Märän pereh
Ludian
Southern Ludian (Svjatozero)
– Märän pereh nügü tulou.
Märäm pereh siit tuli hüö oldih..
Oli heid oli, kačo, Hutun D’oškad, D’oškad da D’oška da D’akku da Iivan da D’akut ol’d’ih, häi ühte pereloimud ol’d’ih.
Se Märäkse kirguttih.
En tiä mikse heid Märäkse kirguttih, D’oškan se pereloimu, nu, Märäks kirguttih.
Märä oli nainu se Huabanovas.
Nu siid minä muštan sil muštaakse.
Kačo, tožo laste rodiihez, art’t’eli oli: Miikkul, siid oli Nastuoi, siid oli Anni, siid oli Mari.
Kai lähtedih Piit’erih d’o, sigä hüö elettih sigä.
Kačo, ende keuhil lapsit kerättih Piit’erih, müödih siid heil d’engad andetah.
Siid izvoššikat kerättih, siid hüö lähtedih Piit’erih: Mari lähti, Anni lähti, a Nastuoi mäni miehele, а Miikkui muga siid burlakuoičči da kai ka tožo ej olnu naižis, kuoli.
Nastuoi mäni miehele Sürd’äh, Iudan Bokule, se vahnin tütär.
A iče staruuha sih d’iäi kačo poige se kuoli, da tüttäred lähtedih L’eningradah.
Da kai ka karttiži, küläs käveli, keh kučutah kartidammah.
Siid i minä sil’ i muštan, häi meile kävüi ainos.
Tulou, nu...
Tüötäh minud mäne, kuču d’o, min olin d’o miehel siit: ”Mäne, kuču, Mihaalounat kartidammah”.
Siit tulou, siit pagižou pagižou, kaikket sigä šuuttiu moin oli šuutkakaz akke, šmötkü akuoid oli.
Sanou: ”Oj,oj,oi, forsitte?
Da oldah da kai, - sanou, -Pelduoižiz naidah, sanou, da oldah omas küläz otetah ka počinheinät pordahiden tüveh, min olen, sanou, kačo hel’enheinü tuodu, sanou, olen loitton, Huabanovas”.
”Heibonheine olen”, - sanou.
Vot siid ainos se sana tuli igäks, d’uohtuv.
Vot la miittuman hebonheinän tuoi.
Oli muguoine šmötkü akuoid ei hüvä, forsovuoi.
Nu vot sih heiden se pereloimu kai i lopiiheze.
Семейство Мярян
Russian
Перейдем к семье Мярян.
Семья Мярян была...
Семьи Дёшки Хутун, Дякку Хутун и Ивана Хутун были выходцы из одного рода.
[Всех] их звали Мярян.
Не знаю, почему их так называли – Мярян, весь род.
Дёшка Мярян был женат в Хуабанове.
Этим он запомнился.
Куча детей у них родилась: Мийккул, затем Настуой, затем Анни и Мари были.
Всех их родители отправили в Питер, там и жили.
Видишь ли, раньше бедные родители часто «продавали» своих детей в прислуги к богачам в Питер.
Так отправили в Питер и детей Мярян: Анни, Мари и Hacтyой, Мийккул бурлачил, он не был женат, рано умер.
А старшая дочь Настуой, когда подросла, вышла замуж в Сюрдю за Бокку Иудина...
Сама старуха тут осталась одна, сын умер, дочери уехали в Питер.
А мать жила одна, чесала шерсть у соседей, ходила по домам, куда позовут чесать шерсть.
Я ее хорошо запомнила, потому что она к нам ходила всегда.
Придет, ну...
Пошлют меня, я уже была замужем тогда: «Иди, позови Михайловну чесать шерсть».
Она придет, наговорит всего, шутит, такая была шутливая старушка.
Говорит: «Ой, ой, ой, чем форсите?
Все, – говорит, – женятся в своей деревне, как траву-мокрицу у крыльца берут, я же как трава-щавель привезена издалека, из Хуабанова».
«Трава-щавель я», – говорит.
Вот это слово запомнилось мне на всю жизнь.
Вот, мол, какую «траву-щавель» привез.
Она была болтливая, форсистая.
Ну, вот тут все их семейство и кончается.