черта» проучил, навсегда выгнал. Солдат до утра проспал. Эту птицу мужик захотел купить. Ну, солдат уступил ему птицу, оставил, продал, пожалел, говорит: – На, тебя эта птица всегда поддержит. А солдату нужны были деньги да хлеб на дорогу. Сидор дал денег, дал хлеба, хорошие варежки дал на руки. Солдат отправился, а мужик его поблагодарил хорошенько и остался жить со своей женой. Друг больше не приходил.

October 24, 2017 in 14:42 Нина Шибанова

changed the text of the translation
Жили-были муж да жена недалеко от церкви. Близко от них жил поп. Муж и жена жили дружно. Но жена завела друга. Однажды вечером этот любовник... должен прийти, а муж дома. Жена не знает, как мужа обмануть. Пошла да со двора скотину выпустила, коров да лошадь да овец выпустила. Пришла со двора и кричит (мужа-то Сидором звали): – Сидор, Сидор, скотина на улицу вышла! На дворе-то была зима, снег. Сидор встал в одних кальсонах, в одной рубашке, в полотняной одежде, в лапти ноги сунул и побежал. Запирал, запирал эту скотину, жена помогала. Пока они скотину запирали, этот друг жены в избу прошмыгнул. Жена вошла в избу и все двери заперла. Сидор остался под окном. Сидор пришел и стучит. – Ты кто? – жена говорит. – Да я твой муж, Сидор. – У меня Сидор дома. – Как дома? Я же тут. – Я спрошу, так Сидор мне голос подаст. Сидор, ты дома? Этот друг там говорит: – Дома. – Видишь, слыхал же, Сидор дома. Сидор не знает, что делать. Бегал-бегал, ногам холодно, самому холодно, на улице мороз. Побежал к попу. Стучался-стучался, поп открыл. – Ты кто? – Сидор. – Да что ты, Сидор, ночью на улице? – Да жена никак в дом не пускает, помоги в дом попасть. Поп пришел с Сидором, просился-просился в дом, чтобы впустить Сидора. Жена говорит: – Нет, батюшка, Сидор у меня дома, Сидор тут, на кровати лежит. Смотри, не веришь – так Сидор голос подаст. - Сидор, ты дома? Этот друг говорит: – Дома. – Слыхал или нет? – Слыхал, да не Сидор это. Посмотрел и говорит: – Волосы длинные – там, похоже, черт (Раньше ведь длинные волосы носили). Поп Сидора стряхнул с плеч (тот был на плечи взят – ноги мерзли) да оставил Сидора и побежал домой. Сидор не знает, куда идти ночью. Думал-думал, до смерти замерз. А тут у попа бык... у попа сделана хлевушка и там бык. А хлевушка-то теплая, запирается снаружи, дверь веревочкой завязывается. Он пошел туда, к быку, и проспал около быка в яслях. Тепло в сене, да и выспался. Утром встал и пришел домой. Жена говорит: – Где же ты, Сидор, был? – Так ты вечером в дом не пустила. – Как не пустила? Ты со мной спал, сегодня утром куда-то пошел. Ну, ладно, правды у жены не добьешься, жена такая ловкая, хитрая. – А спал ты где? – А тут вот спал, в поповом хлеву с быком. – Ой, Сидор ты Сидор, с быком спал – так уж забеременел. – Неужели забеременел? – Забеременел, забеременел! – Что теперь делать? – Что теперь делать? Плохие разговоры пойдут. Придется идти куда-нибудь подальше ребенка рожать. Пока жена Сидору сухарей насушила да собрала Сидора, прошло много времени. Сидору мешок на спину, и Сидор отправился ребенка рожать. Идет день, идет другой, идет уже две недели пешком. Раньше машины на таких больших перелесках не ходили. Шел он, шел, недели, может, три шел, не знаю сколько. На одном из перелесков увидел, что на дороге мужик мертвый, а валяные хорошие сапоги у мужика на ногах. Он взял ноги у мужика отрезал и в мешок положил. Говорит: «Куда на ночлег пойду, так сапоги на печку поставлю, эти ноги пусть оттают, их выброшу, а сапоги останутся». Пришел, на ночь просится. Сидора накормили, напоили, на печь спать уложили. Он эти сапоги с ногами вытащил, поставил на печь таять и уснул с дороги. В эту ночь у хозяйки корова отелилась. На улице-то холодно, сильный мороз, теленок замерз. Они принесли (забыли про этого Сидора, что у них на печи ночлежник), положили этого теленка на печь. Сидор спит. Ночью Сидор проснулся, теленок его лижет. Да что это? Сидор ощупывал, ощупывал, а теленок мокрый. - Неужто я теленка родил, с быком-то спал так... Наверно, я родил. Надо уйти отсюда ночью, а то заставят меня еще теленка взять с собой, поди знай, что будет. Сидор тихонько оделся, молча, и ушел. Эти сапоги с ногами забыл на печи. Наутро хозяин да хозяйка встали, посмотрели теленка, увидели ноги с сапогами. – Смотри, ну и дела теперь. Ночлежник был на печи, ночлежника нет, сапоги и ноги остались. Наверно, теленок съел. Взяли этого теленка убили и бросили под горку. А Сидор в хорошем настроении идет домой. Шел-шел, спешил-спешил, последний уж вечер, к ночи уже домой придет. Навстречу ему идет солдат. А солдат в их деревне был, по всей деревне на ночь просился-просился, и к ним попросился да подслушал там за дверью. Хозяйка на ночь не пустила, а разговаривает там с другом. Слышит, что с другом говорит. - Ты, – говорит, – придешь, так я сделаю жаркое, поставлю в печь. – А если Сидор придет, на этих днях должен прийти, так куда я сам-то? – А сам в подвал, мы ляжем спать, Сидор уснет, и ты уйдешь. Может, еще не придет сегодня вечером. Встретился Сидор с этим солдатом. – Ты, – говорит, – почему, солдат, на ночь глядя пошел из деревни? – Никто, дядя, ночевать не пустил. – Все же не ходи, вернись, пойдем у нас переночуем. Солдат по дороге поймал чайку, птицу – под полу. Они вернулись, пришли к Сидору. Сидориха будто обрадованная встречает Сидора. Сели кушать. – Ничего, Сидор, не сварено такого, нечего печь-то. Обрадовалась-то я так до смерти, до смерти обрадовалась Стали ужинать. Этот солдат вытаскивает чайку, очень больно дергает за перья [букв.: перья очень больные]. Птица пропищала «а-а!». Сидор говорит: – А что это с птицей? – А она, – говорит, – разговаривать умеет, птица-то, я понимаю ее язык, это вещая птица. – А что она сказала? – А сказала: жаркое в печи. – Что ты говоришь, – жена говорит, – у нас в жизни не бывало жаркого в печи. – Не бывало, а давайте посмотрим. Сидор пошел, печь открыл – жаркое в печи. Принесли жаркое из печи. Солдат опять птицу за перо дернул, птица опять там пискнула. – О чем эта вещая птица опять говорит? – Говорит, но вы ведь не верите, жена, видишь ли, не верит. – Не верит, но птица, видно, правду говорит. – А говорит: за заслонкой печи пол-литра, вина бутылка. Заслонку опять открыли – вина бутылка, принесли на стол. Солдат и Сидор выпили эту бутылку вина. Солдат опьянел, так еще сильнее за бок щипнул птицу. Птица опять пискнула. – Что она теперь-то говорит? – А теперь говорит... не знаю, сказать ли? – Да уж скажи, скажи, птица предсказывает, так как не сказать. – Да говорит, в подвале черт. – Неужели? – Да. Велишь – так я прогоню. – Прогони. – Выведу этого черта навсегда. Открыли подвал. Жена говорит: – Я одна жила, не видывала, нет никаких чертей. Пошли в подвал, солдат взял ухват, идет с ним в подвал. Там мужик, друг этот, в подвале. Он как стукнет раз, другой. Этот друг из подвала выскочил – да на улицу, вышел оттуда. Мужик говорит: – Это был черт. Так солдат этого «черта» проучил, навсегда выгнал. Солдат до утра проспал. Эту птицу мужик захотел купить. Ну, солдат уступил ему птицу, оставил, продал, пожалел, говорит: – На, тебя эта птица всегда поддержит. А солдату нужны были деньги да хлеб на дорогу. Сидор дал денег, дал хлеба, хорошие варежки дал на руки. Солдат отправился, а мужик его поблагодарил хорошенько и остался жить со своей женой. Друг больше не приходил.

