Тексты

Вернуться к просмотру | Вернуться к списку

Jäin mie...

История изменений

14 февраля 2021 в 16:25 Nataly Krizhanovsky

изменил(а) текст
Jäin mie muamošta kakšivuod’in’e. Pid’i kažvua miwla muačihanken. Muačiha milma obiid’i, obiid’i. A vs’otaki kažvoin mie muamonken, kažvoin do dvatsat’i, kahtehkymmeneh vuodeh šuaten mie muamonken kažvoin. Šiil’d’ä l’äks’iin mie miehel’l’ä. Milma obiid’ittih, konž mie ol’iin pien’i. Milma, konž mie ol’iin pikkaran’e, dvuhgodowvoi, milma tahottih šuattua meččäh. Muamo šanow: ”Šuata meččäh, en rubie el’ämäh, kun’i et hän’d’ä šuata meččäh!”. Muačiha, nu da mama, s’orovno, muačiha šanow, što ”En rubie el’ämäh, uijin pois’!”. Tuatto viikon hlopotals’a, što ”En šuata, en šuata, hiängo meid’ä obiid’iw, kakšivuod’in’e?”. No s’ože soglas’s’iečih šuattamah. Heboz’en val’l’ašti, tul’i – mie maguan pos’t’el’illa. ”A kunne, šanow, hän’en myö, t’ämän muoz’en pien’en, šuatamma, šanow. – Hiängo meid’ä obiid’iw? Vet myö puwtumma molen, šanow, kun šuatamma hän’en meččäh!” – ”A šanomma, što T’er’pigorašša gos’t’išša on, dai, a šiid’ä hot’...”. – ”A t’erpigoroin’e tullah, šanotah, mis’s’iä on Iro?”. – ”Emmä t’iijä, t’eil’ä l’äks’i, a kunne hävii?”. – ”Män’ie!.. En šuata, en šuata meččäh!”.| Nu, t’ämän kerran mie jäin, meččäh ei šuatettu. Mie kažvoin... Jo ka kažvoin, aiviin käin pod’onšinoih. Pod’onšinoih mie postojanno käin. Rahvaš šuor’iečetah, šuor’ivot hyvät, a miwla šuor’ivuo ewle. Miwla karuz’et šuor’ivot. T’äd’it annetah, da t’äd’ien šuor’ivoloišša kävel’en. Rahvaš karratah, i veššel’ät, udalat, a mie kuin rowno šyl’giet’t’y, rannašša. A gul’aija s’orowno himottaw: šomuš ewle yks’i, a nuoruš kaikilla on yks’i! Kaikilla himottaw gul’aimah, ka n’iin mie nuoruon aijan, ka kojokak i provod’iin. Šiid’ mie män’iin miehel’l’ä. Miehel’l’ä män’iin. Miehel’l’ä miwla ol’i kakšitoista hengie pereh. Jo konž šiih šua myö eliimmä, l’ien’i šešnatsat’, kuwžtoista hengie pereh, eroimma rannalla, rubeimma el’ämäh, oma polosta... N’i mid’ä meil’ä ewle, kaikkie pid’äw oštua, naživie, kojokak i el’äwvyimmä, lapšet kažvettih, kažvatiin. Rubeimma el’ämäh n’ičevo.
изменил(а) текст перевода
Осталась я от матери двухлетняя. Мне надо было расти с мачехой. Мачеха меня обижала, обижала. А все-таки я росла, с матерью, росла до двадцати годов я росла с матерью. Потом я вышла замуж. Меня обижали, когда я была маленькая. Меня, когда я была маленькая, двухгодовалая, меня хотели отвезти в лес. Мать говорит [отцу]: «Отвези в лес, не буду жить, пака [ее] не отвезешь в лес!». Мачеха, ну да мама, все равно, мачеха говорит, что «Не буду жить, уйду!». Отец долго отговаривался (‘хлопотал’), что «Не отвезу, не отвезу, она ли нас обижает, двухлетняя?». Но все же согласился отвезти. Запряг лошадь, пришел – я сплю на постели. «А куда, говорит, ее мы, такую маленькую, отвезем, говорит. - Oнa ли нас обижает? Ведь мы попадемся оба, говорит, если отвезем ее в лес!» – «А скажем, что в гостях в Терпигоре, да и, а потом хоть...». – «А терпигоровские придут, скажут, где Ирина?». – «Не знаем, к вам пошла, а куда потерялась?». – «Поди-ка!.. Не отвезу, не отвезу в лес [дочку]!» ~~– [говорит отец].~~ Ну, на этот раз я осталась, в лес не отвезли. Я росла... Вот уже и выросла. Постоянно я ходила на поденщину. Народ одевается (‘одеваются’), наряды хорошие, а у меня нарядов нет. У меня худенькие наряды. Тёти дают, да и хожу в тётиных нарядах. Народ пляшет (‘пляшут’), и веселые, ловкие, а я ровно оплеванная, в сторонке. А гулять все равно хочется: красота не [у всех] одна, а молодость у всех одна! Всем хочется гулять, вот я так молодое время, вот кое-как провела. Потом я вышла замуж. Замуж вышла. Замужем у меня была семья двенадцать человек. Потом семья прибавилась до шестнадцати человек (‘уже когда дожили до сих пор’), семья стала шестнадцать, и мы отделились на край [деревни], стали жить, своя полоса [стала]... Ничего у нас нет, все надо покупать, наживать, кое-как начали жить, дети [потом] выросли, [я] вырастила. Стали жить ничего.

