VepKar :: Texts

Texts

Return to list | edit | delete | Create a new | history | Statistics | ? Help

Valentina Libertsova. Rasul Gamzatovan da Vladimir Brendojevan ”Kurret”

corpus: Journalistic texts

Source:
Oma mua. № 34, 2024, p. 8

Valentina Libertsova

Rasul Gamzatovan da Vladimir Brendojevan ”Kurret”

Livvi
New written Livvic
Pidäyhäi muga tapahtuo, gu Rasul Gamzatovan da Vladimir Brendojevan roindupäivät ollah ihan rinnal – 8. da 6. päivinny syvyskuudu, a lähtendät toizele ilmale satuttih ihan kurret-linduloin lämmih mualoih lennändän aijal, buitegu runoilijat jätettih meijän muale mustokse 3. kylmuukun da 24. ligakuun päivät da perindön igävöijen kaččuo taivahah lendäjien parviloin jälgeh. Ihan kui Brendojevan kiännetys kuulužas Gamzatovan Kurrit-runopajos:
Se päivy roih, dai linduloinke matkah,
ma taivahah, kui valgeisiibi, suan.
Kui kurgi, iändy siepäi hätken, hätken
ma anna teile eläjile muan.
Smietin, nengozet yhtenmoizet šeikat ei roija petties, net annettah algusyy morali- da poetiekkuajattelemizih, kirjalližuontiedon tarkastamizih "luomisruavon peitozuksien" da "ammatin neroloin" näh.
limanigäzet mielet
Brendojeval jälgimäzet kaksi runonellikkyö ollah kaikis läbimenijät, niis kuuluu linduloin siivien räškytändy, parven loittuomine da vie runon liriekkupiähengen luija atkalus, tulijan surman ennustandu, otandu vastah gu vältämätömiä elaijan šeikkua. Sentäh niis himoittau zavodie runon kuvalajittelun sellitändy. Livvin kielen taba andau voindan piirustua sanoil ei vai yhty nähtäviä kuvua, ga viegi iänet da lekundat, da syvät tunnustukset.
Enzimäzes runorivis kuuluu viluttavan sygyzytaivahan "helizii" puhtahus, igävys pitkän, linduloinke-sanan mugazen, matkan iel, yhteltiedy vältämätöi rohkevus lendämäh, sentäh, gu sie on kerävynnyh äijy heleviä da kovua konsonantua: r, d, l, nd, nk, m, tk. Toizes runorivis on enämbi kumiedu konsonantua: t, h, h, k, s, s, vie viizi a-vokalii da viizi i-vokalii, ua-diftongu, kudamien vuoh voibi kuvitella linduloin siivien viippavukset.
Kolmas rivi kuvittelou, kui kurgi lendäy taivahas, loittonou, rioh vai pienembi dai jälgimäi häviey. Täs runoilii da hänen liriekkupiähengi ollah yhtel aigua kurret, dai seizoijat mual da kaččojat linduloih ristittyöt – myö – lugijat, kuundelijat. Nelländes rivis jo ei ole linduloi, dai buitegi runoilijua – jäimmö yksinäh vai otetun sydämeh kurren-piähengen iänenke da oman igävyksenke.
Kerran kuulin, kui muah pannes jälles pajatandua pappi sanoi: "Konzu myö jälgikerran prostimokseh omien lähäzienke, itkemmö, žiälöičemmö heidy dai iččie, olemmo huoles oman elaijan da hengen ozan näh". Mugai, konzu puutummo kaččomah, kui lennetäh kurret, "sih sanakesken vaikastummo myö". Vuottamata tullah igävät da arvokkahat mielet, mittuine on lyhyt elaigu, kui on jygei erota omahizis, midä ielleh on lepitty, kunne puutut toizel ilmal… Ilmanigäzet mielet!
Sih nähte jo aijembi kirjutti Sergei Jesenin, kuduan runot sežo kiändi Vladimir Brendojev:
On pal'l'as peldo, enne olluh vil'l'al.
Ma - yksin. Nuordu aigua mustelen.
Mi aigu – kurgiparven iänet hil'l'em.
No žiälöičengo midä minä? En…

