Тексты

Вернуться к просмотру | Вернуться к списку

Ol’ga Petrovna

История изменений

04 ноября 2025 в 20:00 Александра Родионова

изменил(а) текст перевода
Ольге Петровне одной из деревенских повезло: отец ее вернулся с войны живым и здоровым. Сначала жили в землянке. Потом отец дом построил в родной деревне,| вместо сожженного своими же войсками при отступлении. Только недолго длилось их с бабой Леной счастье: ушел отец к соседке бабе Фене, да так там и остался. Мужиков с войны вернулись единицы, а большая часть деревенских еще в 1937 году попала под репрессии. Женщины –вдовушки как могли со всеми заботами справлялись сами. Во многих семьях подрастали парни, они 13-15-летние и скот пасли, и на сенокосе помогали. Те, кто помладше - воды, дров принесут, зимой прорубь пешней сделают. А баба Лена с Ольгой Петровной все сами, все вдвоем. Сенокос у них был за озером, там, где Змеиная горка. Баба Лена гребет сено, а Ольга Петровна везет его на маленькой лодочке к своему берегу. И так несколько раз.^ Потом возвращаются домой. Корову подоят,| овец закроют, поужинают и…^ сетки идут ставить. Оттолкнут свою маленькую лодочку и тут же неподалеку от своего плота и поставят сетку, много ли той рыбы им вдвоем надо было. Потом, когда дочь родилась, она и ее ко всем деревенским работам приучила. Так они и жили втроем. Дочку Ольга Петровна выучила на медсестру, та работала в соседнем поселке в детских яслях. Да вот беда случилась. Во время сенокоса прихватил Валю аппендицит. Время горячее, уборка, не сразу призналась она матери, терпела боль до последнего. А потом уже не помогли даже городские врачи. Похоронила она друг за другом и маму свою и дочь, и осталась совсем одна. Внуков от Вали не дождалась, та совсем молодая померла. Приезжали, правда, к ней родственники из города, но только летом. В остальное время все опять сама, корову и овец держала больше по привычке: много ли ей одной уже нужно было. Сетки ставила одна, баньку по субботам топила для себя, как и все деревенские. Сдружились они с соседками, ходили друг к другу чаевничать, в лес, потом и баньку стали топить по очереди. Пироги по воскресеньям, парное молоко из русской печки, половички тканые по всему полу. По церковным праздникам на кладбище вместе, обойдут все могилки, всем поклонятся. На тарелочки угощенье положат, кому пирога, кому ряпушки, кому сладостей. Возвращаясь с погоста, чай пить шли обычно к Марии Петровне. Уж она любила угощать! Самовар на стол, пироги, всё, что в доме было вкусненького, всё на стол выставляла. Не спеша чайку попьют, повспоминают , и разойдутся по домам- телевизор смотреть. В то время показывали бразильские и мексиканские сериалы. Наши бабушки так их полюбили, что героев фильмов , как своих родных воспринимали. Не дай Бог такому случиться, что кто-то из них пропустит серию. С утра, пока коров гонят до пастбища, они своей подружке в таких подробностях расскажут, как будто это событие вчера в нашей деревне случилось! Так и доживала Ольга Петровна свой век. Корову потом сдала, с овцами тоже распростилась. Обычные дела все же делала до последнего- картошку , морковку, лук сажала. В лес уже не ходила. Помню, в августе занесла ей бидончик черники, чтобы полакомилась. А она мне наутро пирожков с черникой несет! Тетя Оля! Да как же так! Сама-то хоть поела ягод!? На следующий день она опять с гостинцами. Вот уж-ты ей рубль, она тебе два. Не избалована была вниманием! На вид суровая, не улыбчивая, а такое сердце внутри! Время шло. Стала она готовить себе смертное. А как же? Это нормой было: приготовить себе одежду, чтобы было в чем в мир иной идти.^ Все так делали. Ольга Петровна сделала больше - заказала себе памятник. Фотографию сама выбрала:: в красивом пальто с меховым воротником. Стоял тот памятник без даты рождения и, понятное дело, без даты смерти, несколько лет в сарайке. Так и стоит сейчас на ее могилке, и получается наоборот - когда умерла знаем, а когда родилась нет. На моем жизненном пути такая история одна. Может где-то есть похожие. Не знаю, были ли те люди с таким же стержнем внутри, но ты, Ольга Петровна для меня пример для подражания. Одному Богу известно, как тебе было одиноко в своем маленьком уютном домике и как покорно несла ты свой крест. Светлая память тебе, дорогой мой человек!