14 февраля 2021 в 16:12 Nataly Krizhanovsky

изменил(а) текст
Jäin mie muamošta kakšivuod’in’e. Pid’i kažvua miwla muačihanken. Muačiha milma obiid’i, obiid’i. A vs’otaki kažvoin mie muamonken, kažvoin do dvatsat’i, kahtehkymmeneh vuodeh šuaten mie muamonken kažvoin. Šiil’d’ä l’äks’iin mie miehel’l’ä. Milma obiid’ittih, konž mie ol’iin pien’i. Milma, konž mie ol’iin pikkaran’e, dvuhgodowvoi, milma tahottih šuattua meččäh. Muamo šanow: ”Šuata meččäh, en rubie el’ämäh, kun’i et hän’d’ä šuata meččäh!”. Muačiha, nu da mama, s’orovno, muačiha šanow, što ”En rubie el’ämäh, uijin pois’!”. Tuatto viikon hlopotals’a, što ”En šuata, en šuata, hiängo meid’ä obiid’iw, kakšivuod’in’e?”. No s’ože soglas’s’iečih šuattamah. Heboz’en val’l’ašti, tul’i – mie maguan pos’t’el’illa. ”A kunne, šanow, hän’en myö, t’ämän muoz’en pien’en, šuatamma, šanow. – Hiängo meid’ä obiid’iw? Vet myö puwtumma molen, šanow, kun šuatamma hän’en meččäh!” – ”A šanomma, što T’er’pigorašša gos’t’išša on, dai, a šiid’ä hot’...”. – ”A t’erpigoroin’e tullah, šanotah, mis’s’iä on Iro?”. – ”Emmä t’iijä, t’eil’ä l’äks’i, a kunne hävii?”. – ”Män’ie!.. En šuata, en šuata meččäh!”.| Nu, t’ämän kerran mie jäin, meččäh ei šuatettu. Mie kažvoin... Jo ka kažvoin, aiviin käin pod’onšinoih. Pod’onšinoih mie postojanno käin. Rahvaš šuor’iečetah, šuor’ivot hyvät, a miwla šuor’ivuo ewle. Miwla karuz’et šuor’ivot. T’äd’it annetah, da t’äd’ien šuor’ivoloišša kävel’en. Rahvaš karratah, i veššel’ät, udalat, a mie kuin rowno šyl’giet’t’y, rannašša. A gul’aija s’orowno himottaw: šomuš ewle yks’i, a nuoruš kaikilla on yks’i! Kaikilla himottaw gul’aimah, ka n’iin mie nuoruon aijan, ka kojokak i provod’iin. Šiid’ mie män’iin miehel’l’ä. Miehel’l’ä män’iin. Miehel’l’ä miwla ol’i kakšitoista hengie pereh. Jo konž šiih šua myö eliimmä, l’ien’i šešnatsat’, kuwžtoista hengie pereh, eroimma rannalla, rubeimma el’ämäh, oma polosta... N’i mid’ä meil’ä ewle, kaikkie pid’äw oštua, naživie, kojokak i el’äwvyimmä, lapšet kažvettih, kažvatiin. Rubeimma el’ämäh n’ičevo.

