Texts

Return to review | Return to list

Vierissän kežellä kakš netelie gul’aitih

history

March 01, 2024 in 14:59 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  На Виериссян кески (Святки) две недели гуляли, маскировались и по домам ходили, да плясали в домах, давали поплясать... [Как по-карельски называли?] Гуляшники, гуляшники. Раньше наряжались по-разному, ботала (повесят) на шею, веники в руки возьмут да веники на пояс привяжут, что будто в баню идут, да... Одевались по-всякому и нарочно ходили по домам. И пускали раньше, пускали. В какой дом ещё и с гармонью придут, под гармошку и плясать начнут в доме, давали плясать... [Во что одевались?] Да хоть во что, кто самые лучшие одежды наденет, а кто самые плохие. Ну, вот, надевали платок на голову (показывает), видишь ты — не открывались, шапка на голове, потом только чуть-чуть, чтобы было видно идти (снизу приоткрывали), так во все дома и заходили, десятки человек могли одновременно зайти (в дом или группами) по пять, шесть человек, когда сколько... [У всех ли платки были?] У всех, у всех платки — нельзя опознать, не узнаешь, не узнаешь, чужую одежду наденут на себя, чтобы не узнали. Всякую одежду (надевали), наизнанку одежду надевали, по-всякому одевались, очень интересно... Две недели гуляли. Многие и на лесоразработки (на работу) не ходили тогда. Вот тут, мужики Мотты (дом в Панозере) пошли, два дня побыли и обратно вернулись гулять на Виериссян кески. [Ну, а когда в дом придёте?] В дом приходят, тихо все идут: «Можно ли зайти?» В двери когда заходят: «Можно ли наверх пройти (снизу из сеней в избу)?» Хозяева не запрещали: «Заходите, заходите, проходите, проходите!» Хозяин сидит: «Играйте, говорит, пляшите, — сам на конце стола сидит, — пляшите». Вот мы и танцуем, бывает, открываемся, а бывает, и не показываем себя, а плясать как начнут, то уже открываются, во время пляски открываются. Музыканты с гармонью да... парень с гармонью ходит... Ещё молодуха была! Вот, сорока на голове, молодуха поклоны бьёт, идёт в дом, кланяется. «Спасибо, спасибо,— хозяйка говорит,— спасибо тебе чужими выношенная (kannettuizeni в свадебных плачах обозначает принадлежность к роду жениха), спасибо, чья (неясно) ты дитя есть». [Мужчина или женщина одевалась (молодухой)?] А девушка и парень (речь идёт о ряженых, одевавшихся «женихом» и «невестой»). Девица парнем (наряжалась) ... Ходили гуляшниками, коровьи ботала, колокольчики принесут в дом. Будто они перегоняют коров, купили, да... Ну вот, скажешь, только чужим голосом: «Мы корову купили, ведём домой, гоним, да сначала принесли колоколец, а потом приведём и корову домой»... Ой, интересно было, очень весело!.. [Что хозяева отвечали?] Хозяин: «Молодец, раз так хорошо хочешь жить». «Хорошая женщина, раз так хорошо жить хочешь», — хозяйка отвечает. [Наряжались ли нищими?] Было, были и нищие, и шаньги давали, с собой ему давали, да... Как скажет, что не ел и не пил, что прямо с работы пришёл, торопился, да... Ну, тут ему дают с собой шаньги, да калачи, да... [Что на нём было надето?] Так, на ногах штаны, фуфайка надета, в простые одежды наряжён был. Ну, платок на голове, у кого из марли, у кого и маска, уже под конец маски были. [Из чего они были сделаны?] Так, из картона, да ещё были и покрашены и всё такое, уже тогда (в старое время) уже начинали делать, в магазинах (покупали), привозили из Кеми. Глаза были, нос был, ну, рот был... [Была ли борода?] И бороды и всё уже было на маске. [Из берёсты не делали?] Из берёсты тоже делали, да... Всего было, с кошелями и по-всякому ходили, боковые сумки под мышкой, кошель за спиной... [Что они в доме делали?] Так, разговаривали с ним как бы отдельно, почему он с ним, с кошелем