Тексты

Вернуться к просмотру | Вернуться к списку

Kladbiščala lähtietäh

История изменений

27 июня 2025 в 15:49 Нина Шибанова

• изменил(а) текст
  Nyd lähemmä kui t'ässä jo, kukaz (i) moakundani kui kerävyttih, oi kukkahani mamaženi, siuda jo kukkahih spoaššuzih kuutaidaviksi varoin ni ku. N'yd läkkeä vai, kalliž moakundani, otakkoa polvi mamažešta polven aiguhižet polviproškenjažet polvi spoaššuzih lähtijessä. Eigo mimmoizija t'eilä prostoiloja protivnostišanazie ažetellun, ni otakkoa polvi spoaššuzih lähtijessä proškenjazet. I anakkoa valgeil (a) ilmoila loadijala valgijala mamažela polnoit odblahoslovenjažet dai proškenjažet. Ved jo kalliž moakundani jo kallehih synd'yzih kaimoamah varoin tuldih ni, ku n'äinä päiväzinä pehmeih peškuzeml'azih joi pereberaičimma. I vet kalliž moakundani, kalliž l'ubiimoi mamaženi, kallehih syndyzih kaimoalemma i pehmeih peškuzeml'azih pereberaičemma. Ni onnoako jo et, kukkahani mamaženi, kurja rukkazilani ni kuila aigazila enämbi ni, kuldarindakubukägözien kukunda kuuhuot kuin ollah ni, edgo rubiele kurja rukkazila ni hoš kuuročkalinduzien loaduzin kukkumah, kuin ollah kukkahien spoaššuzien blahoslovimat kuldarindakubukägözien kukunda kuuhuot kuulovišša ni. Mie rubielen angehen oalani varduoni, armaz mamaženi, sield'ä siuda arvottelomah. Kuin tulet kukkahih spoaššuzih kui kuutaičemma ni, kui kuivila kuuženokšažila kuldarindakubukägöžet kukkumah ruvetah ni, mie angehen oalane varduoni, armahani mamaženi, siel'd'ä rubielen siuda arvottelomah. Ni kui rojitah oallon peällizien allilinduzien ažetuškuuhuod ni, angen rukkaženi rubian, allilinduzina kuin ažettuated ni, angehen oalane Val'arukka sieldä rubian siuda arvottelomah. Ni kui rodieten magei magavopostelizih vieren ni, edgo, udalani mamaženi, hoš udalista spoaššuzišta uduzih unipoduškazih kui, ylen userdno uinuan ni, hoš unuzissa učudaiččiete. Ni onnoako kui armaz moakundani siuda armahih synd'yzih ažetellah že ni, onnoako ni kuih manierazih siuda olovat spoaššuzet ei odblahoslovita. Ni läkkeä vai n'ygöi n'äi kui, jo ollah doštalitti, jällinjälgimmäižetti, posledn'oid minuuttakodvažet olovan hyväžen azetettuloišša onttarizišša ni. Jo ollah, mielikirjavani mamaženi, minuuttazila meäräijyd minuuttakodvažet oldah vie. Ni kui kalliž moakundani siuda n'äin'ä päiväzin'ä kaunehiže kangažmoahuzihe kaimatah, en'ämbi et kurjarukkazila ni kušta kuvatteliete. Ni vet otakkoa, polvi moakundani, jälgimäni kerdani polvi päiväzist'äni lähtijessä pobiednoilda mamarukalda, ana polnoit proškenjažetti, ana hyvät odblahoslovenjažetti. Ana omaz učlivoimat umažet udra rukkazila ni, udalia ilmazia myöten ollešša. Vet onnoako en'ämbi ei armahan mamažen armozia ni kušta šoa eččiä hoš. Kuih manierazih näidä dorogazia, kuottelizima hoš kuih manierazih, libo viiruččija libo viikuppija ni. Ei šoa kargia rukkazila ni hoš, omat kapitoalažet n'äista dorogaizišta, siuda kuottelizima kaupata. Ni ei ole semmoizia kapitoalazija, eigo hoš oliš kaznan kapitoalazila n'äistä dorogazišta, otmeniitoi mamaženi, siuda odbeija. Ni onnoako ni mih manierazih ei šoa, ni kuottelizin hoš, kurja rukkaženi, kukkahani mamaženi, ennen kukkahih spoaššuzih kuutaindazija, hot loadu spoaššuzien kera kuin loadizin hot suudožed, ni kui loadu spoaššuzet loadima rukkaistani yksilä laudazila laššetta. Ni šurendo rukkaženi loadizin sugeijen spoaššuzien kera hoš suudožed ni, ei šoa ni mih manierazin, otmeniitoi