Тексты

Вернуться к просмотру | Вернуться к списку

Tuhkimus-neidine

История изменений

24 мая 2023 в 21:14 Нина Шибанова

• изменил(а) текст перевода
  Были муж да жена. У них три дочери. Две старшие были хорошие, а третья – Тухкимус. Только кур пасет да на печи сидит, больше ничего не делает. Две хорошие девушки начинают собираться на праздник, а Тухкимус голову высунула из-за колпака (кожуха) печи и просится: – Ой, сестрицы, возьмите и меня на праздник! – Сиди там в золе, лови блох, считай клопов.^ Тебя еще на праздник, нас позорить! – отвечают сестры и уходят. Тухкимус выпускает кур со двора и гонит в лес: – Киш, курочки, в лес, киш, курочки, в лес! Угнала их на хорошее место, на берег озера, а сама – сестрам вслед. Сестры бегом пустились. Тухкимус за ними бежит. Бежит, бежит – да вдруг послышался плач и говор: – Ой, добрые люди, если кому-нибудь делали добро, то вытащите меня из этой грязи! Сестры говорят: – Будем мы, идя на праздник, руки пачкать! Кто-то там в грязи, – и идут дальше. Тухкимус приходит на то место, там большая грязная лужа, и ей кто-то кричит: – Ой, добрая душа, если делала кому-нибудь добро, то выручи меня! Тухкимус выгребала, выгребала грязь и нашла валек. Моет валек, чистит и думает: – Этот ли кричал, или был еще кто-нибудь? Валек обернулся девушкой. Девушка говорит: – Иди еще немного вперед, встретится домик, и зайди в тот домик. Тухкимус идет дальше по дороге. Встречается домик, заходит она в домик. Никого не видно в избе, а кто-то кричит: – Если кому делала добро, то освободи нас! Тухкимус ищет, посматривает, кто кричит, смотрит – хлебы в печи кричат. Тухкимус вынула хлебы из печи и расставила их в ряд на скамье. Хлебы обернулись парнями, вскочили девять парней и спрашивают у девушки: – Кто ты и откуда идешь? – Пошла сестрам вслед на праздник, не взяли они меня, – Тухкимус отвечает. – Так это они и были, мимо проходили. Когда мы попросили нас выпустить из печи, они ответили: «Не будем себе руки жечь». А Тухкимус парни дали ключ и сказали: – Приди на такое-то и такое-то место, к скале, и ударь ключом по скале – и ты получишь все, что тебе понадобится. Тухкимус берет ключ и идет к курам, кур домой загонять: – Киш, курочки, домой, киш, курочки, домой! Загнала кур домой, подворотню заложила и сама залезла снова на печь. Сестры возвращаются с праздника, говорят: – У царя будет пир, народу будет много, даже из других царств придет народ на пир. На второй день сестры собираются на пир. Тухкимус голову поднимает из-за колпака печи: – Возьмите и меня на пир! – Сиди ты в золе, лови блох, считай клопов – на такой пир возьмем тебя, нас позорить! Сестры уходят. Тухкимус выпускает кур: – Киш, курочки, в лес! Берет с собой ключ, идет на то место, куда ей посоветовали, и ударяет ключом по скале. Выскакивают девять парней, десятая девушка и спрашивают: – Что надо? – Надо бы мне одежду, пошла бы и я на пир к царю. Сестры туда ушли, так и мне хотелось бы пойти, – Тухкимус отвечает. Наряжают ее очень хорошо, живой водой поливают, чистят: выходит девушка, что ни узнать, ни подумать нельзя, что это та же самая Тухкимус. Идет к царю на пир. Народу собралось очень много. Царев сын сверху посматривает на девушек, ищет себе по душе и замечает девушку, но не может и близко подойти, потому что много народу. Девушка раньше других уходит, приходит к скале, ключом ударяет, говорит: – Дайте мою одежду и возьмите эту одежду обратно, пойду кур закрою. Разделась, свою одежду надела и пошла кур домой загонять.: – Тип-тип, курочки, домой! Тип-тип, курочки, домой! – зовет. Кур закрыла и сама на печь, прежде чем сестры вернутся. Сестры приходят и говорят: – Откуда-то из другого города приезжала девушка, лучше всех одежда была на ней, и цареву сыну она приглянулась. – Не я ли, сестрицы, хоть была? – Тухкимус из-за колпака печи голову высовывает и спрашивает. – Ты там на печи в золе клопов считай и блох лови, – сестры ей отвечают. На второй день они наряжаются еще лучше – не понравится ли которая-нибудь цареву сыну. Тухкимус голову из-за колпака поднимает: – Ой, сестрицы, возьмите и меня! – Сиди уж, нас позорить – считай блох, считай клопов, – сестры отвечают. Только сестры вышли, она курочек выпускает: – Киш, курочки, в