ходит... Он отвечает, почему он держит кошель за плечами, ему надо положить туда хоть что-нибудь, в кошель. «Что можете, то и положите мне в кошель этот, ну что можете дать, съедобного чего-нибудь». [Изображал ли кто беременных?] Ну, делали, делали животы, большие животы болтаются, еле ходят: «С работы идём, да не можем и ходить быстро», — говорят. «Торопимся домой хозяйством заниматься, да...» Ещё бабы нарочно ругаются: «И леший-то вас не заберёт, с такими животами что и ходите!» [Что они отвечали?] Так хочется ведь и нам погулять, провести конец молодой жизни, живот нам не мешает, и с животом можем ходить...» [Каким образом они говорили?] Так вот, говорили как-то другим голосом, да.. (показывает — говорит тонким писклявым голосом), что и не поймёшь по разговору. Да всякой шабалой дурачились,... притворялись по-всякому, кто во что... кто больной, да кто какой... [Были ли хромые, наставляли ли горбы?] Будто нет, и горбы делали, да и чего только из себя не делали, чего только не навешивали! Так часто дети боятся, на печку сразу лезут, придут (ряженые) в избу — ботала гремят или ещё чего... Чего посмешней (букв: подурней), да вот такое на себя и наденут, чтобы не узнали. Вот уж было так было!^ Ждёшь, бывало, с радостью (Святок). Гуляшниками гуляли, как с песней с того берега реки придут сюда, на материк, потом по домам ходят, ходят, ходят... В некоторых домах, где много детей, туда не пускали, дети боялись — страшные такие, шубы навыворот перевернут, шерстью наружу... [В какое время гуляшники ходили?] Ночью всё, всё ночью, гуляшниками ночью (ходят). Вечером поздно, примерно вот в семь часов, вечером, (когда) все работы по дому сделаны, вечером... [Ходили ли гуляшники по домам до Рождества?] Нет. На Рождество, от Рождества до Крещения. Уже и в канун Крещения не ходили, в пятницу, потом суббота... эти два дня не ходили. Перед Крещением больше не ходили...

March 01, 2024 in 14:56 Нина Шибанова

• changed the text of the translation
  На Виериссян кески (Святки) две недели гуляли, маскировались и по домам ходили, да плясали в домах, давали поплясать... [Как по-карельски называли?] Гуляшники, гуляшники. Раньше наряжались по-разному, ботала (повесят) на шею, веники в руки возьмут да веники на пояс привяжут, что будто в баню идут, да... Одевались по-всякому и нарочно ходили по домам. И пускали раньше, пускали. В какой дом ещё и с гармонью придут, под гармошку и плясать начнут в доме, давали плясать... [Во что одевались?] Да хоть во что, кто самые лучшие одежды наденет, а кто самые плохие. Ну, вот, надевали платок на голову (показывает), видишь ты — не открывались, шапка на голове, потом только чуть-чуть, чтобы было видно идти (снизу приоткрывали), так во все дома и заходили, десятки человек могли одновременно зайти (в дом или группами) по пять, шесть человек, когда сколько... [У всех ли платки были?] У всех, у всех платки — нельзя опознать, не узнаешь, не узнаешь, чужую одежду наденут на себя, чтобы не узнали. Всякую одежду (надевали), наизнанку одежду надевали, по-всякому одевались, очень интересно... Две недели гуляли. Многие и на лесоразработки (на работу) не ходили тогда. Вот тут, мужики Мотты (дом в Панозере) пошли, два дня побыли и обратно вернулись гулять на Виериссян кески. [Ну, а когда в дом придёте?] В дом приходят, тихо все идут: «Можно ли зайти?» В двери когда заходят: «Можно ли наверх пройти (снизу из сеней в избу)?» Хозяева не запрещали: «Заходите, заходите, проходите, проходите!» Хозяин сидит: «Играйте, говорит, пляшите, — сам на конце стола сидит, — пляшите». Вот мы и танцуем, бывает, открываемся, а бывает, и не показываем себя, а плясать как начнут, то уже открываются, во время пляски открываются. Музыканты