October 24, 2017 in 14:41 Нина Шибанова

changed the text of the translation
Жили-были муж да жена недалеко от церкви. Близко от них жил поп. Муж и жена жили дружно. Но жена завела друга. Однажды вечером этот любовник... должен прийти, а муж дома. Жена не знает, как мужа обмануть. Пошла да со двора скотину выпустила, коров да лошадь да овец выпустила. Пришла со двора и кричит (мужа-то Сидором звали): – Сидор, Сидор, скотина на улицу вышла! На дворе-то была зима, снег. Сидор встал в одних кальсонах, в одной рубашке, в полотняной одежде, в лапти ноги сунул и побежал. Запирал, запирал эту скотину, жена помогала. Пока они скотину запирали, этот друг жены в избу прошмыгнул. Жена вошла в избу и все двери заперла. Сидор остался под окном. Сидор пришел и стучит. – Ты кто? – жена говорит. – Да я твой муж, Сидор. – У меня Сидор дома. – Как дома? Я же тут. – Я спрошу, так Сидор мне голос подаст. Сидор, ты дома? Этот друг там говорит: – Дома. – Видишь, слыхал же, Сидор дома. Сидор не знает, что делать. Бегал-бегал, ногам холодно, самому холодно, на улице мороз. Побежал к попу. Стучался-стучался, поп открыл. – Ты кто? – Сидор. – Да что ты, Сидор, ночью на улице? – Да жена никак в дом не пускает, помоги в дом попасть. Поп пришел с Сидором, просился-просился в дом, чтобы впустить Сидора. Жена говорит: – Нет, батюшка, Сидор у меня дома, Сидор тут, на кровати лежит. Смотри, не веришь – так Сидор голос подаст. - Сидор, ты дома? Этот друг говорит: – Дома. – Слыхал или нет? – Слыхал, да не Сидор это. Посмотрел и говорит: – Волосы длинные – там, похоже, черт (Раньше ведь длинные волосы носили). Поп Сидора стряхнул с плеч (тот был на плечи взят – ноги мерзли) да оставил Сидора и побежал домой. Сидор не знает, куда идти ночью. Думал-думал, до смерти замерз. А тут у попа бык... у попа сделана хлевушка и там бык. А хлевушка-то теплая, запирается снаружи, дверь веревочкой завязывается. Он пошел туда, к быку, и проспал около быка в яслях. Тепло в сене, да и выспался. Утром встал и пришел домой. Жена говорит: – Где же ты, Сидор, был? – Так ты вечером в дом не пустила. – Как не пустила? Ты со мной спал, сегодня утром куда-то пошел. Ну, ладно, правды у жены не добьешься, жена такая ловкая, хитрая. – А спал ты где? – А тут вот спал, в поповом хлеву с быком. – Ой, Сидор ты Сидор, с быком спал – так уж забеременел. – Неужели забеременел? – Забеременел, забеременел! – Что теперь делать? – Что теперь делать? Плохие разговоры пойдут. Придется идти куда-нибудь подальше ребенка рожать. Пока жена Сидору сухарей насушила да собрала Сидора, прошло много времени. Сидору мешок на спину, и Сидор отправился ребенка рожать. Идет день, идет другой, идет уже две недели пешком. Раньше машины на таких больших перелесках не ходили. Шел он, шел, недели, может, три шел, не знаю сколько. На одном из перелесков увидел, что на дороге мужик мертвый, а валяные хорошие сапоги у мужика на ногах. Он взял ноги у мужика отрезал и в мешок положил. Говорит: «Куда на ночлег пойду, так сапоги на печку поставлю, эти ноги пусть оттают, их выброшу, а сапоги останутся». Пришел, на ночь просится. Сидора накормили, напоили, на печь спать уложили. Он эти сапоги с ногами вытащил, поставил на печь таять и уснул с дороги. В эту ночь у хозяйки корова отелилась. На улице-то холодно, сильный мороз, теленок замерз. Они принесли (забыли про этого Сидора, что у них на печи ночлежник), положили этого теленка на печь. Сидор спит. Ночью Сидор проснулся, теленок его лижет. Да что это? Сидор ощупывал, ощупывал, а теленок мокрый. - Неужто я теленка родил, с быком-то спал так... Наверно, я родил. Надо уйти отсюда ночью, а то заставят меня еще теленка взять с собой, поди знай, что будет. Сидор тихонько оделся, молча, и ушел. Эти сапоги с ногами забыл на печи. Наутро хозяин да хозяйка встали, посмотрели теленка, увидели ноги с сапогами. – Смотри, ну и дела теперь. Ночлежник был на печи, ночлежника нет, сапоги и ноги остались. Наверно, теленок съел. Взяли этого теленка убили и бросили под горку. А Сидор в хорошем настроении идет домой. Шел-шел, спешил-спешил, последний уж вечер, к ночи уже домой придет. Навстречу ему идет солдат. А солдат в их деревне был, по всей деревне на ночь просился-просился, и к ним попросился да подслушал там за дверью. Хозяйка на ночь не пустила, а разговаривает там с другом. Слышит, что с другом говорит. - Ты, – говорит, – придешь, так я сделаю жаркое, поставлю в печь. – А если Сидор придет, на этих днях должен прийти, так куда я сам-то? – А сам в подвал, мы ляжем спать, Сидор уснет, и ты уйдешь. Может, еще не придет сегодня вечером. Встретился Сидор с этим солдатом. – Ты, – говорит, – почему, солдат, на ночь глядя пошел из деревни? – Никто, дядя, ночевать не пустил. – Все же не ходи, вернись, пойдем у нас переночуем. Солдат по дороге поймал чайку, птицу – под полу. Они вернулись, пришли к Сидору. Сидориха будто обрадованная встречает Сидора. Сели кушать. – Ничего, Сидор, не сварено такого, нечего печь-то. Обрадовалась-то я так до смерти, до смерти обрадовалась Стали ужинать. Этот солдат вытаскивает чайку, очень больно дергает за перья [букв.: перья очень больные]. Птица пропищала «а-а!». Сидор говорит: – А что это с птицей? – А она, – говорит, – разговаривать умеет, птица-то, я понимаю ее язык, это вещая птица. – А что она сказала? – А сказала: жаркое в печи. – Что ты говоришь, – жена говорит, – у нас в жизни не бывало жаркого в печи. – Не бывало, а давайте посмотрим. Сидор пошел, печь открыл – жаркое в печи. Принесли жаркое из печи. Солдат опять птицу за перо дернул, птица опять там пискнула. – О чем эта вещая птица опять говорит? – Говорит, но вы ведь не верите, жена, видишь ли, не верит. – Не верит, но птица, видно, правду говорит. – А говорит: за заслонкой печи пол-литра, вина бутылка. Заслонку опять открыли – вина бутылка, принесли на стол. Солдат и Сидор выпили эту бутылку вина. Солдат опьянел, так еще сильнее за бок щипнул птицу. Птица опять пискнула. – Что она теперь-то говорит? – А теперь говорит... не знаю, сказать ли? – Да уж скажи, скажи, птица предсказывает, так как не сказать. – Да говорит, в подвале черт. – Неужели? – Да. Велишь – так я прогоню. – Прогони. – Выведу этого черта навсегда. Открыли подвал. Жена говорит: – Я одна жила, не видывала, нет никаких чертей. Пошли в подвал, солдат взял ухват, идет с ним в подвал. Там мужик, друг этот, в подвале. Он как стукнет раз, другой. Этот друг из подвала выскочил – да на улицу, вышел оттуда. Мужик говорит: – Это был черт. Так солдат этого «черта» проучил, навсегда выгнал. Солдат до утра проспал. Эту птицу мужик захотел купить. Ну, солдат уступил ему птицу, оставил, продал, пожалел, говорит: – На, тебя эта птица всегда поддержит. А солдату нужны были деньги да хлеб на дорогу. Сидор дал денег, дал хлеба, хорошие варежки дал на руки. Солдат отправился, а мужик его поблагодарил хорошенько и остался жить со своей женой. Друг больше не приходил.

October 24, 2017 in 14:39 Нина Шибанова

changed the text
Ende eliba uk da ak, ii edahan pagastaspei. Hiil lähez eli pap. Mužik da ak eliba družno. Ak tegi drugun. Nece drug erasuu ehtkoižuu... tuuda tariž, a mužik kodiš. Ak ii teda, kut mužikad manitada. Mäni da tanhoupei živatad pästi, lehmäd da hebon pästi da lambhad. Tuli da irdoupei heikab (mužikan-se kucuiba Sidoraks): - Sidor, Sidor, živatad irdale päzuiba! Irdou se oli tal'v, lumi. Nece Sidor libui, üksil kadjeil', üksil' paidoil', poutnasiižiš sobiš, stupn'ad jougha čokaiž da i joks’. Nece živatad souptel’, souptel’, ak abuti. Kudeig živatad soupsiba, nece akan drug pert'he švilahti. Ak pert'he mäni da verjäd kaik soubaz’. Sidor jäi ikna-alle. Sidor tuli i kolotiše. - Ka ken sä oled? - nece ak sanub. - Ka olen sinun mužik Sidor. – Minei Sidor kodiš. – Kut kodiš? Mina naku olen. – Mina küzun, ka Sidor mine änen andab. Sidor, sina kodiš? Nece drug sigä sanub: - Kodiš. – Näged, kulid, Sidor kodiš. Ii teda midä nece Sidor zavot’t'a. Joksen’, joksen’, jougoile vilu, ičelaz vilu, irdou pakaine. Joksi paphe. Kolotihe, kolotihe, pap aveiž. - Ken sina oled? – Sidor. – Ka mijak sä, Sidor, öl irdou? – Ka pert'he nikut ak pästa ii, abuta pert'he sadas. Pap tuli Sidoranke, taričhe, taričhe pert'he pästta Sidoran. Nece ak saab: - Ii, bat'uško, Sidor minai kodiš, Sidor naku kravatiš venub. Kacu, ed usko, ka änen andab Sidor. - Sidor, sina kodiš? Nece drug saab: - Kodiš. – Kulid', ed? – Kulin', ka ii Sidor, ii ole. Kacuhtiba da saab: - Pit'kad hibused (ende pit'kad hibused pidiba ka), ani čort om. Necen Sidoran uugilpei trähni pap (Sidoran jo jougad kül'mnuded, uugha ot’) da Sidoran jät’ i kod'ne joks’. Sidor ii teda kuna mända öl. Dumai, dumai, surmhassai külmi. A papin' härg sid... ühteižuu papil'-se tehtut tanheine da sigä härg. A tanheine se läm, souptase irdoupei, noreižuu sidose verei. Hän män’ sinnä härgänno da i magaz’ härgänno jasliš. Lämmeine hiinäs da i magaz’. Homencuu libui da i tuli kod'he. Ak saab: - Kusak sä, Sidor, olid'? – Ehtou pert'he et pästand ka. – Kut en? Sina minunke magazid', töu homencuu kuna-se läksid'. Nu, huvä, äjou proudad ii sa tehta akanke, ak mugoi lofkikulu. - A magazid' kus? – A naku magazin' papin' tanhou härgänke. – Oi, Sidor, sina Sidor, härgänke magazid', nuka jo vactįid'. – Jose vactįin? – Ka vactįid, vactįid. – A nügde mi zavotta? – Nügde mi zavotta? Vet’ huba pagin töndub. Dovediše last tehmaha kunani mända edomba. Ak kudei suhrid Sidorale kuiži da Sidoran spravi, aigad proidihti. Šougun Sidorale sel'ghä, i Sidor töndui last tehmaha. Astub peivän, astub toižen, astub kaks’ jo nedalid' jougei. Eduu mašinad ii käveltut suril' ningomil' pereleskoil'. Astui, astui, nedalid' možet kuume astui, en tea kuverdan. Tuli mugomale pereleskale, homaiči ka dorogou mužik kuunu, a sapkad villaižed mužikou jougas čomad. Hän oti, mužikou jougad čapoi i šoughu pani. - Kus ösijou mänen da sapkad päčile panon, nene jougad suladan da hädän, i sapkat lindäs. Tuli, öks taričhe. Sidoran sötiba, Sidoran jotiba, päčile magattaha panetiba. Hän nene sapkad jougoideke vedi, pani päčile sulamaha da uinoz’ dorogaspei ka. Sil öl emagou-se lehm kandoi. Vilu irdou se dikii pakaine, vazaine-se kül'mi. Hii toiba (necen Sidoran unohtiba päčil', miše om hiil' önik), paniba necen vazaižen päčile. Sidor magadab. Sidor öl heraštui ka vazaine Sidoran noleb. Ka mi hän om? Sidor muji, muji, ka vazaine märg. - Jose mina vazan tegin', härgänke magazin' ka...? Ani mina tegin'. Tari uitta täspei öl, ika kästtas vu vazan mine otta kerdale, mäne tea, mi linneb. Nece Sidor hilläšti sigä, vaiknašti sobihez da läks’. Nene jougoideke sapkad unoht’ päčile. Homencuu ižand da emäg nuuziba, kacuhtiba vazaižen, homaičiba sapkoideke jougad. - Kacu, sanob, – nugde-se nugde azj. Önik oli päčil', önikad ele, sapkad i jougad jeibä. Ani vaza süi. Otiba, necen vazan rikoiba da taciba krežha. A nece Sidor hüviš meliš astub kodhe. Astui, astui sigä, rigehti, rigehti, jäl'gmeine jo eht, öks jo kod'he tuleb. Hänle tuleb soudat vastha. A soudat hiide derenas oli, kaiken derenan öks taričhe, taričhe, hijou-seki taričhe, läksi da kundli verjän taga. Ak öks pästand ii, a pagižeb sigä drugunke. Kuleb, miše drugunke pagižeb. - Sina, saab, – tuled, nu ka mina tegen žarkijan, panen päčhe. – A ježli Sidor tuleb, nenil pejil dolžen tuuda ka, mina iče se kuna? – A iče karzn'aha panoudamei, uindab Sidor, i sina lähted. Možet vu ii tule täu ehtou. Vasttihezoi necen soudatanke Sidor. - Sina, saab, – mijak, soudat, vast öhe tönduid' derenaspei? – Niken, dädä, öks ii pästand. – Ka ika ala mäne, pörte, mänemei da mijou magadamei. Soudat asttes-se tabaz’ kajagan doroguu, lindun, polan alle. Pörzihezoi, tuliba Sidoraha. Sidorih hüviš meliš kuti Sidoran vasteleb. Ištuihezoi sömhä. - Ele, Sidor, nimidä kiittut-se mugošt’, ele nimidä paštta-se. Ihastįin'-se ka surmhazesei, surmhazesei ihastįin'. Zavodiba užinoita. Nece soudat kajagan vedoudab, lindun, suugad diki kibedad. Lind: «A-A, vingahti!» . Sidor sanob: - A min hän lind-se? – A hän, saab, – pagišta mahtab, lind-se, mina hänon paginan tuukuin, hän om tedei lind-se.» – A min hän sanoi? – A sanoi: om žarkii päčiš. – Min' sä pagižed, - nece ak säb, – mijou žarkijad päčiš igas eleške. – Eleške ka kackameiške. Sidor mäni, päčin' avaiž – žarkii päčiš. Žarkijan toiba päčišpei. Nece soudat möst lindun suugas vedouz’, lind möst vingahti sigä. - Ka min hän möst tedei lind-se pagižeb? – Pagižeb ka etei usko, ak, näd, ii usko ka. – Ii usko, da vet’ min-se aigoin' proudan sanob. – A sanob: om pelen taga päčiš polišk litrad, vinad butuuk. Päčiloudan möst avaižiba – ka vinad butuuk, toiba stolale. Soudat da Sidor vinan juiba, necen butuukan. Nece soudat humouzui ka lindud enambou vu bokas räzahtoit’. Lind möst vingaht’. - Ka min hän nügde-se sanob? – A nügde sanob.., en teda sanoda-ik?» – Ka sano jo, sano, lind sanob ka kutak ed sano. – Ka sanob, om čort karzn'as. – Jose om? – Om. Käsked ka mina küksen. – Ka kükse. – Vįvedin' necen čortan igäks. Karzn'an avaižiba. Ak saab: - Üksnein' elin', ka ele nimiččid' čortįd', en nägeske.» Mäniba karzn'aha, soudat oti ufatnikan, män’ karzn'aha. Sigä mužik, drug-se karznäs. Hän ku nöugeidab kerdan, toižen. Nece drug karznäspei hurahtab da irdale, läks’ sigäpei. Mužik saab: - Sigä oli čort. Muga soudat necen čortan igäks küksi, openzi. Soudat homenchessei magazi. Necen lindun mužik ostaškanzi. Nu, soudat lindun hälle ustupi, müi, jät’, žallöiči, saab: - Na, sindei kaika podderžib nece lind. A soudatale tari oli dengad da liib dorogha. Sidor andoi dengoid', andoi liibäd, aleižed andoiba kädhe vahvad. Soudat töndui, a mužik händast blagodari čomašti i jäi ičeze akanke elämha. Enamb drug ii tulend.