04 ноября 2025 в 19:59 Александра Родионова

изменил(а) текст
Soudjärven eläjien keskes vedeli vaiku Ol’ga Petrovnua – hänen tuattah jäi hengih voinal olles da tuli järilleh kodih. Enzimäi pereh eli muapertizes. Sit tuatto nosti koin omah kyläh. Endizen koin poltettih ven’alazet saldatat, konzu heile pidi myöstyö. Ga Lena-buaban da hänen tyttären Ol’ga Petrovnan oza terväh katkei – tuatto lähti elämäh Fen’a-susieduakalluo. Voinan jälles miesty kyläs oli vähä, monet jo vuvvennu 1937 otettih kiini da viettih tielöile tiedämättömile. Lesket ičeväil elätettih perehii. Äijis kodilois kazvettih poijat, kuduat 13-15 -vuodizinnu paimendettih žiivattua da avvutettih muamoloi heinarren aigua. Pienembät brihačut käydih viele da hommattih halguo, talven aigua luajittih avanduo. Lena-buabo da Ol’ga Petrovna kai ruavot luajittih yhtes. Heiniä hyö niitettih järven tagan Mavonmäillyö. Lena-buabo haravoiččou heiniä, Ol’ga Petrovna vedelöy heinii pienel venehel omah randah. Sit tullah järilleh kodih,| syötetäh lehmiä. Salvatah lambahat liäväh, syvväh da mennäh panemah verkoloi. Ähkitäh piendy venehty da pannah verkuo, äijygo kalua pidäy kahtele... Valentina-tyttären suaduu Ol’ga Petrovna opasti händygi pidämäh talovuttu. Muga hyö elettihgi kolmei. Ol’ga Petrovnan tytär opastui voimatomanhoidajakse da piäzi ruadamah lapsien juaslih lähikyläh. Ga rodih hädä. Heinarren aigua Valentina-tytär tabai umbišuolentulehtuksen. Heinargi on kiirehaigu, Valentina ei kerras sanonuh muamale, kodvan kesti kibuu. Linnalazet liäkärit ei voidu avvuttua neidisty. Ol’ga Petrovna pani muah oman muaman da sit tyttärengi da jäi yksinäh. Val’al vie ei olluh lastu, neidine kuoli ihan nuorennu. Joga keziä Ol’ga Petrovnalluo tuli omahistu linnaspäi. Sygyzys kezässäh naine kai ruavot luadi iče, endizelleh pidi lehmiä da lambahii. Yksin pani verkot, suovattoin lämmitti kylyy, kui toizetgi kyläläzet. Ol’ga Petrovna da susiedat roittih dovarišoikse, käydih toine toizen luo gostih čuajuu juomah, käydihgi meččäh, a sit ruvettih vuorokkai lämmittämäh kylyy. Pyhänpiän Ol’ga pastoi piiraidu, havvotti maiduo päčis, kudoi hurstiloi. Kirikköpruazniekoin aigua naizet yhtes käydih kalmoile, kumardettihes kuolluzile. Torielkazih pandih midätahto syömisty, kenele – piiraidu, kenele – riäpöidy. Kalmoilpäi tulduu tavan mugah naizet juodih čuajuu Marija Petrovnan luo,| kudai oli ylen rahmannoi emändy. Naine pani stolale samvuaran da kaikkie syömisty, midä oli vai kois. Naizet juodih čuajuu, musteltih mennytty aigua da sit lähtiettih kodih televiizorua kaččomah. Silloi televiizoras ozutettih brazilielazii da meksiekkalazii serialoi. Meijän buabat suvaittih niilöi sinnesäh, kai fil’moin personuažoi piettih omahizinnu. Mostu ei olluh, ku kenlienne naizis jättäs seerien kaččomattah. Aijoi huondeksel, kuni ajettih lehmii niityle, naizet šeikuittih fil’man tapahtumii muga tarkah, buite se oli egläi omas kyläs. Muga eligi Ol’ga Petrovna. Lehmän da lambahat häi andoi tuttavile. Ga oman elaijan loppussah häi kazvatti kartohkua, morkouhkua da laukkua. Meččäh häi enämbiä ei käynnyh. Mustan, ku elokuus annoin hänele bitonazen must’oidu, ku häi syös muarjua. A häi huondestu myö vedi minule must’oipiiraidu. “Ol’a-t’outa! Kuibo muga! Oletgo hos iče syönnyh muarjua?”. Tossupiän Ol’ga Petrovna uvvessah toi tuomastu. Sinä annat hänele rubl’an, häi sinule – kaksi. Ozutahes, ku häi on kovasydämelline,| ei muheloita, ga mittuine pehmei syväin hänel oli! Aigu meni. Ol’ga Petrovna valmistui kuolemah.^ Varusti muahpanendusovat. Kuibo toizin? Kaikin nenga ruattih. Ol’ga Petrovna luajitutti mustopaččahangi. Naine valličči fotokuvangi, sie hänel piäl on čoma pal’to karvukagluksenke. Mondu vuottu mustopačas seizoi sarual ilmai roindu- da kuolendupäiviä. Nygöi se mustopačas on Ol’ga Petrovnan kalmal, tiijämmö, konzu häi kuoli, a konzu oli roinnuhes emmo tiijä. Mostu elaijantaibalehtu, kui oli Ol’ga Petrovnal, minä en ni tiijä. En tiijä, ristikanzoi, kudualoil olis moine syväin da taba. Ol’ga Petrovna, olet minule ezikuvannu. Vaiku Jumal tiedäy, kui sinul oli igävy eliä yksinäh omas mielužas kois, kui jygei oli kandua omua “ristua”. Igähine musto sinule, armas rist’oi!
изменил(а) текст перевода
Ольге Петровне одной из деревенских повезло: отец ее вернулся с войны живым и здоровым. Сначала жили в землянке. Потом отец дом построил в родной деревне,| вместо сожженного своими же войсками при отступлении. Только недолго длилось их с бабой Леной счастье: ушел отец к соседке бабе Фене, да так там и остался. Мужиков с войны вернулись единицы, а большая часть деревенских еще в 1937 году попала под репрессии. Женщины –вдовушки как могли со всеми заботами справлялись сами. Во многих семьях подрастали парни, они 13-15-летние и скот пасли, и на сенокосе помогали. Те, кто помладше - воды, дров принесут, зимой прорубь пешней сделают. А баба Лена с Ольгой Петровной все сами, все вдвоем. Сенокос у них был за озером, там, где Змеиная горка. Баба Лена гребет сено, а Ольга Петровна везет его на маленькой лодочке к своему берегу. И так несколько раз.^ Потом возвращаются домой. Корову подоят,| овец закроют, поужинают и…^ сетки идут ставить. Оттолкнут свою маленькую лодочку и тут же неподалеку от своего плота и поставят сетку, много ли той рыбы им вдвоем надо было. Потом, когда дочь родилась, она и ее ко всем деревенским работам приучила. Так они и жили втроем. Дочку Ольга Петровна выучила на медсестру, та работала в соседнем поселке в детских яслях. Да вот беда случилась. Во время сенокоса прихватил Валю аппендицит. Время горячее, уборка, не сразу призналась она матери, терпела боль до последнего. А потом уже не помогли даже городские врачи. Похоронила она друг за другом и маму свою и дочь, и осталась совсем одна. Внуков от Вали не дождалась, та совсем молодая померла. Приезжали, правда, к ней родственники из города, но только летом. В остальное время все опять сама, корову и овец держала больше по привычке: много ли ей одной уже нужно было. Сетки ставила одна, баньку по субботам топила для себя, как и все деревенские. Сдружились они с соседками, ходили друг к другу чаевничать, в лес, потом и баньку стали топить по очереди. Пироги по воскресеньям, парное молоко из русской печки, половички тканые по всему полу. По церковным праздникам на кладбище вместе, обойдут все могилки, всем поклонятся. На тарелочки угощенье положат, кому пирога, кому ряпушки, кому сладостей. Возвращаясь с погоста, чай пить шли обычно к Марии Петровне. Уж она любила угощать! Самовар на стол, пироги, всё, что в доме было вкусненького, всё на стол выставляла. Не спеша чайку попьют, повспоминают , и разойдутся по домам- телевизор смотреть. В то время показывали бразильские и мексиканские сериалы. Наши бабушки так их полюбили, что героев фильмов , как своих родных воспринимали. Не дай Бог такому случиться, что кто-то из них пропустит серию. С утра, пока коров гонят до пастбища, они своей подружке в таких подробностях расскажут, как будто это событие вчера в нашей деревне случилось! Так и доживала Ольга Петровна свой век. Корову потом сдала, с овцами тоже распростилась. Обычные дела все же делала до последнего- картошку , морковку, лук сажала. В лес уже не ходила. Помню, в августе занесла ей бидончик черники, чтобы полакомилась. А она мне наутро пирожков с черникой несет! Тетя Оля! Да как же так! Сама-то хоть поела ягод!? На следующий день она опять с гостинцами. Вот уж-ты ей рубль, она тебе два. Не избалована была вниманием! На вид суровая, не улыбчивая, а такое сердце внутри! Время шло. Стала она готовить себе смертное. А как же? Это нормой было-: приготовить себе одежду, чтобы было в чем в мир иной идти. Все так делали. Ольга Петровна сделала больше- заказала себе памятник. Фотографию сама выбрала-:: в красивом пальто с меховым воротником. Стоял тот памятник без даты рождения и, понятное дело, без даты смерти, несколько лет в сарайке. Так и стоит сейчас на ее могилке, и получается наоборот - когда умерла знаем, а когда родилась нет. На моем жизненном пути такая история одна. Может где-то есть похожие. Не знаю, были ли те люди с таким же стержнем внутри, но ты, Ольга Петровна для меня пример для подражания. Одному Богу известно, как тебе было одиноко в своем маленьком уютном домике и как покорно несла ты свой крест. Светлая память тебе, дорогой мой человек!

