Texts

Return to review | Return to list

Kut mö endo radoim

history

August 18, 2017 in 11:00 Нина Шибанова

• changed the text
  Nüg’ut’ om kolhoznikoile elada süu pahoin’ hüvä, kaik sijad ratas mašinoil’. A endo mö radoim… semendan liiban, kazvab, zavodid' rahnda, snapuižid’ sirp’üu vičkutad, vičkutad rahnda, runkkarkun-se kibištab. Kaiken sügüzon rahnod. Ez’mäi rahnoim, potom ahavoičetam, bapkoile siižutam da semerikoile, panom kegoho. A mecas vüu radlim haumhuziš ka. Panom satoižehe kagrad da ozrad, uug’üu da kalagil’ katam, taufh’üu hänt vedam. Potom mö rihelo ahtam da tapam käzil’. Rih lämbitadas... om, naku om lavaine ülähän, lavaižuu oma žerdid lavašt’ ülemba metrad pol’, miše žar mäniiž alahaks, а ülähaks ladvad, alahaks tüstad. Ahtam räduižil’ ninga. Kaks rädušt’ panod snapuižit’ da möst žerdiižed sirdaudad, kaks rädud snapuižit’ da möst žerdiižed, äjäk sigau. Küm’nen kuhläšt’ ahtaso rihelo rugišt. A püudoliižen liiban sügüzuu taplim. Rahnom, hazgh’a vedam kevaz’liižen semendon, kagran, ozran. Nižud siloi vähan semendolim ka. Rugihen ka kegoihe panom, ez’mäi ahavoičetam. Kegoišpäi rihelo gomn’oho vedam, a gomn’oišpäi rihelo ahtam, möst g’o ningažo panlom. Gomin’ sur’ vet om. Bok om zavalid', a toižes tapad. Käzil’ tapad, čepüu. Čepiš om varz’ i pä. Teged ningiman čepin’: oksan gätad koivižehe mecha, oksaižen käraudad, hän pörupki, luuk tapta, hüvä käduu. Kuumen kesken tapad, kahton i nellän i viden. Mi enamb rahvast, se pahemba kulub tapand-se. Hüvä kunduuda laptaspäi. Potom kogoižehe rädulo kaiken keratas, vodatoson vodatadas taptos-se näged nu ka vodatostme güvätki langetas pidust lavas kuti meža. Ludičem ez’mäi, haravuu neno päupäi hiitam kaik suremban, potom ludau uugesiižuu, uugespäi tehtut, tol’ko ühthe bokha ninga, hüvä ludita. Kaik pähuded lähttas, šujeged. Pöhutukhu hänt sidotki. A potom ludičed ludau koiviižes barbaižišpäi hobedišpäi tehtut. Ludičed, potom kogoho kaiken labiduu sirdam, pühkim i pičuižuu labidoižuu tuudam. Ištuso ... kaik mužikad pahemba tuuduudihe. Mužik ka maihäidab kaikime gomnime labidoižuu, tačib güväižed-no, hondombad ka tuloba sinuhuišpäi ningimad lomukahad, a gäredomb güvä kaiken nenaha mäb. Ninga tuudam. Erasišti üht’hiižed raduudihe. Eraz om ristit hond, kacub ičelozo otta nenakahemban, nenaspäi, miše oliiž miniin’ puhtaz da i hüvä, a siniiž andab händombaižid’ güvid’, kus enamb lomud da i henomb güväine. Ninga g’ag’uudihe. Oli mijau Nast-bapko naku ningitte aušni ris’tit, kaiken ninga aušničai, kaiken kacub manitada rahvast. Kodlau märitas, konz g’agetas ka. Eraz ka vet’ sporhusaiki doidub, zastavib, miše davai peksa kogo, miše ühteitte güvä oliiž, siniiš kodl, miniin’ toine. Viškoidas havadoihe, potom neno güväd mellicau g’auhtas da i liiban pašttas, södas. Kagraižed güväd muganažo ningažo tapüud’ihe i tuut’ihe, a tehtihe hänospäi tauknan, kagraspäi. Sügüzuu haudum havadon tauknad da i taufheks. Ozraspäi surm’an da ozraižen g’auhon pirgoikš. Hernhon, näd, taplim ka hernohpirgoikš. Neco g’o pirožni nazivaihe. Oli mijau Aksintanhas uk Gaur'aižeks kuctihe ... tulob da i küzupki: «Nu kut, gägraš, äjäk pirožnijad tävoduu tapoid?». Hän svastun oli ningitte, kaiken svastai. «Minain’ ka tävoduu taufheks kaikeks da i vodoks hvatib pirožnijad tapetut, necoverdan tapoin’ kodlįd’ necida, a necoverdan necida». Ozrau svastaidihe, aganoihikau. A, a nüg’utte mida? Vauktan liiban söm da enččid’ ukoid’ g’ohtut’olom. Elo neco hüvä ela-so da emboi elada. Žal, žal’, kuuda žal’.