лес! Киш, курочки, в лес! Угнала кур, сама идет к скале, ключом ударяет по скале, выскакивают из скалы девять парней, десятая девушка и спрашивают: – Что надо? – Сестры опять пошли к царю на пир, мне тоже хотелось бы, но нет одежды, – Тухкимус говорит. Ее моют, одевают, дают ей еще лучшую одежду. Приходит она к царю на пир, даже близко подойти нельзя – так много народу. Сестры там сидят, но знать не знают, что их Тухкимус такая стала. Царев сын как только увидел девушку, так все ближе, все ближе! Все видят, что она ему понравилась, но он не может подойти. Девушка походила немного и ушла обратно. Приходит к скале, ударяет ключом – выскакивают девять парней и десятая девушка. – Что надо? – спрашивают. – Возьмите обратно одежду и дайте мне мою одежду, надо кур загнать домой, пока сестры не пришли, – девушка отвечает. Дают ей одежду, и она кур зовет: – Тип, курочки, домой! Тип, курочки, домой! Закрыла кур, сама на печь. Сестры приходят и говорят: – Сегодня девушка была в еще лучшей одежде, царев сын хотел к ней подойти, но никак не мог. – Не я ли хоть это была, сестрицы? – Тухкимус из-за колпака печи голову поднимает и спрашивает. – Ты сиди там на печи, считай клопов, лови блох! – сестры отвечают. На третий день сестры еще лучше наряжаются. Все лучшее на себя надевают – не приглянутся ли цареву сыну. – Ой, сестрицы, возьмите и меня! – Тухкимус просит. – Оставайся ты клопов считать, блох ловить, – сестры отвечают и уходят. Тухкимус кур выпускает: – Киш, курочки, в лес! Киш, курочки, в лес! Сама идет к скале и ударяет по скале. Девять парней, десятая девушка выскакивают: – Что надо? – Сестры пошли на пир к царю, и мне бы тоже хотелось. Не успела докончить, как ее уже моют, наряжают.^ Дали такую одежду, что как она повернется – все кругом сверкает; и конь: шерстинка золотая, другая серебряная, третья – ни узнать, ни подумать нельзя. Едет, примчалась на пир к царю. Царев сын как увидел, так тут же и подскакивает к девушке. Обручальное кольцо прижал ко лбу и говорит всему народу: – Эта девушка будет мне женой, куда бы она ни ушла! От кольца остается след на лбу. Царев сын никак не хотел бы отпускать девушку, но девушка вырвалась, на коня вскочила и приехала к скале. Ударяет ключом по скале. Девять парней, десятая девушка выскакивают: – Что надо? – Возьмите, милые, уберите коня и одежду, дайте мне мою одежду, – говорит девушка. Сменили ей одежду, и девушка кур искать: – Тип, курочки, домой! Тип, курочки, домой! Закрыла кур, а сама на печь спешит до прихода сестер. Куриным пометом мажет себе лоб и тряпицей завязывает. Сестры приходят, она на печи охает: – Ой, не могу, голова болит! Сестры говорят: – Вот уж сегодня была девушка: как повернется – так все кругом сверкает, и ускакала на лошади, так только и видели! – Не я ли это была? – спрашивает Тухкимус. – Ой, ты, сиди там на печи и лови блох, считай клопов. Ты, бедняжка, и во сне не видела такую девушку, – говорят сестры. Царев сын начинает искать девушку, ищет во всех царствах, во всех государствах, нигде нет такой. А Тухкимус все ходит с завязанной головой кур пасти. Наконец, приходят к Тухкимус. – Теперь тебе надо пойти. (Под конец среди плохих начинают искать). Она идти не хочет, но уводят ее насильно. Царев сын весь измучился, потому что жену найти не может. Вымыли у Тухкимус лоб и повели к цареву сыну, а у Тухкимус на лбу след обручального кольца! Царев сын опечалился. Думает: «Все равно придется взять. Хоть сейчас она и не по душе, но когда я ее кольцом отметил – тогда была по душе, может у нее есть где-либо доля». Взял Тухкимус в жены. Живут сколько-то времени, и начинает царев сын расспрашивать: – Когда я тебе сделал отметку на лбу кольцом, так ты не была такая, где ты наряжалась? – Я тебе скажу, только ты никому не говори. Если скажешь, значит – ты меня предашь. Взяла и повела жена царева сына к скале. Ударяет ключом – выскакивают девять парней и десятая девушка, спрашивают: – Что надо? – Царев сын взял меня в жены, так надо бы мне одеться. Девять парней и девушка говорят: – Мы примем тебя сестрой, а тебя примем зятем, если будете с нами жить. Царев сын покидает свое царство, а Тухкимус оставляет свой дом и курочек, и идут они в скалу жить, и живут очень хорошо.