04 ноября 2025 в 19:58 Александра Родионова

изменил(а) текст
Soudjärven eläjien keskes vedeli vaiku Ol’ga Petrovnua – hänen tuattah jäi hengih voinal olles da tuli järilleh kodih. Enzimäi pereh eli muapertizes. Sit tuatto nosti koin omah kyläh. Endizen koin poltettih ven’alazet saldatat, konzu heile pidi myöstyö. Ga Lena-buaban da hänen tyttären Ol’ga Petrovnan oza terväh katkei – tuatto lähti elämäh Fen’a-susieduakalluo. Voinan jälles miesty kyläs oli vähä, monet jo vuvvennu 1937 otettih kiini da viettih tielöile tiedämättömile. Lesket ičeväil elätettih perehii. Äijis kodilois kazvettih poijat, kuduat 13-15 -vuodizinnu paimendettih žiivattua da avvutettih muamoloi heinarren aigua. Pienembät brihačut käydih viele da hommattih halguo, talven aigua luajittih avanduo. Lena-buabo da Ol’ga Petrovna kai ruavot luajittih yhtes. Heiniä hyö niitettih järven tagan Mavonmäillyö. Lena-buabo haravoiččou heiniä, Ol’ga Petrovna vedelöy heinii pienel venehel omah randah. Sit tullah järilleh kodih,| syötetäh lehmiä. Salvatah lambahat liäväh, syvväh da mennäh panemah verkoloi. Ähkitäh piendy venehty da pannah verkuo, äijygo kalua pidäy kahtele... Valentina-tyttären suaduu Ol’ga Petrovna opasti händygi pidämäh talovuttu. Muga hyö elettihgi kolmei. Ol’ga Petrovnan tytär opastui voimatomanhoidajakse da piäzi ruadamah lapsien juaslih lähikyläh. Ga rodih hädä. Heinarren aigua Valentina-tytär tabai umbišuolentulehtuksen. Heinargi on kiirehaigu, Valentina ei kerras sanonuh muamale, kodvan kesti kibuu. Linnalazet liäkärit ei voidu avvuttua neidisty. Ol’ga Petrovna pani muah oman muaman da sit tyttärengi da jäi yksinäh. Val’al vie ei olluh lastu, neidine kuoli ihan nuorennu. Joga keziä Ol’ga Petrovnalluo tuli omahistu linnaspäi. Sygyzys kezässäh naine kai ruavot luadi iče, endizelleh pidi lehmiä da lambahii. Yksin pani verkot, suovattoin lämmitti kylyy, kui toizetgi kyläläzet. Ol’ga Petrovna da susiedat roittih dovarišoikse, käydih toine toizen luo gostih čuajuu juomah, käydihgi meččäh, a sit ruvettih vuorokkai lämmittämäh kylyy. Pyhänpiän Ol’ga pastoi piiraidu, havvotti maiduo päčis, kudoi hurstiloi. Kirikköpruazniekoin aigua naizet yhtes käydih kalmoile, kumardettihes kuolluzile. Torielkazih pandih midätahto syömisty, kenele – piiraidu, kenele – riäpöidy. Kalmoilpäi tulduu tavan mugah naizet juodih čuajuu Marija Petrovnan luo,| kudai oli ylen rahmannoi emändy. Naine pani stolale samvuaran da kaikkie syömisty, midä oli vai kois. Naizet juodih čuajuu, musteltih mennytty aigua da sit lähtiettih kodih televiizorua kaččomah. Silloi televiizoras ozutettih brazilielazii da meksiekkalazii serialoi. Meijän buabat suvaittih niilöi sinnesäh, kai fil’moin personuažoi piettih omahizinnu. Mostu ei olluh, ku kenlienne naizis jättäs seerien kaččomattah. Aijoi huondeksel, kuni ajettih lehmii niityle, naizet šeikuittih fil’man tapahtumii muga tarkah, buite se oli egläi omas kyläs. Muga eligi Ol’ga Petrovna. Lehmän da lambahat häi andoi tuttavile. Ga oman elaijan loppussah häi kazvatti kartohkua, morkouhkua da laukkua. Meččäh häi enämbiä ei käynnyh. Mustan, ku elokuus annoin hänele bitonazen must’oidu, ku häi syös muarjua. A häi huondestu myö vedi minule must’oipiiraidu. “Ol’a-t’outa! Kuibo muga! Oletgo hos iče syönnyh muarjua?”. Tossupiän Ol’ga Petrovna uvvessah toi tuomastu. Sinä annat hänele rubl’an, häi sinule – kaksi. Ozutahes, ku häi on kovasydämelline,| ei muheloita, ga mittuine pehmei syväin hänel oli! Aigu meni. Ol’ga Petrovna valmistui kuolemah. Varusti muahpanendusovat. Kuibo toizin? Kaikin nenga ruattih. Ol’ga Petrovna luajitutti mustopaččahangi. Naine valličči fotokuvangi, sie hänel piäl on čoma pal’to karvukagluksenke. Mondu vuottu mustopačas seizoi sarual ilmai roindu- da kuolendupäiviä. Nygöi se mustopačas on Ol’ga Petrovnan kalmal, tiijämmö, konzu häi kuoli, a konzu oli roinnuhes emmo tiijä. Mostu elaijantaibalehtu, kui oli Ol’ga Petrovnal, minä en ni tiijä. En tiijä, ristikanzoi, kudualoil olis moine syväin da taba. Ol’ga Petrovna, olet minule ezikuvannu. Vaiku Jumal tiedäy, kui sinul oli igävy eliä yksinäh omas mielužas kois, kui jygei oli kandua omua “ristua”. Igähine musto sinule, armas rist’oi!
изменил(а) текст перевода
Ольге Петровне одной из деревенских повезло: отец ее вернулся с войны живым и здоровым. Сначала жили в землянке. Потом отец дом построил в родной деревне,| вместо сожженного своими же войсками при отступлении. Только недолго длилось их с бабой Леной счастье: ушел отец к соседке бабе Фене, да так там и остался. Мужиков с войны вернулись единицы, а большая часть деревенских еще в 1937 году попала под репрессии. Женщины –вдовушки как могли со всеми заботами справлялись сами. Во многих семьях подрастали парни, они 13-15-летние и скот пасли, и на сенокосе помогали. Те, кто помладше - воды, дров принесут, зимой прорубь пешней сделают. А баба Лена с Ольгой Петровной все сами, все вдвоем. Сенокос у них был за озером, там, где Змеиная горка. Баба Лена гребет сено, а Ольга Петровна везет его на маленькой лодочке к своему берегу. И так несколько раз.^ Потом возвращаются домой. Корову подоят,| овец закроют, поужинают и…^ сетки идут ставить. Оттолкнут свою маленькую лодочку и тут же неподалеку от своего плота и поставят сетку, много ли той рыбы им вдвоем надо было. Потом, когда дочь родилась, она и ее ко всем деревенским работам приучила. Так они и жили втроем. Дочку Ольга Петровна выучила на медсестру, та работала в соседнем поселке в детских яслях. Да вот беда случилась. Во время сенокоса прихватил Валю аппендицит. Время горячее, уборка, не сразу призналась она матери, терпела боль до последнего. А потом уже не помогли даже городские врачи. Похоронила она друг за другом и маму свою и дочь, и осталась совсем одна. Внуков от Вали не дождалась, та совсем молодая померла. Приезжали, правда, к ней родственники из города, но только летом. В остальное время все опять сама, корову и овец держала больше по привычке: много ли ей одной уже нужно было. Сетки ставила одна, баньку по субботам топила для себя, как и все деревенские. Сдружились они с соседками, ходили друг к другу чаевничать, в лес, потом и баньку стали топить по очереди. Пироги по воскресеньям, парное молоко из русской печки, половички тканые по всему полу. По церковным праздникам на кладбище вместе, обойдут все могилки, всем поклонятся. На тарелочки угощенье положат, кому пирога, кому ряпушки, кому сладостей. Возвращаясь с погоста, чай пить шли обычно к Марии Петровне. Уж она любила угощать! Самовар на стол, пироги, всё, что в доме было вкусненького, всё на стол выставляла. Не спеша чайку попьют, повспоминают , и разойдутся по домам- телевизор смотреть. В то время показывали бразильские и мексиканские сериалы. Наши бабушки так их полюбили, что героев фильмов , как своих родных воспринимали. Не дай Бог такому случиться, что кто-то из них пропустит серию. С утра, пока коров гонят до пастбища, они своей подружке в таких подробностях расскажут, как будто это событие вчера в нашей деревне случилось! Так и доживала Ольга Петровна свой век. Корову потом сдала, с овцами тоже распростилась. Обычные дела все же делала до последнего- картошку , морковку, лук сажала. В лес уже не ходила. Помню, в августе занесла ей бидончик черники, чтобы полакомилась. А она мне наутро пирожков с черникой несет! Тетя Оля! Да как же так! Сама-то хоть поела ягод!? На следующий день она опять с гостинцами. Вот уж-ты ей рубль, она тебе два. Не избалована была вниманием! На вид суровая, не улыбчивая, а такое сердце внутри! Время шло. Стала она готовить себе смертное. А как же? Это нормой было- приготовить себе одежду, чтобы было в чем в мир иной идти. Все так делали. Ольга Петровна сделала больше- заказала себе памятник. Фотографию сама выбрала- в красивом пальто с меховым воротником. Стоял тот памятник без даты рождения и, понятное дело, без даты смерти, несколько лет в сарайке. Так и стоит сейчас на ее могилке, и получается наоборот- когда умерла знаем, а когда родилась нет. На моем жизненном пути такая история одна. Может, где-то есть похожие. Не знаю, были ли те люди с таким же стержнем внутри, но ты, Ольга Петровна для меня пример для подражания. Одному Богу известно, как тебе было одиноко в своем маленьком уютном домике и как покорно несла ты свой крест. Светлая память тебе, дорогой мой человек!