mamaženi, siuda n'äista dorogazišta ni kuih manierazin odbeija. Yhed vai kallehih spoaššuzih pidäy kannotella. En voi ni kuih manierazin oslobodija, ni hoš olizin, kargie rukkaženi, kalliž mamaženi, siula karžinah kanoavažed loadinun da sin kattanun ni. Hoš kargie rukkaženi olizin kallehin proaznikkazin, armahani mamaženi, siun armozie eččimäh sen aštunu. Ni voata vai kui kaunehiže kangažzeml'azih n'äin'ä päivin'ä kaimoalen ni, en'ämbi ni kušta en šoa eččia, eigo, armaž mamaženi, siuda ni kušta šoa arvottoa. Yhed vai kargie rukkazilani, kallehih syndyzih kaimoatah. Ni voata vielä, kuin ollah kallehih syndyzih kaimattuloja, oi kalliž mamaženi ni, kuin on olovih syndyzih okuutaiduloja yn'n'äh puoli ozra osmerikan oalaista omazija ni, eigo, valgeil (a) ilmoila loadija valgijani mamaženi, siula valgeista synd'yzistä ne vaštazih voaputtoa. Ni kuin on vahahernehin valujien voskovoiloijen tuohušsvečkazien kera kuin valgeišta syndyzistä heilä valdažet annettanou ni. Ana siuda valgeih syndyzih vaštoamah tullah. Ni voata vielä vierona rukkaženi, viihyt't'äjazieni lapšut kuin on viihyt't'ämien ažetettuloila vierahila randazila viestittömänä. Ni kuin eigo hoš kuinn'ägi arvottelis aigojazieni lapšud armahan mamažen azeida n'äid'ä. Ni kuin hot ažettaližin tuuvan enžimäzijä tuulen viemä vietrazija myöten viihyttäjäzieni lapšuola viestižet hoš kuin vierettäzin ni. Onnoako hoš šiivekkähilä siivilinduzila selgäzih sidozinni, ana aigomažeš aigomien luohizila loittozila randazila siun nämä aziežet arvotteliš.^ Što myö jo jälgimäžen kerdažen armašta mamaista armahih syndyzih aššuttelemma.^ I viezlöveä mamaista jo viekkahih spoaššuzih vierettimä. Joi kallehih kladbiščazeml'azih joi katakšendelemma, pehmeih peškumoahuzih pereberaiččima. (Lien'öy.)

27 июня 2025 в 15:45 Нина Шибанова

• изменил(а) текст
  Nyd lähemmä kui t'ässä jo, kukaz (i) moakundani kui kerävyttih, oi kukkahani mamaženi, siuda jo kukkahih spoaššuzih kuutaidaviksi varoin ni ku. N'yd läkkeä vai, kalliž moakundani, otakkoa polvi mamažešta polven aiguhižet polviproškenjažet polvi spoaššuzih lähtijessä. Eigo mimmoizija t'eilä prostoiloja protivnostišanazie ažetellun, ni otakkoa polvi spoaššuzih lähtijessä proškenjazet. I anakkoa valgeil (a) ilmoila loadijala valgijala mamažela polnoit odblahoslovenjažet dai proškenjažet. Ved jo kalliž moakundani jo kallehih synd'yzih kaimoamah varoin tuldih ni, ku n'äinä päiväzinä pehmeih peškuzeml'azih joi pereberaičimma. I vet kalliž moakundani, kalliž l'ubiimoi mamaženi, kallehih syndyzih kaimoalemma i pehmeih peškuzeml'azih pereberaičemma. Ni onnoako jo et, kukkahani mamaženi, kurja rukkazilani ni kuila aigazila enämbi ni, kuldarindakubukägözien kukunda kuuhuot kuin ollah ni, edgo rubiele kurja rukkazila ni hoš kuuročkalinduzien loaduzin kukkumah, kuin ollah kukkahien spoaššuzien blahoslovimat kuldarindakubukägözien kukunda kuuhuot kuulovišša ni. Mie rubielen angehen oalani varduoni, armaz mamaženi, sield'ä siuda arvottelomah. Kuin tulet kukkahih spoaššuzih kui kuutaičemma ni, kui kuivila kuuženokšažila kuldarindakubukägöžet kukkumah ruvetah ni, mie angehen oalane varduoni, armahani mamaženi, siel'd'ä rubielen siuda arvottelomah. Ni kui rojitah oallon peällizien allilinduzien ažetuškuuhuod ni, angen rukkaženi rubian, allilinduzina kuin ažettuated ni, angehen oalane Val'arukka sieldä rubian siuda arvottelomah. Ni kui rodieten magei magavopostelizih vieren ni, edgo, udalani