«Раньше в наших местах много пашни готовили в лесу»
Russian
Раньше в наших местах много пашни готовили в лесу – расчищали лес для подсеки, жгли срубленный в чащобе лес, после сжигания надо было вспахать, а перед посевом вырубить побеги да всё такое.
Так и работали: между пнями пахали, сеяли, жали.
Мы сами много не расчищали, а у кого было мало земли, те больше расчищали.
Сеяли мы рожь, иногда ячмень.
От починка брали по два урожая, а с лучшего [участка] – по три урожая, а потом оставляли землю заброшенной.
В первый год пользования называлась новая земля, во второй год и третий – старопаханная (‘старая’) земля, а когда оставляли землю заброшенной, уже называли пожней [‘раякко’].
Не пустошью – пустошью называют заброшенное поле, а заброшенную пожогу в лесу называют пожней.
Да, уж это была работа так работа, тут надо было много пота и силы приложить.
За долгую жизнь всего пришлось видеть, всякую работу делать.
Первым делом надо было в лесу подобрать место для пожоги.
При выборе пожоги смотрели, чтобы земля была получше да чтобы лес был погуще, чтобы деревья не были очень старые; в спелом лесу больше возни, тяжелее работать.
После того как подобрано место, надо было идти рубить лес.
Спрашиваешь, когда рубили?
Рубили летом, перед сеноуборкой, до Иванова дня, когда на дереве был уже полный лист, уже можно было веники заготовлять.
Прежде всего косарями обрубали все кусты, ветки, деревца потоньше, а которые потолще, те оставались стоять.
Рубка порослей и кустов была женской работой, мужчины редко обрубали сучья косарем.
После того как мелкий лес был вырублен, надо было спилить большие деревья.
Толстые деревья косарем нельзя было рубить, их надо было рубить топором, а зрелый лес иногда и пилой пилили.
Весь лес надо было валить в одну сторону, чтобы комли были в одну сторону, а вершинки в другую.
Поменьше деревца так и оставались внизу неочищенными от сучьев, а у больших деревьев обрубали снизу сучья да ещё долевой затёс делали.
Иногда даже два или три затёса, чтобы лучше сохло, иногда с некоторых деревьев снимали кору целиком.
Когда снимаешь кору или всю бересту с комлевого конца, дерево остаётся без коры, тогда оно лучше сохнет.
Самые толстые деревья ещё раскалывали пополам.
Комли толстых деревьев ещё поднимали на пни: пусть дерево будет на воздухе, не валяется на земле, на земле хуже сохнет да и гнить начнёт быстрее.
Все края вокруг подсеки надо было расчистить от кустов, чтобы кустарник был подальше от подсеки, деревья, которые находились с краю, бросали на подсеку.
Вот и вырублена (‘прогнана’) подсека.
В то лето на этой подсеке ничего больше не делали, до следующего года сваленный лес высыхал.
Работа была нелёгкая.
Попробуй-ка такой долгий летний день с утра до вечера кланяться у комля дерева с топором или косарем, так даст знать пояснице, да и рукам тяжело, да и всему телу даст знать.
А ведь не за один день пожогу вырубишь, надо ходить несколько дней.
А когда в кустарнике работаешь, так сколько там комаров, да к тому же и слепней – глаз нельзя открыть, так и жужжат, так и жужжат да кусают.
Домой придёшь – глаза все опухшие.
Целый день потный, как пузырь.
А как придёшь домой, сколько ещё работы [дома]!
Надо топоры и косари на точиле наточить для следующего дня, надо баню истопить, напоить телят и коров, подоить коров, в избе прибраться, приготовить поесть и попить, а потом ещё квашню замесить, за детьми посмотреть.
Найдётся дела, нет времени отдыхать.
Баня полезна после такого дня: паришься, паришься, и как будто дневная усталость сойдёт с тебя.
Спать ложишься уже поздно.
А утром с восходом солнца уже на ногах, уже коровы подоены, печь топится, приготовишь поесть, испечёшь хлеба, да снова в лес.
Вот так мы и рубили подсеку.
Сколько?
Так кому сколько надо было, у кого на сколько сил хватало.
У иных были и такие случаи: пожогу вырубят, а на следующий год останется неспаленной, пойдёт расти поросль, деревья начнут гнить, опять останется неспаленной, ещё больше зарастёт, да так и останется; палить уже нельзя, весь труд пропал зря.
Срубленный для подсеки лес шли жечь уже в следующем году.
В какую пору?
Так летом, прежде чем репу сеять.
Репу не сеяли, а набирали семена в рот и выдували: [сажающий] наберёт семян в рот, дунет в одну сторону, потом вперёд, потом в другую сторону, так и шагает вдоль или поперёк пожоги, пока вся пожога не засеяна.
Семена репы меряли ложкой.
Так тут надо было уметь сеять (‘дуть’), чтобы семян хватило на весь участок земли да чтобы не получилось густо или же слишком редко.
Так вот, придёшь палить, первым делом снимаешь с себя всю одежду, наденешь на себя балахон, который одеваешь в риге.
Балахон [рубашка для работы в ригаче] – это такая длинная ниже колен рубаха, сшитая из грубого холста, рукава тоже длинные.
