ВепКар :: Тексты

Тексты

Вернуться к списку | редактировать | удалить | Создать новый | История изменений | Статистика | ? Помощь

Tuhkimus-neidine

Tuhkimus-neidine

карельский: ливвиковское наречие
Новописьменный ливвиковский
Ylen ammui eli-oli yksi ozakas pereh: tuatto, muamo da heijän aino tytär, kuduadu vahnembat ylen äijäl suvaittih. Äijän vuottu elettih hyö huolettah da ihastellen.

Ozattomuokse, kerran sygyzyl, konzu tyttözele täydyy kuuzitostu vuottu, hänen muamo jygieh läživyi da nedälin peräs kuoli. Kois kaikin tuldih syväh igävyöh.

Meni kaksi vuottu. Tyttözen tuattah tunnustui yhten leskenke, kudual oli kaksi tytärdy, da terväh nai hänes.

Enzi päiväs muamindam rubei vihuamah omua tytärdindy. Häi käski sil ruadua kai kodiruavot da ei andanuh olla rauhas ni minuuttua. Puaksuh kuului:
- Teriämbäzeh liikuksendele, patiško, tuo vetty!


- Tartu ruadoh, lašku-kondii, pyhki late!

- Midäbo vuotat, reduriuroi, lykkiäldä halguo avvopäččih!

Reduruadoloin periä tyttöine tovengi aiven oli revus, tuhkas da pölys. Terväh kaikin, dai tuattahgi, ruvettih nimittämäh händy Tuhkimuksekse, da häi ičegi unohti oman nimen.

Tuhkimuksen sizärlendämät ei erottu tavan puoles omas vihazes da kurkettajas muamaspäi. Kadehtijen neidizen čomuttu, sizärekset pandih Tuhkimustu palvelemah heidy da kaiken aijan tarteltihes häneh.

Kerran ymbäristyö myö levii pagin, buite nuori princu, atkaloijen yksinäh omas suures dvorčas, tahtou luadie bualun da ei yhten, a monen päiviä peräkkäi.

- Nu, minun armahazet, - sanoi muamindam omile tuhmile tyttärile, - jälgimäi oza teihgi kiändyi. Myö ajammo bualuh. Olen varmu, ku yksi teis vältämättäh roih princale mieldy myö da princu naibi hänes.

- A kuibo toine? - kyzyttih yhtelaigua sizäret.

- Älgiä huolevukkua, toizeh niškoi myö lövvämmö mittumantahto ministran.

Sizärekset oldih ihastuksis. Bualun piän hyö pyörittih zirkalon ies ruuttii miärätes. Jälgimäi illal, čomasti šuorinnuot da nävennyöt, hyö istuttihes kärih da ajettih dvorčah. Ga enne lähtendiä muamindam kovah sanoi Tuhkimuksele:
- Älä ni vuota, gu jiät täh joute olemah kuni meidy ei roi kois.
Minä lövvän sinule ruavon.

Häi kačahtihes ymbäri. Stolal suuren tikvan rinnal oli kaksi torelkua: yksi brosanke, toine muakanke. Muamindam kuadoi brosat torielkah muakoinke da pieksi net.
- Täs sinule ruadogi kaikekse yökse: eroita brosat muakoispäi.

Tuhkimus jäi yksin. Enzi kerdua kaikes aijäs häi puhkei itkule abien da toivottomuksen periä. Kuibo vallita kai nämmä da eroittua brosat muakoispäi? Da kuibo et itke, konzu kai neidizet iloitutah tänäpäi bualus dvorčas, a häi istuu täs, ribulois, puhtas puhuttu?

Silkeskie pertih rodih ylen valgei, da sih ilmestui čomatar valgielois pluat'ois da hrustalikeppizenke käis.

- Sinul himoittas puuttuo bualuh, muga?

- Ga muga! hengähtihes Tuhkimus.

- Älä igävöiče, Tuhkimus, - sanoi čomatar, - minä olen hyväntahtoine feja. - Nygöi myö ajattelemmo, kui vois avvuttua sinun ozattomuos.

Sidä sanojes häi koskehutti keppizel torielkua, kudai oli stolal. Silmänlipahtukses brosat erottih muakoispäi.