August 18, 2017 in 10:58 Нина Шибанова

• changed the text
  Nüg’ut’ om kolhoznikoile elada süu pahoin’ hüvä, kaik sijad ratas mašinoil’. A endo mö radoim… semendan liiban, kazvab, zavodid' rahnda, snapuižid’ sirp’üu vičkutad, vičkutad rahnda, runkkarkun-se kibištab. Kaiken sügüzon rahnod. Ez’mäi rahnoim, potom ahavoičetam, bapkoile siižutam da semerikoile, panom kegoho. A mecas vüu radlim haumhuziš ka. Panom satoižehe kagrad da ozrad, uug’üu da kalagil’ katam, taufh’üu hänt vedam. Potom mö rihelo ahtam da tapam käzil’. Rih lämbitadas... om, naku om lavaine ülähän, lavaižuu oma žerdid lavašt’ ülemba metrad pol’, miše žar mäniiž alahaks, а ülähaks ladvad, alahaks tüstad. Ahtam räduižil’ ninga. Kaks rädušt’ panod snapuižit’ da möst žerdiižed sirdaudad, kaks rädud snapuižit’ da möst žerdiižed, äjäk sigau. Küm’nen kuhläšt’ ahtaso rihelo rugišt. A püudoliižen liiban sügüzuu taplim. Rahnom, hazgh’a vedam kevaz’liižen semendon, kagran, ozran. Nižud siloi vähan semendolim ka. Rugihen ka kegoihe panom, ez’mäi ahavoičetam. Kegoišpäi rihelo gomn’oho vedam, a gomn’oišpäi rihelo ahtam, möst g’o ningažo panlom. Gomin’ sur’ vet om. Bok om zavalid', a toižes tapad. Käzil’ tapad, čepüu. Čepiš om varz’ i pä. Teged ningiman čepin’: oksan gätad koivižehe mecha, oksaižen käraudad, hän pörupki, luuk tapta, hüvä käduu. Kuumen kesken tapad, kahton i nellän i viden. Mi enamb rahvast, se pahemba kulub tapand-se. Hüvä kunduuda laptaspäi. Potom kogoižehe rädulo kaiken keratas, vodatoson vodatadas taptos-se näged nu ka vodatostme güvätki langetas pidust lavas kuti meža. Ludičem ez’mäi, haravuu neno päupäi hiitam kaik suremban, potom ludau uugesiižuu, uugespäi tehtut, tol’ko ühthe bokha ninga, hüvä ludita. Kaik pähuded lähttas, šujeged. Pöhutukhu hänt sidotki. A potom ludičed ludau koiviižes barbaižišpäi hobedišpäi tehtut. Ludičed, potom kogoho kaiken labiduu sirdam, pühkim i pičuižuu labidoižuu tuudam. Ištuso ... kaik mužikad pahemba tuuduudihe. Mužik ka maihäidab kaikime gomnime labidoižuu, tačib güväižed-no, hondombad ka tuloba sinuhuišpäi ningimad lomukahad, a gäredomb güvä kaiken nenaha mäb. Ninga tuudam. Erasišti üht’hiižed raduudihe. Eraz om ristit hond, kacub ičelozo otta nenakahemban, nenaspäi, miše oliiž miniin’ puhtaz da i hüvä, a siniiž andab händombaižid’ güvid’, kus enamb lomud da i henomb güväine. Ninga g’ag’uudihe. Oli mijau Nast-bapko naku ningitte aušni ris’tit, kaiken ninga aušničai, kaiken kacub manitada rahvast. Kodlau märitas, konz g’agetas ka. Eraz ka vet’ sporhusaiki doidub, zastavib, miše davai peksa kogo, miše ühteitte güvä oliiž, siniiš kodl, miniin’ toine. Viškoidas havadoihe, potom neno güväd mellicau g’auhtas da i liiban pašttas, södas. Kagraižed güväd muganažo ningažo tapüud’ihe i tuut’ihe, a tehtihe hänospäi tauknan, kagraspäi. Sügüzuu haudum havadon tauknad da i taufheks. Ozraspäi surm’an da ozraižen g’auhon pirgoikš. Hernhon, näd, taplim ka hernohpirgoikš. Neco g’o pirožni nazivaihe. Oli mijau Aksintanhas uk Gaur'aižeks kuctihe ... tulob da i küzupki: «Nu kut, gägraš, äjäk pirožnijad tävoduu tapoid?». Hän svastun oli ningitte, kaiken svastai. «Minain’ ka tävoduu taufheks kaikeks da i vodoks hvatib pirožnijad tapetut. Necoverdan, necoverdan tapoin’ kodlįd’ necida. A, a necoverdan necida». Ozrau svastaidihe, aganoihikau. A nüg’utte mida? Vauktan liiban söm da enččid’ ukoid’ g’ohtut’olom. Elo neco hüvä ela-so da emboi elada. Žal’, kuuda žal’.

August 18, 2017 in 10:56 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Теперь колхозникам хорошо жить: все работы выполняют машинами. А в старину мы работали... Посеем хлеб, вырастет, начнем жать, снопы серпом жнешь, жнешь, спина-то заболит. Всю осень жнем. Сначала жнем, потом сушим, поставим в бабки да в семерики, потом в стога. А в лесу еще работали на засеянных пожогах. Потом поставим в копна овес и ячмень, соломой и хворостом накроем, зимой вывезем. Потом мы свезем в ригу и молотим руками. Ригу натопят... Каменка, сверху настил, от него на полметра выше поставлены жерди, чтобы жар проходил, ставят вниз корешками, а верхушками вверх. Снопы складывают рядами. Два ряда снопов – и снова сдвигают жерди, два ряда снопов – и опять жерди, смотря, сколько там бабок. По десять бабок насаживают снопов в ригу. А хлеб, посеянный на полях, осенью молотили. Выжнем, в зарод отвезем урожай весеннего сева: овес, ячмень. Пшеницы тогда мало сеяли. Рожь ставили в копны, сначала сушили. Из стогов везли на гумно, а из гумна в ригу и там опять также складывали. Гумно большое. В одной стороне сваливаешь, а в другой молотишь. Молотишь руками, цепом. В цепе есть рукоятка и било. Сделаешь цеп так: оставляешь ветку в березовой палке, эту ветку закрутишь, она и вертится, очень удобно молотить рукой. Молотят вдвоем, втроем, вчетвером и впятером. Чем больше людей молотит, тем сильнее слышна молотьба. Хорошо слушать со стороны. Потом собирают в кучку все семена, осыпавшиеся от молотьбы, как межа в рядок вдоль настила ложится. Сначала сверху снимается граблями покрупнее, потом сметаем в одну сторону метлой, сделанной из соломы. Все колосья отходят, охвостья. Связывают в снопы. А потом сметают метлой из мягких березовых прутьев. Потом [все зерна] лопатой сгребаем в кучу, подметем и маленькой лопаточкой провеиваем. Зерно садится. Провеивали чаще всего мужчины. Мужчина как махнет лопаточкой на все гумно, с силой бросит зерна, так похуже зерна, с мусором, остаются ближе к тебе, а зерна крупнее падают подальше (\'в нос\'). Так и провеиваем. Иногда работали сообща. Иной плохой человек все смотрит, чтобы взять себе зерно крупнее и чище, упавшее подальше (\'c носа\'), а тебе отдаст похуже (\'с хвоста\'), где больше мусора и зерна меньше. Так и делили. Была у нас тут бабка Настя, жадная, всегда жадничала, все смотрела, как бы людей обмануть. При дележе отмеряли мерой. Иной так и до спора доходит, заставит смешать кучу, чтобы зерно получилось одинаковое, тебе одну меру, мне другую. Насыпают в мешки, потом это зерно размалывают на мельнице, пекут хлеб и едят. Овес также молотили и провеивали, а делали из него толокно, из овса. Осенью мешок толокна напарим, и хватало на зиму. Из ячменя делали крупу и ячневую муку на пироги. Горох молотили на гороховые пироги. Это уже называлось пирожным. Был у нас в Аксенове старик, Гауряшем звали... Придет, бывало, и спросит: «Ну, как, Гяграш [прозвище], сколько пирожных в этом году намолотила?». Он хвастун был такой, всегда хвастался. «У меня так в этом году на всю зиму и на год намолочено на пирожное, этого столько-то, того столько-то». Мякинистым ячменем хвастались, а теперь? Белый хлеб едим и прежних стариков вспоминаем. Хорошо теперь живется, да не могу жить, умирать жаль.