Miehet, kuduat voinas tuldu ei
Myö hyvin tiijämmö jo školan kauti histourien, kui Rasul Gamzatov kirjutti tämän runon, konzu tiijusti, kui Japounien tyttöine Sadako Sasaki (1943-1955), kudai oli surman parral atomnoin bomban räjähtyksen jälles, azui valgieloi kurgiloi bumuagas. Liikutunnuon runoilijan meilet kiänyttih oman rahvaskanzan voinal kuadunuzih, enzi variantas "saldatoin" sijas hänel oli sana "džigitat". Kuni runuo kiänettih ven'an kielele da azuttih säveldäjän Jan Frenkel'anke nygöi kaikile tuttavu pajo, tekstu ylen äijäl muutui, rodih merkittävembi da syvembi. Suuret väit pandih sih ruadoh ven'an runoilii Nikolai Grebnev da kuulužu pajattai Mark Bernes, kudai sežo oli jo surmassah voibunuh, sen pajon kirjutandu rodih hänel jälgimäzenny ruavonnu täl mual. Vie sanozin, nengoine läbimenendy rodih pajos rikkahan ven'an kielen vuoh. Sentäh gu silloi valdivot pandih ven'an kieli vastavuksekse muamankielile da pripivöittih sidä opastuo, tiediä da paista, kieldäjen käyttämäs omii kielii, myö tässäh varuammo olla oigienmugazinnu ven'an kieleh, emmo tahto tunnustua ven'an kielen abuloi meijan kielien kazvandah.
Vladimir Jegorovič, onnuako, kiändi livvikse jo putilleh ven'akse kiänetus tekstaspäi, hos enzimäzis kahtes nellikkös tunnutah vähäzel enzimäzien Gamzatovan tekstoin variantat, kudamat oldih painettu silloi kaunisliteratuuružurnualoih, a Vladimir Jegorovič oli äijän lugenuh ristikanzu.
Minun mielii myö, runon tekstu livvin kielel rodih vie parembi da ilmekkähembi, migu ven'an.
Enzimäzikse, sanas KURGI kuuluu sen linnun iäni, verdaikkua vai: ven'an "žuravl'" da avarskoi "къункъраби". Avartsat ollah sidä mieldy, gu heijän sanas sežo kuuluu linduloin iäni, onnuako, vaigu loittonnuzien yläh.
Karjalazet ei pietty kurgiloi runollizinnu linduloinnu, eigo äijäl kunnivoittu. Lövvin vai kaksi sananlaskuu, net sidä tovestetat: Kurgie herneheštä et vierauta. Laihan kurren iäni ei loittoš kuulu. Meil lembilinduloinnu meigalazil oldih čomat da pädevät jouččenet, tedrit da pyyt. Se toizien karjalazien runoilijoin kirjutuksisgi nägyy.
Toizekse, gu kaččuo ritman kuavat, Vladimir Jegorovičal on ihan oigei viiziiaskeline horei vuorokkai kuuziaskelizenke puarallizis rivilöis. Ven'an tekstu on kirjutettu jambal, kudai erähis kohtis muuttuu horeih. Pajon savelmu andau vallan se peittiä dai ližiäy vie ilmekähytty tekstal. Meijän livvin kielel ei suas sidä kiändiä, ga runoilii muga hyvin tiedäy muamankielen, ehkoi maltau sen muanittua: joga rivi hänel algavuu yksitavuhizes sanas, sit rinnal roijah kaksi kovua tavuu, kuduat azutah runon luijembannu, se ylen pädöy pajon voinan teemah.
Voinah niškoi Brendojev kirjutti omii runoloi, kudamis paheksii, gu ei puuttunuh puolistua kodimuadu, oli sillloi pienenny brihačunnu. Sanommo, enzimäine nellikkö Velleskalmal-runos on kirjutettu ihan samah luaduh, kui kiänetty enzimäine Gamzatovan runon nellikkö. Omas runos ei olis hädiä algavuttua joga rivi yksitavullizel sanal, runoilii azuu sen piädykauti, gu runo rodies kovembi iänel. Mollembat tekstat ollah tävvet igävii mielii, tahtondua sanuo sydämellizii tuskii, runoilii da liriekkupiähengi buitegu kučutah kuadunuzii saldattoi paginale, pakitah prošken'n'ua da ilmoitetah kunnivot. Nägyy mollembis, gu kävyndy Velleskalmale da kačondu kurgiloih, duumaičendu saldatoin ozah niškoi rodih tavallizekse ruavoksae. Se nägyy toizis runoloin sijois.
Brendojevan runokogomuksis ei ole pandu, konzu on kirjutettu kudai runo, sentäh ei sua sanuo, kudai runo on kirjutettu ennen – oma vai Gamzatovan kiännos. Minä voin vai huavata, gu pajon häi kuuli da kiändi myöhembi, sit se alevutti hänen kibiet mielet voinah niškoi, andoi vallan uskuo, gu tulou aigu, konzu häigi yhtyy taivahas kuadunuzien vellienke.
Vladimir Brendojev oli paras livvin kielen kannattai da rikastai, ga ei olluh vaigu Anuksen čupun hierulaine kirjuttai – häi oli suuri da nerokas XX vuozisuan kogo Ven'an runoilii, kuduadu voibi toven panna toizien kuulužien muamankielil kirjuttajien rinnale.