- Uskaldannet sinä kaikes minuu kuunnella, sit minä avvutan sinulles puuttuo bualuh. Tiedoiniekku sebäi Tuhkimustu da sanoi hänele: - Mene ogrodah da tuo minule tikvu.

Tuhkimus juoksi ogrodah, valličči parahan tikvan da vedi sen tiedoiniekale, hos nikui ei voinnuh ellendiä, kuibo tikvu voi avvuttua puuttuo bualuh.

Tiedoiniekku onnusti tikvan ihan kuoressah, jällespäi koskehutti sidä tiedohuskeppizel, da tikvu kerras muutui kullatukse kärikse.

Sit tiedoiniekku kačahtih hiirenridah da nägi, gu sie on kuuzi eläviä hiirdy. Häi käski Tuhkimuksele piiruzelleh avata hiirenrijan veräihyön. Siepäi välläle hypättih hiiret. Jogahistu hiiris fejä kosketaldi tiedohuskeppizel, da hiiri kerras muutui čomakse hebozekse. Dai sih kuvven hiiren sijah rodih kuuzi ylen hyviä kirjavua harmuadu hebostu val'l'ahis.

Tiedoiniekku-naine rubei ajattelemah:
- Kus olis ottua hevonajai?


- Lähten kačon, eigo ole puuttunuh rotturidah rottu, - sanoi Tuhkimus. - Rotas suau luadie hevonajai.

- Oigieh! tiedoiniekku-naine oli yhty mieldy Tuhkimuksenke. - Mene kačo.

Tuhkimus toi rotturijan, kus oli kolme suurdu rottua. Tiedoiniekku valličči yhten, kaikkii karjemban da usakkahemban, kosketaldi sidä omal keppizel, da rottu muutui sangiekse hevonajajakse turbieloin usienke.

Sit tiedoiniekku-naine sanoi Tuhkimuksele:
- Savus, valelusrengin tagua, istuu kuuzi šižiliuskua.
Mene tuo net minule.

Ehtii vai Tuhkimus tuvva šižiliuskat, tiedoiniekku kerras muutti net kuvvekse käskyläzekse, kuduat oldih kullal kirjoindettulois sovis olgaimienke. Net muga ravieh hypättih kärin tagapollule, buite kaiken ijän nimidä muudu ei ni ruattu.

- Nu vot, nygöi suat ajua bualuh, - sanoi tiedoiniekku-naine Tuhkimuksele. Kaigo sinuu mielyttäy?

- Tiettäväine! Vaiku kuibo minä lähten nengozis pahois pluat'ois?

Tiedoniekku koskehutti Tuhkimustu omal tiedohuskeppizel, da vahnu pluat't'u silmänlipahtukses muutui pruazniekkupluat'akse. Se oli ommeltu šulkukangahaspäi, kudai oli kuvottu kuldu-da hobjuniittilöis, rikkahasti čonendettu kallehuzil. Ližäkse tiedoniekku-naine lahjoitti Tuhkimuksele hrustalituflipuaran. Muailmu vie ei olluh nähnyh nengozii čomii tuflizii!

- Mene bualuh, minun armahaine! Sinä suat ruadua sen! - kirrahtih tiedoiniekku-naine. - Ga musta, Tuhkimus, keskiyön aigua minun tiedohuon vägi lopeh: sinun pluat't'u myös muuttuu ribusovikse, a käri - tavallizekse tikvakse. Ota se mustoh!

Tuhkimus uskaldi tiedoiniekku-naizele lähtie dvorčaspäi enne keksiyödy da ajoi bualuh. Hänen silmät läpetettih iluo.

Kuningahan pojale sanottih, gu bualuh on tulluh tundematoi, ylen tärgei princessu. Häi huolitti sille vastah, avvutti heittyö kärispäi da vedi zualah, kus jo oldih kerävytty gost'at.

Konzu Tuhkimus čomasti, princessan jytyi, šuorivunnuh tuli bualuzualah, kaikin vaikastuttih da kiännyttih tundemattomah čomattareh.

Kenbo vie tämä on? - pahalmielel kyzeltih Tuhkimuksen sizärlendämät.

Zualu kerras hilleni: gost'at loppietih tansindan, viululoil soittajat loppiettih soitandan - muga kaikkii kummastutti tundemattoman princessan čomus.

- Mittuine čoma neidine on! - šupetettih ymbäri.