August 18, 2017 in 10:55 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Теперь колхозникам хорошо жить: все работы выполняют машинами. А в старину мы работали... Посеем хлеб, вырастет, начнем жать, снопы серпом жнешь, жнешь, спина-то заболит. Всю осень жнем. Сначала жнем, потом сушим, поставим в бабки да в семерики, потом в стога. А в лесу еще работали на засеянных пожогах. Потом поставим в копна овес и ячмень, соломой и хворостом накроем, зимой вывезем. Потом мы свезем в ригу и молотим руками. Ригу натопят... Каменка, сверху настил, от него на полметра выше поставлены жерди, чтобы жар проходил, ставят вниз корешками, а верхушками вверх. Снопы складывают рядами. Два ряда снопов – и снова сдвигают жерди, два ряда снопов – и опять жерди, смотря, сколько там бабок. По десять бабок насаживают снопов в ригу. А хлеб, посеянный на полях, осенью молотили. Выжнем, в зарод отвезем урожай весеннего сева: овес, ячмень. Пшеницы тогда мало сеяли. Рожь ставили в копны, сначала сушили. Из стогов везли на гумно, а из гумна в ригу и там опять также складывали. Гумно большое. В одной стороне сваливаешь, а в другой молотишь. Молотишь руками, цепом. В цепе есть рукоятка и било. Сделаешь цеп так: оставляешь ветку в березовой палке, эту ветку закрутишь, она и вертится, очень удобно молотить рукой. Молотят вдвоем, втроем, вчетвером и впятером. Чем больше людей молотит, тем сильнее слышна молотьба. Хорошо слушать со стороны. Потом собирают в кучку все семена, осыпавшиеся от молотьбы, как межа в рядок вдоль настила ложится. Сначала сверху снимается граблями покрупнее, потом сметаем в одну сторону метлой, сделанной из соломы. Все колосья отходят, охвостья. Связывают в снопы. А потом сметают метлой из мягких березовых прутьев, потом. Потом [все зерна] лопатой сгребаем в кучу, подметем и маленькой лопаточкой провеиваем. Зерно садится. Провеивали чаще всего мужчины. Мужчина как махнет лопаточкой на все гумно, с силой бросит зерна, так похуже зерна, с мусором, остаются ближе к тебе, а зерна крупнее падают подальше (\'в нос\'). Так и провеиваем. Иногда работали сообща. Иной плохой человек все смотрит, чтобы взять себе зерно крупнее и чище, упавшее подальше (\'c носа\'), а тебе отдаст похуже (\'с хвоста\'), где больше мусора и зерна меньше. Так и делили. Была у нас тут бабка Настя, жадная, всегда жадничала, все смотрела, как бы людей обмануть. При дележе отмеряли мерой. Иной так и до спора доходит, заставит смешать кучу, чтобы зерно получилось одинаковое, тебе одну меру, мне другую. Насыпают в мешки, потом это зерно размалывают на мельнице, пекут хлеб и едят. Овес также молотили и провеивали, а делали из него толокно, из овса. Осенью мешок толокна напарим, и хватало на зиму. Из ячменя делали крупу и ячневую муку на пироги. Горох молотили на гороховые пироги. Это уже называлось пирожным. Был у нас в Аксенове старик, Гауряшем звали... Придет, бывало, и спросит: «Ну, как, Гяграш [прозвище], сколько пирожных в этом году намолотила?». Он хвастун был такой, всегда хвастался. «У меня так в этом году на всю зиму и на год намолочено на пирожное, этого столько-то, того столько-то». Мякинистым ячменем хвастались, а теперь? Белый хлеб едим и прежних стариков вспоминаем. Хорошо теперь живется, да не могу жить, умирать жаль.