24 мая 2023 в 20:20 Нина Шибанова

• создал(а) перевод текста
• создал(а) текст: On ukko da akku. Heil on kolme tytärdy. Kahtei vahnembat ollah hyvät, a kolmas on Tuhkimus. Vai ku kanoi paimendaw da päčil istuw, muudu ni midä ei rua. Kaksi hyviä neijisty ruvetah pruažniekkah lähtemäh, ga Tuhkimus piän nostaldaw kolpakas piäliči i kyryw: – Oi, čid’žoit, ottakkua i minuw pruažniekkah! – Istu nečie tuhkis, čotaiče čond’žoiloi, luve lutikkoi, vie pruažniekkah sinuw meile huigiekse! – vastatah sizäret i lähtietäh. Tuhkimus kanat piästäw tahnuos päi i ajaw meččäh: – Kiš kanaizet meččäh, kiš kanaizet meččäh! Ajaw hyväl kohtal, järven randaizel syömäh, a iče – sizäril jälgeh. Sizäret kai juostul mennäh. Tuhkimus jälles juoksow. Juoksow, juoksow, ga kuwluw itku da pagin: – Oi, hyvät rahvas, kel liennettö hyvytty luadinuh, piästiät minuw iäre nečis lijas! Sizäret sanotah: – Rubiemmo pruažniekkah mennes käzie ligavuttamah! Ken lienöw lijas, – i matkatah ielleh. Tuhkimus menöw sih ligakohtah, moine on suwri luhtu ligua, ga i hänel kirgual’ow: – Oi, hyvä ristikanzu, kel liennet hyvytty luadinuh, piästä minuw iäre! Tuhkimus kaivaw-kaivaw ligaluhtua, ga löwdäw pualikan. Pualikkua pezöw, puhtastaw i duwmaiččow: – Tämägo lienöw kirgunuh, vai lienöw olluh kedä muwdu kirgujua? Pualikku i muwttuw neidizekse. Neidine sanow: – Mene palaine matkua vie, tulow kodine vastah i mene sih kodizeh. Tuhkimus lähtöw dorogua myö astumah. Tulow kodine vastah.^ Menöw kodizeh. Ni kedä ei nävy pertis, a kirrutah: – Kel liennet hyvytty luadinuh, piästä meidy iäreh! Tuhkimus eččiw, kaččelow, ken kirguw, ga päčis leivät kirrutah. Tuhkimus vedäw leivät iäre päčis i azettaw lawčal riädyizeh. Leivät muwtutah brihoikse.^ Hyppiäw yheksä brihua i kyzytäh neidizel: – Ken sinä olet i kus tulet? – Lähtin sizäril jälgeh pruažniekkah, ga ei otettu hyö minuw, – Tuhkimus vastuaw. – Ga net i oldih täs siiriči matkuajat. Myö ku kyzyimmö piästämäh iäre päčis, ga hyö vastattih: «Emmo rubie käzie polttamah». A Tuhkimuksel brihat annettih avain i sanottih: – Tule nengoizeh i nengoizeh kohtah, kallivon luo i iške avain kallivoh dai sinä suat kaikkie, midä sinul konzgo pidäw. Tuhkimus ottaw avaimen i menöw kanoilluo, kanoi kodih ajamah: – Kiš, kanaizet, kodah!^ kiš, kanaizet, kodah! Kanat kodah ajaw, alustan azettaw kanoil i iče menöw järilleh päčil. Sizäret tullah proažniekas päi, sanellah: – Roiteh suarih piiru, rahvastu tulow äijy, kai toizis sarstvois päi tullah rahvas piiruh. Tossu piän šuoritah sizäret piiruloih. Tuhkimus piän nostaw kolpakas piäliči: – Ottakkua i minuw piiruloih! – Istu eräs tuhkis, čotaiče čond’žoiloi, luve lutikkoi!