Kai iče vahnu kuningas silmii ottua ei voinuh hänes da kaiken aijan tankutti mučoin korvah, gu häi ammui jo ei ole nähnyh nengostu čomua da mielužua neidisty.

A naizet tarkasteltih hänen ruuttii, gu jo huomei luajituttua ičelleh ihan moizet, ga vai varattih sidä, gu ei sua löydiä toizii moizii kallehii materjualoi da toizii moizii nerokkahii sovanombelijoi.

Princu suatti neidizen parembazele sijale ičen rinnale da kučui händy tansimah. Tansii neidine muga hyvin, ga kaikin vie enämbäl ruvettih ihailemah händy.

Kodvazen peräs tarittih kaikenmostu magiestu da puunandindu. Ga kuningahan poigu ei ni kosketannuh suvaičussyömizii - muga oli innostunnuh kauneheh prinsessah.

A neidine meni omien sizärien luo, armahasti pagizi heijänke da taričči heile apel'siinoi, kudamil gostitti händy princu. Sizäret äijäl diivittihes nengostu hyvämieližytty vierahan prinsessan puolespäi.

Ga aigu žiäleimättäh vai meni edehpäi. Hyväntahtozen feijan sanoi mustos pidäjen, Tuhkimus kaiken aijan kaččeli čuassuloih. Viitty vajai kaksitostu neidine vuottamattah loppii tansin da kiirehel lähti iäres dvorčaspäi. Krinčoin vieres händy jo vuotti kuldaine käri. Hevot ihastuksis ruvettih hirnakoimah da livuttih vedämäh Tuhkimustu kodih.

Kodih tulduu häi enne kaikkie juoksi hyväntahtojan tiedoiniekan luo, kiitti händy da sanoi, gu tahtos huomei myös puuttuo bualuhprincu ylen äijäl kučui händy tulemah.

Silaigua, konzu häi saneli tiedoiniekku-naizele kaikes, midä tapahtui bualus, ruvettih avaittamahkiännyttih kodih sizäret. Tuhkimus lähti heile veriädy avuamah.

- Vägi kodvan työ olitto bualus! kičkoitellen da silmii hierojen sanoi häi, buite vastevai oli havačunnuh.

Tovessah, sit aijas, konzu hyö erottih, tässäh hänel nivovse ei himoitannuh muata.

- Olizit sinä olluh bualus, - sanoi yksi sizäreksis, - sinul ei ollus aigua atkaloimah. Sinne tuli princessuda moine kaunis! Kaunehembua händy eule nikedä muailmas. Meijänke se oli hyvinmielin, gostitti meidy apel'siinoil.

Tuhkimus kai rubei tukul särizemäh ihastuksis. Häi kyzyi, kuibo on sen princessan nimi, ga sizärekset vastattih, gu sidä niken ei tiijä da princu sidä periä tuli syväh igävykseh. Häi andas midätah, vaiku tiijustua ken se oli.

- Varmah, se oli ylen čoma! muhisten sanoi Tuhkimus. Vod oletto työ ozakkahat! Minul ylen äijäl himoittas hos yhtel silmäzel nähtä sidä! Armas sizäryt, olgua hyvä, annakkua minule teijän keldaine kodipluat't'u.

- Vie midä! vastai vahnembi sizär. Gu minä andazin oman pluat'an nengozele reduriuroile? Da ni min periä!

Tuhkimus mugai tiezi, gu sizär andau hänele kieldovastavuksen, da kai ihastuimidä häi ruvennus ruadamah, gu sizär menis myödäh da andas hänele oman pluat'an!

- Ruavoitgo sinä, midä minä käskin? jyrkäh kyzyi muamindam.

Vot sitbo tuldih ovvostuksih vihažu muamindam da hänen tyttäret, konzu nähtih, gu kois kai läpettäy puhtahuttu, a muakat ollah eroitettu brosispäi!

Erähänny ehtänny muamindam da Tuhkimuksen sizärlendämät myös ruvettih selgiemäh bualuh.

- Täl kerral sinul roih enämbi ruaduo, - sanoi muamindam, - täs sinule huavo hernehty segai fasolinke. Eroita hernehet fasoliloispäi meijän tulendale, eiga paha tulou sinule!

Da myös Tuhkimus jäi yksin. Ga minuutan peräs perti uvvessah rubei läimämäh kummallizel vallol.