04 ноября 2025 в 19:56 Александра Родионова

изменил(а) текст
Soudjärven eläjien keskes vedeli vaiku Ol’ga Petrovnua – hänen tuattah jäi hengih voinal olles da tuli järilleh kodih. Enzimäi pereh eli muapertizes. Sit tuatto nosti koin omah kyläh. Endizen koin poltettih ven’alazet saldatat, konzu heile pidi myöstyö. Ga Lena-buaban da hänen tyttären Ol’ga Petrovnan oza terväh katkei – tuatto lähti elämäh Fen’a-susieduakalluo. Voinan jälles miesty kyläs oli vähä, monet jo vuvvennu 1937 otettih kiini da viettih tielöile tiedämättömile. Lesket ičeväil elätettih perehii. Äijis kodilois kazvettih poijat, kuduat 13-15 -vuodizinnu paimendettih žiivattua da avvutettih muamoloi heinarren aigua. Pienembät brihačut käydih viele da hommattih halguo, talven aigua luajittih avanduo. Lena-buabo da Ol’ga Petrovna kai ruavot luajittih yhtes. Heiniä hyö niitettih järven tagan Mavonmäillyö. Lena-buabo haravoiččou heiniä, Ol’ga Petrovna vedelöy heinii pienel venehel omah randah. Sit tullah järilleh kodih,| syötetäh lehmiä. Salvatah lambahat liäväh, syvväh da mennäh panemah verkoloi. Ähkitäh piendy venehty da pannah verkuo, äijygo kalua pidäy kahtele... Valentina-tyttären suaduu Ol’ga Petrovna opasti händygi pidämäh talovuttu. Muga hyö elettihgi kolmei. Ol’ga Petrovnan tytär opastui voimatomanhoidajakse da piäzi ruadamah lapsien juaslih lähikyläh. Ga rodih hädä. Heinarren aigua Valentina-tytär tabai umbišuolentulehtuksen. Heinargi on kiirehaigu, Valentina ei kerras sanonuh muamale, kodvan kesti kibuu. Linnalazet liäkärit ei voidu avvuttua neidisty. Ol’ga Petrovna pani muah oman muaman da sit tyttärengi da jäi yksinäh. Val’al vie ei olluh lastu, neidine kuoli ihan nuorennu. Joga keziä Ol’ga Petrovnalluo tuli omahistu linnaspäi. Sygyzys kezässäh naine kai ruavot luadi iče, endizelleh pidi lehmiä da lambahii. Yksin pani verkot, suovattoin lämmitti kylyy, kui toizetgi kyläläzet. Ol’ga Petrovna da susiedat roittih dovarišoikse, käydih toine toizen luo gostih čuajuu juomah, käydihgi meččäh, a sit ruvettih vuorokkai lämmittämäh kylyy. Pyhänpiän Ol’ga pastoi piiraidu, havvotti maiduo päčis, kudoi hurstiloi. Kirikköpruazniekoin aigua naizet yhtes käydih kalmoile, kumardettihes kuolluzile. Torielkazih pandih midätahto syömisty, kenele – piiraidu, kenele – riäpöidy. Kalmoilpäi tulduu tavan mugah naizet juodih čuajuu Marija Petrovnan luo,| kudai oli ylen rahmannoi emändy. Naine pani stolale samvuaran da kaikkie syömisty, midä oli vai kois. Naizet juodih čuajuu, musteltih mennytty aigua da sit lähtiettih kodih televiizorua kaččomah. Silloi televiizoras ozutettih brazilielazii da meksiekkalazii serialoi. Meijän buabat suvaittih niilöi sinnesäh, kai fil’moin personuažoi piettih omahizinnu. Mostu ei olluh, ku kenlienne naizis jättäs seerien kaččomattah. Aijoi huondeksel, kuni ajettih lehmii niityle, naizet šeikuittih fil’man tapahtumii muga tarkah, buite se oli egläi omas kyläs. Muga eligi Ol’ga Petrovna. Lehmän da lambahat häi andoi tuttavile. Ga oman elaijan loppussah häi kazvatti kartohkua, morkouhkua da laukkua. Meččäh häi enämbiä ei käynnyh. Mustan, ku elokuus annoin hänele bitonazen must’oidu, ku häi syös muarjua. A häi huondestu myö vedi minule must’oipiiraidu. “Ol’a-t’outa! Kuibo muga! Oletgo hos iče syönnyh muarjua?”. Tossupiän Ol’ga Petrovna uvvessah toi tuomastu. Sinä annat hänele rubl’an, häi sinule – kaksi. Ozutahes, ku häi on kovasydämelline, ei muheloita, ga mittuine pehmei syväin hänel oli! Aigu meni. Ol’ga Petrovna valmistui kuolemah. Varusti muahpanendusovat. Kuibo toizin? Kaikin nenga ruattih. Ol’ga Petrovna luajitutti mustopaččahangi. Naine valličči fotokuvangi, sie hänel piäl on čoma pal’to karvukagluksenke. Mondu vuottu mustopačas seizoi sarual ilmai roindu- da kuolendupäiviä. Nygöi se mustopačas on Ol’ga Petrovnan kalmal, tiijämmö, konzu häi kuoli, a konzu oli roinnuhes emmo tiijä. Mostu elaijantaibalehtu, kui oli Ol’ga Petrovnal, minä en ni tiijä. En tiijä, ristikanzoi, kudualoil olis moine syväin da taba. Ol’ga Petrovna, olet minule ezikuvannu. Vaiku Jumal tiedäy, kui sinul oli igävy eliä yksinäh omas mielužas kois, kui jygei oli kandua omua “ristua”. Igähine musto sinule, armas rist’oi!
изменил(а) текст перевода
Ольге Петровне одной из деревенских повезло: отец ее вернулся с войны живым и здоровым. Сначала жили в землянке. Потом отец дом построил в родной деревне,| вместо сожженного своими же войсками при отступлении. Только недолго длилось их с бабой Леной счастье: ушел отец к соседке бабе Фене, да так там и остался. Мужиков с войны вернулись единицы, а большая часть деревенских еще в 1937 году попала под репрессии. Женщины –вдовушки как могли со всеми заботами справлялись сами. Во многих семьях подрастали парни, они 13-15-летние и скот пасли, и на сенокосе помогали. Те, кто помладше - воды, дров принесут, зимой прорубь пешней сделают. А баба Лена с Ольгой Петровной все сами, все вдвоем. Сенокос у них был за озером, там, где Змеиная горка. Баба Лена гребет сено, а Ольга Петровна везет его на маленькой лодочке к своему берегу. И так несколько раз.^ Потом возвращаются домой. Корову подоят,| овец закроют, поужинают и…^ сетки идут ставить. Оттолкнут свою маленькую лодочку и тут же неподалеку от своего плота и поставят сетку, много ли той рыбы им вдвоем надо было. Потом, когда дочь родилась, она и ее ко всем деревенским работам приучила. Так они и жили втроем. Дочку Ольга Петровна выучила на медсестру, та работала в соседнем поселке в детских яслях. Да вот беда случилась. Во время сенокоса прихватил Валю аппендицит. Время горячее, уборка, не сразу призналась она матери, терпела боль до последнего. А потом уже не помогли даже городские врачи. Похоронила она друг за другом и маму свою и дочь, и осталась совсем одна. Внуков от Вали не дождалась, та совсем молодая померла. Приезжали, правда, к ней родственники из города, но только летом. В остальное время все опять сама, корову и овец держала больше по привычке-: много ли ей одной уже нужно было. Сетки ставила одна, баньку по субботам топила для себя, как и все деревенские. Сдружились они с соседками-, ходили друг к другу чаевничать, в лес, потом и баньку стали топить по очереди. Пироги по воскресеньям, парное молоко из русской печки, половички тканые по всему полу. По церковным праздникам на кладбище вместе-, обойдут все могилки, всем поклонятся. На тарелочки угощенье положат, кому пирога, кому ~~ряпушки,кому~~ряпушки, кому сладостей. Возвращаясь с погоста,чай пить шли обычно к Марии Петровне. Уж она любила угощать! Самовар на стол, пироги, всё, что в доме было вкусненького, всё на стол выставляла. Не спеша чайку попьют, повспоминают , и разойдутся по домам- телевизор смотреть. В то время показывали бразильские и мексиканские сериалы. Наши бабушки так их полюбили, что героев фильмов , как своих родных воспринимали. Не дай Бог такому случиться, что кто-то из них пропустит серию. С утра, пока коров гонят до пастбища, они своей подружке в таких подробностях расскажут, как будто это событие вчера в нашей деревне случилось! Так и доживала Ольга Петровна свой век. Корову потом сдала, с овцами тоже распростилась. Обычные дела все же делала до последнего- картошку , морковку, лук сажала. В лес уже не ходила. Помню, в августе занесла ей бидончик черники, чтобы полакомилась. А она мне наутро пирожков с черникой несет! Тетя Оля! Да как же так! Сама-то хоть поела ягод!? На следующий день она опять с гостинцами. Вот уж-ты ей рубль, она тебе два. Не избалована была вниманием! На вид суровая, не улыбчивая, а такое сердце внутри! Время шло. Стала она готовить себе смертное. А как же? Это нормой было- приготовить себе одежду , чтобы было в чем в мир иной идти. Все так делали. Ольга Петровна сделала больше- заказала себе памятник. Фотографию сама выбрала- в красивом пальто с меховым воротником. Стоял тот памятник без даты рождения и, понятное дело, без даты смерти, несколько лет в сарайке. Так и стоит сейчас на ее могилке, и получается наоборот- когда умерла знаем, а когда родилась нет. На моем жизненном пути такая история одна. Может, где-то есть похожие. Не знаю, были ли те люди с таким же стержнем внутри, но ты, Ольга Петровна для меня пример для подражания. Одному Богу известно, как тебе было одиноко в своем маленьком уютном домике и как покорно несла ты свой крест. Светлая память тебе, дорогой мой человек!