October 24, 2017 in 14:39 Нина Шибанова

changed the text of the translation
Жили-были муж да жена недалеко от церкви. Близко от них жил поп. Муж и жена жили дружно. Но жена завела друга. Однажды вечером этот любовник... должен прийти, а муж дома. Жена не знает, как мужа обмануть. Пошла да со двора скотину выпустила, коров да лошадь да овец выпустила. Пришла со двора и кричит (мужа-то Сидором звали): – Сидор, Сидор, скотина на улицу вышла! На дворе-то была зима, снег. Сидор встал в одних кальсонах, в одной рубашке, в полотняной одежде, в лапти ноги сунул и побежал. Запирал, запирал эту скотину, жена помогала. Пока они скотину запирали, этот друг жены в избу прошмыгнул. Жена вошла в избу и все двери заперла. Сидор остался под окном. Сидор пришел и стучит. – Ты кто? – жена говорит. – Да я твой муж, Сидор. – У меня Сидор дома. – Как дома? Я же тут. – Я спрошу, так Сидор мне голос подаст. Сидор, ты дома? Этот друг там говорит: – Дома. – Видишь, слыхал же, Сидор дома. Сидор не знает, что делать. Бегал-бегал, ногам холодно, самому холодно, на улице мороз. Побежал к попу. Стучался-стучался, поп открыл:. – Ты кто? – Сидор. – Да что ты, Сидор, ночью на улице? – Да жена никак в дом не пускает, помоги в дом попасть. Поп пришел с Сидором, просился-просился в дом, чтобы впустить Сидора. Жена говорит: – Нет, батюшка, Сидор у меня дома, Сидор тут, на кровати лежит. Смотри, не веришь – так Сидор голос подаст. - Сидор, ты дома? Этот друг говорит: – Дома. – Слыхал или нет? – Слыхал, да не Сидор это. Посмотрел и говорит: – Волосы длинные – там, похоже, черт (Раньше ведь длинные волосы носили). Поп Сидора стряхнул с плеч (тот был на плечи взят – ноги мерзли) да оставил Сидора и побежал домой. Сидор не знает, куда идти ночью. Думал-думал, до смерти замерз. А тут у попа бык... у попа сделана хлевушка и там бык. А хлевушка-то теплая, запирается снаружи, дверь веревочкой завязывается. Он пошел туда, к быку, и проспал около быка в яслях. Тепло в сене, да и выспался. Утром встал и пришел домой. Жена говорит: – Где же ты, Сидор, был? – Так ты вечером в дом не пустила. – Как не пустила? Ты со мной спал, сегодня утром куда-то пошел. Ну, ладно, правды у жены не добьешься, жена такая ловкая, хитрая. – А спал ты где? – А тут вот спал, в поповом хлеву с быком. – Ой, Сидор ты Сидор, с быком спал – так уж забеременел. – Неужели забеременел? – Забеременел, забеременел! – Что теперь делать? – Что теперь делать? Плохие разговоры пойдут. Придется идти куда-нибудь подальше ребенка рожать. Пока жена Сидору сухарей насушила да собрала Сидора, прошло много времени. Сидору мешок на спину, и Сидор отправился ребенка рожать. Идет день, идет другой, идет уже две недели пешком. Раньше машины на таких больших перелесках не ходили. Шел он, шел, недели, может, три шел, не знаю сколько. На одном из перелесков увидел, что на дороге мужик мертвый, а валяные хорошие сапоги у мужика на ногах. Он взял ноги у мужика отрезал и в мешок положил. Говорит: «Куда на ночлег пойду, так сапоги на печку поставлю, эти ноги пусть оттают, их выброшу, а сапоги останутся». Пришел, на ночь просится. Сидора накормили, напоили, на печь спать уложили. Он эти сапоги с ногами вытащил, поставил на печь таять и уснул с дороги. В эту ночь у хозяйки корова отелилась. На улице-то холодно, сильный мороз, теленок замерз. Они принесли (забыли про этого Сидора, что у них на печи ночлежник), положили этого теленка на печь. Сидор спит. Ночью Сидор проснулся, теленок его лижет. Да что это? Сидор ощупывал, ощупывал, а теленок мокрый. - Неужто я теленка родил, с быком-то спал так... Наверно, я родил. Надо уйти отсюда ночью, а то заставят меня еще теленка взять с собой, поди знай, что будет. Сидор тихонько оделся, молча, и ушел. Эти сапоги с ногами забыл на печи. Наутро хозяин да хозяйка встали, посмотрели теленка, увидели ноги с сапогами. – Смотри, ну и дела теперь. Ночлежник был на печи, ночлежника нет, сапоги и ноги остались. Наверно, теленок съел. Взяли этого теленка убили и бросили под горку. А Сидор в хорошем настроении идет домой. Шел-шел, спешил-спешил, последний уж вечер, к ночи уже домой придет. Навстречу ему идет солдат. А солдат в их деревне был, по всей деревне на ночь просился-просился, и к ним попросился да подслушал там за дверью. Хозяйка на ночь не пустила, а разговаривает там с другом. Слышит, что с другом говорит. - Ты, – говорит, – придешь, так я сделаю жаркое, поставлю в печь. – А если Сидор придет, на этих днях должен прийти, так куда я сам-то? – А сам в подвал, мы ляжем спать, Сидор уснет, и ты уйдешь. Может, еще не придет сегодня вечером. Встретился Сидор с этим солдатом. – Ты, – говорит, – почему, солдат, на ночь глядя пошел из деревни? – Никто, дядя, ночевать не пустил. – Все же не ходи, вернись, пойдем у нас переночуем. Солдат по дороге поймал чайку, птицу – под полу. Они вернулись, пришли к Сидору. Сидориха будто обрадованная встречает Сидора. Сели кушать. – Ничего, Сидор, не сварено такого, нечего печь-то. Обрадовалась-то я так до смерти, до смерти обрадовалась Стали ужинать. Этот солдат вытаскивает чайку, очень больно дергает за перья [букв.: перья очень больные]. Птица пропищала «а-а!». Сидор говорит: – А что это с птицей? – А она, – говорит, – разговаривать умеет, птица-то, я понимаю ее язык, это вещая птица. – А что она сказала? – А сказала: жаркое в печи. – Что ты говоришь, – жена говорит, – у нас в жизни не бывало жаркого в печи. – Не бывало, а давайте посмотрим. Сидор пошел, печь открыл – жаркое в печи. Принесли жаркое из печи. Солдат опять птицу за перо дернул, птица опять там пискнула. – О чем эта вещая птица опять говорит? – Говорит, но вы ведь не верите, жена, видишь ли, не верит. – Не верит, но птица, видно, правду говорит. – А говорит: за заслонкой печи пол-литра, вина бутылка. Заслонку опять открыли – вина бутылка, принесли на стол. Солдат и Сидор выпили эту бутылку вина. Солдат опьянел, так еще сильнее за бок щипнул птицу. Птица опять пискнула. – Что она теперь-то говорит? – А теперь говорит... не знаю, сказать ли? – Да уж скажи, скажи, птица предсказывает, так как не сказать. – Да говорит, в подвале черт. – Неужели? – Да. Велишь – так я прогоню. – Прогони. – Выведу этого черта навсегда. Открыли подвал. Жена говорит: – Я одна жила, не видывала, нет никаких чертей. Пошли в подвал, солдат взял ухват, идет с ним в подвал. Там мужик, друг этот, в подвале. Он как стукнет раз, другой. Этот друг из подвала выскочил – да на улицу, вышел оттуда. Мужик говорит: – Это был черт. Так солдат этого «черта» проучил, навсегда выгнал. Солдат до утра проспал. Эту птицу мужик захотел купить. Ну, солдат уступил ему птицу, оставил, продал, пожалел, говорит: – На, тебя эта птица всегда поддержит. А солдату нужны были деньги да хлеб на дорогу. Сидор дал денег, дал хлеба, хорошие варежки дал на руки. Солдат отправился, а мужик его поблагодарил хорошенько и остался жить со своей женой. Друг больше не приходил.