- Emmo rubie tyhjäh aigua menettämäh, - sanoi hyväntahtoine feja, - pidäy raviembah šuorita bualuh, Tuhkimus. Yhten tiedohuskeppizen viippavuksen vuoh feja eroitti hernehet fasoliloispäi.

Tuhkimus lähti bualuh da oli sellinnyh vie čomembi, migu enzi kerral. Princu aiven pyzyi hänen rinnal da šupetti korvah kaikenjyttyzii hyvämielyžyksii.

Ga täl kerral Tuhkimus, innostunnuh kauneheh princah, kogonah unohti aigah näh. Muuzikku, tansit da oza viettih hänen kumman suarnallizih huavehih. Tuhkimuksel oli ylen vessel, da häi kogonah unohti sih näh, midä käski hänelleh tiedoniekku-naine. Häi duumaičči, gu vie ei ole ni yhtytostu, ga silkeskie čuasut ruvettih lyömäh keskiyödy.
Tovessahgo jo on keskiyö? Ga čuasut žiäleimättäh lyödih kaksitostu kerdua.

Čusvieh tulduu Tuhkimus nyhtäi oman käin princan käispäi da kiirehti lähtie dvorčaspäi iäre. Princu hyppäi tabuamah händy. Ga verenruskiet tuflizet teriämbi tuleniškuu viuhkettih levielöin pordahien polgulaudoi myö. Princu ei ehtinyh tavata neidisty. Häi kuuli vai, kui pačkahtihes veräihyt da ruvettih kridžizemäh iäre lähtijän kärin rattahat.

Igävynnyh princu seizoi pordahien ylähän da jo tahtoi lähtie iäre, ga silkeskie nägi alahan minlienne vehkehen. Se oli tufline, kuduan kaimai tundematoi čomatar.

Briha tarkazeh, kui mintahto kallehuon, nosti sen da painoi rynnästy vaste. Häi löydäy peitollizen princessan, kai pidänöy hänel eččie sidä kogo ijän!

Häi kyzeli vardoiččijoi pihaveriän luo, eigo nähnyh ken, kunne lähti princessu. Vardoiččijat vastattih, ku nähtih vaiku, kui dvorčaspäi juoksi köyhästi selinnyh neidine, ga se teriämbi oli muanruadajan neidizen nägöine, migu princessan nägöine.

Tuhkimus huahittajen juoksi kodihpäi, kärittäh, käskyläzittäh, omis kululois pluat'ois. Kaikes yllinkyllyöspäi hänele jäi vai yksi hrustalitufline.

Konzu jo huondespuoleh Tuhkimus tuli kodih, muamindam da sizärlendämät jo oldih ehtitty kiändyö bualuspäi.

- Kusbo sinä olit? Myös vedelehtiit? pahal mielel kyzyttih hyö.

Ga silkeskie muamidaman ilme kai viäristyi vihan periä. Keitändypertin čupus häi nägi kaksi huavuo hernehenke da fasolinkehänen käsky oli täytetty.

Tuhkimus kyzyi sizäril, oligo heil vessel kui egläigi, da tuligo bualuh myös kaunis princessu.

Sizärekset vastattih, gu tuli, ga konzu čuasut ruvettih lyömäh keskiyödy, se lähti bualuspäi iäresda muga kiirehti, ga kai sordi jallaspäi čoman hrustalituflizen. Princu nosti tuflizen da bualun loppussah ei silmii ottanuh sit. Kaikkie myöte nägyy, gu häi on mieldynyh kauneheh princessahtuflizen omistajah.

Jälles čomatteren häviendiä prinsu heitti bualuloin piendän dvorčas, da kaikkie ymbäristyö myö levii pagin, buite häi omas valdukunnas kaikkiel eččiy sidä samastu peitollisty čomatardu, kudai kaksi kerdua oli bualus, ga joga kerdua hävii tazah keskiyön aigua. Da oli myös kaikile tiettävy, gu princu nai neidizes, kuduale verenruskei tufline roih parahite.

Enzimäi tuflistu annettih miärätä princessoile, sit gercuattarile, sit kaikile duamoile. Ga se ei päinnyh nikelle.

Terväh princu oman suattamiskunnanke tuli kodih, kus eli Tuhkimus.