mamaženi, hoš udalista spoaššuzišta uduzih unipoduškazih kui, ylen userdno uinuan ni, hoš unuzissa učudaiččiete. Ni onnoako kui armaz moakundani siuda armahih synd'yzih ažetellah že ni, onnoako ni kuih manierazih siuda olovat spoaššuzet ei odblahoslovita. Ni läkkeä vai n'ygöi n'äi kui, jo ollah doštalitti, jällinjälgimmäižetti, posledn'oid minuuttakodvažet olovan hyväžen azetettuloišša onttarizišša ni. Jo ollah, mielikirjavani mamaženi, minuuttazila meäräijyd minuuttakodvažet oldah vie. Ni kui kalliž moakundani siuda n'äin'ä päiväzin'ä kaunehiže kangažmoahuzihe kaimatah, en'ämbi et kurjarukkazila ni kušta kuvatteliete. Ni vet otakkoa, polvi moakundani, jälgimäni kerdani polvi päiväzist'äni lähtijessä pobiednoilda mamarukalda, ana polnoit proškenjažetti, ana hyvät odblahoslovenjažetti. Ana omaz učlivoimat umažet udra rukkazila ni, udalia ilmazia myöten ollešša. Vet onnoako en'ämbi ei armahan mamažen armozia ni kušta šoa eččiä hoš. Kuih manierazih näidä dorogazia, kuottelizima hoš kuih manierazih, libo viiruččija libo viikuppija ni. Ei šoa kargia rukkazila ni hoš, omat kapitoalažet n'äista dorogaizišta, siuda kuottelizima kaupata. Ni ei ole semmoizia kapitoalazija, eigo hoš oliš kaznan kapitoalazila n'äistä dorogazišta, otmeniitoi mamaženi, siuda odbeija. Ni onnoako ni mih manierazih ei šoa, ni kuottelizin hoš, kurja rukkaženi, kukkahani mamaženi, ennen kukkahih spoaššuzih kuutaindazija, hot loadu spoaššuzien kera kuin loadizin hot suudožed, ni kui loadu spoaššuzet loadima rukkaistani yksilä laudazila laššetta. Ni šurendo rukkaženi loadizin sugeijen spoaššuzien kera hoš suudožed ni, ei šoa ni mih manierazin, otmeniitoi mamaženi, siuda n'äista dorogazišta ni kuih manierazin odbeija. Yhed vai kallehih spoaššuzih pidäy kannotella. En voi ni kuih manierazin oslobodija, ni hoš olizin, kargie rukkaženi, kalliž mamaženi, siula karžinah kanoavažed loadinun da sin kattanun ni. Hoš kargie rukkaženi olizin kallehin proaznikkazin, armahani mamaženi, siun armozie eččimäh sen aštunu. Ni voata vai kui kaunehiže kangažzeml'azih n'äin'ä päivin'ä kaimoalen ni, en'ämbi ni kušta en šoa eččia, eigo, armaž mamaženi, siuda ni kušta šoa arvottoa. Yhed vai kargie rukkazilani, kallehih syndyzih kaimoatah. Ni voata vielä, kuin ollah kallehih syndyzih kaimattuloja, oi kalliž mamaženi ni, kuin on olovih syndyzih okuutaiduloja yn'n'äh puoli ozra osmerikan oalaista omazija ni, eigo, valgeil (a) ilmoila loadija valgijani mamaženi, siula valgeista synd'yzistä ne vaštazih voaputtoa. Ni kuin on vahahernehin valujien voskovoiloijen tuohušsvečkazien kera kuin valgeišta syndyzistä heilä valdažet annettanou ni. Ana siuda valgeih syndyzih vaštoamah tullah. Ni voata vielä vierona rukkaženi, viihyt't'äjazieni lapšut kuin on viihyt't'ämien ažetettuloila vierahila randazila viestittömänä. Ni kuin eigo hoš kuinn'ägi arvottelis aigojazieni lapšud armahan mamažen azeida n'äid'ä. Ni kuin hot ažettaližin tuuvan enžimäzijä tuulen viemä vietrazija myöten viihyttäjäzieni lapšuola viestižet hoš kuin vierettäzin ni. Onnoako hoš šiivekkähilä siivilinduzila selgäzih sidozinni, ana aigomažeš aigomien luohizila loittozila randazila siun nämä aziežet arvotteliš.^ Što myö jo jälgimäžen kerdažen armašta mamaista armahih syndyzih aššuttelemma. I viezlöveä mamaista jo viekkahih spoaššuzih vierettimä. Joi kallehih kladbiščazeml'azih joi katakšendelemma, pehmeih peškumoahuzih pereberaiččima. (Lien'öy.)