На ноги обуваешь лапти с козырьком или простые, без козырька (‘лёпой’), портянки накручиваешь до колен да ещё и выше колен, чтобы чашечки колен не сгорели.
В сапогах нельзя подсеку палить: подошва сгорит, и переда, и голенища – всё время надо ходить по горячему да подходить к самому огню, да ещё ногой наступать на горящие деревья.
Кожа быстро прогорает, недолго носится, а лапти, если и сгорят, немного и стоят, новые наденешь.
Переоденешься, зажжёшь огонь у края подсеки, подожжёшь, костёр запылает, а те, кто палит, поправляют огонь.
Палить надо начинать с ветреной стороны, тогда пламя не кинется на людей, дым не попадёт в глаза.
Надо следить, чтобы вся трава сгорела, сучья, подножья пней, молодые побеги, чтобы не оставалось прогалин, непалённых участков.
Тут палками беспрестанно и поправляешь огонь, передвигаешь головешки, толкаешь горящие головешки вперёд, прибавляешь деревьев в огонь.
А пламя-то как жарит, искры на тебя летят, такая жара стоит, пот ручьём так и течёт с головы до пят.
Если поблизости имеется где-нибудь лужица или болотце, бежишь к луже, ложишься в воду или катаешься в болоте да снова бежишь к огню.
А как же?
Так, во всей одежде и лезешь в воду да мокрый так и идёшь к огню, некоторое время чувствуешь себя получше, пока одежда сохнет, не так жарко.
Ноги надо чаще смачивать, а то лапти быстро сгорят.
Вот так мечешься целый день, да и второй, пока не закончишь жечь всю вырубленную подсеку.
А иногда дождь помешает палить пожогу: мокрые деревья не горят.
Тогда ждёшь, чтобы погода была хорошая, чтобы ещё и ветерок дул, при тихой погоде плохо палить пожогу: огонь и дым на тебя кидает.
А на жаре, да когда ещё и потный, ой как пить хочется, так бы и пил всё время.
Когда мы палили подсеку, с собой всегда брали кислое молоко.
Возьмёшь из дому ведёрко кислого молока, целый день лишь добавляешь туда холодной воды да пьёшь.
Когда нет молока или наступил пост, тогда брали с собой овсяную муку или толокно - перемешаешь в воде немного муки или толокна да ту воду и пьёшь.
А пьёшь ещё и то, что попадёт, лишь бы была вода.
Наклонишь голову в лужицу, а в лужице полно головастиков, только кишат, всё равно пьёшь и такую воду, пьёшь взахлёб.
А иногда и такой воды нет, тогда пробуешь сосать мох.
Надёргаешь мха в более сыром месте, пробуешь выжать воду, пробуешь сосать, для того, чтобы язык да рот немножко смочить.
Так и проходила у нас работа на подсеке, так мы палили подсеку.
Вот когда у нас уже и пожога готова, подсеку удалось спалить.
А до посева ещё вокруг подсеки надо было изгородь поставить.
Когда деревья для изгороди имеются на месте, тогда хорошо, руби да делай изгородь.
А иногда жерди надо таскать издалека, и тащишь тогда на плечах, и ничего не поделаешь: без изгороди посевы не оставишь, скот растопчет да потравит, вся работа пойдёт насмарку.
На некоторых подсеках не надо было перекидывать огонь, некоторые сами горят.
Самогорящие подсеки это те, на которых больше елочек да сосенок да побольше густых лиственных деревьев.
Придёшь на такую подсеку в жаркий день, когда посильнее ветер, и начинаешь палить.
Пойдёшь к краю подсеки, откуда ветер, приготовишь бересты в нескольких местах, а в некоторых местах приготовишь кучки сухого хвороста.
Потом возьмёшь на кончик палки побольше бересты, зажжёшь эту бересту да этим факелом поджигаешь подсеку.
Где приготовлена береста или где приготовлены кучки сухих веток, туда и подсунешь огонь, зажжёшь со всех сторон, где только огонь лучше разгорится, где только побольше лесу.
Тогда как начнёт полыхать пламя, только шум идёт, только шумит.
Пламя поднимается высоко, до вершин деревьев, распространяется по всей подсеке, вот тут огонь так огонь!
Страшно смотреть, такое сильное пламя, что близко нельзя подойти.
После сжигания пожогу надо было ещё убрать.
Ведь не все деревья сгорят, которые потолще, те лишь сверху обуглятся, те деревья надо убрать прочь.
Потом надо собрать все маленькие головешки и сжечь их или перетащить к краю подсеки.
Некоторые места останутся несгоревшими, остаются такие прогалины.
На эти островки натаскаешь дров, натащишь головешек да палишь их снова.
В некоторых местах края остаются несгоревшими, края тоже надо снова палить.
Вот таким образом чистим всю подсеку.
Уборка подсеки – грязная работа.
Деревья все обуглившиеся, все в саже, таскаешь их, таскаешь: то на одном плече, то на другом, и в охапке несёшь – как только умеешь, так и тащишь их.
В саже, как чучело, одни только глаза видны на лице да зубы, остальное всё на тебе в саже, сплюнешь – даже слюна чёрная.
С такой работы как придёшь домой, первым делом надо баню истопить, в бане помоешься тёплой водой, станешь похожим на человека.
Теперь нет таких работ, молодёжь и не видела таких работ.