August 18, 2017 in 10:55 Нина Шибанова

• changed the text
  Nüg’ut’ om kolhoznikoile elada süu pahoin’ hüvä, kaik sijad ratas mašinoil’. A endo mö radoim… semendan liiban, kazvab, zavodid' rahnda, snapuižid’ sirp’üu vičkutad, vičkutad rahnda, runkkarkun-se kibištab. Kaiken sügüzon rahnod. Ez’mäi rahnoim, potom ahavoičetam, bapkoile siižutam da semerikoile, panom kegoho. A mecas vüu radlim haumhuziš ka. Panom satoižehe kagrad da ozrad, uug’üu da kalagil’ katam, taufh’üu hänt vedam. Potom mö rihelo ahtam da tapam käzil’. Rih lämbitadas... om, naku om lavaine ülähän, lavaižuu oma žerdid lavašt’ ülemba metrad pol’, miše žar mäniiž alahaks, а ülähaks ladvad, alahaks tüstad. Ahtam räduižil’ ninga. Kaks rädušt’ panod snapuižit’ da möst žerdiižed sirdaudad, kaks rädud snapuižit’ da möst žerdiižed, äjäk sigau. Küm’nen kuhläšt’ ahtaso rihelo rugišt. A püudoliižen liiban sügüzuu taplim. Rahnom, hazgh’a vedam kevaz’liižen semendon, kagran, ozran. Nižud siloi vähan semendolim ka. Rugihen ka kegoihe panom, ez’mäi ahavoičetam. Kegoišpäi rihelo gomn’oho vedam, a gomn’oišpäi rihelo ahtam, möst g’o ningažo panlom. Gomin’ sur’ vet om. Bok om zavalid', a toižes tapad. Käzil’ tapad, čepüu. Čepiš om varz’ i pä. Teged ningiman čepin’: oksan gätad koivižehe mecha, oksaižen käraudad, hän pörupki, luuk tapta, hüvä käduu. Kuumen kesken tapad, kahton i nellän i viden. Mi enamb rahvast, se pahemba kulub tapand-se. Hüvä kunduuda laptaspäi. Potom kogoižehe rädulo kaiken keratas, vodatoson vodatadas taptos-se näged nu ka vodatostme güvätki langetas pidust lavas kuti meža. Ludičem ez’mäi, haravuu neno päupäi hiitam kaik suremban, potom ludau uugesiižuu, uugespäi tehtut, tol’ko ühthe bokha ninga, hüvä ludita. Kaik pähuded lähttas, šujeged, pöhutukhu. Pöhutukhu hänt sidotki. A potom ludičed ludau koiviižes barbaižišpäi hobedišpäi tehtut. Ludičed, potom kogoho kaiken labiduu sirdam, pühkim i pičuižuu labidoižuu tuudam. Ištuso ... kaik mužikad pahemba tuuduudihe. Mužik ka maihäidab kaikime gomnime labidoižuu, tačib güväižed-no, hondombad ka tuloba sinuhuišpäi ningimad lomukahad, a gäredomb güvä kaiken nenaha mäb. Ninga tuudam. Erasišti üht’hiižed raduudihe. Eraz om ristit hond, kacub ičelozo otta nenakahemban, nenaspäi, miše oliiž miniin’ puhtaz da i hüvä, a siniiž andab händombaižid’ güvid’, kus enamb lomud da i henomb güväine. Ninga g’ag’uudihe. Oli mijau Nast-bapko naku ningitte aušni ris’tit, kaiken ninga aušničai, kaiken kacub manitada rahvast. Kodlau märitas, konz g’agetas ka. Eraz ka vet’ sporhusaiki doidub, zastavib, miše davai peksa kogo, miše ühteitte güvä oliiž, siniiš kodl, miniin’ toine. Viškoidas havadoihe, potom neno güväd mellicau g’auhtas da i liiban pašttas, södas. Kagraižed güväd muganažo ningažo tapüud’ihe i tuut’ihe, a tehtihe hänospäi tauknan, kagraspäi. Sügüzuu haudum havadon tauknad da i taufheks. Ozraspäi surm’an da ozraižen g’auhon pirgoikš. Hernhon, näd, taplim ka hernohpirgoikš. Neco g’o pirožni nazivaihe. Oli mijau Aksintanhas uk Gaur'aižeks kuctihe ... tulob da i küzupki: «Nu kut, gägraš, äjäk pirožnijad tävoduu tapoid?». Hän svastun oli ningitte, kaiken svastai. «Minain’ ka tävoduu taufheks kaikeks da i vodoks hvatib pirožnijad tapetut. Necoverdan tapoin’ kodlįd’ necida. A necoverdan necida». Ozrau svastaidihe, aganoihikau. A nüg’utte mida? Vauktan liiban söm da enččid’ ukoid’ g’ohtut’olom. Elo neco hüvä ela-so da emboi elada. Žal’, kuuda žal’.