October 24, 2017 in 14:38 Нина Шибанова

changed the text of the translation
Жили-были муж да жена недалеко от церкви. Близко от них жил поп. Муж и жена жили дружно. Но жена завела друга. Однажды вечером этот любовник... должен прийти, а муж дома. Жена не знает, как мужа обмануть. Пошла да со двора скотину выпустила, коров да лошадь да овец выпустила. Пришла со двора и кричит (мужа-то Сидором звали): – Сидор, Сидор, скотина на улицу вышла! На дворе-то была зима, снег. Сидор встал в одних кальсонах, в одной рубашке, в полотняной одежде, в лапти ноги сунул и побежал. Запирал, запирал эту скотину, жена помогала. Пока они скотину запирали, этот друг жены в избу прошмыгнул. Жена вошла в избу и все двери заперла. Сидор остался под окном. Сидор пришел и стучит. – Ты кто? – жена говорит. – Да я твой муж, Сидор. – У меня Сидор дома. – Как дома? Я же тут. – Я спрошу, так Сидор мне голос подаст. Сидор, ты дома? Этот друг там говорит: – Дома. – Видишь, слыхал же, Сидор дома. Сидор не знает, что делать. Бегал-бегал, ногам холодно, самому холодно, на улице мороз. Побежал к попу. Стучался-стучался, поп открыл: – Ты кто? – Сидор. – Да что ты, Сидор, ночью на улице? – Да жена никак в дом не пускает, помоги в дом попасть. Поп пришел с Сидором, просился-просился в дом, чтобы впустить Сидора. Жена говорит: – Нет, батюшка, Сидор у меня дома, Сидор тут, на кровати лежит. Смотри, не веришь – так Сидор голос подаст. - Сидор, ты дома? Этот друг говорит: – Дома. – Слыхал или нет? – Слыхал, да не Сидор это. Посмотрел и говорит: – Волосы длинные – там, похоже, черт (Раньше ведь длинные волосы носили). Поп Сидора стряхнул с плеч (тот был на плечи взят – ноги мерзли) да оставил Сидора и побежал домой. Сидор не знает, куда идти ночью. Думал-думал, до смерти замерз. А тут у попа бык... у попа сделана хлевушка и там бык. А хлевушка-то теплая, запирается снаружи, дверь веревочкой завязывается. Он пошел туда, к быку, и проспал около быка в яслях. Тепло в сене, да и выспался. Утром встал и пришел домой. Жена говорит: – Где же ты, Сидор, был? – Так ты вечером в дом не пустила. – Как не пустила? Ты со мной спал, сегодня утром куда-то пошел. Ну, ладно, правды у жены не добьешься, жена такая ловкая, хитрая. – А спал ты где? – А тут вот спал, в поповом хлеву с быком. – Ой, Сидор ты Сидор, с быком спал – так уж забеременел. – Неужели забеременел? – Забеременел, забеременел! – Что теперь делать? – Что теперь делать? Плохие разговоры пойдут. Придется идти куда-нибудь подальше ребенка рожать. Пока жена Сидору сухарей насушила да собрала Сидора, прошло много времени. Сидору мешок на спину, и Сидор отправился ребенка рожать. Идет день, идет другой, идет уже две недели пешком. Раньше машины на таких больших перелесках не ходили. Шел он, шел, недели, может, три шел, не знаю сколько. На одном из перелесков увидел, что на дороге мужик мертвый, а валяные хорошие сапоги у мужика на ногах. Он взял ноги у мужика отрезал и в мешок положил. Говорит: «Куда на ночлег пойду, так сапоги на печку поставлю, эти ноги пусть оттают, их выброшу, а сапоги останутся». Пришел, на ночь просится. Сидора накормили, напоили, на печь спать уложили. Он эти сапоги с ногами вытащил, поставил на печь таять и уснул с дороги. В эту ночь у хозяйки корова отелилась. На улице-то холодно, сильный мороз, теленок замерз. Они принесли (забыли про этого Сидора, что у них на печи ночлежник), положили этого теленка на печь. Сидор спит. Ночью Сидор проснулся, теленок его лижет. Да что это? Сидор ощупывал, ощупывал, а теленок мокрый. - Неужто я теленка родил, с быком-то спал так... Наверно, я родил. Надо уйти отсюда ночью, а то заставят меня еще теленка взять с собой, поди знай, что будет. Сидор тихонько оделся, молча, и ушел. Эти сапоги с ногами забыл на печи. Наутро хозяин да хозяйка встали, посмотрели теленка, увидели ноги с сапогами. – Смотри, ну и дела теперь. Ночлежник был на печи, ночлежника нет, сапоги и ноги остались. Наверно, теленок съел. Взяли этого теленка убили и бросили под горку. А Сидор в хорошем настроении идет домой. Шел-шел, спешил-спешил, последний уж вечер, к ночи уже домой придет. Навстречу ему идет солдат. А солдат в их деревне был, по всей деревне на ночь просился-просился, и к ним попросился да подслушал там за дверью. Хозяйка на ночь не пустила, а разговаривает там с другом. Слышит, что с другом говорит. - Ты, – говорит, – придешь, так я сделаю жаркое, поставлю в печь. – А если Сидор придет, на этих днях должен прийти, так куда я сам-то? – А сам в подвал, мы ляжем спать, Сидор уснет, и ты уйдешь. Может, еще не придет сегодня вечером. Встретился Сидор с этим солдатом. – Ты, – говорит, – почему, солдат, на ночь глядя пошел из деревни? – Никто, дядя, ночевать не пустил. – Все же не ходи, вернись, пойдем у нас переночуем. Солдат по дороге поймал чайку, птицу – под полу. Они вернулись, пришли к Сидору. Сидориха будто обрадованная встречает Сидора. Сели кушать. – Ничего, Сидор, не сварено такого, нечего печь-то. Обрадовалась-то я так до смерти, до смерти обрадовалась Стали ужинать. Этот солдат вытаскивает чайку, очень больно дергает за перья [букв.: перья очень больные]. Птица пропищала «а-а!». Сидор говорит: – А что это с птицей? – А она, – говорит, – разговаривать умеет, птица-то, я понимаю ее язык, это вещая птица. – А что она сказала? – А сказала: жаркое в печи. – Что ты говоришь, – жена говорит, – у нас в жизни не бывало жаркого в печи. – Не бывало, а давайте посмотрим. Сидор пошел, печь открыл – жаркое в печи. Принесли жаркое из печи. Солдат опять птицу за перо дернул, птица опять там пискнула. – О чем эта вещая птица опять говорит? – Говорит, но вы ведь не верите, жена, видишь ли, не верит. – Не верит, но птица, видно, правду говорит. – А говорит: за заслонкой печи пол-литра, вина бутылка. Заслонку опять открыли – вина бутылка, принесли на стол. Солдат и Сидор выпили эту бутылку вина. Солдат опьянел, так еще сильнее за бок щипнул птицу. Птица опять пискнула. – Что она теперь-то говорит? – А теперь говорит... не знаю, сказать ли? – Да уж скажи, скажи, птица предсказывает, так как не сказать. – Да говорит, в подвале черт. – Неужели? – Да. Велишь – так я прогоню. – Прогони. – Выведу этого черта навсегда. Открыли подвал. Жена говорит: – Я одна жила, не видывала, нет никаких чертей. Пошли в подвал, солдат взял ухват, идет с ним в подвал. Там мужик, друг этот, в подвале. Он как стукнет раз, другой. Этот друг из подвала выскочил – да на улицу, вышел оттуда. Мужик говорит: – Это был черт. Так солдат этого «черта» проучил, навсегда выгнал. Солдат до утра проспал. Эту птицу мужик захотел купить. Ну, солдат уступил ему птицу, оставил, продал, пожалел, говорит: – На, тебя эта птица всегда поддержит. А солдату нужны были деньги да хлеб на дорогу. Сидор дал денег, дал хлеба, хорошие варежки дал на руки. Солдат отправился, а мужик его поблагодарил хорошенько и остался жить со своей женой. Друг больше не приходил.