• изменил(а) текст перевода
  Теперь уходим, как собрались тут, вся чудесная родня и все племечко, ой моя чудесная маменька, чтобы у чудесных спасов тебя укрыть. И подойдите теперь, дорогие род и племечко, попросите у родимой маменьки низкие прощеньица, перед уходом к родовым спасам. Может, какие нехорошие, дурные слова вам говорила, так перед уходом к родовым спасушкам возьмите прощеньице. И дайте моей, на белый свет меня создавшей светлой маменьке полное благословеньице и прощеньице. Ведь уже дорогой род и племечко пришли проводить, как в эти денечки в мягкую и песчаную земельку ее укладываем. И ведь, моя дорогая, любимая маменька, [тебя] вместе с дорогим родом-племенем к дорогим прародителям провожаем, в мягкую песчаную земельку перевозим. И ведь, наверное, моя чудесная маменька, бедным горемычным ни в какую порушку больше [не покажешься], хоть настанет времечко, когда золотогрудые зобастые кукушечки закукуют, так не станешь ли для нас, бедных горемычных, хоть подобно птицам на курицах куковать, как настанет чудесными спасами благословленное времечко, когда золотогрудые зобастые кукушечки будут куковать. Так я, поникший, слабый стан, стану твой голос, милая маменька, угадывать. Если явишься, как к чудесным спасушкам тебя укроем, так когда золотогрудые зобастые кукушечки прилетят на сухие еловые веточки куковать, так я, поникший, слабый стан, буду тебя, моя милая маменька, угадывать. И когда настанет пора прилета по волнам плывущих уточек-морянок, и если ты прилетишь уточкой-морянкой, так я, бедная горюшица, поникшая Валюша, буду среди них тебя отыскивать. И как на сладкую постелюшку улягусь, так не придешь ли, удалая маменька, когда я на мягкой подушечке крепко засну, так не придешь ли и не покажешься ли мне во сне? И ведь как милый род и племечко тебя к милым прародителям снарядили, так, видно, никакими способами щедрые спасушки тебя не вызволят. Так пойдемте же теперь, ведь уже последние мгновения-минуточки [остались] в строениях, поставленных нашим щедрым хорошим. Ведь, моя славная маменька, остались короткие мгновения, считанные минуточки. И как дорогой народ-племечко в эти денечки тебя в красивую песчаную земельку проводит, так больше никогда нам, горемычным, не покажешься. И возьмите-ка, родовое племечко, в последний разок при выходе от родовых солнышек, у бедной маменьки полное прощеньице и самое славное благословеньице. Дай нам, печальным горюшицам, свой учтивый [?] ум для житья на этом удалом свете. Ведь больше милостей нашей милой маменьки, уж, видно, нигде нам не отыскать. Уж никаким образом эти дороженьки, как бы ни пытались и ни старались, нельзя ни выручить, ни выкупить. Не сможем, горькие горюшицы, тебя из этой дороженьки своими капиталами откупить. И нет таких капиталов, и не хватит капиталов всей казны, чтобы тебя, именитая маменька, из этой дороженьки выручить. И ведь, видно, никакими способами нельзя, как бы [я], бедная горюшица, ни пыталась, моя чудесная маменька, прежде чем укрыть тебя к чудесным спасам, как бы ни рядилась [я] с ладными спасушками, да никак ладные спасушки меня, созданную горюшицу, на те доски не пускают. И как бы, тоскливая горюшица, ни пыталась сговориться с ласковыми спасушками, так никаким манером, моя именитая маменька, тебя из этой дороженьки не вызволить. К дорогим спасушкам надо проводить. Никакими способами не могу освободить, даже если бы я, горькая горюшица, для тебя, моя дорогая маменька, в подполе канавушки вырыла и в них укрыла. Хоть бы в дорогие празднички, горькая горюшица, твои ласки, милая маменька, там искала. И как провожу тебя в эти денечки в красивую боровую земелюшку, так негде будет тебя отыскивать, и нигде уж, моя милая маменька, тебя не найти. Приходится горьким горюшицам к дорогим прародителям проводить. Погоди-ка, ой дорогая моя маменька, ведь как уже многих к дорогим прародителям проводили, как многих к щедрым прародителям укрыли [букв.^ окутали], уж площадью на полпашни родственников отправлено.^ Так, может, моя светлая маменька, на белый свет меня создавшая, не придут ли они от белых прародителей тебя встречать? И если им у белых прародителей волюшку дадут, так ведь есть восковые свечечки, восковыми горошинами истекающие. Пусть придут у белых прародителей тебя встречать. И дай-ка еще, кручинная горюшица, ведь дитя моих [родителей], меня утешавших, без вести затерялся на чужих берегах у чужих утешенных. Так может догадается как-нибудь, дитя моих [родителей], меня вырастивших, о делах милой маменьки. И попыталась бы ему отправить, с первыми ветерочками переправить весточку дитяти моих [родителей], меня утешавших. Хоть крылатым летающим птичкам на спину привязала бы, пусть бы твой созданный, на дальней стороне чужих созданных об этих событиях догадался, что уж в последние разочки мы свою милую маменьку к мудрым спасушкам отвезли. И уже в дорогую кладбищенскую земельку укрыли, в мягкую песчаную земельку переселили. (Хватит.)

