Тексты

Вернуться к просмотру | Вернуться к списку

Paimen Juakko

История изменений

26 декабря 2023 в 20:38 Нина Шибанова

• изменил(а) текст перевода
  Жил раньше пастух Юакко. Он прожил всю жизнь и ничего другого не делал, как только пас коров. Он там в лесу думает: «Почему бы мне не жениться, коли я так много денег получаю, а все отдаю попу да в церковь? Надо накопить денег и жениться». Тут перед ним встала очень красивая девушка. Эта девушка говорит: – О чем, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь ты, думаешь, – говорит девушка. Девушка исчезла, и Юакко даже не заметил, куда она ушла. Вечером Юакко пригнал стадо домой и проспал ночь. На второй день также пошел в лес со стадом. Приходят Юакко те же мысли в голову, что надо теперь денег накопить и жениться. Когда Юакко так думает, опять встает перед ним красивая девушка и спрашивает: – О чем ты, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь, Юакко, думаешь. Потом опять девушка исчезла. На третий день Юакко опять погнал стадо в лес и опять о том же думает, что надо накопить денег и жениться. Встает перед Юакко девушка еще красивее и спрашивает: – О чем ты, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь, Юакко, думаешь, я знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь, что тебе надо жениться, так возьми ты, Юакко, меня в жены. Юакко говорит, что «какая же из нас пара выйдет, коли я пастух и в плохой одежде, а ты такая красивая и в хорошей одежде, как же из нас пара выйдет?». Девушка говорит, что «это ничего, ты только, Юакко, возьми меня в жены». Ну, Юакко говорит: – Если ты хочешь, то пусть из нас будет пара. И так Юакко и женился. Так они с женой вечером пригнали стадо домой. Там в деревне началось такое веселье, [из-за того] что Юакко добыл себе такую красивую жену, что нет на всем свете такой красивой женщины, как у Юакко жена. Ходили его все поздравлять: и малые, и большие, и молодые и старые – все ходили Юакко и его жену приветствовать. Переспали они ночь. Потом жена говорит Юакко: – Не можешь ли ты, Юакко, достать мне в деревне лошадь, поедем кататься. Юакко достал лошадь, запрягли и сели в сани. Юакко взял вожжи в руки, а жена и говорит: – Ты, Юакко, не правь, а дай мне вожжи, я буду править, ты только держись в санях. Ехали они через большие горы, где не было ни дороги, ни следа. Когда они проезжали, то повсюду открывалась дорога, все становилось гладко, лес по обе стороны раздвигался. Встретились им такие покои, что у царя нет таких покоев и ни в каком городе таких покоев нет. Жена говорит Юакко, что «вот наши покои: ты как отдавал все деньги попу, то поп молился, и бог дал нам такие покои за то, что ты всю жизнь был пастухом». Тут они теперь начинают жить. Начали они потом жить. Им так весело жить, что Юакко даже не замечает, как дни проходят. У них там столько богатства, столько всякой живности, что во всем мире нет столько богатства и живности. Доходит потом до царя, что у Юакко такая красивая жена, что другой такой нет в мире и даже у него, у царя, нет. Да и покои у Юакко лучше, чем у него, у царя. И решил царь отправиться к Юакко в гости. Поехал царь к Юакко в гости: он знает, где Юакко живет. Но не может он никак туда попасть, потому что на пути леса. Царю приходится возвращаться и брать пятьдесят солдат. Берет царь пятьдесят солдат и отправляется к Юакко. Пятьдесят солдат целый месяц расчищают дорогу к Юакко. Валят лес и расчищают дорогу. Так они добрались до двора Юакко. Говорит царь своей жене, что «иди ты вперед в избу, а я приду следом». Зашла царева жена в избу. Там так хорошо, такие красивые покои. Ее хорошо принимают, показывают все и угощают ее хорошо. Времени проходит полтора часа, царь уже заждался. Выходит царева жена во двор, царь и спрашивает, что «почему ты была там так долго»? Жена говорит: – Когда ты туда зайдешь, то ты будешь там еще дольше.^ Есть там что смотреть: такие красивые у Юакко покои, да такая красивая у Юакко жена, и так хорошо они меня угощали! Теперь пошел царь. Зашел царь, ходит с Юакко. Сперва Юакко царя угощает: едят и пьют вино, – потом Юакко показывает царю, сколько у него добра. Говорит царь Юакко: – Если ты, Юакко, не сможешь узнать, какой дом будет у меня и у моей жены на том свете, то я возьму твои покои, твою жену и тебе голову отрублю. И царь уезжает. Юакко остался печальный. Жена говорит: – Что, Юакко, так печален? Или царь словом обидел, или чаркой обнес? – Не обнес он чаркой, но словом обидел. – Ну что же он тебе сказал? – Царь сказал, что я должен узнать, какой дом будет у царя и царевой жены на том свете, когда царь умрет. Жена Юакко говорит: – Оставь заботу на бога и ложись спать. И она начинает прясть. Напряла она клубок ниток и разбудила Юакко. Так она за три вечера напряла три клубка ниток. Потом говорит Юакко: – Теперь ты отправишься узнавать, какой дом будет у царя на том свете. И дает Юакко три клубка, кладет их в короб. Бросила ĸлyбоĸ катиться и дала Юакко конец нитки в руку. – Иди за клубком, и клубок покажет тебе, куда надо идти. Шел Юакко за клубком, и вечером встречается ему дом. Заходит Юакко в дом и видит: две женщины переливают воду из корыта в корыто, вода и не прибавляется, и не убавляется. Юакко говорит; – Здравствуйте, женщины! – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, заходи в дом! Откуда идешь, куда направляешься? Не доложишь ли, Юакко, и про наше дело: весь век надо воду из корыта в корыто переливать, за что мы сюда попали, за какую вину? – Конечно, доложу дело, если не забуду. На второй день Юакко пустил другой клубок катиться: клубок катится – Юакко следом, клубок в дом – Юакко в дом. Двое мужчин в больших шубах друг друга кулаками дубасят, но не могут согреться – так продрогли, а изба теплая, как жаркая баня. Юакко говорит: – Здравствуйте, мужики! Мужчины эти говорят: – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, откуда идешь, куда направляешься? Не можешь ли ты, Яшенька, доложить про наше дело: зачем нам надо весь век друг друга колотить? – Если не забуду, то скажу. Спит Юакко ночь и утром пускает третий клубок катиться. Катится клубок в дом – Юакко следом. Приходит Юaĸĸo в избу и видит: на печи старуха сухой хлеб грызет, так что кровь течет из десен и зубов. Юакко говорит: – Здравствуй, бабка! – Здравствуй, здравствуй, Яшенька. Откуда идешь, куда направляешься? Почему я, Яшенька, должна этим делом заниматься и как я от этой работы избавлюсь?^ Весь век надо грызть сухой хлеб, а голод не унимается. Доложи ты, Яшенька, про мое дело. – Если не забуду, то доложу. Спит Юакко ночь и отправляетоя дальше. Вот уже и виден вдалеке дом бога. Заходит Юакко в дом. Бог выгходит навстречу Юакко. – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, ты пришел по большому делу. (Дочь бога была у Юакко женой). Юакко отвечает: – Да, пришел по большому делу. – Теперь тебе надо по этому делу побыть здесь четверо суток. Напоили Юакко, накормили досыта, уложили Юакко спать. Юакко увели в такую комнату, что хоть у него были ĸpасивые покои, но эта комната была еще красивее, и очень сладкий запах был в комнате, и на стенах были всякие украшения, каких Юакко никогда не видел. Такие красивые были эти покоиб Юакко все смотрел, смотрел, да так и не успел уснуть, когда его пришли будить. Так они прожили этот день и так же Юакко кормили, поили и уложили опять спять. Вторую ночь Юакко было ещо веселее спать, потому что его уложили в комнате еще красивее. Пока Юакко смотрел, смотрел да не успел все даже просмотреть, когда пришли его будить. Они опять день прожили. Уложили Юакко на третий вечер спать. В такой комнате уложили: там было темно, там был плохой запах, внизу горел огонь, и постели не было, кроме как немножко под боком, и приходили Юакко всякие твари кусать. В такую комнату попал Юакко на третью ночь. Это была долгая ночь – Юакко думал, что он пробыл там целый год. Пришли утром Юакко будить. Спрашивает Спас у Юакко: – Ну, как, Юакко, тебе спалось? Юакко говорит: – Плохо мне спалось, потому что было темно й плохой запах. Огонь горел внизу, и ночь была такая далгая, и все твари приходили меня кусать. Говорит Спас, что такой будет у царя дом на том свете, это царь заслужил. Первая ночь была, что такая у Юакко жизнь [будет] на том свете. Вторая ночь была, что такая будет на том свете жизнь у жены Юакко. Прошел опять день, и опять настала ночь. Уложили Юакко на четвертую ночь спать. Уложили в такой комнате: было там темно и плохой запax, но все же немножко получше, чем в третью мочь. Приходит Спас будить Юакко и спрашивает: – Какова этa ночь была? Юакко говорит: – Плохая была ночь, но не такая плохая, как третья ночь была. Спас говорит, что такая жизнь будет у царевой жены на том свете. Спас взял да написал длинное письмо и дал его Юакко: – Отнеси это к царю, положи на стол и сам беги во двор и смотри, что случится с царем. Юакко говорит: – Когда я попал в дом на первую ночь, то там две женщины воду переливали. Они велели спросить, почему им выпала такая работа и долго ли им нужно воду переливать. Спас говорит: – Им выпала такая работа потому, что когда они прежде продавали молоко, то они наливали в молоко воду. От этой работы они избавятся тем, что сосчитают шерстинки у яловой коровы и напишут об этом мне. Тогда они избавятся от этой работы. Потом Юакко спросил: – Когда я пришел на вторую ночь в другой дом, то в том доме двое мужчин в шубах друг друга кулаками колотили и никак не могли согреться. Они велели спросить, что долго ли им придется этим делом заниматься и за что им такая работа выпала. Скажи мне про это дело. Спас оказал: – Они не пускали путника в дом, когда к ним в дом в зимнюю пору путник просился. Путник во дворе мерз. За это им выпала такая работа, и от этой работы они не избавятся иначе, пока не сосчитают в звездную ночь звезды на небе и мне об этом напишут. Тогда они избавятся от этой работы. Опять Юакко спросил: – Когда я на третью ночь попал а третий дом, то в том доме старуха грызла сухой хлеб, так что кровь текла из десен и зубов, а старуха никак ме могла наесться досыта. Она велела спросить у тебя, за что ей выпала такая работа и долго ли ей придется это делать. Спас отвечает: – Ей выпала такая работа за то, что она давала нищему такой сухой и плохой хлеб, какого она сама не могла есть. Она избавится от этой работы, когда сосчитает, сколько зерен в большом ржаном поле, и напишет мне. Теперь Юакко пошел обратно. Он заходил во все дома и рассказывает всем, что Спас сказал и чем они от своей работы избавятся. Потом Юакко зашел в дом царя, и бросил письмо на стол, и выбежал из избы во двор, и смотрел, как царев дом провалился в землю до трубы. Немного только трубы осталось на виду – такое тяжелое было это письмо;. Так Юакко вернулся к жене и стал жить счастливо, своим трудом он заслужил эту хорошую жизнь. Taĸой длины эта сказка. Кто слушал, тому золотую серьгу в ухо, кто не слушал – тому смоляной квач в ж...