October 24, 2017 in 14:37 Нина Шибанова

changed the text
Ende eliba uk da ak, ii edahan pagastaspei. Hiil lähez eli pap. Mužik da ak eliba družno. Ak tegi drugun. Nece drug erasuu ehtkoižuu... tuuda tariž, a mužik kodiš. Ak ii teda, kut mužikad manitada. Mäni da tanhoupei živatad pästi, lehmäd da hebon pästi da lambhad. Tuli da irdoupei heikab (mužikan-se kucuiba Sidoraks): - Sidor, Sidor, živatad irdale päzuiba! Irdou se oli tal'v, lumi. Nece Sidor libui, üksil kadjeil', üksil' paidoil', poutnasiižiš sobiš, stupn'ad jougha čokaiž da i joks’. Nece živatad souptel’, souptel’, ak abuti. Kudeig živatad soupsiba, nece akan drug pert'he švilahti. Ak pert'he mäni da verjäd kaik soubaz’. Sidor jäi ikna-alle. Sidor tuli i kolotiše. - Ka ken sä oled?- nece ak sanub. - Ka olen sinun mužik Sidor. – Minei Sidor kodiš. – Kut kodiš? Mina naku olen. – Mina küzun, ka Sidor mine änen andab. Sidor, sina kodiš? Nece drug sigä sanub: - Kodiš. – Näged, kulid, Sidor kodiš. Ii teda midä nece Sidor zavot’t'a. Joksen’, joksen’, jougoile vilu, ičelaz vilu, irdou pakaine. Joksi paphe. Kolotihe, kolotihe, pap aveiž. - Ken sina oled? – Sidor. – Ka mijak sä, Sidor, öl irdou? – Ka pert'he nikut ak pästa ii, abuta pert'he sadas. Pap tuli Sidoranke, taričhe, taričhe pert'he pästta Sidoran. Nece ak saab: - Ii, bat'uško, Sidor minai kodiš, Sidor naku kravatiš venub. Kacu, ed usko, ka änen andab Sidor. - Sidor, sina kodiš? Nece drug saab: - Kodiš. – Kulid', ed? – Kulin', ka ii Sidor, ii ole. Kacuhtiba da saab: - Pit'kad hibused (ende pit'kad hibused pidiba ka), ani čort om. Necen Sidoran uugilpei trähni pap (Sidoran jo jougad kül'mnuded, uugha ot’) da Sidoran jät’ i kod'ne joks’. Sidor ii teda kuna mända öl. Dumai, dumai, surmhassai külmi. A papin' härg sid... ühteižuu papil'-se tehtut tanheine da sigä härg. A tanheine se läm, souptase irdoupei, noreižuu sidose verei. Hän män’ sinnä härgänno da i magaz’ härgänno jasliš. Lämmeine hiinäs da i magaz’. Homencuu libui da i tuli kod'he. Ak saab: - Kusak sä, Sidor, olid'? – Ehtou pert'he et pästand ka. – Kut en? Sina minunke magazid', töu homencuu kuna-se läksid'. Nu, huvä, äjou proudad ii sa tehta akanke, ak mugoi lofkikulu. - A magazid' kus? – A naku magazin' papin' tanhou härgänke. – Oi, Sidor, sina Sidor, härgänke magazid', nuka jo vactįid'. – Jose vactįin? – Ka vactįid, vactįid. – A nügde mi zavotta? – Nügde mi zavotta? Vet’ huba pagin töndub. Dovediše last tehmaha kunani mända edomba. Ak kudei suhrid Sidorale kuiži da Sidoran spravi, aigad proidihti. Šougun Sidorale sel'ghä, i Sidor töndui last tehmaha. Astub peivän, astub toižen, astub kaks’ jo nedalid' jougei. Eduu mašinad ii käveltut suril' ningomil' pereleskoil'. Astui, astui, nedalid' možet kuume astui, en tea kuverdan. Tuli mugomale pereleskale, homaiči ka dorogou mužik kuunu, a sapkad villaižed mužikou jougas čomad. Hän oti, mužikou jougad čapoi i šoughu pani. - Kus ösijou mänen da sapkad päčile panon, nene jougad suladan da hädän, i sapkat lindäs. Tuli, öks taričhe. Sidoran sötiba, Sidoran jotiba, päčile magattaha panetiba. Hän nene sapkad jougoideke vedi, pani päčile sulamaha da uinoz’ dorogaspei ka. Sil öl emagou-se lehm kandoi. Vilu irdou se dikii pakaine, vazaine-se kül'mi. Hii toiba (necen Sidoran unohtiba päčil', miše om hiil' önik), paniba necen vazaižen päčile. Sidor magadab. Sidor öl heraštui ka vazaine Sidoran noleb. Ka mi hän om? Sidor muji, muji, ka vazaine märg. - Jose mina vazan tegin', härgänke magazin' ka...? Ani mina tegin'. Tari uitta täspei öl, ika kästtas vu vazan mine otta kerdale, mäne tea, mi linneb. Nece Sidor hilläšti sigä, vaiknašti sobihez da läks’. Nene jougoideke sapkad unoht’ päčile. Homencuu ižand da emäg nuuziba, kacuhtiba vazaižen, homaičiba sapkoideke jougad. - Kacu, sanob, – nugde-se nugde azj. Önik oli päčil', önikad ele, sapkad i jougad jeibä. Ani vaza süi. Otiba, necen vazan rikoiba da taciba krežha. A nece Sidor hüviš meliš astub kodhe. Astui, astui sigä, rigehti, rigehti, jäl'gmeine jo eht, öks jo kod'he tuleb. Hänle tuleb soudat vastha. A soudat hiide derenas oli, kaiken derenan öks taričhe, taričhe, hijou-seki taričhe, läksi da kundli verjän taga. Ak öks pästand ii, a pagižeb sigä drugunke. Kuleb, miše drugunke pagižeb. - Sina, saab, – tuled, nu ka mina tegen žarkijan, panen päčhe. – A ježli Sidor tuleb, nenil pejil dolžen tuuda ka, mina iče se kuna? – A iče karzn'aha panoudamei, uindab Sidor, i sina lähted. Možet vu ii tule täu ehtou. Vasttihezoi necen soudatanke Sidor. - Sina, saab, – mijak, soudat, vast öhe tönduid' derenaspei? – Niken, dädä, öks ii pästand. – Ka ika ala mäne, pörte, mänemei da mijou magadamei. Soudat asttes-se tabaz’ kajagan doroguu, lindun, polan alle. Pörzihezoi, tuliba Sidoraha. Sidorih hüviš meliš kuti Sidoran vasteleb. Ištuihezoi sömhä. - Ele, Sidor, nimidä kiittut-se mugošt’, ele nimidä paštta-se. Ihastįin'-se ka surmhazesei, surmhazesei ihastįin'. Zavodiba užinoita. Nece soudat kajagan vedoudab, lindun, suugad diki kibedad. Lind: «A-A!, vingahti!» .» Sidor sanob: - A min hän lind-se? – A hän, saab, – pagišta mahtab, lind-se, mina hänon paginan tuukuin, hän om tedei lind-se.» – A min hän sanoi? – A sanoi: om žarkii päčiš.» – Min' sä pagižed, - nece ak säb, – mijou žarkijad päčiš igas eleške. – Eleške ka kackameiške. Sidor mäni, päčin' avaiž – žarkii päčiš. Žarkijan toiba päčišpei. Nece soudat möst lindun suugas vedouz’, lind möst vingahti sigä. - Ka min hän möst tedei lind-se pagižeb? – Pagižeb ka etei usko, ak, näd, ii usko ka. – Ii usko, da vet’ min-se aigoin' proudan sanob. – A sanob: om pelen taga päčiš polišk litrad, vinad butuuk. Päčiloudan möst avaižiba – ka vinad butuuk, toiba stolale. Soudat da Sidor vinan juiba, necen butuukan. Nece soudat humouzui ka lindud enambou vu bokas räzahtoit’. Lind möst vingaht’. - Ka min hän nügde-se sanob? – A nügde sanob.., en teda sanoda-ik?» – Ka sano jo, sano, lind sanob ka kutak ed sano. – Ka sanob, om čort karzn'as. – Jose om? – Om. Käsked ka mina küksen. – Ka kükse. – Vįvedin' necen čortan igäks. Karzn'an avaižiba. Ak saab: - Üksnein' elin', ka ele nimiččid' čortįd', en nägeske.» Mäniba karzn'aha, soudat oti ufatnikan, män’ karzn'aha. Sigä mužik, drug-se karznäs. Hän ku nöugeidab kerdan, toižen. Nece drug karznäspei hurahtab da irdale, läks’ sigäpei. Mužik saab: - Sigä oli čort. Muga soudat necen čortan igäks küksi, openzi. Soudat homenchessei magazi. Necen lindun mužik ostaškanzi. Nu, soudat lindun hälle ustupi, müi, jät’, žallöiči, saab: - Na, sindei kaika podderžib nece lind. A soudatale tari oli dengad da liib dorogha. Sidor andoi dengoid', andoi liibäd, aleižed andoiba kädhe vahvad. Soudat töndui, a mužik händast blagodari čomašti i jäi ičeze akanke elämha. Enamb drug ii tulend.