27 июня 2025 в 15:44 Нина Шибанова

• изменил(а) текст перевода
  Теперь уходим, как собрались тут, вся чудесная родня и все племечко, ой моя чудесная маменька, чтобы у чудесных спасов тебя укрыть. И подойдите теперь, дорогие род и племечко, попросите у родимой маменьки низкие прощеньица, перед уходом к родовым спасам. Может, какие нехорошие, дурные слова вам говорила, так перед уходом к родовым спасушкам возьмите прощеньице. И дайте моей, на белый свет меня создавшей светлой маменьке полное благословеньице и прощеньице. Ведь уже дорогой род и племечко пришли проводить, как в эти денечки в мягкую и песчаную земельку ее укладываем. И ведь, моя дорогая, любимая маменька, [тебя] вместе с дорогим родом-племенем к дорогим прародителям провожаем, в мягкую песчаную земельку перевозим. И ведь, наверное, моя чудесная маменька, бедным горемычным ни в какую порушку больше [не покажешься], хоть настанет времечко, когда золотогрудые зобастые кукушечки закукуют, так не станешь ли для нас, бедных горемычных, хоть подобно птицам на курицах куковать, как настанет чудесными спасами благословленное времечко, когда золотогрудые зобастые кукушечки будут куковать. Так я, поникший, слабый стан, стану твой голос, милая маменька, угадывать. Если явишься, как к чудесным спасушкам тебя укроем, так когда золотогрудые зобастые кукушечки прилетят на сухие еловые веточки куковать, так я, поникший, слабый стан, буду тебя, моя милая маменька, угадывать. И когда настанет пора прилета по волнам плывущих уточек-морянок, и если ты прилетишь уточкой-морянкой, так я, бедная горюшица, поникшая Валюша, буду среди них тебя отыскивать. И как на сладкую постелюшку улягусь, так не придешь ли, удалая маменька, когда я на мягкой подушечке крепко засну, так не придешь ли и не покажешься ли мне во сне? И ведь как милый род и племечко тебя к милым прародителям снарядили, так, видно, никакими способами щедрые спасушки тебя не вызволят. Так пойдемте же теперь, ведь уже последние мгновения-минуточки [остались] в строениях, поставленных нашим щедрым хорошим. Ведь, моя славная маменька, остались короткие мгновения, считанные минуточки. И как дорогой народ-племечко в эти денечки тебя в красивую песчаную земельку проводит, так больше никогда нам, горемычным, не покажешься. И возьмите-ка, родовое племечко, в последний разок при выходе от родовых солнышек, у бедной маменьки полное прощеньице и самое славное благословеньице. Дай нам, печальным горюшицам, свой учтивый [?] ум для житья на этом удалом свете. Ведь больше милостей нашей милой маменьки, уж, видно, нигде нам не отыскать. Уж никаким образом эти дороженьки, как бы ни пытались и ни старались, нельзя ни выручить, ни выкупить. Не сможем, горькие горюшицы, тебя из этой дороженьки своими капиталами откупить. И нет таких капиталов, и не хватит капиталов всей казны, чтобы тебя, именитая маменька, из этой дороженьки выручить. И ведь, видно, никакими способами нельзя, как бы [я], бедная горюшица, ни пыталась, моя чудесная маменька, прежде чем укрыть тебя к чудесным спасам, как бы ни рядилась [я] с ладными спасушками, да никак ладные спасушки меня, созданную горюшицу, на те доски не пускают. И как бы, тоскливая горюшица, ни пыталась сговориться с ласковыми спасушками, так никаким манером, моя именитая маменька, тебя из этой дороженьки не вызволить. К дорогим спасушкам надо проводить. Никакими способами не могу освободить, даже если бы я, горькая горюшица, для тебя, моя дорогая маменька, в подполе канавушки вырыла и в них укрыла. Хоть бы в дорогие празднички, горькая горюшица, твои ласки, милая маменька, там искала. И как провожу тебя в эти денечки в красивую боровую земелюшку, так негде будет тебя отыскивать, и нигде уж, моя милая маменька, тебя не найти. Приходится горьким горюшицам к дорогим прародителям проводить. Погоди-ка, ой дорогая моя маменька, ведь как уже многих к дорогим прародителям проводили, как многих к щедрым прародителям укрыли [букв.