Libertsova, Valentina

«Журавли» Расула Гамзатова и Владимира Брендоева

Russian
Надо же так случиться, что дни рождения Расула Гамзатова и Владимира Брендоева совсем рядом – 8 и 6 сентября, а уход в мир иной приходится как раз на время отлёта журавлей в тёплые страны, словно поэты оставили нам для памяти осенние дни – 3 ноября и 24 октября и традицию смотреть, печалясь, в небо, вслед улетающим птицам. Совсем, как в известном, переведённом на ливвиковское наречие стихотворении Расула Гамзатова "Журавли":
Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.
Думается, такие совпадения неслучайны и дают повод для размышлений как нравственных, так и по поводу поэтики, литературоведческих наблюдений над "секретами мастерства" и "тайнами творчества".
Мысли о вечном
В переводе В. Брендоева последние две строфы самые проникновенные, в них слышится звук рассекающих воздух крыльев, удаление стаи и глубокая печаль лирического героя, ощущается приближение смерти и её принятие как неизбежного события, завершающего жизнь. Поэтому с них и хочется начать анализ образной системы текста стихотворения. Характер ливвиковской речи даёт возможность описать словами не только внешнее, видимое изображение, но и голоса, движения и глубокие чувства.
В первой строке приведённой выше последней, четвёртой строфы осязаема звенящая чистота холодноватого осеннего неба, томящая грусть перед долгой дорогой, подчёркнутая длинным четырёхсложным, звенящим словом linduloinke, но вместе с тем и неотложная решимость лететь, - создаётся такой образ скоплением звонких и твердых согласных: r, d, l, nd, nk, m, tk. Во второй строке больше глухих согласных: t, h, h, k, s, s, а также 5 гласных "а" и 5 гласных "i", дифтонг "ua", при помощи которых фонетически изображается взмах журавлиных крыльев.
Третья строка рисует, как журавль летит в небе, удаляется, становится всё меньше, а потом исчезает, этот эффект усиливает повтор слова hätken, hätken (долго, долго). Здесь поэт и его лирический герой одновременно являются и журавлями, и стоящими на земле и следящими взглядом за птицами людьми, а мы, читатели, невольно присоединяемся к ним. В четвёртой строке уже нет птиц, и даже как будто поэта, – мы остались одни лишь с принятым в сердце голосом лирического героя-журавля и своими печалями.
Устами наших священников православие утверждает (и даже предупреждает!): "Когда мы последний раз прощаемся с близкими, плачем, жалеем их и себя, беспокоимся ещё и о своей жизни и судьбе собственной души после ухода из земной жизни". Так же, когда случается увидеть, как летят журавли, "sih sanakesken vaikastummo myö" ("Мы замолкаем, глядя в небеса"). Неожиданно приходят томительные мысли о том, какой короткой и наполненной ошибками и неисполненными мечтами была жизнь, как трудно расставаться с близкими, что суждено дальше и что ждёт за той чертой… Вечные мысли о вечном!
Их ещё раньше рассматриваемых поэтов потрясающе выразил Сергей Есенин, стихи которого тоже переводил Владимир Брендоев:
Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветер вдаль,
Я полон дум юности весёлой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.