04 ноября 2025 в 19:51 Александра Родионова

изменил(а) текст перевода
Ольге Петровне одной из деревенских повезло: отец ее вернулся с войны живым и здоровым. Сначала жили в землянке. Потом отец дом построил в родной деревне,| вместо сожженного своими же войсками при отступлении. Только недолго длилось их с бабой Леной счастье: ушел отец к соседке бабе Фене, да так там и остался. Мужиков с войны вернулись единицы, а большая часть деревенских еще в 1937 году попала под репрессии. Женщины –вдовушки как могли со всеми заботами справлялись сами. Во многих семьях подрастали парни, они 13-15-летние и скот пасли, и на сенокосе помогали. Те, кто помладше - воды, дров принесут, зимой прорубь пешней сделают. А баба Лена с Ольгой Петровной все сами, все вдвоем. Сенокос у них был за озером, там, где Змеиная горка. Баба Лена гребет сено, а Ольга Петровна везет его на маленькой лодочке к своему берегу. И так несколько раз.^ Потом возвращаются домой. Корову подоят,| овец закроют, поужинают и…^ сетки идут ставить. Оттолкнут свою маленькую лодочку и тут же неподалеку от своего плота и поставят сетку, много ли той рыбы им вдвоем надо было. Потом, когда дочь родилась, она и ее ко всем деревенским работам приучила. Так они и жили втроем. Дочку Ольга Петровна выучила на медсестру, та работала в соседнем поселке в детских яслях. Да вот беда случилась. Во время сенокоса прихватил Валю аппендицит. Время горячее, уборка, не сразу призналась она матери, терпела боль до последнего. А потом уже не помогли даже городские врачи. Похоронила она друг за другом и маму свою и дочь, и осталась совсем одна. Внуков от Вали не дождалась, та совсем молодая померла. Приезжали , правда, к ней родственники из города, но только летом. В остальное время все опять сама, корову и овец держала больше по привычке- много ли ей одной уже нужно было. Сетки ставила одна, баньку по субботам топила для себя, как и все деревенские. Сдружились они с соседками- ходили друг к другу чаевничать, в лес, потом и баньку стали топить по очереди. Пироги по воскресеньям, парное молоко из русской печки, половички тканые по всему полу. По церковным праздникам на кладбище вместе- обойдут все могилки, всем поклонятся. На тарелочки угощенье положат, кому пирога, кому ряпушки,кому сладостей. Возвращаясь с погоста ,чай пить шли обычно к Марии Петровне. Уж она любила угощать! Самовар на стол, пироги, всё , что в доме было вкусненького, всё на стол выставляла. Не спеша чайку попьют, повспоминают , и разойдутся по домам- телевизор смотреть. В то время показывали бразильские и мексиканские сериалы. Наши бабушки так их полюбили, что героев фильмов , как своих родных воспринимали. Не дай Бог такому случиться, что кто-то из них пропустит серию. С утра, пока коров гонят до пастбища, они своей подружке в таких подробностях расскажут, как будто это событие вчера в нашей деревне случилось! Так и доживала Ольга Петровна свой век. Корову потом сдала, с овцами тоже распростилась. Обычные дела все же делала до последнего- картошку , морковку, лук сажала. В лес уже не ходила. Помню, в августе занесла ей бидончик черники, чтобы полакомилась. А она мне наутро пирожков с черникой несет! Тетя Оля! Да как же так! Сама-то хоть поела ягод!? На следующий день она опять с гостинцами. Вот уж-ты ей рубль, она тебе два. Не избалована была вниманием! На вид суровая, не улыбчивая, а такое сердце внутри! Время шло. Стала она готовить себе смертное. А как же? Это нормой было- приготовить себе одежду , чтобы было в чем в мир иной идти. Все так делали. Ольга Петровна сделала больше- заказала себе памятник. Фотографию сама выбрала- в красивом пальто с меховым воротником. Стоял тот памятник без даты рождения и, понятное дело, без даты смерти, несколько лет в сарайке. Так и стоит сейчас на ее могилке, и получается наоборот- когда умерла знаем, а когда родилась нет. На моем жизненном пути такая история одна. Может, где-то есть похожие. Не знаю, были ли те люди с таким же стержнем внутри, но ты, Ольга Петровна для меня пример для подражания. Одному Богу известно, как тебе было одиноко в своем маленьком уютном домике и как покорно несла ты свой крест. Светлая память тебе, дорогой мой человек!