^ Nengoizeh piiruh otammo ičel huigiekse! Lähtietäh sizäret. Tuhkimus kanaizet työndäw: – Kis, kanaizet, meččäh! Ottaw avaimen keral, menöw n’evvottuh kohtah i išköw avaimel kallivoh. Hyppiäldäw yheksä brihua, kymmenes neidlne, i kyzytäh: – Midä pidäw? – Pidäs sobua piäl, lähtizin minägi suarin piiruh. Sizäret mendih sinne, ga i minul himottas mennä, – Tuhkimus vastuaw. Šuoritetah händy ylen hyvin, eläväl veil valetah, čiistitäh: hänes roih neidine, ga ni tuta, ni duwmaija ei sua, ni vowse samakse Tuhkimuksekse. Menöw suarin piiruloih. Rahvastu on ylen äijy kerävynnyh. Suarin poigu ylähän astuw, kaččelow neidizie, keh vois mieldyö, i nägöw neidizen, ga ei voi lähil piästä, ku on äijy rahvastu. Neidine enne muidu iäre lähtöw, menöw kallivoh, avaimel išköw, sanow: – Andakkua omat sovat i ottakkua nämät sovat, lähten kanat salbuan. Jaksoihes, omih sobih šuorihes i meni kanoi kodih ajamah: – Tip-tip, kanaizet, kodah! Tip-tip, kanaizet, kodah! – iändäw. Kanat salbai i iče – päčil ennen kuni sizäret tullah. Sizäret tullah i sanellah: – Kus lienöw olluh sie neidine toizes linnas päi, kaikkie parembis sovis oli i suarin poigu sih panettelih. – Engo hot, čid’žoit, minä ollun? – Tuhkimus kolpakas piäliči piän nostaldaw i kyzyw. – Sinä sie tuhkis päčin peräs vai lutikkoi luve i čond’žoiloi čotaiče, – čid’žoit vastatah hänel. Tossu päivän šuoritah vie parembi, eigö suarin poigu kuduah – tahto heis mieldys. Tuhkimus piän nostaw kolpakas piäliči: – Oi, čid’žoit, ottakkua i minuw! – Istu eräs, meijän huigiekse, čond’žoiloi čotaiče, lutikkoi luve, – sizäret vastatah. Sizäret vai lähtietäh, hai kanaizet työndäw: – Kiš, kanaizet, meččäh! Kiš, kanaizet, meččäh! Ajaw kanat, iče astuw kallivol, avaimel išköw kallivoh, ga hypätäh kallivos yheksä brihua, kymmenes neidine i kyzytäh: – Midä pidäw? – Sizäret mendih tuassen suarin piiruloih, i minul himoittas, ga ei ole sobie, – Tuhkimus sanow. Händy pestäh, šuoritetah, annetah vie paremmat sovat piäl. Menöw suarin piiruloih, ga ei voi ni lähil piästä, muga on rahvastu. Sizäret sie istutah, ga händy ei tietä, što nengoine on heijän Tuhkimus. Suarin poigu vai nägöw neidizen, dai lähendymäh, lähendymäh! Kaikin nähtäh, čto häi on mieldynyh, ga ei voi piästä lähil. Neidine kodvaizen käveli dai iäre rapsahtih. Menöw kallivoh, išköw avaimel, ga hypätäh yheksä brihua da kymmenes neidine. – Midä pidäw? – kyzytäh. – Sovat ottakkua iäre i andakkua omat sovat, kanat pidäw ajua kodah enne, kuni sizäret tullah, – neidine vastuaw. Annetah omat sovat, i häi kanoi kirguaw: – Tip, kanaizet, kodah! Tip, kanaizet, kodah! Salbuaw kanat kodah, iče päčil. Sizäret tullah i sanellah: – Tänäpäi oli vie paremmis sovis neidine, suarin poigu sih panettelih, ga ei voinnuh piästä lähil. – Engo ehki minä olluh, čid’žoit? – Tuhkimus kolpakas piäliči piän nostaw i kyzyw. – Istu eräs sie päčil, luve lutikkoi, čotaiče čond’žoiloi! – sizäret vastatah. Kolmanden päivän šuoritah vie parembi sizäret. Kai parahat pannah piäl: eigo mieldyis suarin poigu. – Oi, čid’žoit, ottakkua i minuw! – Tuhkimus kyzyw. – Diä sinä lutikkoidas lugemah, čond’žoiloi