"Солдаты, с кровавых не пришедшие полей"
Мы хорошо знаем со школьных лет историю создания Расулом Гамзатовым стихотворения "Журавли" после встречи с японской девочкой Садако Сасаки, пострадавшей от взрыва атомной бомбы и делавшей белых бумажных журавлей для спасения от смерти. Мысли взволнованного поэта обратились сначала к павшим на войне солдатам, и в первых вариантах они были наименованы джигитами, то есть первоначальным замыслом поэта было воспеть подвиг воинов своего народа. Пока стихотворение переводилось на русский язык и создавалась широко известная ныне песня на музыку Яна Френкеля, текст претерпел очень большие изменения, стал гораздо более значимым и выразительным. Немало трудов вложили в это дело поэт-переводчик Николай Гребнёв и популярный исполнитель задушевных песен Марк Бернес, который на тот момент был смертельно болен, исполнение этой песни стало последней его творческой работой. Хочется добавить, что такая проникновенность текста песни была достигнута ещё и при невероятной помощи богатого на выражение чувств русского языка.
Из-за того, что когда-то русский язык был поставлен властью над всеми родными языками как главный, местами – единственно возможный для учёбы, исследований, средства общения, с одновременным запретом родных языков, до сих пор остаётся несколько предвзятое, несправедливое отношение к нему. И мы порой не видим или не хотим признавать достаточно весомой помощи русского языка в процессе развития родных языков. Ведь неслучайно, например, многие карельские поэты делают переводы русских классиков на свои диалекты, и таким образом берут у них уроки стихосложения и стилистики, ищут выразительные возможности своих наречий.
Стихотворение Р.Гамзатова "Журавли" Владимир Егорович переводил скорей всего с уже хорошо отшлифованного русского текста, хотя, учитывая его обширную начитанность, он мог знать и первые варианты, опубликованные тогда в "толстых" литературных журналах. На мой взгляд, стихотворение "Журавли" в переводе на ливвиковский получилось ещё более красноречивым, ёмким и значимым, чем русский текст за счёт средств выразительности нашего наречия, особенно аллитераций.
Во-первых, в самом названии песни и птиц kurgi, kurrit слышится этот берущий за душу печальный крик, для сравнения: русское журавли и аварское къункъраби. Аварцы считают, что в их названии тоже слышен журавлиный крик, но, всё же, учитывая соотношение звонких и глухих звуков в слове, следует уточнить: как более отдалённый, смягчённый высотой неба и гор.
Традиционно у карелов журавли не считались птицами, олицетворяющими поэтическое начало, да и не особо почитались. Об этом свидетельствуют, например пословицы: Kurgie herneheštä et vierauta. – Журавля от гороха не отвадишь (Толмачи). Laihan kurren iäni ei loittoš kuulu. – Крик тощего журавля недалеко слышится (Каменное озеро). Любимыми птицами нашего народа, судя по малым фольклорным жанрам, эпическим песням и по стихотворениям современных поэтов, являются красивые и востребованные лебеди, тетерева, рябчики, утки.
Во-вторых, если посмотреть на ритм, то у Владимира Егоровича это абсолютно правильный пятистопный хорей, чередующийся с шестистопным хореем и с достаточно точной перекрёстной рифмовкой. Русский текст написан ямбом, который в некоторых местах меняется на хорей, и количество слогов не во всех строках одинаковое, рифмы перекрестные, по степени точности разные. Захватывающая мелодия песни даёт возможность сделать эти несоответствия незаметными, приблизить интонацию песни к разговорной. На наше ливвиковское наречие тексты, написанные ямбом, непереводимы, так как ударение в словах падает на первый слог. Но поэт так хорошо знает родной язык, что может справиться с этой проблемой, начиная каждую строчку с односложного слова. Одновременно оказавшиеся рядом два ударных слога в начале строки делают звучание более твёрдым, мужественным, суровым, торжественным, что как раз и соответствует теме войны и памяти, являющейся лейтмотивом стихотворения.
О войне Брендоевым написаны и свои поэтические творения, в которых он переживает о том, что не попал, будучи мальчишкой, защищать родину. Скажем, первое четверостишие стихотворения "На Братской могиле" очень созвучно первой строфе стихотворения Расула Гамзатова в его переводе. Оба стихотворения начинаются с горестного риторического вопроса, обращённого к павшим: Кто вам больные смертельные раны бинтовал…? – Ох, почему мне видятся порою мужи, не пришедшие с войны..?
Оба текста полны печальных раздумий, чувства вины и покаяния, желания высказать душевные переживания, поэт и его лирический герой как будто зовут павших солдат на разговор, просят прощенья и выражают преклонение. Это видно и в некоторых других строках стихотворений.
В сборниках В.Е.Брендоева нет дат написания стихов, поэтому нет возможности с достоверностью сказать, какой текст создан раньше – своего стихотворения или перевода гамзатовского. Могу лишь предположить, что всё же песню он услышал, прочитал и перевёл позже, и благодаря ей уже в какой-то мере успокоились его тяжкие, покаянные мысли о войне, появилось утешение вместе с верой в то, что придёт время, когда он соединится в небе с погибшими братьями, и душа успокоится.
Владимир Егорович Брендоев был первым и лучшим защитником ливвиковского наречия, поддерживал и обогащал родной язык. И он был не только деревенским поэтом Олонецкого края – он был большим и талантливым поэтом России 20 столетия, которого можно поставить в один ряд с другими поэтами, пишущими на родных языках народов России. Об этом свидетельствуют и наблюдения, сделанные в данной работе.
The site was created by the staff of the Karelian Research Center of the Russian Academy of Sciences
You can freely use the materials of our site and share them, most importantly - indicate authorship and a link to our resource.
More about the CC BY 4.0 license
© VepKar. Open corpus of Veps and Karelian languages