Sizärlendämät hypättih miäriämäh tuflistu. Ga ylen pieni tufline ni min periä ei tahtonuh mennä heijän suurih jalgoih. Princu jo tahtoi lähtie iäres, ga silkeskie Tuhkimuksen tuattah sanoi:
- Olgua hyvät, teijän korgeitus, vuotakkua, meil on vie yksi tytär!


Princan silmis virii toivomus.

- Älgiä kuunnelkua händy, teijän korgeitus, - kyskevyi paginah muamindam. Mittuinebo tämä on tytär? Tämä on meijän käskyläine, igäine reduriuroi.

Princu atkalasti kačahtihes neidizeh reduhizis ribusovis da hengähtihes.

- Et midä rua, jogahizel neidizel minun valdukunnas pidäy miäräta tufline.

Tuhkimus heitti oman jygien kotan da kebjieh pani tuflizen omah pieneh hienosti kauneheh jalgazeh. Se rodih hänele ihan parahite.

Sizärekset äijäl ovvostuttih. Ga, hyö ovvostuttih vie enämbäl, konzu Tuhkimus sai kormanispäi sen samazen tuflizen puaran da pani sen toizeh jalgah!

Princu tarkah kačahtihes köyhän neidizen silmih da tunnusti hänen.

- Sit sinägo oletgi minun kaunis tundematoi neidine!

Sih ehtii hyväntahtoine tiedoiniekku-naine, koskehutti omal tiedohuskeppizel vahnua Tuhkimuksen pluat't'ua, dai se silmien nähten muutui čomakse ruutakse, vie parembakse, migu enne. Sit nähtihgi sizäret, ken oli kaunehennu princessannu, kudai kävyi bualuh! Hyö mendih polvilleh Tuhkimuksen edeh da ruvettih kyzymäh prošken'n'ua sit, gu pahoi händy piettih.

Tuhkimus nosti sizäret, ukkaili da sanoi, gu andau prosken'n'an da vai kyzyy, gu net ainos suvaittas händy. Muamindam da hänen tyttäret sih hämästyttihgi. A jällespäi heil löydyi vie enämbi syydy kadehtie Tuhkimustu.

Tuhkimustu čomis ruutis viettih dvorčah princalluo. Häi ozuttihes princale vie čomembakse, migu enne. Da päivän-toizen peräs princu nai hänes, da luadii suuren svuad'ban.

Dvorčas oli pietty ylen hyvä bualu, kudual Tuhkimus oli čomis ruutis da tansii princanke puoleh yössäh da kai hätkembän, ved nygöi sit sai olla hyväntahtojan tiedoiniekku-naizen tiedohuzittah.

Tuhkimus oli sen verran hyväsydämelline, min čomagi. Häi otti sizäret elämäh omah dvorčah da sinä piängi andoi miehele kahtele elokkahale herrale.

Da kaikin elettih hätken da ozakkahasti.

Перро Шарль

Золушка

русский
Давным-давно жила-была одна счастливая семья: отец, мать и их единственная дочка, которую родители очень любили. Много лет жили они беззаботно и радостно.

К несчастью, однажды осенью, когда девочке исполнилось шестнадцать лет, ее мать тяжело заболела и через неделю умерла. В доме воцарилась глубокая печаль.

Прошло два года. Отец девочки познакомился с одной вдовой, у которой были две дочки, и вскоре женился на ней.

С первого дня мачеха возненавидела свою падчерицу. Она заставляла ее делать всю работу по дому и не давала ни минуты покоя. То и дело слышалось:
А ну, пошевеливайся, лентяйка, принеси-ка воды!


Давай, бездельница, подмети пол!

Ну, чего ждешь, грязнуля, подкинь дров в камин!

От грязной работы девочка и в самом деле всегда была выпачкана в золе и пыли. Вскоре все, даже отец, стали называть ее Золушкой, да и она сама позабыла свое имя.

Сводные сестры Золушки не отличались характером от своей злой и ворчливой матери. Завидуя красоте девушки, они заставляли ее прислуживать им и все время придирались к ней.

Однажды по округе разнесся слух, что молодой принц, скучая в одиночестве в своем большом дворце, собирается устроить бал, да не один, а несколько дней подряд.

Ну, мои дорогие, – сказала мачеха своим некрасивым дочкам, – наконец-то судьба вам улыбнулась. Мы едем на бал. Я уверена, что одна из вас обязательно понравится принцу и он захочет жениться на ней.