čotaiččemah, – sizäret vastatah i lähtietäh. Tuhkimus kanat piästäw: – Kiš, kanaizet, meččäh! Kiš, kanaizet, meččäh! Iče menöw kallivoh i išköw kallivuo. Yheksä brihua i kymmenes neidine hypätäh: – Midä pidäw? – Čid’žoit mendih suarin piiruloih i minul himottas. Ei ehti ni lopettua, ku händy pestäh, šuoritetah, annetah moizet sovat, što kai läikkyw, kunne päi kiändyw, – i hebo: karvu kuldaine, toine hobjaine, kolmattu ni tuta, ni duwmaija ei sua. Ajaw kawzahuttaw suarin piiruloih. Suarin poigu ku nägöw, ga kerras i hyppiäw kawzahuttau neidizen luo. Obručal’noil kol’ččaizel painaw oččah i sanow kaikel rahvahal: – Tämä neidine minul – mučoikse, mengäh hos kunne! Kol’ččaizes jälgi i jiäw oččah. Neijisty ni kui ei piästäs suarin poigu, ga neidine punalduateh, hevol selgäh hyppiäldäw i ajaw kallivoh. Išköw avaimel kallivoh. Yheksä brihua, kymmenes neidine hypätäh: – Midä pidäw? – Ottakkua, rawkat, kabrastakkua hebo i sovat, andakkua minun omat sovat, – neidine sanow. Vajehtetah sovat, i neidine kanoi eččimäh: – Tip, kanaizet, kodah! Tip, kanaizet, kodah! Salbuaw kanat i iče päčil huolittaw enne sizärie. Kanan šital očan voidaw i rivun krieppiw oččah. Sizäret tullah, häi ohkaw päčil: – Oi, en voi, piädy kivistäw! Sizäret sanellah: – Tol’ko tänäpäi oli neidine, ku kiändyi – kai läikkyi, i lähti hevol, ga vai vilahtih! – Engo hot’ minä olluh? – Tuhkimus kyzyw. – Oi sinä, čond’žoiloin čotaiččiju, lutikkoin lugiju, vai istu sie päčil. Et, rawkku, ole ni unis nähnyh mostu neijisty, – sizäret sanotah. Suarin poigu rubiew eččimäh neijisty: eččiw kai sarstvat, kai gosudarstvat, ni kus ei semmostu lövvy. A Tuhkimus kävyw ainos piä kriepittynny kanoi paimendamah. Tullah Tuhkimuksen luo jälgimäi. – Nygöi sinul pidäw lähtie. (Jälgimäi pahoi alletah eččie). Häi lähtis ei, a otetah händy vägeh. Suarin poigu kai tuskevuw, ku ei lövvä mučoidu. Pestäh Tuhkimuksel očču i viijäh suarin pojalluo, ga obručal’noin sormuksen sija Tuhkimuksen očas! Suarin poijal roih paha mieli. Duwmaiččow: «Ottua pidäw yksikai. Hot’ nygöi ei ole hyvä, ga kos kol’ččaizel painoin – siit oli hyvä, mowžet on hänel oza kustahto». Ottaw Tuhkimuksen mučoikse. Eletäh kodvaine, ga rubieudow suarin poigu kyzymäh: – Kos minä sinuw kol’ččaizel oččah painoin, ga et olluh tämän moine, kus sinä šuoriit? – Minä sinul sanon, tol’ko sinä älä ni kel sano. Jesli sanot, ga sinä minuw izmenit. Ottaw mučoi i viättäw suarin poijan kallivoh. Išköw avaimel, ga hypätäh yheksä brihua da kymmenes neidine, kyzytäh: – Midä pidäw? – Suarin poigu otti minuo mučoikse, ga pidäs šuorita. Yheksä brihua i neidine sanotah: – Myö otammo sinuw sizärekse, a sinuw otammo vävykse, jesli tulletto meijän ker elämäh. Suarin poigu jättäw oman sarstwan, a Tuhkimus jättäw kodin dai kanaizet, i lähtietäh hyö elämäh i eletäh ylen hyvin.

24 мая 2023 в 20:20 Нина Шибанова

• создал(а) текст