26 декабря 2023 в 20:36 Нина Шибанова

• изменил(а) текст перевода
  Жил раньше пастух Юакко. Он прожил всю жизнь и ничего другого не делал, как только пас коров. Он там в лесу думает: «Почему бы мне не жениться, коли я так много денег получаю, а все отдаю попу да в церковь? Надо накопить денег и жениться». Тут перед ним встала очень красивая девушка. Эта девушка говорит: – О чем, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь ты, думаешь, – говорит девушка. Девушка исчезла, и Юакко даже не заметил, куда она ушла. Вечером Юакко пригнал стадо домой и проспал ночь. На второй день также пошел в лес со стадом. Приходят Юакко те же мысли в голову, что надо теперь денег накопить и жениться. Когда Юакко так думает, опять встает перед ним красивая девушка и спрашивает: – О чем ты, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь, Юакко, думаешь. Потом опять девушка исчезла. На третий день Юакко опять погнал стадо в лес и опять о том же думает, что надо накопить денег и жениться. Встает перед Юакко девушка еще красивее и спрашивает: – О чем ты, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь, Юакко, думаешь, я знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь, что тебе надо жениться, так возьми ты, Юакко, меня в жены. Юакко говорит, что «какая же из нас пара выйдет, коли я пастух и в плохой одежде, а ты такая красивая и в хорошей одежде, как же из нас пара выйдет?». Девушка говорит, что «это ничего, ты только, Юакко, возьми меня в жены». Ну, Юакко говорит: – Если ты хочешь, то пусть из нас будет пара. И так Юакко и женился. Так они с женой вечером пригнали стадо домой. Там в деревне началось такое веселье, [из-за того] что Юакко добыл себе такую красивую жену, что нет на всем свете такой красивой женщины, как у Юакко жена. Ходили его все поздравлять: и малые, и большие, и молодые и старые – все ходили Юакко и его жену приветствовать. Переспали они ночь. Потом жена говорит Юакко: – Не можешь ли ты, Юакко, достать мне в деревне лошадь, поедем кататься. Юакко достал лошадь, запрягли и сели в сани. Юакко взял вожжи в руки, а жена и говорит: – Ты, Юакко, не правь, а дай мне вожжи, я буду править, ты только держись в санях. Ехали они через большие горы, где не было ни дороги, ни следа. Когда они проезжали, то повсюду открывалась дорога, все становилось гладко, лес по обе стороны раздвигался. Встретились им такие покои, что у царя нет таких покоев и ни в каком городе таких покоев нет. Жена говорит Юакко, что «вот наши покои: ты как отдавал все деньги попу, то поп молился, и бог дал нам такие покои за то, что ты всю жизнь был пастухом». Тут они теперь начинают жить. Начали они потом жить. Им так весело жить, что Юакко даже не замечает, как дни проходят. У них там столько богатства, столько всякой живности, что во всем мире нет столько богатства и живности. Доходит потом до царя, что у Юакко такая красивая жена, что другой такой нет в мире и даже у него, у царя, нет. Да и покои у Юакко лучше, чем у него, у царя. И решил царь отправиться к Юакко в гости. Поехал царь к Юакко в гости: он знает, где Юакко живет. Но не может он никак туда попасть, потому что на пути леса. Царю приходится возвращаться и брать пятьдесят солдат. Берет царь пятьдесят солдат и отправляется к Юакко. Пятьдесят солдат целый месяц расчищают дорогу к Юакко. Валят лес и расчищают дорогу. Так они добрались до двора Юакко. Говорит царь своей жене, что «иди ты вперед в избу, а я приду следом». Зашла царева жена в избу. Там так хорошо, такие красивые покои. Ее хорошо принимают, показывают все и угощают ее хорошо. Времени проходит полтора часа, царь уже заждался. Выходит царева жена во двор, царь и спрашивает, что «почему ты была там так долго»? Жена говорит: – Когда ты туда зайдешь, то ты будешь там еще дольше.^ Есть там что смотреть: такие красивые у Юакко покои, да такая красивая у Юакко жена, и так хорошо они меня угощали! Теперь пошел царь. Зашел царь, ходит с Юакко. Сперва Юакко царя угощает: едят и пьют вино, – потом Юакко показывает царю, сколько у него добра. Говорит царь Юакко: – Если ты, Юакко, не сможешь узнать, какой дом будет у меня и у моей жены на том свете, то я возьму твои покои, твою жену и тебе голову отрублю. И царь уезжает. Юакко остался печальный. Жена говорит: – Что, Юакко, так печален? Или царь словом обидел, или чаркой обнес? – Не обнес он чаркой, но словом обидел. – Ну что же он тебе сказал? – Царь сказал, что я должен узнать, какой дом будет у царя и царевой жены на том свете, когда царь умрет. Жена Юакко говорит: – Оставь заботу на бога и ложись спать. И она начинает прясть. Напряла она клубок ниток и разбудила Юакко. Так она за три вечера напряла три клубка ниток. Потом говорит Юакко: – Теперь ты отправишься узнавать, какой дом будет у царя на том свете. И дает Юакко три клубка, кладет их в короб. Бросила ĸлyбоĸ катиться и дала Юакко конец нитки в руку. – Иди за клубком, и клубок покажет тебе, куда надо идти. Шел Юакко за клубком, и вечером встречается ему дом. Заходит Юакко в дом и видит: две женщины переливают воду из корыта в корыто, вода и не прибавляется, и не убавляется. Юакко говорит; – Здравствуйте, женщины! – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, заходи в дом! Откуда идешь, куда направляешься? Не доложишь ли, Юакко, и про наше дело: весь век надо воду из корыта в корыто переливать, за что мы сюда попали, за какую вину? – Конечно, доложу дело, если не забуду. На второй день Юакко пустил другой клубок катиться: клубок катится – Юакко следом, клубок в дом – Юакко в дом. Двое мужчин в больших шубах друг друга кулаками дубасят, но не могут согреться – так продрогли, а изба теплая, как жаркая баня. Юакко говорит: – Здравствуйте, мужики! Мужчины эти говорят: – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, откуда идешь, куда направляешься? Не можешь ли ты, Яшенька, доложить про наше дело: зачем нам надо весь век друг друга колотить? – Если не забуду, то скажу. Спит Юакко ночь и утром пускает третий клубок катиться. Катится клубок в дом – Юакко следом. Приходит Юaĸĸo в избу и видит: на печи старуха сухой хлеб грызет, так что кровь течет из десен и зубов. Юакко говорит: – Здравствуй, бабка! – Здравствуй, здравствуй, Яшенька. Откуда идешь, куда направляешься? Почему я, Яшенька, должна этим делом заниматься и как я от этой работы избавлюсь?^ Весь век надо грызть сухой хлеб, а голод не унимается. Доложи ты, Яшенька, про мое дело. – Если не забуду, то доложу. Спит Юакко ночь и отправляетоя дальше. Вот уже и виден вдалеке дом бога. Заходит Юакко в дом. Бог выгходит навстречу Юакко. – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, ты пришел по большому делу. (Дочь бога была у Юакко женой). Юакко отвечает: – Да, пришел по большому делу. – Теперь тебе надо по этому делу побыть здесь четверо суток. Напоили Юакко, накормили досыта, уложили Юакко спать. Юакко увели в такую комнату, что хоть у него были ĸpасивые покои, но эта комната была еще красивее, и очень сладкий запах был в комнате, и на стенах были всякие украшения, каких Юакко никогда не видел. Такие красивые были эти покоиб Юакко все смотрел, смотрел, да так и не успел уснуть, когда его пришли будить. Так они прожили этот день и так же Юакко кормили, поили и уложили опять спять. Вторую ночь Юакко было ещо веселее спать, потому что его уложили в комнате еще красивее. Пока Юакко смотрел, смотрел да не успел все даже просмотреть, когда пришли его будить. Они опять день прожили. Уложили Юакко на третий вечер спать. В такой комнате уложили: там было темно, там был плохой запах, внизу горел огонь, и постели не было, кроме как немножко под боком, и приходили Юакко всякие твари кусать. В такую комнату попал Юакко на третью ночь. Это была долгая ночь – Юакко думал, что он пробыл там целый год. Пришли утром Юакко будить. Спрашивает Спас у Юакко: – Ну, как, Юакко, тебе спалось? Юакко говорит: – Плохо мне спалось, потому что было темно й плохой запах. Огонь горел внизу, и ночь была такая далгая, и все твари приходили меня кусать. Говорит Спас, что такой будет у царя дом на том свете, это царь заслужил. Первая ночь была, что такая у Юакко жизнь [будет] на том свете. Вторая ночь была, что такая будет на том свете жизнь у жены Юакко. Прошел опять день, и опять настала ночь. Уложили Юакко на четвертую ночь спать. Уложили в такой комнате: было там темно и плохой запax, но все же немножко получше, чем в третью мочь. Приходит Спас будить Юакко и спрашивает: – Какова этa ночь была? Юакко говорит: – Плохая была ночь, но не такая плохая, как третья ночь была. Спас говорит, что такая жизнь будет у царевой жены на том свете. Спас взял да написал длинное письмо и дал его Юакко.: – Отнеси это к царю, положи на стол и сам беги во двор и смотри, что случится с царем. Юакко говорит: – Когда я попал в дом на первую ночь, то там две женщины воду переливали. Они велели спросить, почему им выпала такая работа и долго ли им нужно воду переливать. Спас говорит: – Им выпала такая работа потому, что когда они прежде продавали молоко, то они наливали в молоко воду. От этой работы они избавятся тем, что сосчитают шерстинки у яловой коровы и напишут об этом мне. Тогда они избавятся от этой работы. Потом Юакко спросил: – Когда я пришел на вторую ночь в другой дом, то в том доме двое мужчин в шубах друг друга кулаками колотили и никак не могли согреться. Они велели спросить, что долго ли им придется этим делом заниматься и за что им такая работа выпала. Скажи мне про это дело. Спас оказал: – Они не пускали путника в дом, когда к ним в дом в зимнюю пору путник просился. Путник во дворе мерз. За это им выпала такая работа, и от этой работы они не избавятся иначе, пока не сосчитают в звездную ночь звезды на небе и мне об этом напишут. Тогда они избавятся от этой работы. Опять Юакко спросил: – Когда я на третью ночь попал а третий дом, то в том доме старуха грызла сухой хлеб, так что кровь текла из десен и зубов, а старуха никак ме могла наесться досыта. Она велела спросить у тебя, за что ей выпала такая работа и долго ли ей придется это делать. Спас отвечает: – Ей выпала такая работа за то, что она давала нищему такой сухой и плохой хлеб, какого она сама не могла есть. Она избавится от этой работы, когда сосчитает, сколько зерен в большом ржаном поле, и напишет мне. Теперь Юакко пошел обратно. Он заходил во все дома и рассказывает всем, что Спас сказал и чем они от своей работы избавятся. Потом Юакко зашел в дом царя, и бросил письмо на стол, и выбежал из избы во двор, и смотрел, как царев дом провалился в землю до трубы. Немного только трубы осталось на виду – такое тяжелое было это письмо; Так Юакко вернулся к жене и стал жить счастливо, своим трудом он заслужил эту хорошую жизнь. Taĸой длины эта сказка. Кто слушал, тому золотую серьгу в ухо, кто не слушал – тому смоляной квач в ж...

26 декабря 2023 в 20:35 Нина Шибанова

• изменил(а) текст перевода
  Жил раньше пастух Юакко. Он прожил всю жизнь и ничего другого не делал, как только пас коров. Он там в лесу думает: «Почему бы мне не жениться, коли я так много денег получаю, а все отдаю попу да в церковь? Надо накопить денег и жениться». Тут перед ним встала очень красивая девушка. Эта девушка говорит: – О чем, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь ты, думаешь, – говорит девушка. Девушка исчезла, и Юакко даже не заметил, куда она ушла. Вечером Юакко пригнал стадо домой и проспал ночь. На второй день также пошел в лес со стадом. Приходят Юакко те же мысли в голову, что надо теперь денег накопить и жениться. Когда Юакко так думает, опять встает перед ним красивая девушка и спрашивает: – О чем ты, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь, Юакко, думаешь. Потом опять девушка исчезла. На третий день Юакко опять погнал стадо в лес и опять о том же думает, что надо накопить денег и жениться. Встает перед Юакко девушка еще красивее и спрашивает: – О чем ты, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь, Юакко, думаешь, я знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь, что тебе надо жениться, так возьми ты, Юакко, меня в жены. Юакко говорит, что «какая же из нас пара выйдет, коли я пастух и в плохой одежде, а ты такая красивая и в хорошей одежде, как же из нас пара выйдет?». Девушка говорит, что «это ничего, ты только, Юакко, возьми меня в жены». Ну, Юакко говорит: – Если ты хочешь, то пусть из нас будет пара. И так Юакко и женился. Так они с женой вечером пригнали стадо домой. Там в деревне началось такое веселье, [из-за того] что Юакко добыл себе такую красивую жену, что нет на всем свете такой красивой женщины, как у Юакко жена. Ходили его все поздравлять: и малые, и большие, и молодые и старые – все ходили Юакко и его жену приветствовать. Переспали они ночь. Потом жена говорит Юакко: – Не можешь ли ты, Юакко, достать мне в деревне лошадь, поедем кататься. Юакко достал лошадь, запрягли и сели в сани. Юакко взял вожжи в руки, а жена и говорит: – Ты, Юакко, не правь, а дай мне вожжи, я буду править, ты только держись в санях. Ехали они через большие горы, где не было ни дороги, ни следа. Когда они проезжали, то повсюду открывалась дорога, все становилось гладко, лес по обе стороны раздвигался. Встретились им такие покои, что у царя нет таких покоев и ни в каком городе таких покоев нет. Жена говорит Юакко, что «вот наши покои: ты как отдавал все деньги попу, то поп молился, и бог дал нам такие покои за то, что ты всю жизнь был пастухом». Тут они теперь начинают жить. Начали они потом жить. Им так весело жить, что Юакко даже не замечает, как дни проходят. У них там столько богатства, столько всякой живности, что во всем мире нет столько богатства и живности. Доходит потом до царя, что у Юакко такая красивая жена, что другой такой нет в мире и даже у него, у царя, нет. Да и покои у Юакко лучше, чем у него, у царя. И решил царь отправиться к Юакко в гости. Поехал царь к Юакко в гости: он знает, где Юакко живет. Но не может он никак туда попасть, потому что на пути леса. Царю приходится возвращаться и брать пятьдесят солдат. Берет царь пятьдесят солдат и отправляется к Юакко. Пятьдесят солдат целый месяц расчищают дорогу к Юакко. Валят лес и расчищают дорогу. Так они добрались до двора Юакко. Говорит царь своей жене, что «иди ты вперед в избу, а я приду следом». Зашла царева жена в избу. Там так хорошо, такие красивые покои. Ее хорошо принимают, показывают все и угощают ее хорошо. Времени проходит полтора часа, царь уже заждался. Выходит царева жена во двор, царь и спрашивает, что «почему ты была там так долго»? Жена говорит: – Когда ты туда зайдешь, то ты будешь там еще дольше.^ Есть там что смотреть: такие красивые у Юакко покои, да такая красивая у Юакко жена, и так хорошо они меня угощали! Теперь пошел царь. Зашел царь, ходит с Юакко. Сперва Юакко царя угощает: едят и пьют вино, – потом Юакко показывает царю, сколько у него добра. Говорит царь Юакко: – Если ты, Юакко, не сможешь узнать, какой дом будет у меня и у моей жены на том свете, то я возьму твои покои, твою жену и тебе голову отрублю. И царь уезжает. Юакко остался печальный. Жена говорит: – Что, Юакко, так печален? Или царь словом обидел, или чаркой обнес? – Не обнес он чаркой, но словом обидел. – Ну что же он тебе сказал? – Царь сказал, что я должен узнать, какой дом будет у царя и царевой жены на том свете, когда царь умрет. Жена Юакко говорит: – Оставь заботу на бога и ложись спать. И она начинает прясть. Напряла она клубок ниток и разбудила Юакко. Так она за три вечера напряла три клубка ниток. Потом говорит Юакко: – Теперь ты отправишься узнавать, какой дом будет у царя на том свете. И дает Юакко три клубка, кладет их в короб. Бросила ĸлyбоĸ катиться и дала Юакко конец нитки в руку. – Иди за клубком, и клубок покажет тебе, куда надо идти. Шел Юакко за клубком, и вечером встречается ему дом. Заходит Юакко в дом и видит: две женщины переливают воду из корыта в корыто, вода и не прибавляется, и не убавляется. Юакко говорит; – Здравствуйте, женщины! – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, заходи в дом! Откуда идешь, куда направляешься? Не доложишь ли, Юакко, и про наше дело: весь век надо воду из корыта в корыто переливать, за что мы сюда попали, за какую вину? – Конечно, доложу дело, если не забуду. На второй день Юакко пустил другой клубок катиться: клубок катится – Юакко следом, клубок в дом – Юакко в дом. Двое мужчин в больших шубах друг друга кулаками дубасят, но не могут согреться – так продрогли, а изба теплая, как жаркая баня. Юакко говорит: – Здравствуйте, мужики! Мужчины эти говорят: – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, откуда идешь, куда направляешься? Не можешь ли ты, Яшенька, доложить про наше дело: зачем нам надо весь век друг друга колотить? – Если не забуду, то скажу. Спит Юакко ночь и утром пускает третий клубок катиться. Катится клубок в дом – Юакко следом. Приходит Юaĸĸo в избу и видит: на печи старуха сухой хлеб грызет, так что кровь течет из десен и зубов. Юакко говорит: – Здравствуй, бабка! – Здравствуй, здравствуй, Яшенька. Откуда идешь, куда направляешься? Почему я, Яшенька, должна этим делом заниматься и как я от этой работы избавлюсь?^ Весь век надо грызть сухой хлеб, а голод не унимается. Доложи ты, Яшенька, про мое дело. – Если не забуду, то доложу. Спит Юакко ночь и отправляетоя дальше. Вот уже и виден вдалеке дом бога. Заходит Юакко в дом. Бог выгходит навстречу Юакко:. – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, ты пришел по большому делу. (Дочь бога была у Юакко женой). Юакко отвечает: – Да, пришел по большому делу. – Теперь тебе надо по этому делу побыть здесь четверо суток. Напоили Юакко, накормили досыта, уложили Юакко спать. Юакко увели в такую комнату, что хоть у него были ĸpасивые покои, но эта комната была еще красивее, и очень сладкий запах был в комнате, и на стенах были всякие украшения, каких Юакко никогда не видел. Такие красивые были эти покоиб Юакко все смотрел, смотрел, да так и не успел уснуть, когда его пришли будить. Так они прожили этот день и так же Юакко кормили, поили и уложили опять спять. Вторую ночь Юакко было ещо веселее спать, потому что его уложили в комнате еще красивее. Пока Юакко смотрел, смотрел да не успел все даже просмотреть, когда пришли его будить. Они опять день прожили. Уложили Юакко на третий вечер спать. В такой комнате уложили: там было темно, там был плохой запах, внизу горел огонь, и постели не было, кроме как немножко под боком, и приходили Юакко всякие твари кусать. В такую комнату попал Юакко на третью ночь. Это была долгая ночь – Юакко думал, что он пробыл там целый год. Пришли утром Юакко будить. Спрашивает Спас у Юакко: – Ну, как, Юакко, тебе спалось? Юакко говорит: – Плохо мне спалось, потому что было темно й плохой запах. Огонь горел внизу, и ночь была такая далгая, и все твари приходили меня кусать. Говорит Спас, что такой будет у царя дом на том свете, это царь заслужил. Первая ночь была, что такая у Юакко жизнь [будет] на том свете. Вторая ночь была, что такая будет на том свете жизнь у жены Юакко. Прошел опять день, и опять настала ночь. Уложили Юакко на четвертую ночь спать. Уложили в такой комнате: было там темно и плохой запax, но все же немножко получше, чем в третью мочь. Приходит Спас будить Юакко и спрашивает: – Какова этa ночь была? Юакко говорит: – Плохая была ночь, но не такая плохая, как третья ночь была. Спас говорит, что такая жизнь будет у царевой жены на том свете. Спас взял да написал длинное письмо и дал его Юакко. – Отнеси это к царю, положи на стол и сам беги во двор и смотри, что случится с царем. Юакко говорит: – Когда я попал в дом на первую ночь, то там две женщины воду переливали. Они велели спросить, почему им выпала такая работа и долго ли им нужно воду переливать. Спас говорит: – Им выпала такая работа потому, что когда они прежде продавали молоко, то они наливали в молоко воду. От этой работы они избавятся тем, что сосчитают шерстинки у яловой коровы и напишут об этом мне. Тогда они избавятся от этой работы. Потом Юакко спросил: – Когда я пришел на вторую ночь в другой дом, то в том доме двое мужчин в шубах друг друга кулаками колотили и никак не могли согреться. Они велели спросить, что долго ли им придется этим делом заниматься и за что им такая работа выпала. Скажи мне про это дело. Спас оказал: – Они не пускали путника в дом, когда к ним в дом в зимнюю пору путник просился. Путник во дворе мерз. За это им выпала такая работа, и от этой работы они не избавятся иначе, пока не сосчитают в звездную ночь звезды на небе и мне об этом напишут. Тогда они избавятся от этой работы. Опять Юакко спросил: – Когда я на третью ночь попал а третий дом, то в том доме старуха грызла сухой хлеб, так что кровь текла из десен и зубов, а старуха никак ме могла наесться досыта. Она велела спросить у тебя, за что ей выпала такая работа и долго ли ей придется это делать. Спас отвечает: – Ей выпала такая работа за то, что она давала нищему такой сухой и плохой хлеб, какого она сама не могла есть. Она избавится от этой работы, когда сосчитает, сколько зерен в большом ржаном поле, и напишет мне. Теперь Юакко пошел обратно. Он заходил во все дома и рассказывает всем, что Спас сказал и чем они от своей работы избавятся. Потом Юакко зашел в дом царя, и бросил письмо на стол, и выбежал из избы во двор, и смотрел, как царев дом провалился в землю до трубы. Немного только трубы осталось на виду – такое тяжелое было это письмо; Так Юакко вернулся к жене и стал жить счастливо, своим трудом он заслужил эту хорошую жизнь. Taĸой длины эта сказка. Кто слушал, тому золотую серьгу в ухо, кто не слушал – тому смоляной квач в ж...