А как же другая? в один голос спросили сестры.

Не волнуйтесь, для другой мы найдем какого-нибудь министра.

Сестры не могли нарадоваться. В день бала они ни на шаг не отходили от зеркала, примеряя наряды. Наконец вечером, разряженные и расфуфыренные, они уселись в карету и поехали во дворец. Но перед отъездом мачеха строго сказала Золушке:
И не думай, что ты будешь бездельничать, пока нас не будет дома.
Я найду для тебя работу.

Она огляделась по сторонам. На столе, около большой тыквы, стояли две тарелки: одна с просом, другая с маком. Мачеха высыпала просо в тарелку с маком и перемешала.
А вот тебе и занятие на всю ночь: отдели просо от мака.

Золушка осталась одна. Впервые за все время она заплакала от обиды и отчаяния. Как же перебрать все это и отделить просо от мака? И как не плакать, когда все девушки развлекаются сегодня на балу во дворце, а она сидит здесь, в лохмотьях, одна-одинешенька?

Вдруг комната озарилась светом, и появилась красавица в белом платье и с хрустальной палочкой в руке.

Тебе хотелось бы на бал, правда?

Ах, да! со вздохом ответила Золушка.

Не печалься, Золушка, – сказала она, – я добрая фея. - Сейчас придумаем, как помочь твоей беде.

С этими словами она коснулась палочкой тарелки, что стояла на столе. В одно мгновение просо отделилось от мака.

Обещаешь быть во всём послушной? Тогда я помогу тебе поехать на бал. Волшебница обняла Золушку и сказала ей: – Ступай в огород и принеси мне тыкву.

Золушка побежала в огород, выбрала самую лучшую тыкву и отнесла её волшебнице, хотя никак не могла понять, каким это образом тыква поможет ей попасть на бал.

Волшебница выдолбила тыкву до самой корки, потом прикоснулась к ней волшебной палочкой, и тыква мигом превратилась в золочёную карету.

Потом волшебница заглянула в мышеловку и увидела, что там сидят шесть живых мышей. Она велела Золушке приоткрыть дверцу мышеловки. Каждую мышь, которая выскакивала оттуда, она трогала волшебной палочкой, и мышка сейчас же превращалась в красивого коня. И вот вместо шести мышей появилась превосходная упряжка из шести лошадей мышиной масти в яблоках.

Волшебница задумалась:
Откуда бы взять кучера?


Пойду посмотрю, не попала ли в крысоловку крыса, – сказала Золушка. Из крысы можно сделать кучера.

Верно! согласилась волшебница. Пойди посмотри.

Золушка принесла крысоловку, где сидели три большие крысы. Волшебница выбрала одну, самую крупную и усатую, тронула её своей палочкой, и крыса превратилась в толстого кучера с пышными усами.

Тогда волшебница сказала Золушке:
В саду, за лейкой, сидят шесть ящериц.
Пойди принеси их мне.

Не успела Золушка принести ящериц, как волшебница превратила их в шестерых слуг, одетых в расшитые золотом ливреи. Они так ловко вскочили на запятки кареты, как будто всю жизнь ничем другим не занимались.

Ну вот, теперь можешь ехать на бал, – сказала волшебница Золушке. Довольна ты?

Конечно! Только как же я поеду в таком гадком платье?

Волшебница коснулась Золушки своей палочкой, и старое платье мигом превратилось в наряд из золотой и серебряной парчи, богато расшитой драгоценными камнями.
В придачу волшебница подарила ей пару хрустальных туфелек. Свет не видел ещё таких красивых туфелек!

Поезжай на бал, моя милая! Ты это заслужила! воскликнула фея. Но помни, Золушка, ровно в полночь сила моих чар кончится: твое платье снова превратится в лохмотья, а каретав обыкновенную тыкву. Помни об этом!

Золушка обещала волшебнице уехать из дворца до полуночи и, сияя от счастья, отправилась на бал.

Королевскому сыну доложили, что прибыла неизвестная, очень важная принцесса. Он поспешил ей навстречу, помог выйти из кареты и повёл в зал, где уже собрались гости.

Когда Золушка, разодетая как принцесса, вошла в бальный зал, все замолчали и посмотрели в сторону незнакомой красавицы.

