VepKar :: Texts

Texts

Return to list | edit | delete | Create a new | history | Statistics | ? Help

A iel’l’ä vet’ oli bes’oodat meil’ä

A iel’l’ä vet’ oli bes’oodat meil’ä

Karelian Proper
Tikhvin
A iel’l’ä vet’ oli bes’oodat meil’ä. Bes’oodat ogromatnoit. S’v’atk oli, čuudiečettii, kaiken luaduu čuudittii. I kuolieda tuuvah i, čuudiečii, kondien tuuvah i, hebozen tuuvah, bes’oodaa. I kaikešta volos’t’ista hypätää. Čuudozin rahvaš ka kaččomah. Meil’ä čuudiečettii. Ka tuloo s’v’atki kakši n’ed’elie kaikki hypel’l’ää čuudozin. I tuuvahhena pappiloi tuuvah. I Ivan Čubit’ tuuvah, še Ivan Čumič istuu da "Ivan Čumič, za što šumiš?" "Da ženitse hoču". Tuuvaa t’yt’ön hänen luo. "Fuu, nos krivoi, n’e hoču s et’im ja. Fuu, n’e hoču s et’im". Etu provod’at, drugu pr’ivedut. "Nu, Ivan Čumič, vot d’efka kaka horoša, evo t’it’ki bol’šï". N’än’n’it šuuret oo. "N’än’n’it šuuret, kačokko, vedi. Hyvä t’yt’t’ö on, pid’ää ottua". "Fuu, n’et, n’e nade. Eep pie, eep pie miula t’äd’ä t’yt’t’yä. T’ämä t’yt’t’ö kač oo. N’en’äg on vier’in t’äl’l’ä t’yt’öl’l’ä, eep pie". Da kaikki t’yt’öt kohendaa ka, tuot hänel’l’yö, hän istuu da šumjuu, šuorieččen pakšušti. Ivan Čumič, ni ka še čuarieččoo, valiččoo, jo tuloo ostuatko t’yt’t’ö. T’ämän ottaa vain jo mučokši Ivan Čumič. Ka čudieččoo,

mie čuudimma, mie hyppelii. Mie ka jo olim muččona, ka t’iel’ä jo olii. Jo oli Miša šuadu. A min mužikka že miula vet’ hyppeli män’t’ie mis’s’ä šiel’ä. Šie kuulit naverno? Šaneli hiän naverno. Monin vuožiin, monin vuožii hyppeli. A mie ka t’äš. Da jo oli Miša šuadu. A ukko skokahtah kiugualda, ka diedo. "Mänee, muččo, kakkarua paistamaah". Mie s’ečas luapot’it kengii. Pahaa saraaffanan piel’l’ä panee. Pahaa sorokkaa šivoo pieh, i rieht’il’än otaa, kattilaa tuhkua hämennää. Otaa rieht’il’ää, i l’ähen bes’oodua myöt’, hyppiemäh, kakkarua paistamaa. Vain oven avuan, rieht’il’äh ku bamahutan: "Oi kakkaran paistai aštuu, oi, kakkaran paist". "Kačo polviloilla kakkarua paissan, kačo polviloi". Pakotaa: "Miula, miula pid’ää, miula". "S’ečas kaikill annaa, s’ečas kaikilla".

A yks’ oli tullun upolnomočennoi t’äštä raijonašta. A mie varajin hänel’l’ä kakkarua ž andua, što mieš on, kuin to načal’nikka ni, n’eudobno. Da, a hiän i šanoo: "A mid’ä šie kaikill annoit kakkarat, miul et andan kakkarua". Mie šanon: "Mie en ruoht’in s’iul andua, što varajin, što šie et ota kakkarua miulda". "Otan, otan, otan, pane, pane t’ää miula štan’, pane kakkara". Mie i t’äl’l’ä kakkaran panin štanii.

A min’t’ää "paissetaa kakkarua?

Ka čuudieččie pid’ää. Čuudieččie, ka čuudoz’in, ka šuoriečemma ka čuudoz’in da ka kakkarua, ka tuhkua hämmennät kattilaa da vain ka, trriii, tri-i-i-i. T’ämä že kooža kakkarua paissoit rieht’il’ä že čirajaa, ka krii. Ka kakkarua, ka mie šuvaičin, mie šuvaičin čuudie ni, män’t’ie kuin.

Раньше ведь у нас были вечеринки

Russian
Раньше ведь у нас были вечеринки, многолюдные посиделки. Были святки, чудили, всяко чудили: и покойников "приводили", и медведя, и лошадь "приводили" на вечеринкувсяко чудили. Со всей волости люди приходили смотреть. А у нас вот как чудили: наступят Святки, так две недели ряжеными бегают, а нет, так попа "приводят" и Ивана-чудного "приводят". Сидит этот Иван-чудной и [спрашивают]: "Иван-чудной, чего шумишь?" — "Жениться хочу". Приводят к нему девушку. "Фу, нос кривой, не хочу на этой жениться". Эту уведут, приведут другую. "Ну вот тебе, Иван-чудной. Вон как девка хороша, глянь-ка, какие груди большие, глянь же, какие груди большие. Ведь хороша девка, надо её взять". — "Фу, нет, не хочу на этой девке, видишь, у этой девки нос на боку, не надо её". Так он всех девок "возвеличит". Приводишь к нему, а он сидит да шумит. Одет Иван-чудной толсто, так он и царствует, выбирает. Уже последняя девушка останется, только ту "возьмёт" в жёны Иван-чудной. Видишь, как чудили.

Я тоже чудила, бегала. Я уже замужем была, уже здесь жила, уже Мишу родила, а муж мой всё время был в бегах поди знай где. (Ты, наверно, слышал? Рассказывал он, наверно)? По нескольку лет он ездил, а я жила здесь, уже Миша родился. Слезет дед с печки и [скажет]: "Иди, молодуха, блины печь". Я быстренько лапти обую, худенький сарафан накину на себя, завяжу плохую сороку, возьму сковороду, замешу в котле золы и пошла бегом на посиделки "блины печь". Лишь дверь открою, как тресну по сковороде. "Ой, стряпуха идёт, ой, стряпуха пришла". — "Смотрите, на коленках "блины пеку", на коленках пеку". Блинов просят: "Мне, мне, мне, надо!" — "Сейчас, сейчас дам".

А как-то приехал уполномоченный из района, я побоялась ему "блинов напечь" (как-никак, а начальник же, неудобно). А он и говорит: "А чего же ты всем даёшь "блины", а мне не дала"? А я отвечаю: "Не осмелилась я Вам дать, боюсь, что Вы не примете моих "блинов". — "Возьму, возьму, положи положи вот сюда, на брюки положи "блины". Я и положила тому "блин" на брюки.

А почему "блины пекут"?

Да ведь чудить-то надо. Наряжались ряжеными да "блины пекли". Замесишь золы в котле и лишьчирр, чирр (ведь когда блины печёшь, сковорода же шипит, ну ичиррр). Вот и "пекли блины". Я любила, любила я чудить поди знай как.