August 18, 2017 in 10:53 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Теперь колхозникам хорошо жить: все работы выполняют машинами. А в старину мы работали... Посеем хлеб, вырастет, начнем жать, снопы серпом жнешь, жнешь, спина-то заболит. Всю осень жнем. Сначала жнем, потом сушим, поставим в бабки да в семерики, потом в стога. А в лесу еще работали на засеянных пожогах. Потом поставим в копна овес и ячмень, соломой и хворостом накроем, зимой вывезем. Потом мы свезем в ригу и молотим руками. Ригу натопят... Каменка, сверху настил, от него на полметра выше поставлены жерди, чтобы жар проходил, ставят вниз корешками, а верхушками вверх. Снопы складывают рядами. Два ряда снопов – и снова сдвигают жерди, два ряда снопов – и опять жерди, смотря, сколько там бабок. По десять бабок насаживают снопов в ригу. А хлеб, посеянный на полях, осенью молотили. Выжнем, в зарод отвезем урожай весеннего сева: овес, ячмень. Пшеницы тогда мало сеяли. Рожь ставили в копны, сначала сушили. Из стогов везли на гумно, а из гумна в ригу и там опять также складывали. Гумно большое. В одной стороне сваливаешь, а в другой молотишь. Молотишь руками, цепом. В цепе есть рукоятка и било. Сделаешь цеп так: оставляешь ветку в березовой палке, эту ветку закрутишь, она и вертится, очень удобно молотить рукой. Молотят вдвоем, втроем, вчетвером и впятером. Чем больше людей молотит, тем сильнее слышна молотьба. Хорошо слушать со стороны. Потом собирают в кучку все семена, осыпавшиеся от молотьбы, как межа в рядок вдоль настила ложится. Сначала сверху снимается граблями покрупнее, потом сметаем в одну сторону метлой, сделанной из соломы. Все колосья отходят, охвостья. Связывают в снопы. А потом сметают метлой из мягких березовых прутьев, потом [все зерна] лопатой сгребаем в кучу, подметем и маленькой лопаточкой провеиваем. Зерно садится. Провеивали чаще всего мужчины. Мужчина как махнет лопаточкой на все гумно, с силой бросит зерна, так похуже зерна, с мусором, остаются ближе к тебе, а зерна крупнее падают подальше (\'в нос\'). Так и провеиваем. Иногда работали сообща. Иной плохой человек все смотрит, чтобы взять себе зерно крупнее и чище, упавшее подальше (\'c носа\'), а тебе отдаст похуже (\'с хвоста\'), где больше мусора и зерна меньше. Так и делили. Была у нас тут бабка Настя, жадная, всегда жадничала, все смотрела, как бы людей обмануть. При дележе отмеряли мерой. Иной так и до спора доходит, заставит смешать кучу, чтобы зерно получилось одинаковое, тебе одну меру, мне другую. Насыпают в мешки, потом это зерно размалывают на мельнице, пекут хлеб и едят. Овес также молотили и провеивали, а делали из него толокно, из овса. Осенью мешок толокна напарим, и хватало на зиму. Из ячменя делали крупу и ячневую муку на пироги. Горох молотили на гороховые пироги. Это уже называлось пирожным. Был у нас в Аксенове старик, Гауряшем звали... Придет, бывало, и спросит: «Ну, как, Гяграш [прозвище], сколько пирожных в этом году намолотила?». Он хвастун был такой, всегда хвастался. «У меня так в этом году на всю зиму и на год намолочено на пирожное, этого столько-то, того столько-то». Мякинистым ячменем хвастались, а теперь? Белый хлеб едим и прежних стариков вспоминаем. Хорошо теперь живется, да не могу жить, умирать жаль.

August 18, 2017 in 10:53 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Теперь колхозникам хорошо жить: все работы выполняют машинами. А в старину мы работали... Посеем хлеб, вырастет, начнем жать, снопы серпом жнешь, жнешь, спина-то заболит. Всю осень жнем. Сначала жнем, потом сушим, поставим в бабки да в семерики, потом в стога. А в лесу еще работали на засеянных пожогах. Потом поставим в копна овес и ячмень, соломой и хворостом накроем, зимой вывезем. Потом мы свезем в ригу и молотим руками. Ригу натопят... Каменка, сверху настил, от него на полметра выше поставлены жерди, чтобы жар проходил, ставят вниз корешками, а верхушками вверх. Снопы складывают рядами, два. Два ряда снопов – и снова сдвигают жерди, два ряда снопов – и опять жерди, смотря, сколько там бабок. По десять бабок насаживают снопов в ригу. А хлеб, посеянный на полях, осенью молотили. Выжнем, в зарод отвезем урожай весеннего сева: овес, ячмень. Пшеницы тогда мало сеяли. Рожь ставили в копны, сначала сушили. Из стогов везли на гумно, а из гумна в ригу и там опять также складывали. Гумно большое. В одной стороне сваливаешь, а в другой молотишь. Молотишь руками, цепом. В цепе есть рукоятка и било. Сделаешь цеп так: оставляешь ветку в березовой палке, эту ветку закрутишь, она и вертится, очень удобно молотить рукой. Молотят вдвоем, втроем, вчетвером и впятером. Чем больше людей молотит, тем сильнее слышна молотьба. Хорошо слушать со стороны. Потом собирают в кучку все семена, осыпавшиеся от молотьбы, как межа в рядок вдоль настила ложится. Сначала сверху снимается граблями покрупнее, потом сметаем в одну сторону метлой, сделанной из соломы. Все колосья отходят, охвостья. Связывают в снопы. А потом сметают метлой из мягких березовых прутьев, потом [все зерна] лопатой сгребаем в кучу, подметем и маленькой лопаточкой провеиваем. Зерно садится. Провеивали чаще всего мужчины. Мужчина как махнет лопаточкой на все гумно, с силой бросит зерна, так похуже зерна, с мусором, остаются ближе к тебе, а зерна крупнее падают подальше (\'в нос\'). Так и провеиваем. Иногда работали сообща. Иной плохой человек все смотрит, чтобы взять себе зерно крупнее и чище, упавшее подальше (\'c носа\'), а тебе отдаст похуже (\'с хвоста\'), где больше мусора и зерна меньше. Так и делили. Была у нас тут бабка Настя, жадная, всегда жадничала, все смотрела, как бы людей обмануть. При дележе отмеряли мерой. Иной так и до спора доходит, заставит смешать кучу, чтобы зерно получилось одинаковое, тебе одну меру, мне другую. Насыпают в мешки, потом это зерно размалывают на мельнице, пекут хлеб и едят. Овес также молотили и провеивали, а делали из него толокно, из овса. Осенью мешок толокна напарим, и хватало на зиму. Из ячменя делали крупу и ячневую муку на пироги. Горох молотили на гороховые пироги. Это уже называлось пирожным. Был у нас в Аксенове старик, Гауряшем звали... Придет, бывало, и спросит: «Ну, как, Гяграш [прозвище], сколько пирожных в этом году намолотила?». Он хвастун был такой, всегда хвастался. «У меня так в этом году на всю зиму и на год намолочено на пирожное, этого столько-то, того столько-то». Мякинистым ячменем хвастались, а теперь? Белый хлеб едим и прежних стариков вспоминаем. Хорошо теперь живется, да не могу жить, умирать жаль.