Это еще кто такая? недовольно спрашивали Золушкины сводные сестры.

В зале сразу наступила тишина: гости перестали танцевать, скрипачи перестали игратьтак все были поражены красотой незнакомой принцессы.

Какая красавица! шептались кругом.

Даже сам старик король не мог на неё наглядеться и всё твердил на ухо королеве, что давно не видел такой красивой и милой девушки.

А дамы внимательно рассматривали её наряд, чтобы завтра же заказать себе точь-в-точь такой, только боялись, что не найдут достаточно богатых материй и достаточно искусных мастериц.

Принц проводил её на самое почётное место и пригласил танцевать. Танцевала она так хорошо, что все ещё больше залюбовались ею.

Вскоре подали разные сласти и фрукты. Но принц и не притронулся к лакомствамтак он был занят прекрасной принцессой.

А она подошла к своим сёстрам, приветливо заговорила с ними и поделилась апельсинами, которыми угощал её принц. Сёстры очень удивились такой любезности со стороны незнакомой принцессы.

Но время неумолимо летело вперед. Помня слова доброй феи, Золушка все время поглядывала на часы. Без пяти двенадцать девушка неожиданно прекратила танцевать и выбежала из дворца. У крыльца ее уже ждала золотая карета. Лошади радостно заржали и повезли Золушку домой.

Вернувшись домой, она прежде всего побежала к доброй волшебнице, поблагодарила её и сказала, что хотела бы завтра опять попасть на балпринц очень просил её приехать.

В то время, как она рассказывала волшебнице обо всём, что происходило на балу, раздался стук в дверьэто приехали сёстры. Золушка пошла им отворять.

Долго же вы пробыли на балу! сказала она, протирая глаза и потягиваясь, как будто только что проснулась.

На самом деле, с тех пор как они расстались, ей совсем не хотелось спать.

Побывала бы ты на балу, – сказала одна из сестёр, – тебе бы некогда было скучать. Туда приехала принцессада какая красивая! Красивей её никого на свете нет. С нами она была очень любезна, угощала нас апельсинами.

Золушка вся задрожала от радости. Она спросила, как зовут принцессу, но сёстры ответили, что никто её не знает и принц очень этим огорчён. Он что угодно отдал бы, лишь бы узнать, кто она такая.

Наверно, она очень красивая! улыбаясь, сказала Золушка. И счастливицы же вы! Как бы мне хотелось хоть одним глазком посмотреть на неё! Милая сестрица, пожалуйста, одолжите мне ваше жёлтое домашнее платье.

Вот ещё выдумала! отвечала старшая сестра. Чтоб я дала своё платье такой замарашке? Да ни за что на свете!

Золушка так и знала, что сестра откажет ей, и даже обрадоваласьчто бы она делала, если бы сестрица согласилась дать ей свой платье!

Ты сделала то, что я тебе велела? сурово спросила мачеха.

Каково же было удивление злой мачехи и ее дочек, когда они увидели, что в доме все сверкает чистотой, а мак отделен от проса!

На следующий вечер мачеха и Золушкины сводные сестры снова собрались на бал.

На этот раз у тебя будет больше работы, – сказала мачеха, – вот тебе мешок гороха, перемешанного с фасолью. Отдели горох от фасоли к нашему приезду, а не то плохо тебе придется!

И снова Золушка осталась одна. Но через минуту комната вновь озарилась чудесным светом.

Не будем терять времени, – сказала добрая фея, – нужно скорее собираться на бал, Золушка. Одним взмахом волшебной палочки фея отделила горох от фасоли.

Золушка поехала на бал и была ещё наряднее, чем в первый раз. Принц не отходил от неё и нашёптывал ей всякие любезности.

Но на этот раз Золушка, увлеченная красавцем-принцем, совсем забыла о времени. Музыка, танцы и счастье унесли ее в заоблачные дали. Золушке было очень весело, и она совсем позабыла о том, что приказывала ей волшебница. Она думала, что нет ещё и одиннадцати часов, как вдруг часы стали бить полночь.
Неужели на самом деле уже полночь? Но часы неумолимо пробили двенадцать раз.