28 мая 2020 в 14:31 Нина Шибанова

изменил(а) текст
Jäin mie muamošta kakšivuod’in’e. Pid’i kažvua miwla muačihanken. Muačiha milma obiid’i, obiid’i. A vs’otaki kažvoin mie muamonken, kažvoin do dvatsat’i, kahtehkymmeneh vuodeh šuaten mie muamonken kažvoin. Šiil’d’ä l’äks’iin mie miehel’l’ä. Milma obiid’ittih, konž mie ol’iin pien’i. Milma, konž mie ol’iin pikkaran’e, dvuhgodowvoi, milma tahottih šuattua meččäh. Muamo šanow: ”Šuata meččäh, en rubie el’ämäh, kun’i et hän’d’ä šuata meččäh!”. Muačiha, nu da, mama, s’orovno, muačiha šanow, što ”En rubie el’ämäh, uijin pois’!”. Tuatto viikon hlopotals’a, što ”En šuata, en šuata, hiängo meid’ä obiid’iw, kakšivuod’in’e?”. No s’ože soglas’s’iečih šuattamah. Heboz’en val’l’ašti, tul’i – mie maguan pos’t’el’illa. ”A kunne, šanow, hän’en myö, t’ämän muoz’en pien’en, šuatamma, šanow. – Hiängo meid’ä obiid’iw? Vet myö puwtumma molen, šanow, kun šuatamma hän’en meččäh!” – ”A šanomma, što T’er’pigorašša gos’t’išša on, dai, a šiid’ä hot’...”. – ”A t’erpigoroin’e tullah, šanotah, mis’s’iä on Iro?”. – ”Emmä t’iijä, t’eil’ä l’äks’i, a kunne hävii?”. – ”Män’ie!.. En šuata, en šuata meččäh!”. Nu, t’ämän kerran mie jäin, meččäh ei šuatettu. Mie kažvoin... Jo ka kažvoin, aiviin käin pod’onšinoih. Pod’onšinoih mie postojanno käin. Rahvaš šuor’iečetah, šuor’ivot hyvät, a miwla šuor’ivuo ewle. Miwla karuz’et šuor’ivot. T’äd’it annetah, da t’äd’ien šuor’ivoloišša kävel’en. Rahvaš karratah, i veššel’ät, udalat, a mie kuin rowno šyl’giet’t’y, rannašša. A gul’aija s’orowno himottaw: šomuš ewle yks’i, a nuoruš kaikilla on yks’i! Kaikilla himottaw gul’aimah, ka n’iin mie nuoruon aijan, ka kojokak i provod’iin. Šiid’ mie män’iin miehel’l’ä. Miehel’l’ä män’iin. Miehel’l’ä miwla ol’i kakšitoista hengie pereh. Jo konž šiih šua myö eliimmä, l’ien’i šešnatsat’, kuwžtoista hengie pereh, eroimma rannalla, rubeimma el’ämäh, oma polosta... N’i mid’ä meil’ä ewle, kaikkie pid’äw oštua, naživie, kojokak i el’äwvyimmä, lapšet kažvettih, kažvatiin. Rubeimma el’ämäh n’ičevo.
изменил(а) текст перевода
Осталась я от матери двухлетняя. Мне надо было расти с мачехой. Мачеха меня обижала, обижала. А все-таки я росла, с матерью, росла до двадцати годов я росла с матерью. Потом я вышла замуж. Меня обижали, когда я была маленькая. Меня, когда я была маленькая, двухгодовалая, меня хотели отвезти в лес. Мать говорит [отцу]: «Отвези в лес, не буду жить, пака [ее] не отвезешь в лес!». Мачеха, ну да мама, все равно, мачеха говорит, что «неНе буду жить, уйду!». Отец долго отговаривался (‘хлопотал’), что «неНе отвезу, не отвезу:, она ли нас обижает, двухлетняя?». Но все же согласился отвезти. Запряг лошадь, пришел – я сплю на постели. «А куда, говорит, ее мы, такую маленькую, отвезем, говорит. - Oнa ли нас обижает? Ведь мы попадемся оба, – говорит, – если отвезем ее в лес!» – «А скажем, что в гостях в Терпигоре, да и, а потом хоть...». – «А терпигоровские придут, скажут, где Ирина?». – «Не знаем, к вам пошла, а куда потерялась?». – «Поди-ка!.. Не отвезу, не отвезу в лес [дочку]!» – [говорит отец]. Ну, на этот раз я осталась, в лес не отвезли. Я росла... Вот уже и выросла. Постоянно я ходила на поденщину. Народ одевается (‘одеваются’), наряды хорошие, а у меня нарядов нет. У меня худенькие наряды. Тёти дают, да и хожу в тётиных нарядах. Народ пляшет (‘пляшут’), и веселые, ловкие, а я ровно оплеванная, в сторонке. А гулять все равно хочется: красота не [у всех] одна, а молодость у всех одна! Всем хочется гулять, вот я так молодое время, вот кое-как провела. Потом я вышла замуж. Замуж вышла. Замужем у меня была семья двенадцать человек. Потом семья прибавилась до шестнадцати человек (‘уже когда дожили до сих пор’), семья стала шестнадцать, и мы отделились на край [деревни], стали жить, своя полоса [стала]... Ничего у нас нет, все надо покупать, наживать, кое-как начали жить, дети [потом] выросли, [я] вырастила. Стали жить ничего.