August 18, 2017 in 10:52 Нина Шибанова

• changed the text
  Nüg’ut’ om kolhoznikoile elada süu pahoin’ hüvä, kaik sijad ratas mašinoil’. A endo mö radoim… semendan liiban, kazvab, zavodid' rahnda, snapuižid’ sirp’üu vičkutad, vičkutad rahnda, runkkarkun-se kibištab. Kaiken sügüzon rahnod. Ez’mäi rahnoim, potom ahavoičetam, bapkoile siižutam da semerikoile, panom kegoho. A mecas vüu radlim haumhuziš ka. Panom satoižehe kagrad da ozrad, uug’üu da kalagil’ katam, taufh’üu hänt vedam. Potom mö rihelo ahtam da tapam käzil’. Rih lämbitadas. ... om, naku om lavaine ülähän, lavaižuu oma žerdid lavašt’ ülemba metrad pol’, miše žar mäniiž alahaks, а ülähaks ladvad, alahaks tüstad. Ahtam räduižil’ ninga. Kaks rädušt’ panod snapuižit’ da möst žerdiižed sirdaudad, kaks rädud snapuižit’ da möst žerdiižed, äjäk sigau. Küm’nen kuhläšt’ ahtaso rihelo rugišt. A püudoliižen liiban sügüzuu taplim. Rahnom, hazgh’a vedam kevaz’liižen semendon, kagran, ozran. Nižud siloi vähan semendolim ka. Rugihen ka kegoihe panom, ez’mäi ahavoičetam. Kegoišpäi rihelo gomn’oho vedam, a gomn’oišpäi rihelo ahtam, möst g’o ningažo panlom. Gomin’ sur’ vet om. Bok om zavalid', a toižes tapad. Käzil’ tapad, čepüu. Čepiš om varz’ i pä. Teged ningiman čepin’: oksan gätad koivižehe mecha, oksaižen käraudad, hän pörupki, luuk tapta, hüvä käduu. Kuumen kesken tapad, kahton i nellän i viden. Mi enamb rahvast, se pahemba kulub tapand-se. Hüvä kunduuda laptaspäi. Potom kogoižehe rädulo kaiken keratas, vodatoson vodatadas taptos-se näged nu ka vodatostme güvätki langetas pidust lavas kuti meža. Ludičem ez’mäi, haravuu neno päupäi hiitam kaik suremban, potom ludau uugesiižuu, uugespäi tehtut, tol’ko ühthe bokha ninga, hüvä ludita. Kaik pähuded lähttas, šujeged, pöhutukhu hänt sidotki. A potom ludičed ludau koiviižes barbaižišpäi hobedišpäi tehtut. Ludičed, potom kogoho kaiken labiduu sirdam, pühkim i pičuižuu labidoižuu tuudam. Ištuso ... kaik mužikad pahemba tuuduudihe. Mužik ka maihäidab kaikime gomnime labidoižuu, tačib güväižed-no, hondombad ka tuloba sinuhuišpäi ningimad lomukahad, a gäredomb güvä kaiken nenaha mäb. Ninga tuudam. Erasišti üht’hiižed raduudihe. Eraz om ristit hond, kacub ičelozo otta nenakahemban, nenaspäi, miše oliiž miniin’ puhtaz da i hüvä, a siniiž andab händombaižid’ güvid’, kus enamb lomud da i henomb güväine. Ninga g’ag’uudihe. Oli mijau Nast-bapko naku ningitte aušni ris’tit, kaiken ninga aušničai, kaiken kacub manitada rahvast. Kodlau märitas, konz g’agetas ka. Eraz ka vet’ sporhusaiki doidub, zastavib, miše davai peksa kogo, miše ühteitte güvä oliiž, siniiš kodl, miniin’ toine. Viškoidas havadoihe, potom neno güväd mellicau g’auhtas da i liiban pašttas, södas. Kagraižed güväd muganažo ningažo tapüud’ihe i tuut’ihe, a tehtihe hänospäi tauknan, kagraspäi. Sügüzuu haudum havadon tauknad da i taufheks. Ozraspäi surm’an da ozraižen g’auhon pirgoikš. Hernhon, näd, taplim ka hernohpirgoikš. Neco g’o pirožni nazivaihe. Oli mijau Aksintanhas uk Gaur'aižeks kuctihe ... tulob da i küzupki: «Nu kut, gägraš, äjäk pirožnijad tävoduu tapoid?». Hän svastun oli ningitte, kaiken svastai. «Minain’ ka tävoduu taufheks kaikeks da i vodoks hvatib pirožnijad tapetut. Necoverdan tapoin’ kodlįd’ necida. A necoverdan necida». Ozrau svastaidihe, aganoihikau. A nüg’utte mida? Vauktan liiban söm da enččid’ ukoid’ g’ohtut’olom. Elo neco hüvä ela-so da emboi elada. Žal’, kuuda žal’.