Опомнившись, Золушка вырвала свою руку из руки принца и поспешила из дворца. Принц бросился догонять ее. Но алые туфельки быстрее молнии мелькали по ступеням широкой дворцовой лестницы. Принц не успел догнать девушку. Он услышал лишь, как хлопнула дверца и заскрипели колеса отъезжавшей кареты.

Опечаленный, стоял он наверху лестницы и уже собрался уходить, как вдруг заметил что-то внизу. Это была туфелька, которую потеряла прекрасная незнакомка.

Юноша осторожно, как какую-то драгоценность, поднял ее и прижал к груди. Он найдет таинственную принцессу, даже если ему придется искать ее всю жизнь!

Он расспросил стражу у ворот, не видел ли кто, куда уехала принцесса. Стражники ответили, что видели только, как из дворца выбежала бедно одетая девушка, больше похожая на крестьянку, чем на принцессу.

Золушка побежала домой запыхавшись, без кареты, без слуг, в своём стареньком платье. От всей роскоши у неё осталась только одна хрустальная туфелька.

Когда почти на рассвете Золушка вернулась домой, мачеха и сводные сестры уже успели приехать с бала.

Где ты была? Опять бездельничала? недовольно спросили они.

Но тут лицо мачехи перекосилось от злости. В углу кухни она увидела два мешка с горохом и с фасольюее задание было выполнено.

Золушка спросила сестер, было ли им так же весело, как вчера, и приезжала ли опять прекрасная принцесса.

Сёстры ответили, что приезжала, но только когда часы начали бить полночь, она бросилась бежатьда так поспешно, что уронила с ноги красивую хрустальную туфельку. Принц поднял туфельку и до конца бала не сводил с неё глаз. По всему видно, что он влюблён в прекрасную принцессувладелицу туфельки.

После исчезновения красавицы принц перестал давать балы во дворце, и по всей округе разнесся слух, что он по всему королевству ищет ту самую таинственную красавицу, что два раза появлялась на балу, но оба раза исчезала ровно в полночь. Было также известно, что принц женится на девушке, которой алая туфелька придется впору.

Сначала туфельку примеряли принцессам, потом герцогиням, потом всем придворным дамам подряд. Но она не годилась никому.

В скором времени принц со своей свитой пожаловал в дом, где жила Золушка.

Сводные сестры бросились примерять туфельку. Но изящная туфелька ни за что не хотела налезать на их большие ноги. Принц уже хотел уйти, когда вдруг отец Золушки сказал:
Подождите, ваше высочество, у нас есть еще одна дочка!


В глазах принца блеснула надежда.

Не слушайте его, ваше высочество, – тут же вмешалась мачеха. Какая же это дочка? Это наша служанка, вечная замарашка.

Принц с грустью взглянул на грязную, одетую в лохмотья девушку и вздохнул.

Что ж, каждая девушка в моем королевстве должна примерить туфельку.

Золушка сняла грубый башмак и без труда надела туфельку на свою изящную ножку. Та пришлась ей в самый раз.

Сёстры очень удивились. Но каково же было их изумление, когда Золушка достала из кармана вторую такую же туфельку и надела её на другую ногу!

Принц внимательно посмотрел в глаза девушке в лохмотьях и узнал ее.

Так ты и есть моя прекрасная незнакомка!

Тут подоспела добрая волшебница, коснулась своей палочкой старенького Золушкиного платья, и оно на глазах у всех превратилось в пышный наряд, ещё роскошнее прежних. Вот когда сёстры увидели, кто была прекрасная принцесса, которая приезжала на бал! Они бросились перед Золушкой на колени и стали просить прощения за то, что так дурно обращались с ней.

Золушка подняла сестёр, расцеловала и сказала, что прощает их и только просит, чтобы они всегда любили её. Мачеха и ее дочки так и опешили. А в последующие дни у них было еще больше поводов для зависти.

Золушку в её роскошном наряде повезли во дворец к принцу. Она показалась ему ещё красивее, чем раньше. И несколько дней спустя он женился на ней, и устроил пышную свадьбу.

Во дворце был дан великолепный бал, на котором Золушка была в восхитительном наряде и танцевала с принцем до самой полуночи и даже дольше, ведь теперь чары доброй феи уже были не нужны.

Золушка была так же добра душой, как и прекрасна лицом. Она взяла сестёр к себе во дворец и в тот же день выдала их замуж за двух придворных вельмож.

И все жили долго и счастливо.