с гармонью да,... парень с гармонью ходит... Ещё молодуха была! Вот, сорока на голове, молодуха поклоны бьёт, идёт в дом, кланяется. «Спасибо, спасибо,— хозяйка говорит,— спасибо тебе чужими выношенная (kannettuizeni в свадебных плачах обозначает принадлежность к роду жениха), спасибо, чья (неясно) ты дитя есть». [Мужчина или женщина одевалась (молодухой)?] А девушка и парень (речь идёт о ряженых, одевавшихся «женихом» и «невестой»). Девица парнем (наряжалась) ... Ходили гуляшниками, коровьи ботала, колокольчики принесут в дом. Будто они перегоняют коров, купили, да... Ну вот, скажешь, только чужим голосом: «Мы корову купили, ведём домой, гоним, да сначала принесли колоколец, а потом приведём и корову домой»... Ой, интересно было, очень весело!.. [Что хозяева отвечали?] Хозяин: «Молодец, раз так хорошо хочешь жить». «Хорошая женщина, раз так хорошо жить хочешь», — хозяйка отвечает. [Наряжались ли нищими?] Было, были и нищие, и шаньги давали, с собой ему давали, да... Как скажет, что не ел и не пил, что прямо с работы пришёл, торопился, да... Ну, тут ему дают с собой шаньги, да калачи, да... [Что на нём было надето?] Так, на ногах штаны, фуфайка надета, в простые одежды наряжён был. Ну, платок на голове, у кого из марли, у кого и маска, уже под конец маски были. [Из чего они были сделаны?] Так, из картона, да ещё были и покрашены и всё такое, уже тогда (в старое время) уже начинали делать, в магазинах (покупали), привозили из Кеми. Глаза были, нос был, ну, рот был... [Была ли борода?] И бороды и всё уже было на маске. [Из берёсты не делали?] Из берёсты тоже делали, да... Всего было, с кошелями и по-всякому ходили, боковые сумки под мышкой, кошель за спиной... [Что они в доме делали?] Так, разговаривали с ним как бы отдельно, почему он с ним, с кошелем ходит... Он отвечает, почему он держит кошель за плечами, ему надо положить туда хоть что-нибудь, в кошель. «Что можете, то и положите мне в кошель этот, ну что можете дать, съедобного чего-нибудь». [Изображал ли кто беременных?] Ну, делали, делали животы, большие животы болтаются, еле ходят: «С работы идём, да не можем и ходить быстро», — говорят. «Торопимся домой хозяйством заниматься, да...» Ещё бабы нарочно ругаются: «И леший-то вас не заберёт, с такими животами что и ходите!» [Что они отвечали?] Так хочется ведь и нам погулять, провести конец молодой жизни, живот нам не мешает, и с животом можем ходить...» [Каким образом они говорили?] Так вот, говорили как-то другим голосом, да.. (показывает — говорит тонким писклявым голосом), что и не поймёшь по разговору. Да всякой шабалой дурачились, притворялись по-всякому, кто во что... кто больной, да кто какой... [Были ли хромые, наставляли ли горбы?] Будто нет, и горбы делали, да и чего только из себя не делали, чего только не навешивали! Так часто дети боятся, на печку сразу лезут, придут (ряженые) в избу — ботала гремят или ещё чего... Чего посмешней (букв: подурней), да вот такое на себя и наденут, чтобы не узнали. Вот уж было так было!^ Ждёшь, бывало, с радостью (Святок). Гуляшниками гуляли, как с песней с того берега реки придут сюда, на материк, потом по домам ходят, ходят, ходят... В некоторых домах, где много детей, туда не пускали, дети боялись — страшные такие, шубы навыворот перевернут, шерстью наружу... [В какое время гуляшники ходили?] Ночью всё, всё ночью, гуляшниками ночью (ходят). Вечером поздно, примерно вот в семь часов, вечером, (когда) все работы по дому сделаны, вечером... [Ходили ли гуляшники по домам до Рождества?] Нет. На Рождество, от Рождества до Крещения. Уже и в канун Крещения не ходили, в пятницу, потом суббота... эти два дня не ходили. Перед Крещением больше не ходили...