26 декабря 2023 в 20:34 Нина Шибанова

• изменил(а) текст перевода
  Жил раньше пастух Юакко. Он прожил всю жизнь и ничего другого не делал, как только пас коров. Он там в лесу думает: «Почему бы мне не жениться, коли я так много денег получаю, а все отдаю попу да в церковь? Надо накопить денег и жениться». Тут перед ним встала очень красивая девушка. Эта девушка говорит: – О чем, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь ты, думаешь, – говорит девушка. Девушка исчезла, и Юакко даже не заметил, куда она ушла. Вечером Юакко пригнал стадо домой и проспал ночь. На второй день также пошел в лес со стадом. Приходят Юакко те же мысли в голову, что надо теперь денег накопить и жениться. Когда Юакко так думает, опять встает перед ним красивая девушка и спрашивает: – О чем ты, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь, Юакко, думаешь. Потом опять девушка исчезла. На третий день Юакко опять погнал стадо в лес и опять о том же думает, что надо накопить денег и жениться. Встает перед Юакко девушка еще красивее и спрашивает: – О чем ты, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь, Юакко, думаешь, я знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь, что тебе надо жениться, так возьми ты, Юакко, меня в жены. Юакко говорит, что «какая же из нас пара выйдет, коли я пастух и в плохой одежде, а ты такая красивая и в хорошей одежде, как же из нас пара выйдет?». Девушка говорит, что «это ничего, ты только, Юакко, возьми меня в жены». Ну, Юакко говорит: – Если ты хочешь, то пусть из нас будет пара. И так Юакко и женился. Так они с женой вечером пригнали стадо домой. Там в деревне началось такое веселье, [из-за того] что Юакко добыл себе такую красивую жену, что нет на всем свете такой красивой женщины, как у Юакко жена. Ходили его все поздравлять: и малые, и большие, и молодые и старые – все ходили Юакко и его жену приветствовать. Переспали они ночь. Потом жена говорит Юакко: – Не можешь ли ты, Юакко, достать мне в деревне лошадь, поедем кататься. Юакко достал лошадь, запрягли и сели в сани. Юакко взял вожжи в руки, а жена и говорит: – Ты, Юакко, не правь, а дай мне вожжи, я буду править, ты только держись в санях. Ехали они через большие горы, где не было ни дороги, ни следа. Когда они проезжали, то повсюду открывалась дорога, все становилось гладко, лес по обе стороны раздвигался. Встретились им такие покои, что у царя нет таких покоев и ни в каком городе таких покоев нет. Жена говорит Юакко, что «вот наши покои: ты как отдавал все деньги попу, то поп молился, и бог дал нам такие покои за то, что ты всю жизнь был пастухом». Тут они теперь начинают жить. Начали они потом жить. Им так весело жить, что Юакко даже не замечает, как дни проходят. У них там столько богатства, столько всякой живности, что во всем мире нет столько богатства и живности. Доходит потом до царя, что у Юакко такая красивая жена, что другой такой нет в мире и даже у него, у царя, нет. Да и покои у Юакко лучше, чем у него, у царя. И решил царь отправиться к Юакко в гости. Поехал царь к Юакко в гости: он знает, где Юакко живет. Но не может он никак туда попасть, потому что на пути леса. Царю приходится возвращаться и брать пятьдесят солдат. Берет царь пятьдесят солдат и отправляется к Юакко. Пятьдесят солдат целый месяц расчищают дорогу к Юакко. Валят лес и расчищают дорогу. Так они добрались до двора Юакко. Говорит царь своей жене, что «иди ты вперед в избу, а я приду следом». Зашла царева жена в избу. Там так хорошо, такие красивые покои. Ее хорошо принимают, показывают все и угощают ее хорошо. Времени проходит полтора часа, царь уже заждался. Выходит царева жена во двор, царь и спрашивает, что «почему ты была там так долго»? Жена говорит: – Когда ты туда зайдешь, то ты будешь там еще дольше.^ Есть там что смотреть: такие красивые у Юакко покои, да такая красивая у Юакко жена, и так хорошо они меня угощали! Теперь пошел царь. Зашел царь, ходит с Юакко. Сперва Юакко царя угощает: едят и пьют вино, – потом Юакко показывает царю, сколько у него добра. Говорит царь Юакко: – Если ты, Юакко, не сможешь узнать, какой дом будет у меня и у моей жены на том свете, то я возьму твои покои, твою жену и тебе голову отрублю. И царь уезжает. Юакко остался печальный. Жена говорит: – Что, Юакко, так печален? Или царь словом обидел, или чаркой обнес? – Не обнес он чаркой, но словом обидел. – Ну что же он тебе сказал? – Царь сказал, что я должен узнать, какой дом будет у царя и царевой жены на том свете, когда царь умрет. Жена Юакко говорит: – Оставь заботу на бога и ложись спать. И она начинает прясть. Напряла она клубок ниток и разбудила Юакко. Так она за три вечера напряла три клубка ниток. Потом говорит Юакко: – Теперь ты отправишься узнавать, какой дом будет у царя на том свете. И дает Юакко три клубка, кладет их в короб. Бросила ĸлyбоĸ катиться и дала Юакко конец нитки в руку. – Иди за клубком, и клубок покажет тебе, куда надо идти. Шел Юакко за клубком, и вечером встречается ему дом. Заходит Юакко в дом и видит: две женщины переливают воду из корыта в корыто, вода и не прибавляется, и не убавляется. Юакко говорит; – Здравствуйте, женщины! – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, заходи в дом! Откуда идешь, куда направляешься? Не доложишь ли, Юакко, и про наше дело: весь век надо воду из корыта в корыто переливать, за что мы сюда попали, за какую вину? – Конечно, доложу дело, если не забуду. На второй день Юакко пустил другой клубок катиться: клубок катится – Юакко следом, клубок в дом – Юакко в дом. Двое мужчин в больших шубах друг друга кулаками дубасят, но не могут согреться – так продрогли, а изба теплая, как жаркая баня. Юакко говорит: – Здравствуйте, мужики! Мужчины эти говорят: – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, откуда идешь, куда направляешься? Не можешь ли ты, Яшенька, доложить про наше дело: зачем нам надо весь век друг друга колотить? – Если не забуду, то скажу. Спит Юакко ночь и утром пускает третий клубок катиться. Катится клубок в дом – Юакко следом. Приходит Юaĸĸo в избу и видит: на печи старуха сухой хлеб грызет, так что кровь течет из десен и зубов. Юакко говорит: – Здравствуй, бабка! – Здравствуй, здравствуй, Яшенька. Откуда идешь, куда направляешься? Почему я, Яшенька, должна этим делом заниматься и как я от этой работы избавлюсь?^ Весь век надо грызть сухой хлеб, а голод не унимается. Доложи ты, ЯщенькаЯшенька, про мое дело. – Если не забуду, то доложу. Спит Юакко ночь и отправляетоя дальше. Вот уже и виден вдалеке дом бога. Заходит Юакко в дом. Бог выгходит навстречу Юакко: – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, ты пришел по большому делу. (Дочь бога была у Юакко женой). Юакко отвечает: – Да, пришел по большому делу. – Теперь тебе надо по этому делу побыть здесь четверо суток. Напоили Юакко, накормили досыта, уложили Юакко спать. Юакко увели в такую комнату, что хоть у него были ĸpасивые покои, но эта комната была еще красивее, и очень сладкий запах был в комнате, и на стенах были всякие украшения, каких Юакко никогда не видел. Такие красивые были эти покоиб Юакко все смотрел, смотрел, да так и не успел уснуть, когда его пришли будить. Так они прожили этот день и так же Юакко кормили, поили и уложили опять спять. Вторую ночь Юакко было ещо веселее спать, потому что его уложили в комнате еще красивее. Пока Юакко смотрел, смотрел да не успел все даже просмотреть, когда пришли его будить. Они опять день прожили. Уложили Юакко на третий вечер спать. В такой комнате уложили: там было темно, там был плохой запах, внизу горел огонь, и постели не было, кроме как немножко под боком, и приходили Юакко всякие твари кусать. В такую комнату попал Юакко на третью ночь. Это была долгая ночь – Юакко думал, что он пробыл там целый год. Пришли утром Юакко будить. Спрашивает Спас у Юакко: – Ну, как, Юакко, тебе спалось? Юакко говорит: – Плохо мне спалось, потому что было темно й плохой запах. Огонь горел внизу, и ночь была такая далгая, и все твари приходили меня кусать. Говорит Спас, что такой будет у царя дом на том свете, это царь заслужил. Первая ночь была, что такая у Юакко жизнь [будет] на том свете. Вторая ночь была, что такая будет на том свете жизнь у жены Юакко. Прошел опять день, и опять настала ночь. Уложили Юакко на четвертую ночь спать. Уложили в такой комнате: было там темно и плохой запax, но все же немножко получше, чем в третью мочь. Приходит Спас будить Юакко и спрашивает: – Какова этa ночь была? Юакко говорит: – Плохая была ночь, но не такая плохая, как третья ночь была. Спас говорит, что такая жизнь будет у царевой жены на том свете. Спас взял да написал длинное письмо и дал его Юакко. – Отнеси это к царю, положи на стол и сам беги во двор и смотри, что случится с царем. Юакко говорит: – Когда я попал в дом на первую ночь, то там две женщины воду переливали. Они велели спросить, почему им выпала такая работа и долго ли им нужно воду переливать. Спас говорит: – Им выпала такая работа потому, что когда они прежде продавали молоко, то они наливали в молоко воду. От этой работы они избавятся тем, что сосчитают шерстинки у яловой коровы и напишут об этом мне. Тогда они избавятся от этой работы. Потом Юакко спросил: – Когда я пришел на вторую ночь в другой дом, то в том доме двое мужчин в шубах друг друга кулаками колотили и никак не могли согреться. Они велели спросить, что долго ли им придется этим делом заниматься и за что им такая работа выпала. Скажи мне про это дело. Спас оказал: – Они не пускали путника в дом, когда к ним в дом в зимнюю пору путник просился. Путник во дворе мерз. За это им выпала такая работа, и от этой работы они не избавятся иначе, пока не сосчитают в звездную ночь звезды на небе и мне об этом напишут. Тогда они избавятся от этой работы. Опять Юакко спросил: – Когда я на третью ночь попал а третий дом, то в том доме старуха грызла сухой хлеб, так что кровь текла из десен и зубов, а старуха никак ме могла наесться досыта. Она велела спросить у тебя, за что ей выпала такая работа и долго ли ей придется это делать. Спас отвечает: – Ей выпала такая работа за то, что она давала нищему такой сухой и плохой хлеб, какого она сама не могла есть. Она избавится от этой работы, когда сосчитает, сколько зерен в большом ржаном поле, и напишет мне. Теперь Юакко пошел обратно. Он заходил во все дома и рассказывает всем, что Спас сказал и чем они от своей работы избавятся. Потом Юакко зашел в дом царя, и бросил письмо на стол, и выбежал из избы во двор, и смотрел, как царев дом провалился в землю до трубы. Немного только трубы осталось на виду – такое тяжелое было это письмо; Так Юакко вернулся к жене и стал жить счастливо, своим трудом он заслужил эту хорошую жизнь. Taĸой длины эта сказка. Кто слушал, тому золотую серьгу в ухо, кто не слушал – тому смоляной квач в ж...