28 мая 2020 в 14:27 Нина Шибанова

изменил(а) текст
Jäin mie muamošta kakšivuod’in’e. Pid’i kažvua miwla muačihanken. Muačiha milma obiid’i, obiid’i. A vs’otaki kažvoin mie muamonken, kažvoin do dvatsat’i~~...~~, kahtehkymmeneh vuodeh šuaten mie muamonken kažvoin. Šiil’d’ä l’äks’iin mie miehel’l’ä. Milma obiid’ittih, konž mie ol’iin pien’i. Milma, konž mie ol’iin pikkaran’e, dvuhgodowvoi, milma tahottih šuattua meččäh. Muamo šanow: ”Šuata meččäh, en rubie el’ämäh, kun’i et hän’d’ä šuata meččäh!”. Muačiha, nu da, mama, s’orovno, muačiha šanow, što ”En rubie el’ämäh, uijin pois’!”. Tuatto viikon hlopotals’a, što ”En šuata, en šuata, hiängo meid’ä obiid’iw, kakšivuod’in’e?”. No s’ože soglas’s’iečih šuattamah. Heboz’en val’l’ašti, tul’i – mie maguan pos’t’el’illa. ”A kunne, šanow, hän’en myö, t’ämän muoz’en pien’en, šuatamma, šanow. – Hiängo meid’ä obiid’iw? Vet myö puwtumma molen, šanow, kun šuatamma hän’en meččäh!” – ”A šanomma, što T’er’pigorašša gos’t’išša on, dai, a šiid’ä hot’...”. – ”A t’erpigoroin’e tullah, šanotah, mis’s’iä on Iro?”. – ”Emmä t’iijä, t’eil’ä l’äks’i, a kunne hävii?”. – ”Män’ie!.. En šuata, en šuata meččäh!”. Nu, t’ämän kerran mie jäin, meččäh ei šuatettu. Mie kažvoin... Jo ka kažvoin, aiviin käin pod’onšinoih. Pod’onšinoih mie postojanno käin. Rahvaš šuor’iečetah, šuor’ivot hyvät, a miwla šuor’ivuo ewle. Miwla karuz’et šuor’ivot. T’äd’it annetah, da t’äd’ien šuor’ivoloišša kävel’en. Rahvaš karratah, i veššel’ät, udalat, a mie kuin rowno šyl’giet’t’y, rannašša. A gul’aija s’orowno himottaw: šomuš ewle yks’i, a nuoruš kaikilla on yks’i! Kaikilla himottaw gul’aimah, ka n’iin mie nuoruon aijan, ka kojokak i provod’iin. Šiid’ mie män’iin miehel’l’ä. Miehel’l’ä män’iin. Miehel’l’ä miwla ol’i kakšitoista hengie pereh. Jo konž šiih šua myö eliimmä, l’ien’i šešnatsat’, kuwžtoista hengie pereh, eroimma rannalla, rubeimma el’ämäh, oma polosta... N’i mid’ä meil’ä ewle, kaikkie pid’äw oštua, naživie, kojokak i el’äwvyimmä, lapšet kažvettih, kažvatiin. Rubeimma el’ämäh n’ičevo.