October 24, 2017 in 14:37 Нина Шибанова

changed the text of the translation
Жили-были муж да жена недалеко от церкви. Близко от них жил поп. Муж и жена жили дружно. Но жена завела друга. Однажды вечером этот любовник... должен прийти, а муж дома. Жена не знает, как мужа обмануть. Пошла да со двора скотину выпустила, коров да лошадь да овец выпустила. Пришла со двора и кричит (мужа-то Сидором звали): – Сидор, Сидор, скотина на улицу вышла! На дворе-то была зима, снег. Сидор встал в одних кальсонах, в одной рубашке, в полотняной одежде, в лапти ноги сунул и побежал. Запирал, запирал эту скотину, жена помогала. Пока они скотину запирали, этот друг жены в избу прошмыгнул. Жена вошла в избу и все двери заперла. Сидор остался под окном. Сидор пришел и стучит. – Ты кто? – жена говорит. – Да я твой муж, Сидор. – У меня Сидор дома. – Как дома? Я же тут. – Я спрошу, так Сидор мне голос подаст. Сидор, ты дома? Этот друг там говорит: – Дома. – Видишь, слыхал же, Сидор дома. Сидор не знает, что делать. Бегал-бегал, ногам холодно, самому холодно, на улице мороз. Побежал к попу. Стучался-стучался, поп открыл: – Ты кто? – Сидор. – Да что ты, Сидор, ночью на улице? – Да жена никак в дом не пускает, помоги в дом попасть. Поп пришел с Сидором, просился-просился в дом, чтобы впустить Сидора. Жена говорит: – Нет, батюшка, Сидор у меня дома, Сидор тут, на кровати лежит. Смотри, не веришь – так Сидор голос подаст. - Сидор, ты дома? Этот друг говорит: – Дома. – Слыхал или нет? – Слыхал, да не Сидор это. Посмотрел и говорит: – Волосы длинные – там, похоже, черт (Раньше ведь длинные волосы носили). Поп Сидора стряхнул с плеч (тот был на плечи взят – ноги мерзли) да оставил Сидора и побежал домой. Сидор не знает, куда идти ночью. Думал-думал, до смерти замерз. А тут у попа бык... у попа сделана хлевушка и там бык. А хлевушка-то теплая, запирается снаружи, дверь веревочкой завязывается. Он пошел туда, к быку, и проспал около быка в яслях. Тепло в сене, да и выспался. Утром встал и пришел домой. Жена говорит: – Где же ты, Сидор, был? – Так ты вечером в дом не пустила. – Как не пустила? Ты со мной спал, сегодня утром куда-то пошел. Ну, ладно, правды у жены не добьешься, жена такая ловкая, хитрая. – А спал ты где? – А тут вот спал, в поповом хлеву с быком. – Ой, Сидор ты Сидор, с быком спал – так уж забеременел. – Неужели забеременел? – Забеременел, забеременел! – Что теперь делать? – Что теперь делать? Плохие разговоры пойдут. Придется идти куда-нибудь подальше ребенка рожать. Пока жена Сидору сухарей насушила да собрала Сидора, прошло много времени. Сидору мешок на спину, и Сидор отправился ребенка рожать. Идет день, идет другой, идет уже две недели пешком. Раньше машины на таких больших перелесках не ходили. Шел он, шел, недели, может, три шел, не знаю сколько. На одном из перелесков увидел, что на дороге мужик мертвый, а валяные хорошие сапоги у мужика на ногах. Он взял ноги у мужика отрезал и в мешок положил. Говорит: «Куда на ночлег пойду, так сапоги на печку поставлю, эти ноги пусть оттают, их выброшу, а сапоги останутся». Пришел, на ночь просится. Сидора накормили, напоили, на печь спать уложили. Он эти сапоги с ногами вытащил, поставил на печь таять и уснул с дороги. В эту ночь у хозяйки корова отелилась. На улице-то холодно, сильный мороз, теленок замерз. Они принесли (забыли про этого Сидора, что у них на печи ночлежник), положили этого теленка на печь. Сидор спит. Ночью Сидор проснулся, теленок его лижет. Да что это? Сидор ощупывал, ощупывал, а теленок мокрый. - Неужто я теленка родил, с быком-то спал так... Наверно, я родил. Надо уйти отсюда ночью, а то заставят меня еще теленка взять с собой~~. Поди~~, поди знай, что будет». Сидор тихонько оделся, молча, и ушел. Эти сапоги с ногами забыл на печи. Наутро хозяин да хозяйка встали, посмотрели теленка, увидели ноги с сапогами. – Смотри, ну и дела теперь. Ночлежник был на печи, ночлежника нет, сапоги и ноги остались. Наверно, теленок съел. Взяли этого теленка убили и бросили под горку. А Сидор в хорошем настроении идет домой. Шел-шел, спешил-спешил, последний уж вечер, к ночи уже домой придет. Навстречу ему идет солдат. А солдат в их деревне был, по всей деревне на ночь просился-просился, и к ним попросился да подслушал там за дверью. Хозяйка на ночь не пустила, а разговаривает там с другом. Слышит, что с другом говорит. - Ты, – говорит, – придешь, так я сделаю жаркое, поставлю в печь. – А если Сидор придет, на этих днях должен прийти, так куда я сам-то? – А сам в подвал~~. Мы~~, мы ляжем спать, Сидор уснет, и ты уйдешь. Может, еще не придет сегодня вечером. Встретился Сидор с этим солдатом. – Ты, – говорит, – почему, солдат, на ночь глядя пошел из деревни? – Никто, дядя, ночевать не пустил. – Все же не ходи, вернись, пойдем у нас переночуем. Солдат по дороге поймал чайку~~. Птицу~~, птицу – под полу. Они вернулись, пришли к Сидору. Сидориха будто обрадованная встречает Сидора. Сели кушать. – Ничего, Сидор, не сварено такого, нечего печь-то. ~~обрадовалась.то~~Обрадовалась-то я так до смерти, до смерти обрадовалась Стали ужинать. Этот солдат вытаскивает чайку, очень больно дергает за перья [букв.: перья очень больные]. Птица пропищала «а-а!». Сидор говорит: – А что это с птицей? – А она, – говорит, – разговаривать умеет, птица-то, я понимаю ее язык, это вещая птица. – А что она сказала? – А сказала: жаркое в печи. – Что ты говоришь?, – жена говорит., – Уу нас в жизни не бывало жаркого в печи. – Не бывало~~? А~~, а давайте посмотрим. Сидор пошел, печь открыл – жаркое в печи. Принесли жаркое из печи. Солдат опять птицу за перо дернул, птица опять там пискнула. – О чем эта вещая птица опять говорит? – Говорит, но вы ведь не верите, жена, видишь ли, не верит. – Не верит, но птица, видно, правду говорит?. – А говорит: за заслонкой печи пол-литра, вина бутылка. Заслонку опять открыли – вина бутылка, принесли на стол. Солдат и Сидор выпили эту бутылку вина. Солдат опьянел, так еще сильнее за бок щипнул птицу. Птица опять пискнула. – Что она теперь-то говорит? – А теперь говорит... не знаю, сказать ли? – Да уж скажи, скажи, птица предсказывает, так как не сказать. – Да говорит, в подвале черт. – Неужели? – Да. Велишь – так я прогоню. – Прогони. – Выведу этого черта навсегда. Открыли подвал. Жена говорит: – Я одна жила, не видывала, нет никаких чертей. Пошли в подвал, солдат взял ухват, идет с ним в подвал. Там мужик, друг этот, в подвале. Он как стукнет раз, другой. Этот друг из подвала выскочил – да на улицу, вышел оттуда. Мужик говорит: – Это был черт. Так солдат этого «черта» проучил, навсегда выгнал. Солдат до утра проспал. Эту птицу мужик захотел купить. Ну, солдат уступил ему птицу, оставил, продал, пожалел, говорит: – На, тебя эта птица всегда поддержит. А солдату нужны были деньги да хлеб на дорогу. Сидор дал денег, дал хлеба, хорошие варежки дал на руки. Солдат отправился, а мужик его поблагодарил хорошенько и остался жить со своей женой. Друг больше не приходил.

October 24, 2017 in 14:21 Нина Шибанова

changed the text
Ende eliba uk da ak, ii edahan pagastaspei. Hiil lähez eli pap. Mužik da ak eliba družno. Ak tegi drugun. Nece drug erasuu ehtkoižuu... tuuda tariž, a mužik kodiš. Ak ii teda, kut mužikad manitada. Mäni da tanhoupei živatad pästi, lehmäd da hebon pästi da lambhad. Tuli da irdoupei heikab (mužikan-se kucuiba Sidoraks): - Sidor, Sidor, živatad irdale päzuiba! Irdou se oli tal'v, lumi. Nece Sidor libui, üksil kadjeil', üksil' paidoil', poutnasiižiš sobiš, stupn'ad jougha čokaiž da i joks’. Nece živatad souptel’, souptel’, ak abuti. Kudeig živatad soupsiba, nece akan drug pert'he švilahti. Ak pert'he mäni da verjäd kaik soubaz’. Sidor jäi ikna-alle. Sidor tuli i kolotiše. -Ka ken sä oled?- nece ak sanub. - Ka olen sinun mužik Sidor. – Minei Sidor kodiš. – Kut kodiš~~, mina~~? Mina naku olen. – Mina küzun, ka Sidor mine änen andab. Sidor, sina kodiš? Nece drug sigä sanub: - Kodiš. – Näged, kulid, Sidor kodiš. Ii teda midä nece Sidor zavot’t'a. Joksen’, joksen’, jougoile vilu, ičelaz vilu, irdou pakaine. Joksi paphe. Kolotihe, kolotihe, pap aveiž. - Ken sina oled? – Sidor. – Ka mijak sä, Sidor, öl irdou? – Ka pert'he nikut ak pästa ii, abuta pert'he sadas.» Pap tuli Sidoranke, taričhe, taričhe pert'he pästta Sidoran. Nece ak saab: - Ii, bat'uško, Sidor minai kodiš, Sidor naku kravatiš venub. Kacu, ed usko, ka änen andab Sidor. - Sidor, sina kodiš? Nece drug saab: - Kodiš. – Kulid', ed? – Kulin', ka ii Sidor, ii ole.» Kacuhtiba da saab: - Pit'kad hibused (ende pit'kad hibused pidiba ka), ani čort om. Necen Sidoran uugilpei trähni pap (Sidoran jo jougad kül'mnuded, uugha ot’) da Sidoran jät’ i kod'ne joks’. Sidor ii teda kuna mända öl. Dumai, dumai, surmhassai külmi. A papin' härg sid... ühteižuu papil'-se tehtut tanheine da sigä härg. A tanheine se läm, souptase irdoupei, noreižuu sidose verei. Hän män’ sinnä härgänno da i magaz’ härgänno jasliš. Lämmeine hiinäs da i magaz’. Homencuu libui da i tuli kod'he. Ak saab: - Kusak sä, Sidor, olid'? – Ehtou pert'he et pästand ka. – Kut en? Sina minunke magazid', töu homencuu kuna-se läksid'. Nu, huvä, äjou proudad ii sa tehta akanke, ak mugoi lofkikulu. - A magazid' kus? – A naku magazin' papin' tanhou härgänke. – Oi, Sidor, sina Sidor, härgänke magazid', nuka jo vactįid'. – Jose vactįin?» – Ka vactįid, vactįid. – A nügde mi zavotta? – Nügde mi zavotta~~, vet~~? Vet’ huba pagin töndub. Dovediše last tehmaha kunani mända edomba. Ak kudei suhrid Sidorale kuiži da Sidoran spravi, aigad proidihti. Šougun Sidorale sel'ghä, i Sidor töndui last tehmaha. Astub peivän, astub toižen, astub kaks’ jo nedalid' jougei. Eduu mašinad ii käveltut suril' ningomil' pereleskoil'. Astui, astui, nedalid' možet kuume astui, en tea kuverdan. Tuli mugomale pereleskale, homaiči ka dorogou mužik kuunu, a sapkad villaižed mužikou jougas čomad. Hän oti, mužikou jougad čapoi i šoughu pani. - Kus ösijou mänen da sapkad päčile panon, nene jougad suladan da hädän, i sapkat lindäs. Tuli, öks taričhe. Sidoran sötiba, Sidoran jotiba, päčile magattaha panetiba. Hän nene sapkad jougoideke vedi, pani päčile sulamaha da uinoz’ dorogaspei ka. Sil öl emagou-se lehm kandoi. Vilu irdou se dikii pakaine, vazaine-se kül'mi. Hii toiba (necen Sidoran unohtiba päčil', miše om hiil' önik), paniba necen vazaižen päčile. Sidor magadab. Sidor öl heraštui ka vazaine Sidoran noleb. Ka mi hän om? Sidor muji, muji, ka vazaine märg. - Jose mina vazan tegin', härgänke magazin' ka...? Ani mina tegin'. Tari uitta täspei öl, ika kästtas vu vazan mine otta kerdale, mäne tea, mi linneb. Nece Sidor hilläšti sigä, vaiknašti sobihez da läks’. Nene jougoideke sapkad unoht’ päčile. Homencuu ižand da emäg nuuziba, kacuhtiba vazaižen, homaičiba sapkoideke jougad. - Kacu, sanob, – nugde-se nugde azj. Önik oli päčil', önikad ele, sapkad i jougad jeibä. Ani vaza süi. Otiba, necen vazan rikoiba da taciba krežha. A nece Sidor hüviš meliš astub kodhe. Astui, astui sigä, rigehti, rigehti, jäl'gmeine jo eht, öks jo kod'he tuleb. Hänle tuleb soudat vastha. A soudat hiide derenas oli, kaiken derenan öks taričhe, taričhe, hijou-seki taričhe, läksi da kundli verjän taga. Ak öks pästand ii, a pagižeb sigä drugunke. Kuleb, miše drugunke pagižeb. - Sina, saab, – tuled, nu ka mina tegen žarkijan, panen päčhe. – A ježli Sidor tuleb, nenil pejil dolžen tuuda ka, mina iče se kuna? – A iče karzn'aha panoudamei, uindab Sidor, i sina lähted. Možet vu ii tule täu ehtou. Vasttihezoi necen soudatanke Sidor. - Sina, saab, – mijak, soudat, vast öhe tönduid' derenaspei? – Niken, dädä, öks ii pästand. – Ka ika ala mäne, pörte, mänemei da mijou magadamei. Soudat asttes-se tabaz’ kajagan doroguu, lindun, polan alle. Pörzihezoi, tuliba Sidoraha. Sidorih hüviš meliš kuti Sidoran vasteleb. Ištuihezoi sömhä. - Ele, Sidor, nimidä kiittut-se mugošt’, ele nimidä paštta-se. Ihastįin'-se ka surmhazesei, surmhazesei ihastįin'. Zavodiba užinoita. Nece soudat kajagan vedoudab, lindun, suugad diki kibedad. Lind: «A-A! vingahti.» Sidor sanob: - A min hän lind-se? – A hän, saab, – pagišta mahtab, lind-se, mina hänon paginan tuukuin, hän om tedei lind-se.» – A min hän sanoi? – A sanoi: om žarkii päčiš.» – Min' sä pagižed, nece ak säb, – mijou žarkijad päčiš igas eleške. – Eleške ka kackameiške. Sidor mäni, päčin' avaiž – žarkii päčiš. Žarkijan toiba päčišpei. Nece soudat möst lindun suugas vedouz’, lind möst vingahti sigä. - Ka min hän möst tedei lind-se pagižeb? – Pagižeb ka etei usko, ak, näd, ii usko ka. – Ii usko, da vet’ min-se aigoin' proudan sanob. – A sanob: om pelen taga päčiš polišk litrad, vinad butuuk. Päčiloudan möst avaižiba – ka vinad butuuk, toiba stolale. Soudat da Sidor vinan juiba, necen butuukan. Nece soudat humouzui ka lindud enambou vu bokas räzahtoit’. Lind möst vingaht’. - Ka min hän nügde-se sanob? – A nügde sanob.., en teda sanoda-ik?» – Ka sano jo, sano, lind sanob ka kutak ed sano. – Ka sanob, om čort karzn'as. – Jose om? – Om. Käsked ka mina küksen. – Ka kükse. – Vįvedin' necen čortan igäks. Karzn'an avaižiba. Ak saab: - Üksnein' elin', ka ele nimiččid' čortįd', en nägeske.» Mäniba karzn'aha, soudat oti ufatnikan, män’ karzn'aha. Sigä mužik, drug-se karznäs. Hän ku nöugeidab kerdan, toižen. Nece drug karznäspei hurahtab da irdale, läks’ sigäpei. Mužik saab: - Sigä oli čort. Muga soudat necen čortan igäks küksi, openzi. Soudat homenchessei magazi. Necen lindun mužik ostaškanzi. Nu, soudat lindun hälle ustupi, müi, jät’, žallöiči, saab: - Na, sindei kaika podderžib nece lind. A soudatale tari oli dengad da liib dorogha. Sidor andoi dengoid', andoi liibäd, aleižed andoiba kädhe vahvad. Soudat töndui, a mužik händast blagodari čomašti i jäi ičeze akanke elämha. Enamb drug ii tulend.