^ окутали], уж площадью на полпашни родственников отправлено.^ Так, может, моя светлая маменька, на белый свет меня создавшая, не придут ли они от белых прародителей тебя встречать? И если им у белых прародителей волюшку дадут, так ведь есть восковые свечечки, восковыми горошинами истекающие. Пусть придут у белых прародителей тебя встречать. И дай-ка еще, кручинная горюшица, ведь дитя моих [родителей], меня утешавших, без вести затерялся на чужих берегах у чужих утешенных. Так может догадается как-нибудь, дитя моих [родителей], меня вырастивших, о делах милой маменьки. И попыталась бы ему отправить, с первыми ветерочками переправить весточку дитяти моих [родителей], меня утешавших. Хоть крылатым летающим птичкам на спину привязала бы, пусть бы твой созданный, на дальней стороне чужих созданных об этих событиях догадался, что уж в последние разочки мы свою милую маменьку к мудрым спасушкам отвезли. И уже в дорогую кладбищенскую земельку укрыли, в мягкую песчаную земельку переселили. (Хватит. )

27 июня 2025 в 15:42 Нина Шибанова

• изменил(а) текст перевода
  Теперь уходим, как собрались тут, вся чудесная родня и все племечко, ой моя чудесная маменька, чтобы у чудесных спасов тебя укрыть. И подойдите теперь, дорогие род и племечко, попросите у родимой маменьки низкие прощеньица, перед уходом к родовым спасам. Может, какие нехорошие, дурные слова вам говорила, так перед уходом к родовым спасушкам возьмите прощеньице. И дайте моей, на белый свет меня создавшей светлой маменьке полное благословеньице и прощеньице. Ведь уже дорогой род и племечко пришли проводить, как в эти денечки в мягкую и песчаную земельку ее укладываем. И ведь, моя дорогая, любимая маменька, [тебя] вместе с дорогим родом-племенем к дорогим прародителям провожаем, в мягкую песчаную земельку перевозим. И ведь, наверное, моя чудесная маменька, бедным горемычным ни в какую порушку больше [не покажешься], хоть настанет времечко, когда золотогрудые зобастые кукушечки закукуют, так не станешь ли для нас, бедных горемычных, хоть подобно птицам на курицах куковать, как настанет чудесными спасами благословленное времечко, когда золотогрудые зобастые кукушечки будут куковать. Так я, поникший, слабый стан, стану твой голос, милая маменька, угадывать. Если явишься, как к чудесным спасушкам тебя укроем, так когда золотогрудые зобастые кукушечки прилетят на сухие еловые веточки куковать, так я, поникший, слабый стан, буду тебя, моя милая маменька, угадывать. И когда настанет пора прилета по волнам плывущих уточек-морянок, и если ты прилетишь уточкой-морянкой, так я, бедная горюшица, поникшая Валюша, буду среди них тебя отыскивать. И как на сладкую постелюшку улягусь, так не придешь ли, удалая маменька, когда я на мягкой подушечке крепко засну, так не придешь ли и не покажешься ли мне во сне? И ведь как милый род и племечко тебя к милым прародителям снарядили, так, видно, никакими способами щедрые спасушки тебя не вызволят. Так пойдемте же теперь, ведь уже последние мгновения-минуточки [остались] в строениях, поставленных нашим щедрым хорошим. Ведь, моя славная маменька, остались короткие мгновения, считанные минуточки. И как дорогой народ-племечко в эти денечки тебя в красивую песчаную земельку проводит, так больше никогда нам, горемычным, не покажешься. И возьмите-ка, родовое племечко, в последний разок при выходе от родовых солнышек, у бедной маменьки полное прощеньице и самое славное благословеньице. Дай нам, печальным горюшицам, свой учтивый [?] ум для житья на этом удалом свете. Ведь больше милостей нашей милой маменьки, уж, видно, нигде