04 ноября 2025 в 19:50 Александра Родионова

изменил(а) текст
Soudjärven eläjien keskes vedeli vaiku Ol’ga Petrovnua – hänen tuattah jäi hengih voinal olles da tuli järilleh kodih. Enzimäi pereh eli muapertizes. Sit tuatto nosti koin omah kyläh. Endizen koin poltettih ven’alazet saldatat, konzu heile pidi myöstyö. Ga Lena-buaban da hänen tyttären Ol’ga Petrovnan oza terväh katkei – tuatto lähti elämäh Fen’a-susieduakalluo. Voinan jälles miesty kyläs oli vähä, monet jo vuvvennu 1937 otettih kiini da viettih tielöile tiedämättömile. Lesket ičeväil elätettih perehii. Äijis kodilois kazvettih poijat, kuduat 13-15 -vuodizinnu paimendettih žiivattua da avvutettih muamoloi heinarren aigua. Pienembät brihačut käydih viele da hommattih halguo, talven aigua luajittih avanduo. Lena-buabo da Ol’ga Petrovna kai ruavot luajittih yhtes. Heiniä hyö niitettih järven tagan Mavonmäillyö. Lena-buabo haravoiččou heiniä, Ol’ga Petrovna vedelöy heinii pienel venehel omah randah. Sit tullah järilleh kodih,| syötetäh lehmiä. Salvatah lambahat liäväh, syvväh da mennäh panemah verkoloi. Ähkitäh piendy venehty da pannah verkuo, äijygo kalua pidäy kahtele... Valentina-tyttären suaduu Ol’ga Petrovna opasti händygi pidämäh talovuttu. Muga hyö elettihgi kolmei. Ol’ga Petrovnan tytär opastui voimatomanhoidajakse da piäzi ruadamah lapsien juaslih lähikyläh. Ga rodih hädä. Heinarren aigua Valentina-tytär tabai umbišuolentulehtuksen. Heinargi on kiirehaigu, Valentina ei kerras sanonuh muamale, kodvan kesti kibuu. Linnalazet liäkärit ei voidu avvuttua neidisty. Ol’ga Petrovna pani muah oman muaman da sit tyttärengi da jäi yksinäh. Val’al vie ei olluh lastu, neidine kuoli ihan nuorennu. Joga keziä Ol’ga Petrovnalluo tuli omahistu linnaspäi. Sygyzys kezässäh naine kai ruavot luadi iče, endizelleh pidi lehmiä da lambahii. Yksin pani verkot, suovattoin lämmitti kylyy, kui toizetgi kyläläzet. Ol’ga Petrovna da susiedat roittih dovarišoikse, käydih toine toizen luo gostih čuajuu juomah, käydihgi meččäh, a sit ruvettih vuorokkai lämmittämäh kylyy. Pyhänpiän Ol’ga pastoi piiraidu, havvotti maiduo päčis, kudoi hurstiloi. Kirikköpruazniekoin aigua naizet yhtes käydih kalmoile, kumardettihes kuolluzile. Torielkazih pandih midätahto syömisty, kenele – piiraidu, kenele – riäpöidy. Kalmoilpäi tulduu tavan mugah naizet juodih čuajuu Marija Petrovnan luo, kudai oli ylen rahmannoi emändy. Naine pani stolale samvuaran da kaikkie syömisty, midä oli vai kois. Naizet juodih čuajuu, musteltih mennytty aigua da sit lähtiettih kodih televiizorua kaččomah. Silloi televiizoras ozutettih brazilielazii da meksiekkalazii serialoi. Meijän buabat suvaittih niilöi sinnesäh, kai fil’moin personuažoi piettih omahizinnu. Mostu ei olluh, ku kenlienne naizis jättäs seerien kaččomattah. Aijoi huondeksel, kuni ajettih lehmii niityle, naizet šeikuittih fil’man tapahtumii muga tarkah, buite se oli egläi omas kyläs. Muga eligi Ol’ga Petrovna. Lehmän da lambahat häi andoi tuttavile. Ga oman elaijan loppussah häi kazvatti kartohkua, morkouhkua da laukkua. Meččäh häi enämbiä ei käynnyh. Mustan, ku elokuus annoin hänele bitonazen must’oidu, ku häi syös muarjua. A häi huondestu myö vedi minule must’oipiiraidu. “Ol’a-t’outa! Kuibo muga! Oletgo hos iče syönnyh muarjua?”. Tossupiän Ol’ga Petrovna uvvessah toi tuomastu. Sinä annat hänele rubl’an, häi sinule – kaksi. Ozutahes, ku häi on kovasydämelline, ei muheloita, ga mittuine pehmei syväin hänel oli! Aigu meni. Ol’ga Petrovna valmistui kuolemah. Varusti muahpanendusovat. Kuibo toizin? Kaikin nenga ruattih. Ol’ga Petrovna luajitutti mustopaččahangi. Naine valličči fotokuvangi, sie hänel piäl on čoma pal’to karvukagluksenke. Mondu vuottu mustopačas seizoi sarual ilmai roindu- da kuolendupäiviä. Nygöi se mustopačas on Ol’ga Petrovnan kalmal, tiijämmö, konzu häi kuoli, a konzu oli roinnuhes emmo tiijä. Mostu elaijantaibalehtu, kui oli Ol’ga Petrovnal, minä en ni tiijä. En tiijä, ristikanzoi, kudualoil olis moine syväin da taba. Ol’ga Petrovna, olet minule ezikuvannu. Vaiku Jumal tiedäy, kui sinul oli igävy eliä yksinäh omas mielužas kois, kui jygei oli kandua omua “ristua”. Igähine musto sinule, armas rist’oi!
изменил(а) текст перевода
Ольге Петровне одной из деревенских повезло: отец ее вернулся с войны живым и здоровым. Сначала жили в землянке. Потом отец дом построил в родной деревне,| вместо сожженного своими же войсками при отступлении. Только недолго длилось их с бабой Леной счастье: ушел отец к соседке бабе Фене, да так там и остался. Мужиков с войны вернулись единицы, а большая часть деревенских еще в 1937 году попала под репрессии. Женщины –вдовушки как могли со всеми заботами справлялись сами. Во многих семьях подрастали парни, они 13-15-летние и скот пасли, и на сенокосе помогали. Те, кто помладше - воды, дров принесут, зимой прорубь пешней сделают. А баба Лена с Ольгой Петровной все сами, все вдвоем. Сенокос у них был за озером, там, где Змеиная горка. Баба Лена гребет сено, а Ольга Петровна везет его на маленькой лодочке к своему берегу. И так несколько раз.^ Потом возвращаются домой.^ Корову подоят,| овец закроют, поужинают и…^ сетки идут ставить. Оттолкнут свою маленькую лодочку и тут же неподалеку от своего плота и поставят сетку, много ли той рыбы им вдвоем надо было. Потом, когда дочь родилась, она и ее ко всем деревенским работам приучила. Так они и жили втроем. Дочку Ольга Петровна выучила на медсестру, та работала в соседнем поселке в детских яслях Да вот беда случилась. Во время сенокоса прихватил Валю аппендицит. Время горячее, уборка, не сразу призналась она матери, терпела боль до последнего. А потом уже не помогли даже городские врачи. Похоронила она друг за другом и маму свою и дочь, и осталась совсем одна. Внуков от Вали не дождалась, та совсем молодая померла. Приезжали , правда, к ней родственники из города, но только летом. В остальное время все опять сама, корову и овец держала больше по привычке- много ли ей одной уже нужно было. Сетки ставила одна, баньку по субботам топила для себя, как и все деревенские. Сдружились они с соседками- ходили друг к другу чаевничать, в лес, потом и баньку стали топить по очереди. Пироги по воскресеньям, парное молоко из русской печки, половички тканые по всему полу. По церковным праздникам на кладбище вместе- обойдут все могилки, всем поклонятся. На тарелочки угощенье положат, кому пирога, кому ряпушки,кому сладостей. Возвращаясь с погоста ,чай пить шли обычно к Марии Петровне. Уж она любила угощать! Самовар на стол, пироги, всё , что в доме было вкусненького, всё на стол выставляла. Не спеша чайку попьют, повспоминают , и разойдутся по домам- телевизор смотреть. В то время показывали бразильские и мексиканские сериалы. Наши бабушки так их полюбили, что героев фильмов , как своих родных воспринимали. Не дай Бог такому случиться, что кто-то из них пропустит серию. С утра, пока коров гонят до пастбища, они своей подружке в таких подробностях расскажут, как будто это событие вчера в нашей деревне случилось! Так и доживала Ольга Петровна свой век. Корову потом сдала, с овцами тоже распростилась. Обычные дела все же делала до последнего- картошку , морковку, лук сажала. В лес уже не ходила. Помню, в августе занесла ей бидончик черники, чтобы полакомилась. А она мне наутро пирожков с черникой несет! Тетя Оля! Да как же так! Сама-то хоть поела ягод!? На следующий день она опять с гостинцами. Вот уж-ты ей рубль, она тебе два. Не избалована была вниманием! На вид суровая, не улыбчивая, а такое сердце внутри! Время шло. Стала она готовить себе смертное. А как же? Это нормой было- приготовить себе одежду , чтобы было в чем в мир иной идти. Все так делали. Ольга Петровна сделала больше- заказала себе памятник. Фотографию сама выбрала- в красивом пальто с меховым воротником. Стоял тот памятник без даты рождения и, понятное дело, без даты смерти, несколько лет в сарайке. Так и стоит сейчас на ее могилке, и получается наоборот- когда умерла знаем, а когда родилась нет. На моем жизненном пути такая история одна. Может, где-то есть похожие. Не знаю, были ли те люди с таким же стержнем внутри, но ты, Ольга Петровна для меня пример для подражания. Одному Богу известно, как тебе было одиноко в своем маленьком уютном домике и как покорно несла ты свой крест. Светлая память тебе, дорогой мой человек!

