[Монолог больной женщины]
Russian
Целые дни лежу, ночи лежу, всё на одном боку.
На другой бок не могу лечь: как только лягу, так и начнёт колоть в боках да плечах – ведь у меня воспаление лёгких, дыхание спирает вот в этом месте.
Днём ещё бывает: встану посидеть, сижу недолго, а как ночь настанет, тогда только лежу да в окно гляжу, жду, когда начнёт светать.
Ничего не могу есть, чаю ещё полчашечки выпью, а больше ничто не идёт.
Всю жизнь я была бойкая, ещё до прошлого года работала, никогда не болела никакой болезнью, никогда в постели не была, всегда была здоровая, была бойкая, а теперь старость настигла, да к тому же ещё есть ничего не могу.
Васин сын там в Кандалакше в армии служит.
Мать его ездила проведать.
Говорит, что такой здоровый, плечи широкие, волосы острижены, так даже не узнать.
Он очень смирный, очень скромный, в кого только он такой.
Очень он хороший парень.
Клава, принeси-ка сюда его карточку посмотреть.
Узнаешь?
Да не узнать, дорогой, молодых ты не узнаешь.
Смотри-ка, сколько времени прошло с тех пор, как ты ушёл учиться да потом служить.
Тебя бы я никак не узнала, так невестка сказала, что ты здесь.
Только по этому и догадалась, к тому же ты ещё с Ваней пришёл.
Ваню я узнала, теперь всех я не узнаю, многих не могу узнать.
Тогда пришла Ванина мама, стала вот на это место, спрашивает: «Узнаёшь ли меня, тетя?».
Я смотрю, смотрю, говорю: «Не узнаю, ты кто же?»
Она говорит: «Помнишь ли Анисимовых?»
Только тогда я догадалась, кто со мной говорит.
Таковы теперь мои дела, не прежняя женщина я.
Всю жизнь я любила говорить, когда была помоложе, пела, работаю да пою, работаю да пою...
Смотри, теперь живём в чужом доме.
В своём доме все окна разбиты, в некоторых даже подоконники вывалились.
Не знаю, как только и угодило снарядом по нашему дому.
В полу и в потолке большие дыры, половицы все в щербинах, только лучины висят.
В подполье было две бочки, так даже от бочек остались одни лишь кусочки да щепки, всё поломало.
Надо же так угодить...
Было немножко как будто получше, а теперь опять в боку стало колоть.
А позже как в плечах начнёт болеть, да так болит, так болит, словно как кошка царапает.
Не могу терпеть, чтобы не охать, всё охаю да охаю.
Когда охаешь, как будто полегче.
Лекарства всякие имеются, полный стол, так нет никакой пользы, пей или не пей лекарства...
Разве ещё невестка не пришла?
Куда же она ушла, где она теперь ходит до сих пор?
Клава, поставь, миленькая, самовар.
Это Клава – дочь Ивана, была у отца, а теперь отец её послал сюда жить.
Помнишь ли ты, как умерла твоя мать?
Правда, ты не был здесь.
Она скоро умерла, не мучалась нисколько, очень хорошо умерла, словно уснула.
В тот день я шла с работы.
Она вышла на крыльцо и окликнула меня: «Зайди-ка сюда!»
Пришла я к ней, она говорит: «Я сегодня умру».
Я сказала: «Молчала бы, милая, что ты пустое говоришь, была бы хоть больная, ты же совсем здоровая, как видно».
А она отвечает: «Как бы я ни была здоровая, а сегодня умру.
Обмой меня, милая, говорит, не пусти никого других обмывать меня».
Я сказала: «Обмою, дорогая, обмою».
Потом она указала мне: «Одежду, которую надо одеть после смерти, бери из шкатулки под столом, всё у меня приготовлено, ничего не надо искать».
Я пошла домой, а она после нашего разговора ещё пироги скатала да всё такое, была жива-здорова, а потом легла на кровать: что-то ей стало плохо.
Пришли звать меня.
Я второпях пошла туда.
Она на спине лежит на кровати, одна рука на лбу, вторая вытянута.
Я спрашиваю: «Сестрица, ты что, болеешь?».
Она ничего не ответила.
Я пытаюсь говорить с ней, а она не отвечает.
Тогда я сказала: «Идите-ка поскорее зовите доктора».
Пошли второпях, а я стала щупать её руки, грудь – уже холодные.
Так она и умерла, словно заснула тихонько, не видела никакого худа, никакой муки.
Я не могла даже проститься с ней.
Если бы я так умерла, вот было бы хорошо, могла бы я сейчас умереть.
Пока живая, удалось хотя тебя повидать.
Зайди ещё к нам, если не скоро уедешь обратно.
Я ещё тебе, смотри, расскажу, молча не люблю сидеть; пока язык двигается, всегда болтаю, было бы с кем говорить.
Самое плохое то, что не могу есть.
Недавно ребятишки на удочку поймали пять ершей.
Ведь пяти ершей варить не станешь, велела испечь рыбник.
Испекли мне тот рыбник, принесли мне, так три дня ела эту рыбу.
Ты сам знаешь, как надо ершей есть.
Ребята, сегодня поймали ли рыбы?
Скажите своей матери, пусть сварит рыбу, да вы мне принесёте немножко, попробую ухи похлебать, не смогу ли немножко покушать, да попробую поесть рыбы.
Пусть ваша мать пришлёт мне немного вашего хлеба, с полпальца кусочек, больше мне не надо, не смогу ли хоть вашего хлеба кусочка съесть.
Мне теперь надо прилечь, уже и устала, как начнёт вечереть, сильно устаю.
Ты приходи пораньше в следующий раз, днём мне немного лучше, могу тебе кое-что рассказать, язык же здоров.