26 декабря 2023 в 20:31 Нина Шибанова

• изменил(а) текст перевода
  Жил раньше пастух Юакко. Он прожил всю жизнь и ничего другого не делал, как только пас коров. Он там в лесу думает: «Почему бы мне не жениться, коли я так много денег получаю, а все отдаю попу да в церковь? Надо накопить денег и жениться». Тут перед ним встала очень красивая девушка. Эта девушка говорит: – О чем, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь ты, думаешь, – говорит девушка. Девушка исчезла, и Юакко даже не заметил, куда она ушла. Вечером Юакко пригнал стадо домой и проспал ночь. На второй день также пошел в лес со стадом. Приходят Юакко те же мысли в голову, что надо теперь денег накопить и жениться. Когда Юакко так думает, опять встает перед ним красивая девушка и спрашивает: – О чем ты, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь, Юакко, думаешь. Потом опять девушка исчезла. На третий день Юакко опять погнал стадо в лес и опять о том же думает, что надо накопить денег и жениться. Встает перед Юакко девушка еще красивее и спрашивает: – О чем ты, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь, Юакко, думаешь, я знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь, что тебе надо жениться, так возьми ты, Юакко, меня в жены. Юакко говорит, что «какая же из нас пара выйдет, коли я пастух и в плохой одежде, а ты такая красивая и в хорошей одежде, как же из нас пара выйдет?». Девушка говорит, что «это ничего, ты только, Юакко, возьми меня в жены». Ну, Юакко говорит: – Если ты хочешь, то пусть из нас будет пара. И так Юакко и женился. Так они с женой вечером пригнали стадо домой. Там в деревне началось такое веселье, [из-за того] что Юакко добыл себе такую красивую жену, что нет на всем свете такой красивой женщины, как у Юакко жена. Ходили его все поздравлять: и малые, и большие, и молодые и старые – все ходили Юакко и его жену приветствовать. Переспали они ночь. Потом жена говорит Юакко: – Не можешь ли ты, Юакко, достать мне в деревне лошадь, поедем кататься. Юакко достал лошадь, запрягли и сели в сани. Юакко взял вожжи в руки, а жена и говорит: – Ты, Юакко, не правь, а дай мне вожжи, я буду править, ты только держись в санях. Ехали они через большие горы, где не было ни дороги, ни следа. Когда они проезжали, то повсюду открывалась дорога, все становилось гладко, лес по обе стороны раздвигался. Встретились им такие покои, что у царя нет таких покоев и ни в каком городе таких покоев нет. Жена говорит Юакко, что «вот наши покои: ты как отдавал все деньги попу, то поп молился, и бог дал нам такие покои за то, что ты всю жизнь был пастухом». Тут они теперь начинают жить. Начали они потом жить. Им так весело жить, что Юакко даже не замечает, как дни проходят. У них там столько богатства, столько всякой живности, что во всем мире нет столько богатства и живности. Доходит потом до царя, что у Юакко такая красивая жена, что другой такой нет в мире и даже у него, у царя, нет. Да и покои у Юакко лучше, чем у него, у царя. И решил царь отправиться к Юакко в гости. Поехал царь к Юакко в гости: он знает, где Юакко живет. Но не может он никак туда попасть, потому что на пути леса. Царю приходится возвращаться и брать пятьдесят солдат. Берет царь пятьдесят солдат и отправляется к Юакко. Пятьдесят солдат целый месяц расчищают дорогу к Юакко. Валят лес и расчищают дорогу. Так они добрались до двора Юакко. Говорит царь своей жене, что «иди ты вперед в избу, а я приду следом». Зашла царева жена в избу. Там так хорошо, такие красивые покои. Ее хорошо принимают, показывают все и угощают ее хорошо. Времени проходит полтора часа, царь уже заждался. Выходит царева жена во двор, царь и спрашивает, что «почему ты была там так долго»? Жена говорит: – Когда ты туда зайдешь, то ты будешь там еще дольше.^ Есть там что смотреть: такие красивые у Юакко покои, да такая красивая у Юакко жена, и так хорошо они меня угощали! Теперь пошел царь. Зашел царь, ходит с Юакко. Сперва Юакко царя угощает: едят и пьют вино, – потом Юакко показывает царю, сколько у него добра. Говорит царь Юакко: – Если ты, Юакко, не сможешь узнать, какой дом будет у меня и у моей жены на том свете, то я возьму твои покои, твою жену и тебе голову отрублю. И царь уезжает. Юакко остался печальный. Жена говорит: – Что, Юакко, так печален? Или царь словом обидел, или чаркой обнес? – Не обнес он чаркой, но словом обидел. – Ну что же он тебе сказал? – Царь сказал, что я должен узнать, какой дом будет у царя и царевой жены на том свете, когда царь умрет. Жена Юакко говорит: – Оставь заботу на бога и ложись спать. И она начинает прясть. Напряла она клубок ниток и разбудила Юакко. Так она за три вечера напряла три клубка ниток. Потом говорит Юакко: – Теперь ты отправишься узнавать, какой дом будет у царя на том свете. И дает Юакко три клубка, кладет их в короб. Бросила ĸлyбоĸ катиться и дала Юакко конец нитки в руку. – Иди за клубком, и клубок покажет тебе, куда надо идти. Шел Юакко за клубком, и вечером встречается ему дом. Заходит Юакко в дом и видит: две женщины переливают воду из корыта в корыто, вода и не прибавляется, и не убавляется. Юакко говорит; – Здравствуйте, женщины! – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, заходи в дом! Откуда идешь, куда направляешься? Не доложишь ли, Юакко, и про наше дело: весь век надо воду из корыта в корыто переливать, за что мы сюда попали, за какую вину? – Конечно, доложу дело, если не забуду. На второй день Юакко пустил другой клубок катиться: клубок катится – Юакко следом, клубок в дом – Юакко в дом. Двое мужчин в больших шубах друг друга кулаками дубасят, но не могут согреться – так продрогли, а изба теплая, как жаркая баня. Юакко говорит: – Здравствуйте, мужики! Мужчины эти говорят: – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, откуда идешь, куда направляешься? Не можешь ли ты, Яшенька, доложить про наше дело: зачем нам надо весь век друг друга колотить? – Если не забуду, то скажу. Спит Юакко ночь и утром пускает третий клубок катиться. Катится клубок в дом – Юакко следом. Приходит Юaĸĸo в избу и видит: на печи старуха сухой хлеб грызет, так что кровь течет из десен и зубов. Юакко говорит: – Здравствуй, бабка! – Здравствуй, здравствуй, Яшенька. Откуда идешь, куда направляешься? Почему я, Яшенька, должна этим делом заниматься и как я от этой работы избавлюсь? Весь век надо грызть сухой хлеб, а голод не унимается. Доложи ты, Ященька, про мое дело. – Если не забуду, то доложу. Спит Юакко ночь и отправляетоя дальше. Вот уже и виден вдалеке дом бога. Заходит Юакко в дом. Бог выгходит навстречу Юакко: – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, ты пришел по большому делу. (Дочь бога была у Юакко женой). Юакко отвечает: – Да, пришел по большому делу. – Теперь тебе надо по этому делу побыть здесь четверо суток. Напоили Юакко, накормили досыта, уложили Юакко спать. Юакко увели в такую комнату, что хоть у него были ĸpасивые покои, но эта комната была еще красивее, и очень сладкий запах был в комнате, и на стенах были всякие украшения, каких Юакко никогда не видел. Такие красивые были эти покоиб Юакко все смотрел, смотрел, да так и не успел уснуть, когда его пришли будить. Так они прожили этот день и так же Юакко кормили, поили и уложили опять спять. Вторую ночь Юакко было ещо веселее спать, потому что его уложили в комнате еще красивее. Пока Юакко смотрел, смотрел да не успел все даже просмотреть, когда пришли его будить. Они опять день прожили. Уложили Юакко на третий вечер спать. В такой комнате уложили: там было темно, там был плохой запах, внизу горел огонь, и постели не было, кроме как немножко под боком, и приходили Юакко всякие твари кусать. В такую комнату попал Юакко на третью ночь. Это была долгая ночь – Юакко думал, что он пробыл там целый год. Пришли утром Юакко будить. Спрашивает Спас у Юакко: – Ну, как, Юакко, тебе спалось? Юакко говорит: – Плохо мне спалось, потому что было темно й плохой запах. Огонь горел внизу, и ночь была такая далгая, и все твари приходили меня кусать. Говорит Спас, что такой будет у царя дом на том свете, это царь заслужил. Первая ночь была, что такая у Юакко жизнь [будет] на том свете. Вторая ночь была, что такая будет на том свете жизнь у жены Юакко. Прошел опять день, и опять настала ночь. Уложили Юакко на четвертую ночь спать. Уложили в такой комнате: было там темно и плохой запax, но все же немножко получше, чем в третью мочь. Приходит Спас будить Юакко и спрашивает: – Какова этa ночь была? Юакко говорит: – Плохая была ночь, но не такая плохая, как третья ночь была. Спас говорит, что такая жизнь будет у царевой жены на том свете. Спас взял да написал длинное письмо и дал его Юакко. – Отнеси это к царю, положи на стол и сам беги во двор и смотри, что случится с царем. Юакко говорит: – Когда я попал в дом на первую ночь, то там две женщины воду переливали. Они велели спросить, почему им выпала такая работа и долго ли им нужно воду переливать. Спас говорит: – Им выпала такая работа потому, что когда они прежде продавали молоко, то они наливали в молоко воду. От этой работы они избавятся тем, что сосчитают шерстинки у яловой коровы и напишут об этом мне. Тогда они избавятся от этой работы. Потом Юакко спросил: – Когда я пришел на вторую ночь в другой дом, то в том доме двое мужчин в шубах друг друга кулаками колотили и никак не могли согреться. Они велели спросить, что долго ли им придется этим делом заниматься и за что им такая работа выпала. Скажи мне про это дело. Спас оказал: – Они не пускали путника в дом, когда к ним в дом в зимнюю пору путник просился. Путник во дворе мерз. За это им выпала такая работа, и от этой работы они не избавятся иначе, пока не сосчитают в звездную ночь звезды на небе и мне об этом напишут. Тогда они избавятся от этой работы. Опять Юакко спросил: – Когда я на третью ночь попал а третий дом, то в том доме старуха грызла сухой хлеб, так что кровь текла из десен и зубов, а старуха никак ме могла наесться досыта. Она велела спросить у тебя, за что ей выпала такая работа и долго ли ей придется это делать. Спас отвечает: – Ей выпала такая работа за то, что она давала нищему такой сухой и плохой хлеб, какого она сама не могла есть. Она избавится от этой работы, когда сосчитает, сколько зерен в большом ржаном поле, и напишет мне. Теперь Юакко пошел обратно. Он заходил во все дома и рассказывает всем, что Спас сказал и чем они от своей работы избавятся. Потом Юакко зашел в дом царя, и бросил письмо на стол, и выбежал из избы во двор, и смотрел, как царев дом провалился в землю до трубы. Немного только трубы осталось на виду – такое тяжелое было это письмо; Так Юакко вернулся к жене и стал жить счастливо, своим трудом он заслужил эту хорошую жизнь. Taĸой длины эта сказка. Кто слушал, тому золотую серьгу в ухо, кто не слушал – тому смоляной квач в ж...