нам не отыскать. Уж никаким образом эти дороженьки, как бы ни пытались и ни старались, нельзя ни выручить, ни выкупить. Не сможем, горькие горюшицы, тебя из этой дороженьки своими капиталами откупить. И нет таких капиталов, и не хватит капиталов всей казны, чтобы тебя, именитая маменька, из этой дороженьки выручить. И ведь, видно, никакими способами нельзя, как бы [я], бедная горюшица, ни пыталась, моя чудесная маменька, прежде чем укрыть тебя к чудесным спасам, как бы ни рядилась [я] с ладными спасушками, да никак ладные спасушки меня, созданную горюшицу, на те доски не пускают. И как бы, тоскливая горюшица, ни пыталась сговориться с ласковыми спасушками, так никаким манером, моя именитая маменька, тебя из этой дороженьки не вызволить. К дорогим спасушкам надо проводить. Никакими способами не могу освободить, даже если бы я, горькая горюшица, для тебя, моя дорогая маменька, в подполе канавушки вырыла и в них укрыла. Хоть бы в дорогие празднички, горькая горюшица, твои ласки, милая маменька, там искала. И как провожу тебя в эти денечки в красивую боровую земелюшку, так негде будет тебя отыскивать, и нигде уж, моя милая маменька, тебя не найти. Приходится горьким горюшицам к дорогим прародителям проводить. Погоди-ка, ой дорогая моя маменька, ведь как уже многих к дорогим прародителям проводили, как многих к щедрым прародителям укрыли [букв.^ окутали], уж площадью на полпашни родственников отправлено. Так, может, моя светлая маменька, на белый свет меня создавшая, не придут ли они от белых прародителей тебя встречать? И если им у белых прародителей волюшку дадут, так ведь есть восковые свечечки, восковыми горошинами истекающие. Пусть придут у белых прародителей тебя встречать. И дай-ка еще, кручинная горюшица, ведь дитя моих [родителей], меня утешавших, без вести затерялся на чужих берегах у чужих утешенных. Так может догадается как-нибудь, дитя моих [родителей], меня вырастивших, о делах милой маменьки. И попыталась бы ему отправить, с первыми ветерочками переправить весточку дитяти моих [родителей], меня утешавших. Хоть крылатым летающим птичкам на спину привязала бы, пусть бы твой созданный, на дальней стороне чужих созданных об этих событиях догадался, что уж в последние разочки мы свою милую маменьку к мудрым спасушкам отвезли. И уже в дорогую кладбищенскую земельку укрыли, в мягкую песчаную земельку переселили. (Хватит. )

27 июня 2025 в 15:40 Нина Шибанова

• создал(а) текст
• создал(а) текст: Nyd lähemmä kui t'ässä jo, kukaz (i) moakundani kui kerävyttih, oi kukkahani mamaženi, siuda jo kukkahih spoaššuzih kuutaidaviksi varoin ni ku. N'yd läkkeä vai, kalliž moakundani, otakkoa polvi mamažešta polven aiguhižet polviproškenjažet polvi spoaššuzih lähtijessä. Eigo mimmoizija t'eilä prostoiloja protivnostišanazie ažetellun, ni otakkoa polvi spoaššuzih lähtijessä proškenjazet. I anakkoa valgeil (a) ilmoila loadijala valgijala mamažela polnoit odblahoslovenjažet dai proškenjažet. Ved jo kalliž moakundani jo kallehih synd'yzih kaimoamah varoin tuldih ni, ku n'äinä päiväzinä pehmeih peškuzeml'azih joi pereberaičimma. I vet kalliž moakundani, kalliž l'ubiimoi mamaženi, kallehih syndyzih kaimoalemma i pehmeih peškuzeml'azih pereberaičemma. Ni onnoako jo et, kukkahani mamaženi, kurja rukkazilani ni kuila aigazila enämbi ni, kuldarindakubukägözien kukunda kuuhuot kuin ollah ni, edgo rubiele kurja rukkazila ni hoš kuuročkalinduzien loaduzin kukkumah, kuin ollah kukkahien spoaššuzien blahoslovimat kuldarindakubukägözien kukunda kuuhuot kuulovišša ni. Mie rubielen angehen oalani varduoni, armaz mamaženi, sield'ä siuda arvottelomah. Kuin tulet kukkahih spoaššuzih kui kuutaičemma ni, kui kuivila kuuženokšažila kuldarindakubukägöžet kukkumah ruvetah ni, mie angehen oalane