October 24, 2017 in 14:21 Нина Шибанова

changed the text of the translation
Жили-были муж да жена недалеко от церкви. Близко от них жил поп. Муж и жена жили дружно. Но жена завела друга. Однажды вечером этот любовник... должен прийти, а муж дома. Жена не знает, как мужа обмануть. Пошла да со двора скотину выпустила, коров да лошадь да овец выпустила. Пришла со двора и кричит (мужа-то Сидором звали): – Сидор, Сидор, скотина на улицу вышла! На дворе-то была зима, снег. Сидор встал в одних кальсонах, в одной рубашке, в полотняной одежде, в лапти ноги сунул и побежал. Запирал, запирал эту скотину, жена помогала. Пока они скотину запирали, этот друг жены в избу прошмыгнул. Жена вошла в избу и все двери заперла,. Сидор остался под окном. Сидор пришел и стучит:. – Ты кто? – жена говорит. – Да я твой муж, Сидор. – У меня Сидор дома. – Как дома? Я же тут. – Я спрошу, так Сидор мне голос подаст. Сидор, ты дома? Этот друг там говорит: – Дома. – Видишь, слыхал же, Сидор дома. Сидор не знает, что делать~~, бегал~~. Бегал-бегал, ногам холодно, самому холодно, на улице мороз. Побежал к попу. Стучался-стучался, поп открыл: – Ты кто? – Сидор. – Да что ты, Сидор, ночью на улице? – Да жена никак в дом не пускает, помоги в дом попасть. Поп пришел с Сидором, просился-просился в дом, чтобы впустить Сидора. Жена говорит: – Нет, батюшка, Сидор у меня дома, Сидор тут, на кровати лежит. Смотри, не веришь – так Сидор голос подаст. - Сидор, ты дома? Этот друг говорит: – Дома. – Слыхал или нет? – Слыхал, да не Сидор это. Посмотрел и говорит: – Волосы длинные – там, похоже, черт~~...~~ (Раньше ведь длинные волосы носили).) Поп Сидора стряхнул с плеч (тот был на плечи взят – ноги мерзли) да оставил Сидора и побежал домой. Сидор не знает, куда идти ночью. Думал-думал, до смерти замерз. А тут у попа бык... у попа сделана хлевушка и там бык. А хлевушка-то теплая, запирается снаружи, дверь веревочкой завязывается. Он пошел туда, к быку, и проспал около быка в яслях. Тепло в сене, да и выспался. Утром встал и пришел домой. Жена говорит: – Где же ты, Сидор, был? – Так ты вечером в дом не пустила. – Как не пустила? Ты со мной спал, сегодня утром куда-то пошел. Ну, ладно, правды у жены не добьешься, жена такая ловкая, хитрая. – А спал ты где? – А тут вот спал, в поповом хлеву с быком. – Ой, Сидор ты Сидор, с быком спал – так уж забеременел. – Неужели забеременел? – Забеременел, забеременел! – Что теперь делать? – Что теперь делать? Плохие разговоры пойдут. Придется идти куда-нибудь подальше ребенка рожать. Пока жена Сидору сухарей насушила да собрала Сидора, прошло много времени. Сидору мешок на спину, и Сидор отправился ребенка рожать. Идет день, идет другой, идет уже две недели пешком. Раньше машины на таких больших перелесках не ходили. Шел он, шел, недели, может, три шел, не знаю сколько. На одном из перелесков увидел, что на дороге мужик мертвый, а валяные хорошие сапоги у мужика на ногах. Он взял ноги у мужика отрезал и в мешок положил. Говорит: «Куда на ночлег пойду, так сапоги на печку поставлю, эти ноги пусть оттают, их выброшу, а сапоги останутся». Пришел, на ночь просится. Сидора накормили, напоили, на печь спать уложили. Он эти сапоги с ногами вытащил, поставил на печь таять и уснул с дороги. В эту ночь у хозяйки корова отелилась. На улице-то холодно, сильный мороз, теленок замерз. Они принесли (забыли про этого Сидора, что у них на печи ночлежник), положили этого теленка на печь. Сидор спит. Ночью Сидор проснулся, теленок его лижет. Да что это? Сидор ощупывал, ощупывал, а теленок мокрый. - Неужто я теленка родил, с быком-то спал так... Наверно, я родил. Надо уйти отсюда ночью, а то заставят меня еще теленка взять с собой. Поди знай, что будет». Сидор тихонько оделся, молча, и ушел. Эти сапоги с ногами забыл на печи. Наутро хозяин да хозяйка встали, посмотрели теленка, увидели ноги с сапогами. – Смотри, ну и дела теперь. Ночлежник был на печи, ночлежника нет, сапоги и ноги остались. Наверно, теленок съел. Взяли этого теленка убили и бросили под горку. А Сидор в хорошем настроении идет домой. Шел-шел, спешил-спешил, последний уж вечер, к ночи уже домой придет. Навстречу ему идет солдат. А солдат в их деревне был, по всей деревне на ночь просился-просился, и к ним попросился да подслушал там за дверью. Хозяйка на ночь не пустила, а разговаривает там с другом. Слышит, что с другом говорит. - Ты, – говорит, – придешь, так я сделаю жаркое, поставлю в печь. – А если Сидор придет, на этих днях должен прийти, так куда я сам-то? – А сам в подвал. Мы ляжем спать, Сидор уснет, и ты уйдешь. Может, еще не придет сегодня вечером. Встретился Сидор с этим солдатом. – Ты, – говорит, – почему, солдат, на ночь глядя пошел из деревни? – Никто, дядя, ночевать не пустил. – Все же не ходи, вернись, пойдем у нас переночуем. Солдат по дороге поймал чайку. Птицу – под полу. Они вернулись, пришли к Сидору. Сидориха будто обрадованная встречает Сидора. Сели кушать. – Ничего, Сидор, не сварено такого, нечего печь-то. обрадовалась.то я так до смерти, до смерти обрадовалась Стали ужинать. Этот солдат вытаскивает чайку, очень больно дергает за перья [букв.: перья очень больные]. Птица пропищала «а-а!». Сидор говорит: – А что это с птицей? – А она, – говорит, – разговаривать умеет, птица-то, я понимаю ее язык, это вещая птица. – А что она сказала? – А сказала: жаркое в печи. – Что ты говоришь? – жена говорит. – У нас в жизни не бывало жаркого в печи. – Не бывало? А давайте посмотрим. Сидор пошел, печь открыл – жаркое в печи. Принесли жаркое из печи. Солдат опять птицу за перо дернул, птица опять там пискнула. – О чем эта вещая птица опять говорит? – Говорит, но вы ведь не верите, жена, видишь ли, не верит. – Не верит, но птица, видно, правду говорит? – А говорит: за заслонкой печи пол-литра, вина бутылка. Заслонку опять открыли – вина бутылка, принесли на стол. Солдат и Сидор выпили эту бутылку вина. Солдат опьянел, так еще сильнее за бок щипнул птицу. Птица опять пискнула. – Что она теперь-то говорит? – А теперь говорит... не знаю, сказать ли? – Да уж скажи, скажи, птица предсказывает, так как не сказать. – Да говорит, в подвале черт. – Неужели? – Да. Велишь – так я прогоню. – Прогони. – Выведу этого черта навсегда. Открыли подвал. Жена говорит: – Я одна жила, не видывала, нет никаких чертей. Пошли в подвал, солдат взял ухват, идет с ним в подвал. Там мужик, друг этот, в подвале. Он как стукнет раз, другой. Этот друг из подвала выскочил – да на улицу, вышел оттуда. Мужик говорит: – Это был черт. Так солдат этого «черта» проучил, навсегда выгнал. Солдат до утра проспал. Эту птицу мужик захотел купить. Ну, солдат уступил ему птицу, оставил, продал, пожалел, говорит: – На, тебя эта птица всегда поддержит. А солдату нужны были деньги да хлеб на дорогу. Сидор дал денег, дал хлеба, хорошие варежки дал на руки. Солдат отправился, а мужик его поблагодарил хорошенько и остался жить со своей женой. Друг больше не приходил.