26 декабря 2023 в 17:07 Нина Шибанова

• изменил(а) текст
  Еli ennen paimen Juakko. Hiän eli ilmaiseh ikäh ei ni mitä tehnyt, kun vain lehmie paimenti. Hiän šielä mečäššä ajattelou: «Mintäh mie en voi akottuo, kun mie šuan niin äijän rahua, ta kaikki annan papilla ta kirkkoh. Rahua on šiäššettävä ta akotuttava». Tulou hänellä oikein kaunis tytär eteh. Še tytär šanou: – Mitä, Juakko, tuumaičet? – Mie en ni mitä tuumaiče. – Tuumaičet šie, tuumaičet, – šanou tytär. Tytär kato, ta Juakko ei ni nähny, mihi še tytär mäni. Iltasella ajo Juakko kotih ta makasi yön. Šamalla läksi toisena päivänä meččäh karjan kera. Tulou Juakolla šamat ajatukšet piäh, jotta on nyt rahua šiäššettävä ta akotuttava. Ku Juakko ajattelou, tulou tuaš oikein kaunis tytär eteh ta kyšyy: – Mitä šie, Juakko, tuumaičet? – En mie ni mitä tuumaiče. – Tuumaičet, Juakko, tuumaičet. Šitten tytär tuaš katosi pues. Kolmantena päivänä tuaš Juakko ajau karjan meččäh ta tuaš tuumaiččou šamoja ajatukšie, jotta on rahua šiäššettävä ta akotuttava. Tulou tuaš kaunehempi tytär Juakolla eteh ta kyšyy: – Mitä šie, Juakko, tuumaičet? – En mie mitänä tuumaiče. – Tuumaičet, Juakko, tuumaičet, mie tiijän, mitä šie tuumaičet. Šie tuumaičet, jotta šiun on akotuttava, ta ota šie, Juakko, milma naisekši. Juakko šanou, jotta «kuin še meistä pari tulou, kuin mie olen paimenpoika ta pahašša vuatetukšešša, ta šie olet niin kaunis ta hyvissä vuatetukšišša, kuin še meistä pari tulou?». Tytär šanou, jotta «ei še mitä, ota vain, Juakko, milma naisekši». No Juakko šanou: – Kun šie tahot, nin tulkah meistä pari. Та niin Juakko akottuki. Niin hyö ajetah illalla moršiemeh kanšša lehmät kotih. Šielä kylässä noššettih šemmoini ilo, jotta nyt šai Juakko niin kaunehen naisen, jotta ei ole missän muailmašša niin kaunista naista, kuin Juakolla on naini. Käytih häntä kaikki tervehtimäh: pienet ni šuuret, nuoret ni vanhat – kaikki käytih Juakkuo ta hänen naistah tervehtimäh. Muattih hyö yön. Šiitä naini šanou Juakolla: – Etkö šie, Juakko, šua miula hevoista kyläštä, lähemmä kul’aimah. Juakko šai heposen i val’l’aššettih i nouštih rekeh. Juakko otti ohjakšet käteh, nin naini šanou: – Elä šie, Juakko aja, anna miula ohjakšet, mie ajan, pysy šie vain reješšä. No ajettih šuurista vuaroista piäličči, kun ei ollun ni tietä ni jälkie. Kun hyö ajettih, nin kaikki aukeni tiekši, nin kaikki tuli šiliekši, meččä kahen puolen šiirty. Tuli heilä vastah šemmoiset huonehet, jotta ei ole čuarilla šemmoisie huonehie, eikä ole missänä linnašša šemmoisie huonehie. Naini šanou Juakolla, jotta «täššä on meijän huonehet: šie kun annoit kaikki rahat papilla ta keräsit, nin pappi moli ta jumala anto meilä šemmoiset huonehet, kun šie kaiken ikäsi olit paimenpoikana». Täššä hyö nyt ruvetah elämäh. Šiitä hyö alettih elyä. Heilä on niin hauška elyä, jotta Juakko ei ni niä kun päivät mänöy iltah. On heilä šielä niin äijä rikkahukšie, niin äijä eläimie, jottei ni koko muailmašša niin äijiä rikkahukšie ta eläimie. Šuau šitten čuari tietä, jotta Juakolla on niin kaunis naine, jotta ei šemmoista ole muailmašša, eikä hänellä čuarilla ole. Tai huonehet Juakolla on paremmat, kui hänellä, čuarilla. Ka piättäy čuari lähtie Juakon luo kostih. Čuari läksi Juakon luo kostih: hiän tietäy, jotta missä Juakko eläy. Та ei hiän ni kuin voi piäššä šinne, kun meččä on matalla. Čuarilla täytyy myöštyö ta ottua viisikymmentä soltattua. Ottau čuari viisikymmentä soltattua ta lähtöy Juakon luo mänemäh. Kokonaini kuukauši raivatah viisikymmentä soltattua tietä Juakon luo. Kuatah meččie ta tietä raivatah. No niin hyö piäštih Juakon pihah. Niin sšanou čuari naisellah, jotta «mäne šie ieššä pirttih, ta mie tulen peräššä». Mäni čuarin naini pirttih. Šielä on niin hyvä, niin kaunehet on huonehet. Häntä otetah hyvin vaštah, näytelläh ta kostitetah häntä hyvin. Aikua mänöy puolitoista čuassuo, nin čuari jo ikävyštyy. Tulou čuarin naini pihalla, nin čuari kyšyy, jotta «mitä šie olit niin kotvan šielä»?», Naini šanou: – Kun šie mänet šiämeh, nin šieki olet šielä vielä kotvemman, on šielä kaččomista: niin kaunehet on Juakon huonehet, ta niin kaunis on Juakon naini, ta niin hyvin kostitettih milma! Nyt läksi čuari. Mäni čuari, kävelöy Juakon kera. Enšin čuarie Juakko kostittau: šyyväh ta juuvah viinua, šitte Juakko näyttäy čuarilla, mitä on hänellä omaisuutta. Šanou čuari Juakolla: – Jos sie et sua, Juakko, tietyä, mimmoiset miula ta miun naisella tulou koti tuolla ilmalla, niin mie otan šiun huonehet, šiun naisen ta piän šiulta leikkuan pueš. I lähtöy pueš čuari. Juakko jäi pahoillah. Juakon naini šanou Juakolla: – A mitä, Juakko, olet niin pahoillah? Čuari šanallako šatatti, vain čarkalla vuarto? – Ei hiän čarkalla vuartan, vai šanalla hiän šatatti. – No mitäkö hiän šiula šano? – Šano čuari, jotta miula on šuatava tietyä, mimmoini tulou talo čuarilla ta čuarin naisella toisella muailmalla, kuin čuari kuolou. Juakon naini sšanou Juakolla: – Pane huoli jumalah ta rupie muata. Та hiän rupieu kesryämäh. Hiän kesryäy kerän rihmua ta nošti Juakon. Hiän šamalla tavalla kolmena iltana kesryäy kolme keryä rihmua. Šiitä šanou Juakolla: – Nyt šie lähet čuarilla tuonilmaista kotie tiijuštamah. Та antau Juakolla kolme keryä, panou ne vakkaseh. Panou kerän vieremäh ta antau Juakolla rihmanpiän käteh. – Kävelet kerän peräššä, nin kerä näyttäy šiula, kunne on mäntävä. Käveli Juakko kerän peräššä, ta tulou illalla talo vastah. Mänöu Juakko taloh ta näköy: kakši naista kuatah vettä altahašta altahah, vettä ei ni lisäyvy, ni puolene. Juakko šanou: – Terveh, naiset! – Terveh, terveh, Juakkoseni, tule taloh! Mistä matkuat, mistä mänet? Etkö, Juakko miän as’s’ua tološi, kun vettä pitäy altahašta altahah ammullella ilmaini ikä, millä myö lienemmä tänne joutun, mistä šyyštä? –No voin mie tološie as’s’an, kun muistanen. Toisena päivänä Juakko pani toisen kerän vieremäh: kerä vieröy, Juakko peräh, kerä taloh – Juakko taloh. Kakši mieštä šuuret turkit piällä toine toistah kulakoilla piekšetäh, eikä lämmintä voija šuaha, niin kylmetty ollah, a pirtti on lämmin, kuin kylyn löyly. Juakko šanou: – Terveh miehillä! Ne miehet šanotah: – Terveh, terveh, Juakkoseni, mistä matkuat, kunne mänet? Etkö šie, Juakkoseni, miän as’s’ua tološi, kuin meilä pitäy kaikki ikä toine toistah piekšyä. – Kyllä mie, jos muissan, nin šanon. Maĸuau Juakko yön ta huomenekšella panou kolmannen kerän vieremäh. Mänöy kerä taloh, Juakko peräh. Tulou Juakko pirttih ta näköy: kiukualla vanha akka kuivua leipyä purou, jotta veri juokšou hampahista ta ikenistä. Juakko šanou: – Terveh, akka! – Terveh, terveh, Juakkoseni. Mistä matkuat, kunne mänet? Millä lienen mie, Juakkoseni, täh ruatoh rotiutun ta millä täštä työštä piäššen, kun ilmani ikä pitäy kuivie leipie šyyvä, ta ni kuin nälkä ei lähe pueš. Tološi šie, Juakkoseni, miun as’s’a. – Još muissan, nin tološin. Makuau Juakko yön ta läksi kävelemäh. Jo näkyyki etähänä jumalan koti. Tulou Juakko kotih. Jumala viuhahtau Juakolla vaštah. – Terveh, terveh, Juakkoseni, olet tullut šuurella as’s’alla. (Jumalan tytär oli Juakolla naisena). Juakko vaštuau: – Niin olen tullun šuurella as’s’alla. – Nyt šiula pitäy olla tällä as’s’alla nel’lät vuorokauvet. Juakko juotettih, šyötettih kylläseksi, pantih Juakko muata. Jo Juakko vietih šemmoiseh huoneheh, ta vaikka Juakolla oli kaunehet-huonehet, ni tämä huoneh oli vielä kaunehempi, ta kovin makie haju oli huonehešša, ta šeinillä on kaikenmoisie kaunehukšie, mimmoisie Juakko ei ni konša ole nähnyn. Šemmoiset kaunehet oltih ne huonehet. Juakko kun kaččeli, kaččeli, nin ei hiän ni kerin uinota, kun häntä tultih jo noštamah. Niin še päivä hyö elettih ta šamalla tavalla Juakkuo šyötettih, juotettih ta pantih tuaš muata. Toini yö on Juakolla vielä hauškempi muata, kuin hänet pantih makuamah vielä kaunehempah huoneheh. Juakko kuni kaččeli, kaččeli tai ei kerin kaikkie ni kaččuo, kuin häntä tultih noštamah. Nyt hyö päivän elettih. Pantih Juakon kolmantena iltana muata, Šemmoiseh huoneheh pantih: šielä oli pimie, šielä oli paha haju, alahalla palo tuli, ta šijua ei jiännyn, kuin pieni lohes [?] kylen alla, ta käytih Juakkuo kaikki eläimet n’okkimah. Šemmoiseh huoneheh Juakko joutu kolmannekši yökši. Še oli niin pitkä yö – Juakko tuumi, jotta hiän kokonaisen vuuven on šielä muannun. Tultih, Juakkuo huomenekšella noššettih. Kyšyy spuassu Juakolta: – No kuin, Juakko, оli šiun muattava? Juakko šanou: – Paha oli miula muata, kuin oli niin pimie ta paha haju. Tuli palo alla, ta yö oli niin pitkä, ta kaikki eläimet käytih milma n’okkimah. Šanou spuassu, jotta šemmoini tulou čuarilla tuonilmaini koti, šemmoisen čuari anšaičči. Enšimmäine yö še oli, jotta mimmoini tulou Juakolla tuonilmaine eloš. Toine yö oli šellaini, jotta mimmoini tulou tuonilmaini eloš Juakon naisella. Mäni tuaš päivä ta tuli tuaš yö. Pantih Juakon neljännekši yökši muata. Pantih šemmoiseh huoneheh: oli šielä pimie ta paha haju, kumminki vähän parempi, ku oli kolmantena yönnä. Tulou spuassu Juakkuo noštamah ta kyšyy: – Mimmoini še tämä yö oli? Juakko šanou: – Oli še paha yö, mutta ei še niin paha ollut, kuin kolmaš yö oli. Spuassu šanou, jotta šemmoini elämä še tulou čuarin naisella tuolla ilmalla. Spuassu otti ta kirjutti pitän kirjan, ta anto šen Juakolla: – Täma vie čuarin stolalla ta iče juokše pihalla ta kačo, mitä tapahtuu čuarilla. Juakko šanou: – Kuin mie jouvuin enšimmäisenä yönä taloh, nin šielä kakši naista vettä ammulletih. Hyö käšettih kyšyö, miksi hyö on joutun šemmoiseh työh ta kotvanko heilä on ammullettava vettä. Spuassu šanou: – Hyö on jouvuttu šemmoiseh työh šiksi, kun hyö ennen myötih maituo, ni hyö pantih maitoh vettä. Šiitä työštä hyö piäššäh šillä, kuin luvetah mahon lehmän karvat ta ne kirjutetah miula. Šitten hyö piäššäh,šiitä työštä. Šitten Juakko kyšy: – Kuin mie, tulin toisena yönä toiseh taloh, nin šiinä talošša kakši mieštä turkkiloissa toine toistah kulakoilla piekšettih ta ni kuin ei voitu lämmitä. Hyö käšettih kyšyö, jotta kotvanko heilä on šitä ruatuo ruattava ta miksi hyö ollah šiih työh jouvuttu. Šano šie miula še as’s’a. Spuassu šano: – Hyö ei lašettu matkamieštä taloh, kun tuli matkamieš hiän taloh talviyöllä. Matkamieš pihalla kylmi. Šiitä hyö ollah joutun šemmoiseh työh, ta ei šiitä hyö muulla piäššä, kun heilä on tähtisenä yönnä luvettava tähet taivahalta ta miula kirjutetah. Šitte hyö piäššäh šiitä työštä. Tuaš Juakko kyšy: – Kuin mie kolmantena yönä jouvuin kolmanteh taloh, nin šiinä talošša akka šöi kuivua leipyä niin, jotta veri tuli hampahista ta ikenistä, ta akka ei voinnu ni kuin šyyvä vaččah täyvekši. Hiän käški kysyö šiulta, miksi hiän on šiihe ruatoh joutun ta kotvanko on šitä ruatuo ruattava. Spuassu vaštuau: – Hiän on joutun šiihe työh, kuin on antan kyšyjällä šemmoista kuivua ta pahua leipyä, mimmoista hiän iče ei voinun šyvvä. Hiän piäšöy šiitä ruavošta, kuin hiän lukou, äijänkö jyvie on šuurešša ruispellošša, ta kirjuttau miula. Nyt Juakko läkši takasin. Hiän käy keikkih taloih ta kerto kaikilla, mitä ni spuassu šano ta millä hyö omaštah ruavoštah piäššäh. Šitte mäni Juakko čuarin kotih i heitti kirjasen stolalla ta juokši pirtistä pihalla ta kaččo, kuin čuarin talo upposi muah piippuo myöte. Vain vähäne piippuo jäi näkymäh – šemmoini še kirja oli painava. Niin Juakko piäsi naiseh luo ta rupei hiän elämäh onnellista elämyä, omašta työštäh hiän šai šen hyvän elämän. Šen pivus še starina on. Ken lienne kuullun, šillä kultarenkas korvah, ken ei lienne kuullun, šillä parčča persieh.