04 ноября 2025 в 19:49 Александра Родионова

изменил(а) текст перевода
Ольге Петровне одной из деревенских повезло: отец ее вернулся с войны живым и здоровым. Сначала жили в землянке. Потом отец дом построил в родной деревне,| вместо сожженного своими же войсками при отступлении. Только недолго длилось их с бабой Леной счастье: ушел отец к соседке бабе Фене, да так там и остался. Мужиков с войны вернулись единицы, а большая часть деревенских еще в 1937 году попала под репрессии. Женщины –вдовушки как могли со всеми заботами справлялись сами. Во многих семьях подрастали парни, они 13-15-летние и скот пасли, и на сенокосе помогали. Те, кто помладше - воды, дров принесут, зимой прорубь пешней сделают. А баба Лена с Ольгой Петровной все сами, все вдвоем. Сенокос у них был за озером, там, где Змеиная горка. Баба Лена гребет сено, а Ольга Петровна везет его на маленькой лодочке к своему берегу. И так несколько раз.^ Потом возвращаются домой.^ Корову подоят,| овец закроют, поужинают и…^ сетки идут ставить. Оттолкнут свою маленькую лодочку и тут же неподалеку от своего плота и поставят сетку, много ли той рыбы им вдвоем надо было. Потом, когда дочь родилась, она и ее ко всем деревенским работам приучила. Так они и жили втроем. Дочку Ольга Петровна выучила на медсестру, та работала в соседнем поселке в детских яслях Да вот беда случилась. Во время сенокоса прихватил Валю аппендицит. Время горячее, уборка, не сразу призналась она матери, терпела боль до последнего. А потом уже не помогли даже городские врачи. Похоронила она друг за другом и маму свою и дочь, и осталась совсем одна. Внуков от Вали не дождалась, та совсем молодая померла. Приезжали , правда, к ней родственники из города, но только летом. В остальное время все опять сама, корову и овец держала больше по привычке- много ли ей одной уже нужно было. Сетки ставила одна, баньку по субботам топила для себя, как и все деревенские. Сдружились они с соседками- ходили друг к другу чаевничать, в лес, потом и баньку стали топить по очереди. Пироги по воскресеньям, парное молоко из русской печки, половички тканые по всему полу. По церковным праздникам на кладбище вместе- обойдут все могилки, всем поклонятся. На тарелочки угощенье положат, кому пирога, кому ряпушки,кому сладостей. Возвращаясь с погоста ,чай пить шли обычно к Марии Петровне. Уж она любила угощать! Самовар на стол, пироги, всё , что в доме было вкусненького, всё на стол выставляла. Не спеша чайку попьют, повспоминают , и разойдутся по домам- телевизор смотреть. В то время показывали бразильские и мексиканские сериалы. Наши бабушки так их полюбили, что героев фильмов , как своих родных воспринимали. Не дай Бог такому случиться, что кто-то из них пропустит серию. С утра, пока коров гонят до пастбища, они своей подружке в таких подробностях расскажут, как будто это событие вчера в нашей деревне случилось! Так и доживала Ольга Петровна свой век. Корову потом сдала, с овцами тоже распростилась. Обычные дела все же делала до последнего- картошку , морковку, лук сажала. В лес уже не ходила. Помню, в августе занесла ей бидончик черники, чтобы полакомилась. А она мне наутро пирожков с черникой несет! Тетя Оля! Да как же так! Сама-то хоть поела ягод!? На следующий день она опять с гостинцами. Вот уж-ты ей рубль, она тебе два. Не избалована была вниманием! На вид суровая, не улыбчивая, а такое сердце внутри! Время шло. Стала она готовить себе смертное. А как же? Это нормой было- приготовить себе одежду , чтобы было в чем в мир иной идти. Все так делали. Ольга Петровна сделала больше- заказала себе памятник. Фотографию сама выбрала- в красивом пальто с меховым воротником. Стоял тот памятник без даты рождения и, понятное дело, без даты смерти, несколько лет в сарайке. Так и стоит сейчас на ее могилке, и получается наоборот- когда умерла знаем, а когда родилась нет. На моем жизненном пути такая история одна. Может, где-то есть похожие. Не знаю, были ли те люди с таким же стержнем внутри, но ты, Ольга Петровна для меня пример для подражания. Одному Богу известно, как тебе было одиноко в своем маленьком уютном домике и как покорно несла ты свой крест. Светлая память тебе, дорогой мой человек!

04 ноября 2025 в 19:48 Александра Родионова

изменил(а) текст перевода
Ольге Петровне одной из деревенских повезло: отец ее вернулся с войны живым и здоровым. Сначала жили в землянке. Потом отец дом построил в родной деревне,| вместо сожженного своими же войсками при отступлении. Только недолго длилось их с бабой Леной счастье: ушел отец к соседке бабе Фене, да так там и остался. Мужиков с войны вернулись единицы, а большая часть деревенских еще в 1937 году попала под репрессии. Женщины –вдовушки как могли со всеми заботами справлялись сами. Во многих семьях подрастали парни, они 13-15-летние и скот пасли, и на сенокосе помогали. Те, кто помладше - воды, дров принесут, зимой прорубь пешней сделают. А баба Лена с Ольгой Петровной все сами, все вдвоем. Сенокос у них был за озером, там, где Змеиная горка. Баба Лена гребет сено, а Ольга Петровна везет его на маленькой лодочке к своему берегу. И так- несколько раз. Потом возвращаются домой. Корову ~~подоят,овец~~подоят, овец закроют, поужинают и… сетки идут ставить. Оттолкнут свою маленькую лодочку и тут же неподалеку от своего плота и поставят сетку, много ли той рыбы им вдвоем надо было. Потом, когда дочь родилась, она и ее ко всем деревенским работам приучила. Так они и жили втроем. Дочку Ольга Петровна выучила на медсестру, та работала в соседнем поселке в детских яслях Да вот беда случилась. Во время сенокоса прихватил Валю аппендицит. Время горячее, уборка, не сразу призналась она матери, терпела боль до последнего. А потом уже не помогли даже городские врачи. Похоронила она друг за другом и маму свою и дочь, и осталась совсем одна. Внуков от Вали не дождалась, та совсем молодая померла. Приезжали , правда, к ней родственники из города, но только летом. В остальное время все опять сама, корову и овец держала больше по привычке- много ли ей одной уже нужно было. Сетки ставила одна, баньку по субботам топила для себя, как и все деревенские. Сдружились они с соседками- ходили друг к другу чаевничать, в лес, потом и баньку стали топить по очереди. Пироги по воскресеньям, парное молоко из русской печки, половички тканые по всему полу. По церковным праздникам на кладбище вместе- обойдут все могилки, всем поклонятся. На тарелочки угощенье положат, кому пирога, кому ряпушки,кому сладостей. Возвращаясь с погоста ,чай пить шли обычно к Марии Петровне. Уж она любила угощать! Самовар на стол, пироги, всё , что в доме было вкусненького, всё на стол выставляла. Не спеша чайку попьют, повспоминают , и разойдутся по домам- телевизор смотреть. В то время показывали бразильские и мексиканские сериалы. Наши бабушки так их полюбили, что героев фильмов , как своих родных воспринимали. Не дай Бог такому случиться, что кто-то из них пропустит серию. С утра, пока коров гонят до пастбища, они своей подружке в таких подробностях расскажут, как будто это событие вчера в нашей деревне случилось! Так и доживала Ольга Петровна свой век. Корову потом сдала, с овцами тоже распростилась. Обычные дела все же делала до последнего- картошку , морковку, лук сажала. В лес уже не ходила. Помню, в августе занесла ей бидончик черники, чтобы полакомилась. А она мне наутро пирожков с черникой несет! Тетя Оля! Да как же так! Сама-то хоть поела ягод!? На следующий день она опять с гостинцами. Вот уж-ты ей рубль, она тебе два. Не избалована была вниманием! На вид суровая, не улыбчивая, а такое сердце внутри! Время шло. Стала она готовить себе смертное. А как же? Это нормой было- приготовить себе одежду , чтобы было в чем в мир иной идти. Все так делали. Ольга Петровна сделала больше- заказала себе памятник. Фотографию сама выбрала- в красивом пальто с меховым воротником. Стоял тот памятник без даты рождения и, понятное дело, без даты смерти, несколько лет в сарайке. Так и стоит сейчас на ее могилке, и получается наоборот- когда умерла знаем, а когда родилась нет. На моем жизненном пути такая история одна. Может, где-то есть похожие. Не знаю, были ли те люди с таким же стержнем внутри, но ты, Ольга Петровна для меня пример для подражания. Одному Богу известно, как тебе было одиноко в своем маленьком уютном домике и как покорно несла ты свой крест. Светлая память тебе, дорогой мой человек!