March 01, 2024 in 14:32 Нина Шибанова

• created the text
• created the text translation
• created the text: Vierissän kežellä kakš netelie gul’aitih, suoriuvuttih maskirovannoiks, da taloloita myötä käveltih, da kižattih taloloissa, annettih kižata... [Kuin karjalaksi sanottih?] Gul’ašnikat, gul’ašnikat. Muin’en suoriuvuttih kaikkieh tap(ah), kellot kaglah, vaššat kät’eh otetah, ta ni vaššat sivotah vyöllä, jotta kylyh matatah, da... Kaikkiella luatuo šuoritah, da narošno käveldih taloloita myöt’e. Da laškiettih muin’en, laškiettih. Kušša talošša vielä garmon’ojen kera käytih, garmon’al šamašša tanssimah ruvettih talošša, annettih tanššata... [Mitä panitta piällä?] Ka, vaikka mimmoista, ken panou ylen hyväd vuat’t’iet, ken panou ylen pahad vuat’t’iet... Ka, vot pannah huilu piäh (näyttää), niät sie — ei ožuttauvuttu, lakki piässä, sit’t’e näin vähäzeldä vain, jotta nähtäiz matata kuil’l’ah, näil’l’äh kaikki(h) taloloih männäh, kymmenie hengie kerrašša käyt’, viizi hengie, kuuži hengie, konza miki, no... [Oliko kaikilla huilut?] Kaikilla, kaikilla huilut, et šua tunnistua, et tunne, et tunne, vierahašta vua(te)tta pannah piällä, dai, jottei tundiettaiž, vieraž vuate piällä on. Kaikemmoista vuatetta, murnin vuatetta pantih, kaikkieh tapah suorittih, ylen mukavašti... Kakši viikkuo gul’aitih. Ei meččätyötä ruattu monet. Tuošša Motan mužikad mändih, molod’ež, kakši päivyä oldih dai poikeš, tällä, Vierissän kežellä tuldih gul’aimah. [No, ku tuletta taloh?] Taloh tullah, hil’l’azeh tullah kaikki: ”Voiko tulla?” Ovešta ku tullah — ”Voitko yleš tulla?” Ei izännät kielletty: ”Tulkua, tulkua, tulkua käykyä, käykyä!” Izändä is’t’uu: ”Kižakkua, šanou, tanššakkua, — stolan kokašša iče is’t’uu, — tanššakkua. Ta sitä myö tanššuamma, monihičči avauvumma, monihičči emmä diäviy, a tanššuamah ku ruvetah, ni d’o avatah, avatah tanššatešša, no. Muzikanti garmon’an kera, da... poika garmon’an kera matkuau... Vielä oli uuži moržien! Tämä, sorokka piässä, siitä moržien poklonoa vet’äy, mänöy taloh, poklonoa vet’äy. ”Passibo, passibo, — emändä šanou, — passibo kannetuizen, passibo, kenen ričkan [?] sie laps’ ollet, šanou... [Mieskö vai nain’e näytteli?] Ka, t’yt’t’ö da poika. T’yt’t’ö on poikana... Käveltih gul’ašnikkana, lehmänkellot tuuvvah, čillit tuuvvah kaikki taloh. No, jotta hyö kuletetah lehmie, oššettih, da... Ka, niin no, šanot, jotta toizella jiänellä: ”Myö lehmän ostima, tuomma kotih, kuletamma, ka ielläh otimma kellon, siitä tuomma lehmän kotih”... Oi, mukava se oli, ylen mukava... [Mitäpä izändäväki vastasi?] Izändä: ”Hyvä olet, moločča ku niini tahot hyvin elyä”. ”Hyvä imehneni ku kerran niin tahot hyvin elyä”, — emändä vastuau. [Näyttelikö gul’ašnikat köyhie?] Oli, oli köyhyä, dai annettih šangie, keralla annettih hänellä, dai... Ku šanou, jotta en ole syönyn