August 18, 2017 in 10:51 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  Теперь колхозникам хорошо жить: все работы выполняют машинами. А в старину мы работали... Посеем хлеб, вырастет, начнем жать, снопы серпом жнешь, жнешь, спина-то заболит. Всю осень жнем. Сначала жнем, потом сушим, поставим в бабки да в семерики, потом в стога. А в лесу еще работали на засеянных пожогах. Потом поставим в копна овес и ячмень, соломой и хворостом накроем, зимой вывезем. Потом мы свезем в ригу и молотим руками. Ригу натопят... Каменка, сверху настил, от него на полметра выше поставлены жерди, чтобы жар проходил, ставят вниз корешками, а верхушками вверх. Снопы складывают рядами, два ряда снопов – и снова сдвигают жерди, два ряда снопов – и опять жерди, смотря, сколько там бабок. По десять бабок насаживают снопов в ригу. А хлеб, посеянный на полях, осенью молотили. Выжнем, в зарод отвезем урожай весеннего сева: овес, ячмень. Пшеницы тогда мало сеяли. Рожь ставили в копны, сначала сушили. Из стогов везли на гумно, а из гумна в ригу и там опять также складывали. Гумно большое. В одной стороне сваливаешь, а в другой молотишь. Молотишь руками, цепом. В цепе есть рукоятка и било. Сделаешь цеп так: оставляешь ветку в березовой палке, эту ветку закрутишь, она и вертится, очень удобно молотить рукой. Молотят вдвоем, втроем, вчетвером и впятером. Чем больше людей молотит, тем сильнее слышна молотьба. Хорошо слушать со стороны. Потом собирают в кучку все семена, осыпавшиеся от молотьбы, как межа в рядок вдоль настила ложится. Сначала сверху снимается граблями покрупнее, потом сметаем в одну сторону метлой, сделанной из соломы. Все колосья отходят, охвостья. Связывают в снопы. А потом сметают метлой из мягких березовых прутьев, потом [все зерна] лопатой сгребаем в кучу, подметем и маленькой лопаточкой провеиваем. Зерно садится. Провеивали чаще всего мужчины. Мужчина как махнет лопаточкой на все гумно, с силой бросит зерна, так похуже зерна, с мусором, остаются ближе к тебе, а зерна крупнее падают подальше (\'в нос\'). Так и провеиваем. Иногда работали сообща. Иной плохой человек все смотрит, чтобы взять себе зерно крупнее и чище, упавшее подальше (\'c носа\'), а тебе отдаст похуже (\'с хвоста\'), где больше мусора и зерна меньше. Так и делили. Была у нас тут бабка Настя, жадная, всегда жадничала, все смотрела, как бы людей обмануть. При дележе отмеряли мерой. Иной так и до спора доходит, заставит смешать кучу, чтобы зерно получилось одинаковое, тебе одну меру, мне другую. Насыпают в мешки, потом это зерно размалывают на мельнице, пекут хлеб и едят. Овес также молотили и провеивали, а делали из него толокно, из овса. Осенью мешок толокна напарим, и хватало на зиму. Из ячменя делали крупу и ячневую муку на пироги. Горох молотили на гороховые пироги. Это уже называлось пирожным. Был у нас в Аксенове старик, Гауряшем звали... Придет, бывало, и спросит: «Ну, как, Гяграш [прозвище], сколько пирожных в этом году намолотила?». Он хвастун был такой, всегда хвастался. «У меня так в этом году на всю зиму и на год намолочено на пирожное, этого столько-то, того столько-то». Мякинистым ячменем хвастались, а теперь? Белый хлеб едим и прежних стариков вспоминаем. Хорошо теперь живется, да не могу жить, умирать жаль.

August 18, 2017 in 10:47 Нина Шибанова

• changed the text
  Nüg’ut’ om kolhoznikoile elada süu pahoin’ hüvä, kaik sijad ratas mašinoil’. A endo mö radoim… semendan liiban, kazvab, zavodid' rahnda, snapuižid’ sirp’üu vičkutad, vičkutad rahnda. Runkkarkun, runkkarkun-se kibištab. Kaiken sügüzon rahnod. Ez’mäi rahnoim, potom ahavoičetam, bapkoile siižutam da semerikoile, panom kegoho. A mecas vüu radlim haumhuziš ka. Panom satoižehe kagrad da ozrad, uug’üu da kalagil’ katam, taufh’üu hänt vedam. Potom mö rihelo ahtam da tapam käzil’. Rih lämbitadas. ... om, naku om lavaine ülähän, lavaižuu oma žerdid lavašt’ ülemba metrad pol’, miše žar mäniiž alahaks, а ülähaks ladvad, alahaks tüstad. Ahtam räduižil’ ninga. Kaks rädušt’ panod snapuižit’ da möst žerdiižed sirdaudad, kaks rädud snapuižit’ da möst žerdiižed, äjäk sigau. Küm’nen kuhläšt’ ahtaso rihelo rugišt. A püudoliižen liiban sügüzuu taplim. Rahnom, hazgh’a vedam kevaz’liižen semendon, kagran, ozran. Nižud siloi vähan semendolim ka. Rugihen ka kegoihe panom, ez’mäi ahavoičetam. Kegoišpäi rihelo gomn’oho vedam, a gomn’oišpäi rihelo ahtam, möst g’o ningažo panlom. Gomin’ sur’ vet om. Bok om zavalid', a toižes tapad. Käzil’ tapad, čepüu. Čepiš om varz’ i pä. Teged ningiman čepin’: oksan gätad koivižehe mecha, oksaižen käraudad, hän pörupki, luuk tapta, hüvä käduu. Kuumen kesken tapad, kahton i nellän i viden. Mi enamb rahvast, se pahemba kulub tapand-se. Hüvä kunduuda laptaspäi. Potom kogoižehe rädulo kaiken keratas, vodatoson vodatadas taptos-se näged nu ka vodatostme güvätki langetas pidust lavas kuti meža. Ludičem ez’mäi, haravuu neno päupäi hiitam kaik suremban, potom ludau uugesiižuu, uugespäi tehtut, tol’ko ühthe bokha ninga, hüvä ludita. Kaik pähuded lähttas, šujeged, pöhutukhu hänt sidotki. A potom ludičed ludau koiviižes barbaižišpäi hobedišpäi tehtut. Ludičed, potom kogoho kaiken labiduu sirdam, pühkim i pičuižuu labidoižuu tuudam. Ištuso ... kaik mužikad pahemba tuuduudihe. Mužik ka maihäidab kaikime gomnime labidoižuu, tačib güväižed-no, hondombad ka tuloba sinuhuišpäi ningimad lomukahad, a gäredomb güvä kaiken nenaha mäb. Ninga tuudam. Erasišti üht’hiižed raduudihe. Eraz om ristit hond, kacub ičelozo otta nenakahemban, nenaspäi, miše oliiž miniin’ puhtaz da i hüvä, a siniiž andab händombaižid’ güvid’, kus enamb lomud da i henomb güväine. Ninga g’ag’uudihe. Oli mijau Nast-bapko naku ningitte aušni ris’tit, kaiken ninga aušničai, kaiken kacub manitada rahvast. Kodlau märitas, konz g’agetas ka. Eraz ka vet’ sporhusaiki doidub, zastavib, miše davai peksa kogo, miše ühteitte güvä oliiž, siniiš kodl, miniin’ toine. Viškoidas havadoihe, potom neno güväd mellicau g’auhtas da i liiban pašttas, södas. Kagraižed güväd muganažo ningažo tapüud’ihe i tuut’ihe, a tehtihe hänospäi tauknan, kagraspäi. Sügüzuu haudum havadon tauknad da i taufheks. Ozraspäi surm’an da ozraižen g’auhon pirgoikš. Hernhon, näd, taplim ka hernohpirgoikš. Neco g’o pirožni nazivaihe. Oli mijau Aksintanhas uk Gaur'aižeks kuctihe ... tulob da i küzupki: «Nu kut, gägraš, äjäk pirožnijad tävoduu tapoid?». Hän svastun oli ningitte, kaiken svastai. «Minain’ ka tävoduu taufheks kaikeks da i vodoks hvatib pirožnijad tapetut. Necoverdan tapoin’ kodlįd’ necida. A necoverdan necida». Ozrau svastaidihe, aganoihikau. A nüg’utte mida? Vauktan liiban söm da enččid’ ukoid’ g’ohtut’olom. Elo neco hüvä ela-so da emboi elada. Žal’, kuuda žal’.