• изменил(а) текст перевода
  Жил раньше пастух Юакко. Он прожил всю жизнь и ничего другого не делал, как только пас коров. Он там в лесу думает: «Почему бы мне не жениться, коли я так много денег получаю, а все отдаю попу да в церковь? Надо накопить денег и жениться». Тут перед ним встала очень красивая девушка. Эта девушка говорит: – О чем, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь ты, думаешь, – говорит девушка. Девушка исчезла, и Юакко даже не заметил, куда она ушла. Вечером Юакко пригнал стадо домой и проспал ночь. На второй день также пошел в лес со стадом. Приходят Юакко те же мысли в голову, что надо теперь денег накопить и жениться. Когда Юакко так думает, опять встает перед ним красивая девушка и спрашивает: – О чем ты, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь, Юакко, думаешь. Потом опять девушка исчезла. На третий день Юакко опять погнал стадо в лес и опять о том же думает, что надо накопить денег и жениться. Встает перед Юакко девушка еще красивее и спрашивает: – О чем ты, Юакко, думаешь? – Ни о чем я не думаю. – Думаешь, Юакко, думаешь, я знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь, что тебе надо жениться, так возьми ты, Юакко, меня в жены. Юакко говорит, что «какая же из нас пара выйдет, коли я пастух и в плохой одежде, а ты такая красивая и в хорошей одежде, как же из нас пара выйдет?». Девушка говорит, что «это ничего, ты только, Юакко, возьми меня в жены». Ну, Юакко говорит: – Если ты хочешь, то пусть из нас будет пара. И так Юакко и женился. Так они с женой вечером пригнали стадо домой. Там в деревне началось такое веселье, [из-за того] что Юакко добыл себе такую красивую жену, что нет на всем свете такой красивой женщины, как у Юакко жена. Ходили его все поздравлять: и малые, и большие, и молодые и старые – все ходили Юакко и его жену приветствовать. Переспали они ночь. Потом жена говорит Юакко: – Не можешь ли ты, Юакко, достать мне в деревне лошадь, поедем кататься. Юакко достал лошадь, запрягли и сели в сани. Юакко взял вожжи в руки, а жена и говорит: – Ты, Юакко, не правь, а дай мне вожжи, я буду править, ты только держись в санях. Ехали они через большие горы, где не было ни дороги, ни следа. Когда они проезжали, то повсюду открывалась дорога, все становилось гладко, лес по обе стороны раздвигался. Встретились им такие покои, что у царя нет таких покоев и ни в каком городе таких покоев нет. Жена говорит Юакко, что «вот наши покои: ты как отдавал все деньги попу, то поп молился, и бог дал нам такие покои за то, что ты всю жизнь был пастухом». Тут они теперь начинают жить. Начали они потом жить. Им так весело жить, что Юакко даже не замечает, как дни проходят. У них там столько богатства, столько всякой живности, что во всем мире нет столько богатства и живности. Доходит потом до царя, что у Юакко такая красивая жена, что другой такой нет в мире и даже у него, у царя, нет. Да и покои у Юакко лучше, чем у него, у царя. И решил царь отправиться к Юакко в гости. Поехал царь к Юакко в гости: он знает, где Юакко живет. Но не может он никак туда попасть, потому что на пути леса. Царю приходится возвращаться и брать пятьдесят солдат. Берет царь пятьдесят солдат и отправляется к Юакко. Пятьдесят солдат целый месяц расчищают дорогу к Юакко. Валят лес и расчищают дорогу. Так они добрались до двора Юакко. Говорит царь своей жене, что «иди ты вперед в избу, а я приду следом». Зашла царева жена в избу. Там так хорошо, такие красивые покои. Ее хорошо принимают, показывают все и угощают ее хорошо. Времени проходит полтора часа, царь уже заждался. Выходит царева жена во двор, царь и спрашивает, что «почему ты была там так долго»?». Жена говорит: – Когда ты туда зайдешь, то ты будешь там еще дольше. Есть там что смотреть: такие красивые у Юакко покои, да такая красивая у Юакко жена, и так хорошо они меня угощали! Теперь пошел царь. Зашел царь, ходит с Юакко. Сперва Юакко царя угощает: едят и пьют вино, – потом Юакко показывает царю, сколько у него добра. Говорит царь Юакко: – Если ты, Юакко, не сможешь узнать, какой дом будет у меня и у моей жены на том свете, то я возьму твои покои, твою жену и тебе голову отрублю. И царь уезжает. Юакко остался печальный. Жена говорит: – Что, Юакко, так печален? Или царь словом обидел, или чаркой обнес? – Не обнес он чаркой, но словом обидел. – Ну что же он тебе сказал? – Царь сказал, что я должен узнать, какой дом будет у царя и царевой жены на том свете, когда царь умрет. Жена Юакко говорит: – Оставь заботу на бога и ложись спать. И она начинает прясть. Напряла она клубок ниток и разбудила Юакко. Так она за три вечера напряла три клубка ниток. Потом говорит Юакко: – Теперь ты отправишься узнавать, какой дом будет у царя на том свете. И дает Юакко три клубка, кладет их в короб. Бросила ĸлyбоĸ катиться и дала Юакко конец нитки в руку. – Иди за клубком, и клубок покажет тебе, куда надо идти. Шел Юакко за клубком, и вечером встречается ему дом. Заходит Юакко в дом и видит: две женщины переливают воду из корыта в корыто, вода и не прибавляется, и не убавляется. Юакко говорит; – Здравствуйте, женщины! – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, заходи в дом! Откуда идешь, куда направляешься? Не доложишь ли, Юакко, и про наше дело: весь век надо воду из корыта в корыто переливать, за что мы сюда попали, за какую вину? – Конечно, доложу дело, если не забуду. На второй день Юакко пустил другой клубок катиться: клубок катится – Юакко следом, клубок в дом – Юакко в дом. Двое мужчин в больших шубах друг друга кулаками дубасят, но не могут согреться – так продрогли, а изба теплая, как жаркая баня. Юакко говорит: – Здравствуйте, мужики! Мужчины эти говорят: – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, откуда идешь, куда направляешься? Не можешь ли ты, Яшенька, доложить про наше дело: зачем нам надо весь век друг друга колотить? – Если не забуду, то скажу. Спит Юакко ночь и утром пускает третий клубок катиться. Катится клубок в дом – Юакко следом. Приходит Юaĸĸo в избу и видит: на печи старуха сухой хлеб грызет, так что кровь течет из десен и зубов. Юакко говорит: – Здравствуй, бабка! – Здравствуй, здравствуй, Яшенька. Откуда идешь, куда направляешься? Почему я, Яшенька, должна этим делом заниматься и как я от этой работы избавлюсь? Весь век надо грызть сухой хлеб, а голод не унимается. Доложи ты, Ященька, про мое дело. – Если не забуду, то доложу. Спит Юакко ночь и отправляетоя дальше. Вот уже и виден вдалеке дом бога. Заходит Юакко в дом. Бог выгходит навстречу Юакко: – Здравствуй, здравствуй, Яшенька, ты пришел по большому делу. (Дочь бога была у Юакко женой). Юакко отвечает: – Да, пришел по большому делу. – Теперь тебе надо по этому делу побыть здесь четверо суток. Напоили Юакко, накормили досыта, уложили Юакко спать. Юакко увели в такую комнату, что хоть у него были ĸpасивые покои, но эта комната была еще красивее, и очень сладкий запах был в комнате, и на стенах были всякие украшения, каких Юакко никогда не видел. Такие красивые были эти покоиб Юакко все смотрел, смотрел, да так и не успел уснуть, когда его пришли будить. Так они прожили этот день и так же Юакко кормили, поили и уложили опять спять. Вторую ночь Юакко было ещо веселее спать, потому что его уложили в комнате еще красивее. Пока Юакко смотрел, смотрел да не успел все даже просмотреть, когда пришли его будить. Они опять день прожили. Уложили Юакко на третий вечер спать. В такой комнате уложили: там было темно, там был плохой запах, внизу горел огонь, и постели не было, кроме как немножко под боком, и приходили Юакко всякие твари кусать. В такую комнату попал Юакко на третью ночь. Это была долгая ночь – Юакко думал, что он пробыл там целый год. Пришли утром Юакко будить. Спрашивает Спас у Юакко: – Ну, как, Юакко, тебе спалось? Юакко говорит: – Плохо мне спалось, потому что было темно й плохой запах. Огонь горел внизу, и ночь была такая далгая, и все твари приходили меня кусать. Говорит Спас, что такой будет у царя дом на том свете, это царь заслужил. Первая ночь была, что такая у Юакко жизнь [будет] на том свете. Вторая ночь была, что такая будет на том свете жизнь у жены Юакко. Прошел опять день, и опять настала ночь. Уложили Юакко на четвертую ночь спать. Уложили в такой комнате: было там темно и плохой запax, но все же немножко получше, чем в третью мочь. Приходит Спас будить Юакко и спрашивает: – Какова этa ночь была? Юакко говорит: – Плохая была ночь, но не такая плохая, как третья ночь была. Спас говорит, что такая жизнь будет у царевой жены на том свете. Спас взял да написал длинное письмо и дал его Юакко. – Отнеси это к царю, положи на стол и сам беги во двор и смотри, что случится с царем. Юакко говорит: – Когда я попал в дом на первую ночь, то там две женщины воду переливали. Они велели спросить, почему им выпала такая работа и долго ли им нужно воду переливать. Спас говорит: – Им выпала такая работа потому, что когда они прежде продавали молоко, то они наливали в молоко воду. От этой работы они избавятся тем, что сосчитают шерстинки у яловой коровы и напишут об этом мне. Тогда они избавятся от этой работы. Потом Юакко спросил: – Когда я пришел на вторую ночь в другой дом, то в том доме двое мужчин в шубах друг друга кулаками колотили и никак не могли согреться. Они велели спросить, что долго ли им придется этим делом заниматься и за что им такая работа выпала. Скажи мне про это дело. Спас оказал: – Они не пускали путника в дом, когда к ним в дом в зимнюю пору путник просился. Путник во дворе мерз. За это им выпала такая работа, и от этой работы они не избавятся иначе, пока не сосчитают в звездную ночь звезды на небе и мне об этом напишут. Тогда они избавятся от этой работы. Опять Юакко спросил: – Когда я на третью ночь попал а третий дом, то в том доме старуха грызла сухой хлеб, так что кровь текла из десен и зубов, а старуха никак ме могла наесться досыта. Она велела спросить у тебя, за что ей выпала такая работа и долго ли ей придется это делать. Спас отвечает: – Ей выпала такая работа за то, что она давала нищему такой сухой и плохой хлеб, какого она сама не могла есть. Она избавится от этой работы, когда сосчитает, сколько зерен в большом ржаном поле, и напишет мне. Теперь Юакко пошел обратно. Он заходил во все дома и рассказывает всем, что Спас сказал и чем они от своей работы избавятся. Потом Юакко зашел в дом царя, и бросил письмо на стол, и выбежал из избы во двор, и смотрел, как царев дом провалился в землю до трубы. Немного только трубы осталось на виду – такое тяжелое было это письмо; Так Юакко вернулся к жене и стал жить счастливо, своим трудом он заслужил эту хорошую жизнь. Taĸой длины эта сказка. Кто слушал, тому золотую серьгу в ухо, кто не слушал – тому смоляной квач в ж...

