Лазарев Иван
        Ай да волк!
    
        русский
    
      
        Восьмидесятые годы. Я перешёл жить к тёще, так как умер тесть. Дом находился на улице, идущей вдоль реки Олонки, край леса начинался уже за речкой. 
 Я любил ходить на охоту за зайцами с гончими, и по пути добывать рябчиков на манок, особенно осенью, когда рябчики ещё молодые, неопытные. У меня был гончий, но не совсем удовлетворял меня, не хотел   искать зайца, и мне приходилось искать свежий заячий след самому, а потом только он включался в поиски и гон. Другие охотники предложили взять в Питере в питомнике сучку-гончую, не то что мои кобели, работают с первого года до конца жизни. 
 И вот я через знакомых в Ленинграде заказал сучку-гончую. Знакомые привезли, цену не назвали, считай, подарили. И, действительно, ей ещё не было года, а она через несколько выходов на охоту сама стала искать зайца, а потом подключался кобель, а он был в два раза и выше, и здоровее. А когда кобель терял зайца, она опять поднимала косого, и тот продолжал гон. Тот сезон был для меня очень удачливый, я больше такого не помню. Душа у меня пела от их работы, смычки. 
 Но на следующий год наступила студёная, снежная зима. Кобель ещё кое-как пробивался через сугробы, а сучка часто утопала в снегу, и приходилось её выкапывать. 
 Волкам в том году пришлось туго. Собак я держал в вольере, у каждой была своя конура. 
 Однажды  у меня была вечерняя смена на работе, а дочки так полюбили собачку, что взяли её с собой в баню, отмыли и ничего лучшего не придумали: дома обсушили, а потом сделали в дровяном сарае из соломы, тряпок тёплое, мягкое  место и закрыли сарай на деревянный самодельный крючок. Я об этом не знал, уснул после работы. Проснулся в два часа ночи: в вольере кричит, мечется, лает, орёт кобель. Бросился одеваться, на улице мороз, метель. Встала тёща:
 - Что случилось? - тоже давай одеваться. 
 Я вышел, смотрю: сарай открыт, собака сходит с ума от лая. Пошёл домой за фонариком и топориком. Тёща говорит:
 - Что там? 
 - Дровяной сарай открыт. 
 - Дак там твоя любимая собачка. 
 Меня аж в пот бросило. Вышел на улицу, в сарае пусто, крючок деревянный волк умудрился открыть лапами. Проверил вольер – пустой. Схватился за голову, ну что поделать! 
 Прихожу домой. Тёща:
 - Ну что? 
 - Да волки забрали мою любимицу. 
 - Какие волки – бомжи, пьяницы с барака взяли, съели твою любимицу тюремщики. 
 Сна больше не было. Меня трясло. Утром, чуть свет, взял ружьё и пошёл искать, откуда пришли волки. В то время дома были на две семьи, и мы с соседями все отходы выливали в специальное место на берегу реки, куда приходили кабаны, но чтоб волки… Точно, в яме всё было разбросано, раскидано, и от ямы шёл странный волчий след, словно что-то тащили. Пошёл по следу с заряжённым крупной картечью ружьём. След шёл по речке, по той стороне,  в том месте, где берег был наиболее пологий,  повернул в лес. Я пошёл по следу. Недалеко от берега началась полянка. Смотрю, вся вытоптана, вся в собачьей шерсти, клочьях. Нашёл от своей собачки только хвост на память. Ругать дочек – они же не знали, что волки придут в посёлок, где почти у каждого во дворе собака. Я позвонил в Охотсоюз, сказали, что моя собачка не первая. Когда охотники убили волка, оказалось, что это тот, который попал в капкан, но вырвался, потому что  перегрыз свою лапу и ушёл на трёх, поэтому не мог охотиться  и промышлял вдоль дороги и берега реки.