Тексты

Вернуться к просмотру | Вернуться к списку

Iivananpäivy piettih joga kyläs

История изменений

10 апреля 2024 в 22:56 Нина Шибанова

• изменил(а) текст перевода
  — Иванов день праздновали в каждой деревне, это был праздник в каждой деревне, а праздники проводили, все люди шли туда, в Ламбисельгу на Иванов день. Его все праздновали, в каждой деревне отдельно. Иванов день был в Ламбисельге. Вечерами бесёды устраивали, танцы, бесёды. Потом ночью шли огонь жечь. Сделают, пойдут на высокую гору, сделают огонь, большой-большой костёр, потом через него прыгают, девушки и парни лемби поднимают. Понимаешь? — Но, но, но. — Лемби поднимать и мы, будучи девушками, тоже ходили в Рубчейлу в Иванову ночь. В каждой деревне ходили лемби поднимать. Через огонь прыгаем, только притопываем. Тут только стук идёт. Парни и девушки. — Огонь большой был? — Большой, большой огонь. Пойдём на большую гору и там. — Это только девушки? — Девушки, и парни, все. — Все? — Все. — А в какое время? Ночью? — Ночью, ночью, в полночь, в двенадцать часов. А в Ламбисельге ведь каждый год проводили, там тоже была гора большая, на дороге жгли костёр. Это раньше такая мода была. А теперь, в нынешние годы, уже нет, не ходят, а раньше было. Мы, ещё будучи девушками, ходили. — А будучи молодухами? — А молодухами нет. Не нужно было лемби поднимать. Это в ночь на Иванов день. А как настанет Иванов день, этот день, праздник, праздничный день, то все соберёмся, идём в Ламбисельгу, где этот праздник (престольный). И в другие праздники так. Туда едем с утра на праздник,| там, смотри, везде родня. Потом на бесёде день проводим, да ещё устроят вечернюю бесёду, дневную бесёду. Танцуем с парнями, девушками. Вечером снова вечернюю бесёду устроят, тоже туда на танцы пойдём. Потом обратно домой ночью. — В церковь ходили? — В то время, в наше время, церкви не было. Церкви уже все ликвидировали. — И часовни? — Часовни стояли, но в часовню не ходили, там не было ни икон, ничего не было. В часовню не ходили в то время, и попов не было, попов уже всех тоже... В наше время, когда девушками были, не было такой моды, чтобы в часовню ходить. Они все уже ликвидированы были. — Какого ты года? — Я тридцатого года. — А не помнишь, когда закончили жечь костры? В каком году? — Но я ещё девушкой была, так ещё, смотри, немного ходили. Мы ходили. — После войны? — После войны, да, ещё о прежнем нам женщины рассказывали, да все пойдём туда в Иванов день жечь... Так говорили, что кокко жечь, или как-то так говорили. — Но, кокко жечь. — Кокко жечь. Потом, наверное, вскоре и закончили. После войны ещё немного там было, после больше не было. Раньше, до того, как я замуж вышла, раньше уже закончилось.

10 апреля 2024 в 22:15 Нина Шибанова

• создал(а) текст
• создал(а) перевод текста
• создал(а) текст: — Iivananpäivy piettih joga kyläs, se oli proazniekku joga kyläs, a juhlahat piettih kai matkattih sinne rahvas sinne Lamminselläl Iivananpäiväh. Händy kaikkien proaznuittih, a joga kyläs od’d’el’no. Iivananpäivy se oli Lamminselläl. Illoil bes’odat laittih, tansit, bes’odat. Sit yöl lähtiettih tuldu poltamah. Laittah, mennäh korgiel mäil, sit nečidägoi, tuli laittah suuri-suuri kostru, sit peäliči hänes hypitäh, neidizet da brihat lembie nostetah. Ellendätgo? — No, no, no. — Lembie nostamah, dai myö tyttönny olles kävyimö toze Rupčoih Iivanan yöl. Joga kyläs käydih lembie nostamah. Peäliči tules hypimmö, sit vai kapsahutammo. Sit vai koputus menöy. Brihat dai neidizet. — Oligo suuri tuli? — Suuri, suuri tuli. Menemmö suurel mäil da sit. — Se tytöt vai? — Tytöt, dai pojat, kai. — Kaikki? — Kaikki. — A mih aigah? Yöllä vai? — Yöl, yöl, keskiyön aigah, kahtentostu aigah. A Lamminselläl vit’ joga vuottu sie piettih tože sie oli mägi suuri dorogal poltettih kostroa. Se ennen oli moine moodu. A nygöi nämin vuozien jo eule, ei kävvä, a ennen oli. Vie myö tyttönny olles vie kävyimö tyttönny olles. — A muččoinu olles? — Muččoinnu en. Ei pidänyh lembie nostoa. Se Iivananpäivän yöl. A sit gu tulou Iivananpäivy, päivy se, juhla, proazniekkupäivy, sit šuuriemmo kaikkien, sid menemmö Lamminselläl, kunna se on proazniekku. Dai toizet proazniekat muga on. Sit menemmö sinne huondekses ajammo proazniekkah. Sie ollah bes’odat, sie, kačo, omoa on kaikkiel. Sit bes’odas olemmo päivän da ildubes’odu vie laittah, päivybes’odu. Tansuičemmo brihoin, neidizien kel. Illal uvvessah ildubes’odu laittah, da tože kävymmö sinne tansiloih. Sit kodiloih järilleh yöl. — Kävyittögo kirikköh? — Kirikköö sih aigah, meijän aigah, euluh. Kiriköt johäi kai hävitettih. — I časovnat? — Časovnat seizottih, ga ei časovnah käydy, sie eigo olluh midä. Časovnah ei käydy sil aigoo, eigo olluh pappiloi, papit jo kai tožo... Meijän aigah, konzu myö tyttönny olimmo, euluh sidä mooduu, štobi časovnah kävvä. Net kai hävitetyt oldih. — Midä vuottu sinä olet? — Minä olen tritsaatoidu vuottu. — A etgo musta konzu loputettih se tulen poltandu da? Minnä vuodena? — No minä vie tyttönny olin, vie, kačo, vie vähäizel, nečidägoi, käydih. Myö kävyimö. — Voinan jälgeh? — Voinan jälgeh, da, vie sie endisty akat gu meile kerrottih da kai lähtemmö sinne Iivananpäivän poltamah... Nenga sanottih, što kokkoa poltamah, vai kui lienne sanottu. — No, kokkuu poltamah. — Kokkuu poltamah. Sit järgieh jo, naverno, i loppiettih. Jälles voinoo vie vähäine sie oli, jälles enämbi ei olluh. Ennen, kuni minä miehel menin, ga ennen loppevuttih.