25 декабря 2023 в 16:47 Нина Шибанова

• изменил(а) текст
  Еli ennen paimen Juakko. Hiän eli ilmaiseh ikäh ei ni mitä tehnyt, kun vain lehmie paimenti. Hiän šielä mečäššä ajattelou: «Mintäh mie en voi akottuo, kun mie šuan niin äijän rahua, ta kaikki annan papilla ta kirkkoh. Rahua on šiäššettävä ta akotuttava». Tulou hänellä oikein kaunis tytär eteh. Še tytär šanou: – Mitä, Juakko, tuumaičet? – Mie en ni mitä tuumaiče. – Tuumaičet šie, tuumaičet, – šanou tytär. Tytär kato, ta Juakko ei ni nähny, mihi še tytär mäni. Iltasella ajo Juakko kotih ta makasi yön. Šamalla läksi toisena päivänä meččäh karjan kera. Tulou Juakolla šamat ajatukšet piäh, jotta on nyt rahua šiäššettävä ta akotuttava. Ku Juakko ajattelou, tulou tuaš oikein kaunis tytär eteh ta kyšyy: – Mitä šie, Juakko, tuumaičet? – En mie ni mitä tuumaiče. – Tuumaičet., Juakko, tuumaičet. Šitten tytär tuaš katosi pues. Kolmantena päivänä tuaš Juakko ajau karjan meččäh ta tuaš tuumaiččou šamoja ajatukšie, jotta on rahua šiäššettävä ta akotuttava. Tulou tuaš kaunehempi tytär Juakolla eteh ta kyšyy: – Mitä šie, Juakko, tuumaičet? – En mie mitänä tuumaiče. – Tuumaičet, Juakko, tuumaičet, mie tiijän, mitä šie tuumaičet. Šie tuumaičet, jotta šiun on akotuttava, ta ota šie, Juakko, milma naisekši. Juakko šanou, jotta «kuin še meistä pari tulou, kuin mie olen paimenpoika ta pahašša vuatetukšešša, ta šie olet niin kaunis ta hyvissä vuatetukšišša, kuin še meistä pari tulou?». Tytär šanou, jotta «ei še mitä, ota vain, Juakko, milma naisekši». No Juakko šanou: – Kun šie tahot, nin tulkah meistä pari. Та niin Juakko akottuki. Niin hyö ajetah illalla moršiemeh kanšša lehmät kotih. Šielä kylässä noššettih šemmoini ilo, jotta nyt šai Juakko niin kaunehen naisen, jotta ei ole missän muailmašša niin kaunista naista, kuin Juakolla on naini. Käytih häntä kaikki tervehtimäh: pienet ni šuuret, nuoret ni vanhat – kaikki käytih Juakkuo ta hänen naistah tervehtimäh. Muattih hyö yön. Šiitä naini šanou Juakolla: – Etkö šie, Juakko, šua miula hevoista kyläštä, lähemmä kul’aimah. Juakko šai heposen i val’l’aššettih i nouštih rekeh. Juakko otti ohjakšet käteh, nin naini šanou: – Elä šie, Juakko aja, anna miula ohjakšet, mie ajan, pysy šie vain reješšä. No ajettih šuurista vuaroista piäličči, kun ei ollun ni tietä ni jälkie. Kun hyö ajettih, nin kaikki aukeni tiekši, nin kaikki tuli šiliekši, meččä kahen puolen šiirty. Tuli heilä vastah šemmoiset huonehet, jotta ei ole čuarilla šemmoisie huonehie, eikä ole missänä linnašša šemmoisie huonehie. Naini šanou Juakolla, jotta «täššä on meijän huonehet: šie kun annoit kaikki rahat papilla ta keräsit, nin pappi moli ta jumala anto meilä šemmoiset huonehet, kun šie kaiken ikäsi olit paimenpoikana». Täššä hyö nyt ruvetah elämäh. Šiitä hyö alettih elyä. Heilä on niin hauška elyä, jotta Juakko ei ni niä kun päivät mänöy iltah. On heilä šielä niin äijä rikkahukšie, niin äijä eläimie, jottei ni koko muailmašša niin äijiä rikkahukšie ta eläimie. Šuau šitten čuari tietä, jotta Juakolla on niin kaunis naine, jotta ei šemmoista ole muailmašša, eikä hänellä čuarilla ole. Tai huonehet Juakolla on paremmat, kui hänellä, čuarilla. Ka piättäy čuari lähtie Juakon luo kostih. Čuari läksi Juakon luo kostih: hiän tietäy, jotta missä Juakko eläy. Та ei hiän ni kuin voi piäššä šinne, kun meččä on matalla. Čuarilla täytyy myöštyö ta ottua viisikymmentä soltattua. Ottau čuari viisikymmentä soltattua ta lähtöy Juakon luo mänemäh. Kokonaini kuukauši raivatah viisikymmentä soltattua tietä Juakon luo. Kuatah meččie ta tietä raivatah. No niin hyö piäštih Juakon pihah. Niin sšanou čuari naisellah, jotta «mäne šie ieššä pirttih, ta mie tulen peräššä». Mäni čuarin naini pirttih. Šielä on niin hyvä, niin kaunehet on huonehet. Häntä otetah hyvin vaštah, näytelläh ta kostitetah häntä hyvin. Aikua mänöy puolitoista čuassuo, nin čuari jo ikävyštyy. Tulou čuarin naini pihalla, nin čuari kyšyy, jotta «mitä šie olit niin kotvan šielä?», Naini šanou: – Kun šie mänet šiämeh, nin šieki olet šielä vielä kotvemman, on šielä kaččomista: niin kaunehet on Juakon huonehet, ta niin kaunis on Juakon naini, ta niin hyvin kostitettih milma! Nyt läksi čuari. Mäni čuari, kävelöy Juakon kera. Enšin čuarie Juakko kostittau: šyyväh ta juuvah viinua, šitte Juakko näyttäy čuarilla, mitä on hänellä omaisuutta. Šanou čuari Juakolla: – Jos sie et sua, Juakko, tietyä, mimmoiset miula ta miun naisella tulou koti tuolla ilmalla, niin mie otan šiun huonehet, šiun naisen ta piän šiulta leikkuan pueš. I lähtöy pueš čuari. Juakko jäi pahoillah. Juakon naini šanou Juakolla: – A mitä, Juakko, olet niin pahoillah? Čuari šanallako šatatti, vain čarkalla vuarto? – Ei hiän čarkalla vuartan, vai šanalla hiän šatatti. – No mitäkö hiän šiula šano? – Šano čuari, jotta miula on šuatava tietyä, mimmoini tulou talo čuarilla ta čuarin naisella toisella muailmalla, kuin čuari kuolou. Juakon naini sšanou Juakolla: – Pane huoli jumalah ta rupie muata. Та hiän rupieu kesryämäh. Hiän kesryäy kerän rihmua ta nošti Juakon. Hiän šamalla tavalla kolmena iltana kesryäy kolme keryä rihmua. Šiitä šanou Juakolla: – Nyt šie lähet čuarilla tuonilmaista kotie tiijuštamah. Та antau Juakolla kolme keryä, panou ne vakkaseh. Panou kerän vieremäh ta antau Juakolla rihmanpiän käteh. – Kävelet kerän peräššä, nin kerä näyttäy šiula, kunne on mäntävä. Käveli Juakko kerän peräššä, ta tulou illalla talo vastah. Mänöu Juakko taloh ta näköy: kakši naista kuatah vettä altahašta altahah, vettä ei ni lisäyvy, ni puolene. Juakko šanou: – Terveh, naiset! – Terveh, terveh, Juakkoseni, tule taloh! Mistä matkuat, mistä mänet? Etkö, Juakko miän as’s’ua tološi, kun vettä pitäy altahašta altahah ammullella ilmaini ikä, millä myö lienemmä tänne joutun, mistä šyyštä? –No voin mie tološie as’s’an, kun muistanen. Toisena päivänä Juakko pani toisen kerän vieremäh: kerä vieröy, Juakko peräh, kerä taloh – Juakko taloh. Kakši mieštä šuuret turkit piällä toine toistah kulakoilla piekšetäh, eikä lämmintä voija šuaha, niin kylmetty ollah, a pirtti on lämmin, kuin kylyn löyly. Juakko šanou: – Terveh miehillä! Ne miehet šanotah: – Terveh, terveh, Juakkoseni, mistä matkuat, kunne mänet? Etkö šie, Juakkoseni, miän as’s’ua tološi, kuin meilä pitäy kaikki ikä toine toistah piekšyä. – Kyllä mie, jos muissan, nin šanon. Maĸuau Juakko yön ta huomenekšella panou kolmannen kerän vieremäh. Mänöy kerä taloh, Juakko peräh. Tulou Juakko pirttih ta näköy: kiukualla vanha akka kuivua leipyä purou, jotta veri juokšou hampahista ta ikenistä. Juakko šanou: – Terveh, akka! – Terveh, terveh, Juakkoseni. Mistä matkuat, kunne mänet? Millä lienen mie, Juakkoseni, täh ruatoh rotiutun ta millä täštä työštä piäššen, kun ilmani ikä pitäy kuivie leipie šyyvä, ta ni kuin nälkä ei lähe pueš. Tološi šie, Juakkoseni, miun as’s’a. – Još muissan, nin tološin. Makuau Juakko yön ta läksi kävelemäh. Jo näkyyki etähänä jumalan koti. Tulou Juakko kotih. Jumala viuhahtau Juakolla vaštah. – Terveh, terveh, Juakkoseni, olet tullut šuurella as’s’alla. (Jumalan tytär oli Juakolla naisena). Juakko vaštuau: – Niin olen tullun šuurella as’s’alla. – Nyt šiula pitäy olla tällä as’s’alla nel’lät vuorokauvet. Juakko juotettih, šyötettih kylläseksi, pantih Juakko muata. Jo Juakko vietih šemmoiseh huoneheh, ta vaikka Juakolla oli kaunehet-huonehet, ni tämä huoneh oli vielä kaunehempi, ta kovin makie haju oli huonehešša, ta šeinillä on kaikenmoisie kaunehukšie, mimmoisie Juakko ei ni konša ole nähnyn. Šemmoiset kaunehet oltih ne huonehet. Juakko kun kaččeli, kaččeli, nin ei hiän ni kerin uinota, kun häntä tultih jo noštamah. Niin še päivä hyö elettih ta šamalla tavalla Juakkuo šyötettih, juotettih ta pantih tuaš muata. Toini yö on Juakolla vielä hauškempi muata, kuin hänet pantih makuamah vielä kaunehempah huoneheh. Juakko kuni kaččeli, kaččeli tai ei kerin kaikkie ni kaččuo, kuin häntä tultih noštamah. Nyt hyö päivän elettih. Pantih Juakon kolmantena iltana muata, Šemmoiseh huoneheh pantih: šielä oli pimie, šielä oli paha haju, alahalla palo tuli, ta šijua ei jiännyn, kuin pieni lohes [?] kylen alla, ta käytih Juakkuo kaikki eläimet n’okkimah. Šemmoiseh huoneheh Juakko joutu kolmannekši yökši. Še oli niin pitkä yö – Juakko tuumi, jotta hiän kokonaisen vuuven on šielä muannun. Tultih, Juakkuo huomenekšella noššettih. Kyšyy spuassu Juakolta: – No kuin, Juakko, оli šiun muattava? Juakko šanou: – Paha oli miula muata, kuin oli niin pimie ta paha haju. Tuli palo alla, ta yö oli niin pitkä, ta kaikki eläimet käytih milma n’okkimah. Šanou spuassu, jotta šemmoini tulou čuarilla tuonilmaini koti, šemmoisen čuari anšaičči. Enšimmäine yö še oli, jotta mimmoini tulou Juakolla tuonilmaine eloš. Toine yö oli šellaini, jotta mimmoini tulou tuonilmaini eloš Juakon naisella. Mäni tuaš päivä ta tuli tuaš yö. Pantih Juakon neljännekši yökši muata. Pantih šemmoiseh huoneheh: oli šielä pimie ta paha haju, kumminki vähän parempi, ku oli kolmantena yönnä. Tulou spuassu Juakkuo noštamah ta kyšyy: – Mimmoini še tämä yö oli? Juakko šanou: – Oli še paha yö, mutta ei še niin paha ollut, kuin kolmaš yö oli. Spuassu šanou, jotta šemmoini elämä še tulou čuarin naisella tuolla ilmalla. Spuassu otti ta kirjutti pitän kirjan, ta anto šen Juakolla: – Täma vie čuarin stolalla ta iče juokše pihalla ta kačo, mitä tapahtuu čuarilla. Juakko šanou: – Kuin mie jouvuin enšimmäisenä yönä taloh, nin šielä kakši naista vettä ammulletih. Hyö käšettih kyšyö, miksi hyö on joutun šemmoiseh työh ta kotvanko heilä on ammullettava vettä. Spuassu šanou: – Hyö on jouvuttu šemmoiseh työh šiksi, kun hyö ennen myötih maituo, ni hyö pantih maitoh vettä. Šiitä työštä hyö piäššäh šillä, kuin luvetah mahon lehmän karvat ta ne kirjutetah miula. Šitten hyö piäššäh,šiitä työštä. Šitten Juakko kyšy: – Kuin mie, tulin toisena yönä toiseh taloh, nin šiinä talošša kakši mieštä turkkiloissa toine toistah kulakoilla piekšettih ta ni kuin ei voitu lämmitä. Hyö käšettih kyšyö, jotta kotvanko heilä on šitä ruatuo ruattava ta miksi hyö ollah šiih työh jouvuttu. Šano šie miula še as’s’a. Spuassu šano: – Hyö ei lašettu matkamieštä taloh, kun tuli matkamieš hiän taloh talviyöllä. Matkamieš pihalla kylmi. Šiitä hyö ollah joutun šemmoiseh työh, ta ei šiitä hyö muulla piäššä, kun heilä on tähtisenä yönnä luvettava tähet taivahalta ta miula kirjutetah. Šitte hyö piäššäh šiitä työštä. Tuaš Juakko kyšy: – Kuin mie kolmantena yönä jouvuin kolmanteh taloh, nin šiinä talošša akka šöi kuivua leipyä niin, jotta veri tuli hampahista ta ikenistä, ta akka ei voinnu ni kuin šyyvä vaččah täyvekši. Hiän käški kysyö šiulta, miksi hiän on šiihe ruatoh joutun ta kotvanko on šitä ruatuo ruattava. Spuassu vaštuau: – Hiän on joutun šiihe työh, kuin on antan kyšyjällä šemmoista kuivua ta pahua leipyä, mimmoista hiän iče ei voinun šyvvä. Hiän piäšöy šiitä ruavošta, kuin hiän lukou, äijänkö jyvie on šuurešša ruispellošša, ta kirjuttau miula. Nyt Juakko läkši takasin. Hiän käy keikkih taloih ta kerto kaikilla, mitä ni spuassu šano ta millä hyö omaštah ruavoštah piäššäh. Šitte mäni Juakko čuarin kotih i heitti kirjasen stolalla ta juokši pirtistä pihalla ta kaččo, kuin čuarin talo upposi muah piippuo myöte. Vain vähäne piippuo jäi näkymäh – šemmoini še kirja oli painava. Niin Juakko piäsi naiseh luo ta rupei hiän elämäh onnellista elämyä, omašta työštäh hiän šai šen hyvän elämän. Šen pivus še starina on. Ken lienne kuullun, šillä kultarenkas korvah, ken ei lienne kuullun, šillä parčča persieh.