engä juonun, niin kiirehen kautti työstä läksin, da... Sitä hänellä annetah keralla šangie, da kolaččuo, da... [Mitä hänellä oli piällä?] Ka, štanat jalašša, fuffaikka piällä, prostoih vuatteih semmoizih suorittu. No, huilu piässä — kellä on marl’asta, kellä oldih maskat, oli d’o lopulla maskoja. [Mistä ne oli tehty?] Ka, no, pahvist’a, dai vielä oli kroassittu i kaikki, en’n’en’ muin’en sielä d’oi luajittih, kaupoissa (ostettih), tuotih Kemistä. Silmäd oldih, nenä oli, no, šuu oli... [Oliko parta?] Dai parrad, dai kai oldih jo maskassa. [Tuohesta eikö tehty?] Tuohesta luajittih, da... Oli kaikkie, kesselilöitä, dai kaikkieh tapah käveldih, bokovoit sumkat kainalošša, kesseli selässä... [Mitä ne talossa teki?] Ka, niin erikseh paistih hänen kera — mitä varten hän kulettelou händä, kesselie pitäy... Se šanou, jotta mitä varten hiän kesselie kulettelou selässä — hänellä pitäy šuaha siihen vaikka mitä, kesselih. ”Mit’ä voin’etta, sitä antakkua miulla kesselih siihi, no, mitä voin’etta luovuttuo, syömispuolta”. [Näyttelikö joku pakšuna olleita naisie?] No, pantih, pantih marat, šuured marat, odvah häilytäh, kävelläh: ”Ruavosta tulimma, da emmä voi ni kävellä kovuan”, šanotah. ”Kiirehämmä poikeš kotih, da t’öitä ruatamah, da...” Vielä akad narošno rugaijah: ”Ei meččähini t’eit’ä i käyt’ä, tuommozen maran kera, mitäi kai vodiuvutta!” [Mitä ne vastah sano?] Ka, himottau se i meillä kävellä, loppu nuort’ aikua provedie, mara meitä ei meššaičči, maran takie myö voimma käyvvä...” [Millä tavalla ne puhuivat?] Ka, vot puhuttih kuin lienöy toizella iänellä, no.. (näyttää — puhuu korkealla inisevällä äänellä), jottet huomua pakinašta. Ka kaikkiella šabal’al’l’a pieksäyvyttih, kaikkiella... Kaikkeh tapah pieksäyvyttih, no mukualiuvuttih kaikkiel’, no ken mitäiki... ken on šairaž, da ken kuinki... [Oliko rampoja, panivatko gorban?] Ka, buittei, pantih gorbat dai kaikkie luajittih ičestäh, vaikka mitä riputettih. Ka, moničči lapšet varatah, kiukualle kiirehen kautti, ku tullah pirttih kellot kalatah libo mi kaččo... Mitä tuhmemmua, da mitä semmoista piällä i pandih, jottei tundiettais. Se žei oli vasta, kai hyvällä mielin vuotit. Gul’ašnikkana gul’aitih, laulun kera ku poikki jovešta tullah tän manderelle, sit’ä monda taluo käyväh, käyväh, käyväh... Muutomassa talossa ku on lapsie äijän, ni ei laškiettu, lapset varattih — strašnoit ollah, turkit murnin, murnilluah pannah, villapuolet ulkohuokš... [Mihin aikah gul’ašnikat käveli?] Yöllä kaikki, kai yöllä, gul’ašnikkana yöllä. Illalla myöhäzeh, vot sem’ časov, večerom kaikki ruavot ruattih, večerom... [Käviko gul’ašnikat koskaan taloissa ennen Rostuota?] Ei. Roštuona, Roštuošta Vieristäh šuat’e. Vierissän synnyinpiänä d’ei käyty, piätinččänä, sit’ä lauvantai... ne kaks päivyä d’ei käyt’y. Ei enämbyä Vieristyä vašše käyty...