varduoni, armahani mamaženi, siel'd'ä rubielen siuda arvottelomah. Ni kui rojitah oallon peällizien allilinduzien ažetuškuuhuod ni, angen rukkaženi rubian, allilinduzina kuin ažettuated ni, angehen oalane Val'arukka sieldä rubian siuda arvottelomah. Ni kui rodieten magei magavopostelizih vieren ni, edgo, udalani mamaženi, hoš udalista spoaššuzišta uduzih unipoduškazih kui, ylen userdno uinuan ni, hoš unuzissa učudaiččiete. Ni onnoako kui armaz moakundani siuda armahih synd'yzih ažetellah že ni, onnoako ni kuih manierazih siuda olovat spoaššuzet ei odblahoslovita. Ni läkkeä vai n'ygöi n'äi kui, jo ollah doštalitti, jällinjälgimmäižetti, posledn'oid minuuttakodvažet olovan hyväžen azetettuloišša onttarizišša ni. Jo ollah, mielikirjavani mamaženi, minuuttazila meäräijyd minuuttakodvažet oldah vie. Ni kui kalliž moakundani siuda n'äin'ä päiväzin'ä kaunehiže kangažmoahuzihe kaimatah, en'ämbi et kurjarukkazila ni kušta kuvatteliete. Ni vet otakkoa, polvi moakundani, jälgimäni kerdani polvi päiväzist'äni lähtijessä pobiednoilda mamarukalda, ana polnoit proškenjažetti, ana hyvät odblahoslovenjažetti. Ana omaz učlivoimat umažet udra rukkazila ni, udalia ilmazia myöten ollešša. Vet onnoako en'ämbi ei armahan mamažen armozia ni kušta šoa eččiä hoš. Kuih manierazih näidä dorogazia, kuottelizima hoš kuih manierazih, libo viiruččija libo viikuppija ni. Ei šoa kargia rukkazila ni hoš, omat kapitoalažet n'äista dorogaizišta, siuda kuottelizima kaupata. Ni ei ole semmoizia kapitoalazija, eigo hoš oliš kaznan kapitoalazila n'äistä dorogazišta, otmeniitoi mamaženi, siuda odbeija. Ni onnoako ni mih manierazih ei šoa, ni kuottelizin hoš, kurja rukkaženi, kukkahani mamaženi, ennen kukkahih spoaššuzih kuutaindazija, hot loadu spoaššuzien kera kuin loadizin hot suudožed, ni kui loadu spoaššuzet loadima rukkaistani yksilä laudazila laššetta. Ni šurendo rukkaženi loadizin sugeijen spoaššuzien kera hoš suudožed ni, ei šoa ni mih manierazin, otmeniitoi mamaženi, siuda n'äista dorogazišta ni kuih manierazin odbeija. Yhed vai kallehih spoaššuzih pidäy kannotella. En voi ni kuih manierazin oslobodija, ni hoš olizin, kargie rukkaženi, kalliž mamaženi, siula karžinah kanoavažed loadinun da sin kattanun ni. Hoš kargie rukkaženi olizin kallehin proaznikkazin, armahani mamaženi, siun armozie eččimäh sen aštunu. Ni voata vai kui kaunehiže kangažzeml'azih n'äin'ä päivin'ä kaimoalen ni, en'ämbi ni kušta en šoa eččia, eigo, armaž mamaženi, siuda ni kušta šoa arvottoa. Yhed vai kargie rukkazilani, kallehih syndyzih kaimoatah. Ni voata vielä, kuin ollah kallehih syndyzih kaimattuloja, oi kalliž mamaženi ni, kuin on olovih syndyzih okuutaiduloja yn'n'äh puoli ozra osmerikan oalaista omazija ni, eigo, valgeil (a) ilmoila loadija valgijani mamaženi, siula valgeista synd'yzistä ne vaštazih voaputtoa. Ni kuin on vahahernehin valujien voskovoiloijen tuohušsvečkazien kera kuin valgeišta syndyzistä heilä valdažet annettanou ni. Ana siuda valgeih syndyzih vaštoamah tullah. Ni voata vielä vierona rukkaženi, viihyt't'äjazieni lapšut kuin on viihyt't'ämien ažetettuloila vierahila randazila viestittömänä. Ni kuin eigo hoš kuinn'ägi arvottelis aigojazieni lapšud armahan mamažen azeida n'äid'ä. Ni kuin hot ažettaližin tuuvan enžimäzijä tuulen viemä vietrazija myöten viihyttäjäzieni lapšuola viestižet hoš kuin vierettäzin ni. Onnoako hoš šiivekkähilä siivilinduzila selgäzih sidozinni, ana aigomažeš aigomien luohizila loittozila randazila siun nämä aziežet arvotteliš. Što myö jo jälgimäžen kerdažen armašta mamaista armahih syndyzih aššuttelemma. I viezlöveä mamaista jo viekkahih spoaššuzih vierettimä. Joi kallehih kladbiščazeml'azih joi katakšendelemma, pehmeih peškumoahuzih pereberaiččima. (Lien'öy.)
• создал(а) перевод текста