04 ноября 2025 в 19:45 Александра Родионова

изменил(а) текст перевода
Ольге Петровне одной из деревенских повезло: отец ее вернулся с войны живым и здоровым. Сначала жили в землянке. Потом отец дом построил в родной деревне,| вместо сожженного своими же войсками при отступлении. Только недолго длилось их с бабой Леной счастье: ушел отец к соседке бабе Фене, да так там и остался. Мужиков с войны вернулись единицы, а большая часть деревенских еще в 1937 году попала под репрессии. Женщины –вдовушки как могли со всеми заботами справлялись сами. Во многих семьях подрастали парни, они 13-15-летние и скот пасли, и на сенокосе помогали. Те, кто помладше - воды, дров принесут, зимой прорубь пешней сделают. А баба Лена с Ольгой Петровной все сами, все вдвоем. Сенокос у них был за озером, там, где Змеиная горка. Баба Лена гребет сено, а Ольга Петровна везет его на маленькой лодочке к своему берегу. И так- несколько раз. Потом возвращаются домой. Корову подоят,овец закроют , поужинают и… сетки идут ставить . Оттолкнут свою маленькую лодочку и тут же неподалеку от своего плота и поставят сетку, много ли той рыбы им вдвоем надо было. Потом, когда дочь родилась, она и ее ко всем деревенским работам приучила. Так они и жили втроем. Дочку Ольга Петровна выучила на медсестру, та работала в соседнем поселке в детских яслях Да вот беда случилась. Во время сенокоса прихватил Валю аппендицит. Время горячее, уборка, не сразу призналась она матери, терпела боль до последнего. А потом уже не помогли даже городские врачи. Похоронила она друг за другом и маму свою и дочь, и осталась совсем одна. Внуков от Вали не дождалась, та совсем молодая померла. Приезжали , правда, к ней родственники из города, но только летом. В остальное время все опять сама, корову и овец держала больше по привычке- много ли ей одной уже нужно было. Сетки ставила одна, баньку по субботам топила для себя, как и все деревенские. Сдружились они с соседками- ходили друг к другу чаевничать, в лес, потом и баньку стали топить по очереди. Пироги по воскресеньям, парное молоко из русской печки, половички тканые по всему полу. По церковным праздникам на кладбище вместе- обойдут все могилки, всем поклонятся. На тарелочки угощенье положат, кому пирога, кому ряпушки,кому сладостей. Возвращаясь с погоста ,чай пить шли обычно к Марии Петровне. Уж она любила угощать! Самовар на стол, пироги, всё , что в доме было вкусненького, всё на стол выставляла. Не спеша чайку попьют, повспоминают , и разойдутся по домам- телевизор смотреть. В то время показывали бразильские и мексиканские сериалы. Наши бабушки так их полюбили, что героев фильмов , как своих родных воспринимали. Не дай Бог такому случиться, что кто-то из них пропустит серию. С утра, пока коров гонят до пастбища, они своей подружке в таких подробностях расскажут, как будто это событие вчера в нашей деревне случилось! Так и доживала Ольга Петровна свой век. Корову потом сдала, с овцами тоже распростилась. Обычные дела все же делала до последнего- картошку , морковку, лук сажала. В лес уже не ходила. Помню, в августе занесла ей бидончик черники, чтобы полакомилась. А она мне наутро пирожков с черникой несет! Тетя Оля! Да как же так! Сама-то хоть поела ягод!? На следующий день она опять с гостинцами. Вот уж-ты ей рубль, она тебе два. Не избалована была вниманием! На вид суровая, не улыбчивая, а такое сердце внутри! Время шло. Стала она готовить себе смертное. А как же? Это нормой было- приготовить себе одежду , чтобы было в чем в мир иной идти. Все так делали. Ольга Петровна сделала больше- заказала себе памятник. Фотографию сама выбрала- в красивом пальто с меховым воротником. Стоял тот памятник без даты рождения и, понятное дело, без даты смерти, несколько лет в сарайке. Так и стоит сейчас на ее могилке, и получается наоборот- когда умерла знаем, а когда родилась нет. На моем жизненном пути такая история одна. Может, где-то есть похожие. Не знаю, были ли те люди с таким же стержнем внутри, но ты, Ольга Петровна для меня пример для подражания. Одному Богу известно, как тебе было одиноко в своем маленьком уютном домике и как покорно несла ты свой крест. Светлая память тебе, дорогой мой человек!

04 ноября 2025 в 19:35 Александра Родионова

создал(а) текст
создал(а) текст: Soudjärven eläjien keskes vedeli vaiku Ol’ga Petrovnua – hänen tuattah jäi hengih voinal olles da tuli järilleh kodih. Enzimäi pereh eli muapertizes. Sit tuatto nosti koin omah kyläh. Endizen koin poltettih ven’alazet saldatat, konzu heile pidi myöstyö. Ga Lena-buaban da hänen tyttären Ol’ga Petrovnan oza terväh katkei – tuatto lähti elämäh Fen’a-susieduakalluo. Voinan jälles miesty kyläs oli vähä, monet jo vuvvennu 1937 otettih kiini da viettih tielöile tiedämättömile. Lesket ičeväil elätettih perehii. Äijis kodilois kazvettih poijat, kuduat 13-15 -vuodizinnu paimendettih žiivattua da avvutettih muamoloi heinarren aigua. Pienembät brihačut käydih viele da hommattih halguo, talven aigua luajittih avanduo. Lena-buabo da Ol’ga Petrovna kai ruavot luajittih yhtes. Heiniä hyö niitettih järven tagan Mavonmäillyö. Lena-buabo haravoiččou heiniä, Ol’ga Petrovna vedelöy heinii pienel venehel omah randah. Sit tullah järilleh kodih, syötetäh lehmiä. Salvatah lambahat liäväh, syvväh da mennäh panemah verkoloi. Ähkitäh piendy venehty da pannah verkuo, äijygo kalua pidäy kahtele... Valentina-tyttären suaduu Ol’ga Petrovna opasti händygi pidämäh talovuttu. Muga hyö elettihgi kolmei. Ol’ga Petrovnan tytär opastui voimatomanhoidajakse da piäzi ruadamah lapsien juaslih lähikyläh. Ga rodih hädä. Heinarren aigua Valentina-tytär tabai umbišuolentulehtuksen. Heinargi on kiirehaigu, Valentina ei kerras sanonuh muamale, kodvan kesti kibuu. Linnalazet liäkärit ei voidu avvuttua neidisty. Ol’ga Petrovna pani muah oman muaman da sit tyttärengi da jäi yksinäh. Val’al vie ei olluh lastu, neidine kuoli ihan nuorennu. Joga keziä Ol’ga Petrovnalluo tuli omahistu linnaspäi. Sygyzys kezässäh naine kai ruavot luadi iče, endizelleh pidi lehmiä da lambahii. Yksin pani verkot, suovattoin lämmitti kylyy, kui toizetgi kyläläzet. Ol’ga Petrovna da susiedat roittih dovarišoikse, käydih toine toizen luo gostih čuajuu juomah, käydihgi meččäh, a sit ruvettih vuorokkai lämmittämäh kylyy. Pyhänpiän Ol’ga pastoi piiraidu, havvotti maiduo päčis, kudoi hurstiloi. Kirikköpruazniekoin aigua naizet yhtes käydih kalmoile, kumardettihes kuolluzile. Torielkazih pandih midätahto syömisty, kenele – piiraidu, kenele – riäpöidy. Kalmoilpäi tulduu tavan mugah naizet juodih čuajuu Marija Petrovnan luo, kudai oli ylen rahmannoi emändy. Naine pani stolale samvuaran da kaikkie syömisty, midä oli vai kois. Naizet juodih čuajuu, musteltih mennytty aigua da sit lähtiettih kodih televiizorua kaččomah. Silloi televiizoras ozutettih brazilielazii da meksiekkalazii serialoi. Meijän buabat suvaittih niilöi sinnesäh, kai fil’moin personuažoi piettih omahizinnu. Mostu ei olluh, ku kenlienne naizis jättäs seerien kaččomattah. Aijoi huondeksel, kuni ajettih lehmii niityle, naizet šeikuittih fil’man tapahtumii muga tarkah, buite se oli egläi omas kyläs. Muga eligi Ol’ga Petrovna. Lehmän da lambahat häi andoi tuttavile. Ga oman elaijan loppussah häi kazvatti kartohkua, morkouhkua da laukkua. Meččäh häi enämbiä ei käynnyh. Mustan, ku elokuus annoin hänele bitonazen must’oidu, ku häi syös muarjua. A häi huondestu myö vedi minule must’oipiiraidu. “Ol’a-t’outa! Kuibo muga! Oletgo hos iče syönnyh muarjua?”. Tossupiän Ol’ga Petrovna uvvessah toi tuomastu. Sinä annat hänele rubl’an, häi sinule – kaksi. Ozutahes, ku häi on kovasydämelline, ei muheloita, ga mittuine pehmei syväin hänel oli! Aigu meni. Ol’ga Petrovna valmistui kuolemah. Varusti muahpanendusovat. Kuibo toizin? Kaikin nenga ruattih. Ol’ga Petrovna luajitutti mustopaččahangi. Naine valličči fotokuvangi, sie hänel piäl on čoma pal’to karvukagluksenke. Mondu vuottu mustopačas seizoi sarual ilmai roindu- da kuolendupäiviä. Nygöi se mustopačas on Ol’ga Petrovnan kalmal, tiijämmö, konzu häi kuoli, a konzu oli roinnuhes emmo tiijä. Mostu elaijantaibalehtu, kui oli Ol’ga Petrovnal, minä en ni tiijä. En tiijä, ristikanzoi, kudualoil olis moine syväin da taba. Ol’ga Petrovna, olet minule ezikuvannu. Vaiku Jumal tiedäy, kui sinul oli igävy eliä yksinäh omas mielužas kois, kui jygei oli kandua omua “ristua”. Igähine musto sinule, armas rist’oi!
создал(а) перевод текста

12 октября 2021 в 16:02 Nataly Krizhanovsky

удалил(а) автора источника