25 декабря 2023 в 16:09 Нина Шибанова

• создал(а) текст
• создал(а) перевод текста
• создал(а) текст: Еli ennen paimen Juakko. Hiän eli ilmaiseh ikäh ei ni mitä tehnyt, kun vain lehmie paimenti. Hiän šielä mečäššä ajattelou: «Mintäh mie en voi akottuo, kun mie šuan niin äijän rahua, ta kaikki annan papilla ta kirkkoh. Rahua on šiäššettävä ta akotuttava». Tulou hänellä oikein kaunis tytär eteh. Še tytär šanou: – Mitä, Juakko, tuumaičet? – Mie en ni mitä tuumaiče. – Tuumaičet šie, tuumaičet, – šanou tytär. Tytär kato, ta Juakko ei ni nähny, mihi še tytär mäni. Iltasella ajo Juakko kotih ta makasi yön. Šamalla läksi toisena päivänä meččäh karjan kera. Tulou Juakolla šamat ajatukšet piäh, jotta on nyt rahua šiäššettävä ta akotuttava. Ku Juakko ajattelou, tulou tuaš oikein kaunis tytär eteh ta kyšyy: – Mitä šie, Juakko, tuumaičet? – En mie ni mitä tuumaiče. – Tuumaičet. Juakko, tuumaičet. Šitten tytär tuaš katosi pues. Kolmantena päivänä tuaš Juakko ajau karjan meččäh ta tuaš tuumaiččou šamoja ajatukšie, jotta on rahua šiäššettävä ta akotuttava. Tulou tuaš kaunehempi tytär Juakolla eteh ta kyšyy: – Mitä šie, Juakko, tuumaičet? – En mie mitänä tuumaiče. – Tuumaičet, Juakko, tuumaičet, mie tiijän, mitä šie tuumaičet. Šie tuumaičet, jotta šiun on akotuttava, ta ota šie, Juakko, milma naisekši. Juakko šanou, jotta «kuin še meistä pari tulou, kuin mie olen paimenpoika ta pahašša vuatetukšešša, ta šie olet niin kaunis ta hyvissä vuatetukšišša, kuin še meistä pari tulou?». Tytär šanou, jotta «ei še mitä, ota vain, Juakko, milma naisekši». No Juakko šanou: – Kun šie tahot, nin tulkah meistä pari. Та niin Juakko akottuki. Niin hyö ajetah illalla moršiemeh kanšša lehmät kotih. Šielä kylässä noššettih šemmoini ilo, jotta nyt šai Juakko niin kaunehen naisen, jotta ei ole missän muailmašša niin kaunista naista, kuin Juakolla on naini. Käytih häntä kaikki tervehtimäh: pienet ni šuuret, nuoret ni vanhat – kaikki käytih Juakkuo ta hänen naistah tervehtimäh. Muattih hyö yön. Šiitä naini šanou Juakolla: – Etkö šie, Juakko, šua miula hevoista kyläštä, lähemmä kul’aimah. Juakko šai heposen i val’l’aššettih i nouštih rekeh. Juakko otti ohjakšet käteh, nin naini šanou: – Elä šie, Juakko aja, anna miula ohjakšet, mie ajan, pysy šie vain reješšä. No ajettih šuurista vuaroista piäličči, kun ei ollun ni tietä ni jälkie. Kun hyö ajettih, nin kaikki aukeni tiekši, nin kaikki tuli šiliekši, meččä kahen puolen šiirty. Tuli heilä vastah šemmoiset huonehet, jotta ei ole čuarilla šemmoisie huonehie, eikä ole missänä linnašša šemmoisie huonehie. Naini šanou Juakolla, jotta «täššä on meijän huonehet: šie kun annoit kaikki rahat papilla ta keräsit, nin pappi moli ta jumala anto meilä šemmoiset huonehet, kun šie kaiken ikäsi olit paimenpoikana». Täššä hyö nyt ruvetah elämäh. Šiitä hyö alettih elyä. Heilä on niin hauška elyä, jotta Juakko ei ni niä kun päivät mänöy iltah. On heilä šielä niin äijä rikkahukšie, niin äijä eläimie, jottei ni koko muailmašša niin äijiä rikkahukšie ta eläimie. Šuau šitten čuari tietä, jotta Juakolla on niin kaunis naine, jotta ei šemmoista ole muailmašša, eikä hänellä čuarilla ole. Tai huonehet Juakolla on paremmat, kui hänellä, čuarilla. Ka piättäy čuari lähtie Juakon luo kostih. Čuari läksi Juakon luo kostih: hiän tietäy, jotta missä Juakko eläy. Та ei hiän ni kuin voi piäššä šinne, kun meččä on matalla. Čuarilla täytyy myöštyö ta ottua viisikymmentä soltattua. Ottau čuari viisikymmentä soltattua ta lähtöy Juakon luo mänemäh. Kokonaini kuukauši raivatah viisikymmentä soltattua tietä Juakon luo. Kuatah meččie ta tietä raivatah. No niin hyö piäštih Juakon pihah. Niin sšanou čuari naisellah, jotta «mäne šie ieššä pirttih, ta mie tulen peräššä». Mäni čuarin naini pirttih. Šielä on niin hyvä, niin kaunehet on huonehet. Häntä otetah hyvin vaštah, näytelläh ta kostitetah häntä hyvin. Aikua mänöy puolitoista čuassuo, nin čuari jo ikävyštyy. Tulou čuarin naini pihalla, nin čuari kyšyy, jotta «mitä šie olit niin kotvan šielä?», Naini šanou: – Kun šie mänet šiämeh, nin šieki olet šielä vielä kotvemman, on šielä kaččomista: niin kaunehet on Juakon huonehet, ta niin kaunis on Juakon naini, ta niin hyvin kostitettih milma! Nyt läksi čuari. Mäni čuari, kävelöy Juakon kera. Enšin čuarie Juakko kostittau: šyyväh ta juuvah viinua, šitte Juakko näyttäy čuarilla, mitä on hänellä omaisuutta. Šanou čuari Juakolla: – Jos sie et sua, Juakko, tietyä, mimmoiset miula ta miun naisella tulou koti tuolla ilmalla, niin mie otan šiun huonehet, šiun naisen ta piän šiulta leikkuan pueš. I lähtöy pueš čuari. Juakko jäi pahoillah. Juakon naini šanou Juakolla: – A mitä, Juakko, olet niin pahoillah? Čuari šanallako šatatti, vain čarkalla vuarto? – Ei hiän čarkalla vuartan, vai šanalla hiän šatatti. – No mitäkö hiän šiula šano? – Šano čuari, jotta miula on šuatava tietyä, mimmoini tulou talo čuarilla ta čuarin naisella toisella muailmalla, kuin čuari kuolou. Juakon naini sšanou Juakolla: – Pane huoli jumalah ta rupie muata. Та hiän rupieu kesryämäh. Hiän kesryäy kerän rihmua ta nošti Juakon. Hiän šamalla tavalla kolmena iltana kesryäy kolme keryä rihmua. Šiitä šanou Juakolla: – Nyt šie lähet čuarilla tuonilmaista kotie tiijuštamah. Та antau Juakolla kolme keryä, panou ne vakkaseh. Panou kerän vieremäh ta antau Juakolla rihmanpiän käteh. – Kävelet kerän peräššä, nin kerä näyttäy šiula, kunne on mäntävä. Käveli Juakko kerän peräššä, ta tulou illalla talo vastah. Mänöu Juakko taloh ta näköy: kakši naista kuatah vettä altahašta altahah, vettä ei ni lisäyvy, ni puolene. Juakko šanou: – Terveh, naiset! – Terveh, terveh, Juakkoseni, tule taloh! Mistä matkuat, mistä mänet? Etkö, Juakko miän as’s’ua tološi, kun vettä pitäy altahašta altahah ammullella ilmaini ikä, millä myö lienemmä tänne joutun, mistä šyyštä? –No voin mie tološie as’s’an, kun muistanen. Toisena päivänä Juakko pani toisen kerän vieremäh: kerä vieröy, Juakko peräh, kerä taloh – Juakko taloh. Kakši mieštä šuuret turkit piällä toine toistah kulakoilla piekšetäh, eikä lämmintä voija šuaha, niin kylmetty ollah, a pirtti on lämmin, kuin kylyn löyly. Juakko šanou: – Terveh miehillä! Ne miehet šanotah: – Terveh, terveh, Juakkoseni, mistä matkuat, kunne mänet? Etkö šie, Juakkoseni, miän as’s’ua tološi, kuin meilä pitäy kaikki ikä toine toistah piekšyä. – Kyllä mie, jos muissan, nin šanon. Maĸuau Juakko yön ta huomenekšella panou kolmannen kerän vieremäh. Mänöy kerä taloh, Juakko peräh. Tulou Juakko pirttih ta näköy: kiukualla vanha akka kuivua leipyä purou, jotta veri juokšou hampahista ta ikenistä. Juakko šanou: – Terveh, akka! – Terveh, terveh, Juakkoseni. Mistä matkuat, kunne mänet? Millä lienen mie, Juakkoseni, täh ruatoh rotiutun ta millä täštä työštä piäššen, kun ilmani ikä pitäy kuivie leipie šyyvä, ta ni kuin nälkä ei lähe pueš. Tološi šie, Juakkoseni, miun as’s’a. – Još muissan, nin tološin. Makuau Juakko yön ta läksi kävelemäh. Jo näkyyki etähänä jumalan koti. Tulou Juakko kotih. Jumala viuhahtau Juakolla vaštah. – Terveh, terveh, Juakkoseni, olet tullut šuurella as’s’alla. (Jumalan tytär oli Juakolla naisena). Juakko vaštuau: – Niin olen tullun šuurella as’s’alla. – Nyt šiula pitäy olla tällä as’s’alla nel’lät vuorokauvet. Juakko juotettih, šyötettih kylläseksi, pantih Juakko muata. Jo Juakko vietih šemmoiseh huoneheh, ta vaikka Juakolla oli kaunehet-huonehet, ni tämä huoneh oli vielä kaunehempi, ta kovin makie haju oli huonehešša, ta šeinillä on kaikenmoisie kaunehukšie, mimmoisie Juakko ei ni konša ole nähnyn. Šemmoiset kaunehet oltih ne huonehet. Juakko kun kaččeli, kaččeli, nin ei hiän ni kerin uinota, kun häntä tultih jo noštamah. Niin še päivä hyö elettih ta šamalla tavalla Juakkuo šyötettih, juotettih ta pantih tuaš muata. Toini yö on Juakolla vielä hauškempi muata, kuin hänet pantih makuamah vielä kaunehempah huoneheh. Juakko kuni kaččeli, kaččeli tai ei kerin kaikkie ni kaččuo, kuin häntä tultih noštamah. Nyt hyö päivän elettih. Pantih Juakon kolmantena iltana muata, Šemmoiseh huoneheh pantih: šielä oli pimie, šielä oli paha haju, alahalla palo tuli, ta šijua ei jiännyn, kuin pieni lohes [?] kylen alla, ta käytih Juakkuo kaikki eläimet n’okkimah. Šemmoiseh huoneheh Juakko joutu kolmannekši yökši. Še oli niin pitkä yö – Juakko tuumi, jotta hiän kokonaisen vuuven on šielä muannun. Tultih, Juakkuo huomenekšella noššettih. Kyšyy spuassu Juakolta: – No kuin, Juakko, оli šiun muattava? Juakko šanou: – Paha oli miula muata, kuin oli niin pimie ta paha haju. Tuli palo alla, ta yö oli niin pitkä, ta kaikki eläimet käytih milma n’okkimah. Šanou spuassu, jotta šemmoini tulou čuarilla tuonilmaini koti, šemmoisen čuari anšaičči. Enšimmäine yö še oli, jotta mimmoini tulou Juakolla tuonilmaine eloš. Toine yö oli šellaini, jotta mimmoini tulou tuonilmaini eloš Juakon naisella. Mäni tuaš päivä ta tuli tuaš yö. Pantih Juakon neljännekši yökši muata. Pantih šemmoiseh huoneheh: oli šielä pimie ta paha haju, kumminki vähän parempi, ku oli kolmantena yönnä. Tulou spuassu Juakkuo noštamah ta kyšyy: – Mimmoini še tämä yö oli? Juakko šanou: – Oli še paha yö, mutta ei še niin paha ollut, kuin kolmaš yö oli. Spuassu šanou, jotta šemmoini elämä še tulou čuarin naisella tuolla ilmalla. Spuassu otti ta kirjutti pitän kirjan, ta anto šen Juakolla: – Täma vie čuarin stolalla ta iče juokše pihalla ta kačo, mitä tapahtuu čuarilla. Juakko šanou: – Kuin mie jouvuin enšimmäisenä yönä taloh, nin šielä kakši naista vettä ammulletih. Hyö käšettih kyšyö, miksi hyö on joutun šemmoiseh työh ta kotvanko heilä on ammullettava vettä. Spuassu šanou: – Hyö on jouvuttu šemmoiseh työh šiksi, kun hyö ennen myötih maituo, ni hyö pantih maitoh vettä. Šiitä työštä hyö piäššäh šillä, kuin luvetah mahon lehmän karvat ta ne kirjutetah miula. Šitten hyö piäššäh,šiitä työštä. Šitten Juakko kyšy: – Kuin mie, tulin toisena yönä toiseh taloh, nin šiinä talošša kakši mieštä turkkiloissa toine toistah kulakoilla piekšettih ta ni kuin ei voitu lämmitä. Hyö käšettih kyšyö, jotta kotvanko heilä on šitä ruatuo ruattava ta miksi hyö ollah šiih työh jouvuttu. Šano šie miula še as’s’a. Spuassu šano: – Hyö ei lašettu matkamieštä taloh, kun tuli matkamieš hiän taloh talviyöllä. Matkamieš pihalla kylmi. Šiitä hyö ollah joutun šemmoiseh työh, ta ei šiitä hyö muulla piäššä, kun heilä on tähtisenä yönnä luvettava tähet taivahalta ta miula kirjutetah. Šitte hyö piäššäh šiitä työštä. Tuaš Juakko kyšy: – Kuin mie kolmantena yönä jouvuin kolmanteh taloh, nin šiinä talošša akka šöi kuivua leipyä niin, jotta veri tuli hampahista ta ikenistä, ta akka ei voinnu ni kuin šyyvä vaččah täyvekši. Hiän käški kysyö šiulta, miksi hiän on šiihe ruatoh joutun ta kotvanko on šitä ruatuo ruattava. Spuassu vaštuau: – Hiän on joutun šiihe työh, kuin on antan kyšyjällä šemmoista kuivua ta pahua leipyä, mimmoista hiän iče ei voinun šyvvä. Hiän piäšöy šiitä ruavošta, kuin hiän lukou, äijänkö jyvie on šuurešša ruispellošša, ta kirjuttau miula. Nyt Juakko läkši takasin. Hiän käy keikkih taloih ta kerto kaikilla, mitä ni spuassu šano ta millä hyö omaštah ruavoštah piäššäh. Šitte mäni Juakko čuarin kotih i heitti kirjasen stolalla ta juokši pirtistä pihalla ta kaččo, kuin čuarin talo upposi muah piippuo myöte. Vain vähäne piippuo jäi näkymäh – šemmoini še kirja oli painava. Niin Juakko piäsi naiseh luo ta rupei hiän elämäh onnellista elämyä, omašta työštäh hiän šai šen hyvän elämän. Šen pivus še starina on. Ken lienne kuullun, šillä kultarenkas korvah, ken ei lienne kuullun, šillä parčča persieh.