28 мая 2020 в 14:25 Нина Шибанова

создал(а) текст
создал(а) перевод текста
создал(а) текст: Jäin mie muamošta kakšivuod’in’e. Pid’i kažvua miwla muačihanken. Muačiha milma obiid’i, obiid’i. A vs’otaki kažvoin mie muamonken, kažvoin do dvatsat’i... kahtehkymmeneh vuodeh šuaten mie muamonken kažvoin. Šiil’d’ä l’äks’iin mie miehel’l’ä. Milma obiid’ittih, konž mie ol’iin pien’i. Milma, konž mie ol’iin pikkaran’e, dvuhgodowvoi, milma tahottih šuattua meččäh. Muamo šanow: ”Šuata meččäh, en rubie el’ämäh, kun’i et hän’d’ä šuata meččäh!”. Muačiha, nu da, mama, s’orovno, muačiha šanow, što ”En rubie el’ämäh, uijin pois’!”. Tuatto viikon hlopotals’a, što ”En šuata, en šuata, hiängo meid’ä obiid’iw, kakšivuod’in’e?”. No s’ože soglas’s’iečih šuattamah. Heboz’en val’l’ašti, tul’i – mie maguan pos’t’el’illa. ”A kunne, šanow, hän’en myö, t’ämän muoz’en pien’en, šuatamma, šanow. – Hiängo meid’ä obiid’iw? Vet myö puwtumma molen, šanow, kun šuatamma hän’en meččäh!” – ”A šanomma, što T’er’pigorašša gos’t’išša on, dai, a šiid’ä hot’...”. – ”A t’erpigoroin’e tullah, šanotah, mis’s’iä on Iro?”. – ”Emmä t’iijä, t’eil’ä l’äks’i, a kunne hävii?”. – ”Män’ie!.. En šuata, en šuata meččäh!”. Nu, t’ämän kerran mie jäin, meččäh ei šuatettu. Mie kažvoin... Jo ka kažvoin, aiviin käin pod’onšinoih. Pod’onšinoih mie postojanno käin. Rahvaš šuor’iečetah, šuor’ivot hyvät, a miwla šuor’ivuo ewle. Miwla karuz’et šuor’ivot. T’äd’it annetah, da t’äd’ien šuor’ivoloišša kävel’en. Rahvaš karratah, i veššel’ät, udalat, a mie kuin rowno šyl’giet’t’y, rannašša. A gul’aija s’orowno himottaw: šomuš ewle yks’i, a nuoruš kaikilla on yks’i! Kaikilla himottaw gul’aimah, ka n’iin mie nuoruon aijan, ka kojokak i provod’iin. Šiid’ mie män’iin miehel’l’ä. Miehel’l’ä män’iin. Miehel’l’ä miwla ol’i kakšitoista hengie pereh. Jo konž šiih šua myö eliimmä, l’ien’i šešnatsat’, kuwžtoista hengie pereh, eroimma rannalla, rubeimma el’ämäh, oma polosta... N’i mid’ä meil’ä ewle, kaikkie pid’äw oštua, naživie, kojokak i el’äwvyimmä, lapšet kažvettih, kažvatiin. Rubeimma el’ämäh n’ičevo.