October 18, 2016 in 19:24 Nataly Krizhanovsky

changed the text
Ende eliba uk da ak, ii edahan pagastaspei. Hiil lähez eli pap. Mužik da ak eliba družno. Ak tegi drugun. Nece drug erasuu ehtkoižuu... tuuda tariž, a mužik kodiš. Ak ii teda, kut mužikad manitada. Mäni da tanhoupei živatad pästi, lehmäd da hebon pästi da lambhad. Tuli da irdoupei heikab (mužikan-se kucuiba Sidoraks): - Sidor, Sidor, živatad irdale päzuiba! Irdou se oli ~~tal\'v~~tal'v, lumi. Nece Sidor libui, üksil kadjeil\', üksil\' paidoil\', poutnasiižiš sobiš, ~~stupn\'ad~~stupn'ad jougha čokaiž da i joks’. Nece živatad souptel’, souptel’, ak abuti. Kudeig živatad soupsiba, nece akan drug ~~pert\'he~~pert'he švilahti. Ak ~~pert\'he~~pert'he mäni da verjäd kaik soubaz’. Sidor jäi ikna-alle. Sidor tuli i kolotiše. -Ka ken sä oled?- nece ak sanub. - Ka olen sinun mužik Sidor. – Minei Sidor kodiš. – Kut kodiš, mina naku olen. – Mina küzun, ka Sidor mine änen andab. Sidor, sina kodiš? Nece drug sigä sanub: - Kodiš. – Näged, kulid, Sidor kodiš. Ii teda midä nece Sidor zavot’~~t\'a~~t'a. Joksen’, joksen’, jougoile vilu, ičelaz vilu, irdou pakaine. Joksi paphe. Kolotihe, kolotihe, pap aveiž. - Ken sina oled? – Sidor. – Ka mijak sä, Sidor, öl irdou? – Ka ~~pert\'he~~pert'he nikut ak pästa ii, abuta ~~pert\'he~~pert'he sadas.» Pap tuli Sidoranke, taričhe, taričhe ~~pert\'he~~pert'he pästta Sidoran. Nece ak saab: - Ii, ~~bat\'uško~~bat'uško, Sidor minai kodiš, Sidor naku kravatiš venub. Kacu, ed usko, ka änen andab Sidor. Sidor, sina kodiš? Nece drug saab: - Kodiš. – Kulid\', ed? – Kulin\', ka ii Sidor, ii ole.» Kacuhtiba da saab: - ~~Pit\'kad~~Pit'kad hibused (ende ~~pit\'kad~~pit'kad hibused pidiba ka), ani čort om. Necen Sidoran uugilpei trähni pap (Sidoran jo jougad ~~kül\'mnuded~~kül'mnuded, uugha ot’) da Sidoran jät’ i ~~kod\'ne~~kod'ne joks’. Sidor ii teda kuna mända öl. Dumai, dumai, surmhassai külmi. A papin\' härg sid... ühteižuu papil\'-se tehtut tanheine da sigä härg. A tanheine se läm, souptase irdoupei, noreižuu sidose verei. Hän män’ sinnä härgänno da i magaz’ härgänno jasliš. Lämmeine hiinäs da i magaz’. Homencuu libui da i tuli ~~kod\'he~~kod'he. Ak saab: - Kusak sä, Sidor, olid\'? – Ehtou ~~pert\'he~~pert'he et pästand ka. – Kut en? Sina minunke magazid\', töu homencuu kuna-se läksid\'. Nu, huvä, äjou proudad ii sa tehta akanke, ak mugoi lofkikulu. - A magazid\' kus? – A naku magazin\' papin\' tanhou härgänke. – Oi, Sidor, sina Sidor, härgänke magazid\', nuka jo vactįid\'. – Jose vactįin?» – Ka vactįid, vactįid. – A nügde mi zavotta? – Nügde mi zavotta, vet’ huba pagin töndub. Dovediše last tehmaha kunani mända edomba. Ak kudei suhrid Sidorale kuiži da Sidoran spravi, aigad proidihti. Šougun Sidorale ~~sel\'ghä~~sel'ghä, i Sidor töndui last tehmaha. Astub peivän, astub toižen, astub kaks’ jo nedalid\' jougei. Eduu mašinad ii käveltut suril\' ningomil\' pereleskoil\'. Astui, astui, nedalid\' možet kuume astui, en tea kuverdan. Tuli mugomale pereleskale, homaiči ka dorogou mužik kuunu, a sapkad villaižed mužikou jougas čomad. Hän oti, mužikou jougad čapoi i šoughu pani. - Kus ösijou mänen da sapkad päčile panon, nene jougad suladan da hädän, i sapkat lindäs. Tuli, öks taričhe. Sidoran sötiba, Sidoran jotiba, päčile magattaha panetiba. Hän nene sapkad jougoideke vedi, pani päčile sulamaha da uinoz’ dorogaspei ka. Sil öl emagou-se lehm kandoi. Vilu irdou se dikii pakaine, vazaine-se ~~kül\'mi~~kül'mi. Hii toiba (necen Sidoran unohtiba päčil\', miše om hiil\' önik), paniba necen vazaižen päčile. Sidor magadab. Sidor öl heraštui ka vazaine Sidoran noleb. Ka mi hän om? Sidor muji, muji, ka vazaine märg. - Jose mina vazan tegin\', härgänke magazin\' ka...? Ani mina tegin\'. Tari uitta täspei öl, ika kästtas vu vazan mine otta kerdale, mäne tea, mi linneb. Nece Sidor hilläšti sigä, vaiknašti sobihez da läks’. Nene jougoideke sapkad unoht’ päčile. Homencuu ižand da emäg nuuziba, kacuhtiba vazaižen, homaičiba sapkoideke jougad. - Kacu, sanob, – nugde-se nugde azj. Önik oli päčil\', önikad ele, sapkad i jougad jeibä. Ani vaza süi. Otiba, necen vazan rikoiba da taciba krežha. A nece Sidor hüviš meliš astub kodhe. Astui, astui sigä, rigehti, rigehti, ~~jäl\'gmeine~~jäl'gmeine jo eht, öks jo ~~kod\'he~~kod'he tuleb. Hänle tuleb soudat vastha. A soudat hiide derenas oli, kaiken derenan öks taričhe, taričhe, hijou-seki taričhe, läksi da kundli verjän taga. Ak öks pästand ii, a pagižeb sigä drugunke. Kuleb, miše drugunke pagižeb. - Sina, saab, – tuled, nu ka mina tegen žarkijan, panen päčhe. – A ježli Sidor tuleb, nenil pejil dolžen tuuda ka, mina iče se kuna? – A iče ~~karzn\'aha~~karzn'aha panoudamei, uindab Sidor, i sina lähted. Možet vu ii tule täu ehtou. Vasttihezoi necen soudatanke Sidor. - Sina, saab, – mijak, soudat, vast öhe tönduid\' derenaspei? – Niken, dädä, öks ii pästand. – Ka ika ala mäne, pörte, mänemei da mijou magadamei. Soudat asttes-se tabaz’ kajagan doroguu, lindun, polan alle. Pörzihezoi, tuliba Sidoraha. Sidorih hüviš meliš kuti Sidoran vasteleb. Ištuihezoi sömhä. - Ele, Sidor, nimidä kiittut-se mugošt’, ele nimidä paštta-se. Ihastįin\'-se ka surmhazesei, surmhazesei ihastįin\'. Zavodiba užinoita. Nece soudat kajagan vedoudab, lindun, suugad diki kibedad. Lind: «A-A! vingahti.» Sidor sanob: - A min hän lind-se? – A hän, saab, – pagišta mahtab, lind-se, mina hänon paginan tuukuin, hän om tedei lind-se.» – A min hän sanoi? – A sanoi: om žarkii päčiš.» – Min\' sä pagižed, nece ak säb, – mijou žarkijad päčiš igas eleške. – Eleške ka kackameiške. Sidor mäni, päčin\' avaiž – žarkii päčiš. Žarkijan toiba päčišpei. Nece soudat möst lindun suugas vedouz’, lind möst vingahti sigä. - Ka min hän möst tedei lind-se pagižeb? – Pagižeb ka etei usko, ak, näd, ii usko ka. – Ii usko, da vet’ min-se aigoin\' proudan sanob. – A sanob: om pelen taga päčiš polišk litrad, vinad butuuk. Päčiloudan möst avaižiba – ka vinad butuuk, toiba stolale. Soudat da Sidor vinan juiba, necen butuukan. Nece soudat humouzui ka lindud enambou vu bokas räzahtoit’. Lind möst vingaht’. - Ka min hän nügde-se sanob? – A nügde sanob.., en teda sanoda-ik?» – Ka sano jo, sano, lind sanob ka kutak ed sano. – Ka sanob, om čort ~~karzn\'as~~karzn'as. – Jose om? – Om. Käsked ka mina küksen. – Ka kükse. – Vįvedin\' necen čortan igäks. ~~Karzn\'an~~Karzn'an avaižiba. Ak saab: - Üksnein\' elin\', ka ele nimiččid\' čortįd\', en nägeske.» Mäniba ~~karzn\'aha~~karzn'aha, soudat oti ufatnikan, män’ ~~karzn\'aha~~karzn'aha. Sigä mužik, drug-se karznäs. Hän ku nöugeidab kerdan, toižen. Nece drug karznäspei hurahtab da irdale, läks’ sigäpei. Mužik saab: - Sigä oli čort. Muga soudat necen čortan igäks küksi, openzi. Soudat homenchessei magazi. Necen lindun mužik ostaškanzi. Nu, soudat lindun hälle ustupi, müi, jät’, žallöiči, saab: - Na, sindei kaika podderžib nece lind. A soudatale tari oli dengad da liib dorogha. Sidor andoi dengoid\', andoi liibäd, aleižed andoiba kädhe vahvad. Soudat töndui, a mužik händast blagodari čomašti i jäi ičeze akanke elämha. Enamb drug ii tulend.