October 18, 2016 in 19:24 Nataly Krizhanovsky

• changed the text
  Nüg’ut’ om kolhoznikoile elada süu pahoin’ hüvä, kaik sijad ratas mašinoil’. A endo mö radoim… semendan liiban, kazvab, zavodid\' rahnda, snapuižid’ sirp’üu vičkutad, vičkutad rahnda. Runkkarkun-se kibištab. Kaiken sügüzon rahnod. Ez’mäi rahnoim, potom ahavoičetam, bapkoile siižutam da semerikoile, panom kegoho. A mecas vüu radlim haumhuziš ka. Panom satoižehe kagrad da ozrad, uug’üu da kalagil’ katam, taufh’üu hänt vedam. Potom mö rihelo ahtam da tapam käzil’. Rih lämbitadas. ... om, naku om lavaine ülähän, lavaižuu oma žerdid lavašt’ ülemba metrad pol’, miše žar mäniiž alahaks, а ülähaks ladvad, alahaks tüstad. Ahtam räduižil’ ninga. Kaks rädušt’ panod snapuižit’ da möst žerdiižed sirdaudad, kaks rädud snapuižit’ da möst žerdiižed, äjäk sigau. Küm’nen kuhläšt’ ahtaso rihelo rugišt. A püudoliižen liiban sügüzuu taplim. Rahnom, hazgh’a vedam kevaz’liižen semendon, kagran, ozran. Nižud siloi vähan semendolim ka. Rugihen ka kegoihe panom, ez’mäi ahavoičetam. Kegoišpäi rihelo gomn’oho vedam, a gomn’oišpäi rihelo ahtam, möst g’o ningažo panlom. Gomin’ sur’ vet om. Bok om zavalid\', a toižes tapad. Käzil’ tapad, čepüu. Čepiš om varz’ i pä. Teged ningiman čepin’: oksan gätad koivižehe mecha, oksaižen käraudad, hän pörupki, luuk tapta, hüvä käduu. Kuumen kesken tapad, kahton i nellän i viden. Mi enamb rahvast, se pahemba kulub tapand-se. Hüvä kunduuda laptaspäi. Potom kogoižehe rädulo kaiken keratas, vodatoson vodatadas taptos-se näged nu ka vodatostme güvätki langetas pidust lavas kuti meža. Ludičem ez’mäi, haravuu neno päupäi hiitam kaik suremban, potom ludau uugesiižuu, uugespäi tehtut, tol’ko ühthe bokha ninga, hüvä ludita. Kaik pähuded lähttas, šujeged, pöhutukhu hänt sidotki. A potom ludičed ludau koiviižes barbaižišpäi hobedišpäi tehtut. Ludičed, potom kogoho kaiken labiduu sirdam, pühkim i pičuižuu labidoižuu tuudam. Ištuso ... kaik mužikad pahemba tuuduudihe. Mužik ka maihäidab kaikime gomnime labidoižuu, tačib güväižed-no, hondombad ka tuloba sinuhuišpäi ningimad lomukahad, a gäredomb güvä kaiken nenaha mäb. Ninga tuudam. Erasišti üht’hiižed raduudihe. Eraz om ristit hond, kacub ičelozo otta nenakahemban, nenaspäi, miše oliiž miniin’ puhtaz da i hüvä, a siniiž andab händombaižid’ güvid’, kus enamb lomud da i henomb güväine. Ninga g’ag’uudihe. Oli mijau Nast-bapko naku ningitte aušni ris’tit, kaiken ninga aušničai, kaiken kacub manitada rahvast. Kodlau märitas, konz g’agetas ka. Eraz ka vet’ sporhusaiki doidub, zastavib, miše davai peksa kogo, miše ühteitte güvä oliiž, siniiš kodl, miniin’ toine. Viškoidas havadoihe, potom neno güväd mellicau g’auhtas da i liiban pašttas, södas. Kagraižed güväd muganažo ningažo tapüud’ihe i tuut’ihe, a tehtihe hänospäi tauknan, kagraspäi. Sügüzuu haudum havadon tauknad da i taufheks. Ozraspäi surm’an da ozraižen g’auhon pirgoikš. Hernhon, näd, taplim ka hernohpirgoikš. Neco g’o pirožni nazivaihe. Oli mijau Aksintanhas uk Gaur\'aižeksGaur'aižeks kuctihe ... tulob da i küzupki: «Nu kut, gägraš, äjäk pirožnijad tävoduu tapoid?». Hän svastun oli ningitte, kaiken svastai. «Minain’ ka tävoduu taufheks kaikeks da i vodoks hvatib pirožnijad tapetut. Necoverdan tapoin’ kodlįd’ necida. A necoverdan necida». Ozrau svastaidihe, aganoihikau. A nüg’utte mida? Vauktan liiban söm da enččid’ ukoid’ g’ohtut’olom. Elo neco hüvä ela-so da emboi elada. Žal’, kuuda žal’.