Balakirev Nikolai
Vähäne mamah näh
карельский: собственно карельское наречие
Новописьменный тверской
Lopulla šygyžyö miula annettih otpuskan i mie läksin mamah omah kyläh. Kerran huomnekšella koissa kačon, mama kunnollou šuoriečou. Kyžyn:
– Kunne šie šuoriečet? Gribah mingo?
Hiän miula:
– Myttyöt gribat Pokrovan jälgeh. Vähästä ennen šiun tulendua jo lumi oli da väliän šuli. Tänä vuodena pelvaš viikon trestakši ei valmistun ka i jäi noštamatta moni gektarua trestua täh šua. Lähen vähäzen autan naizilla noštua trestat n’uappuloih.
– Kunne šie lähet? Kačo mytyš šiä on: vilu, tuuli, taivahašša unettau.
Mama nimidä vaštah ei virka, znai šuoriečou. Mie tuaš:
– Šiula vet’ jo kuužikymmendäviizi vuotta liey. Eu midä šyyvä mingo? Pijät lehmiä, lambahie, kanoida, ogordua tämänmuos’t’a ruat. Nin vielä pidäy kolhozan ruavot ruaduo.
Mama nagruas’s’a:
– Ruan. Pijän... En pidäis nin millä teidä ber’goiččizin, konža kodih tuletta, laukan harčuloilla mingo? Teilä kaz’onnoit šyömizet linnašša mingo ei nadoimittu?
Niän, što händä ei šua pidiä koissa:
– Missiä hot’ trestua noššetah? – kyžyin.
– Kannikahošša.
– O-ho-o! Šinne šua kakši kilometrua redukašta dorogua myöt’ plukuttua.
– Plukutan.
Uidi... Proidi čuasuo kakši, kuulen, tulou. Tuli rastrojičen. Mie:
– Mama, midä šie tämän välehyöh?
– Midä, midä? Romaniha Man’a ajo pois’ pellošta.
– Kuin näin ajo? Min tuačči ajo? – kyželen mie.
– Kuin näin ajo? Niin i ajo. N’uaputan, n’uaputan, doijin Man’ah šua. A hiän miula: "Jel’a, hot’ et ois’ i priäččiečen peldoh tällä šiällä nin? Spruaviečemma trestanke i šiutta". Näistä šanoista mie abeuvuin kyynelih šua. "Ka hyvin, – šanon – jo en liennyn nikunne godnoi, – tr’ahnin yššän trestua Romanihalla jalgoih – Na rua, vain šiula, raukalla, nagole on vähä ruadomis’t’a, ušto mie häkytän vain", – plöhnin da i läksin kodih.
Mie kabuin maman:
– Oh, mama, mama, vähä mingo šiula šenittä trestoitta dostuanieči kaikenmuos’t’a ruaduo ruadua. Možo Man’a-čikko šilma žualivoičči, a šie šiännyit.
Tämänmuone miun mama oli, vanhah šua nagole huolovašša: kahekšan vuotta brigadirana, a vuuvet myttyöt? Voinavuuvet da nellä vuotta srazu voinan jälgeh, nämä že vuuvet člen pravlenija kolhoza, šidä moničči člen izbiratel’noi komissii, šidä moni, moni vuotta člen cerkovnogo soveta.
Балакирев Николай Михайлович
Маленько о моей маме
русский
В конце осени мне дали отпуск и я поехал в деревню к маме. Дома, как-то утром, смотрю, мама куда-то собирается, спросил:
- Зачем одеваешься? По грибы, что ли собралась?
Она мне:
- Какие ещё грибы после Покрова. Незадолго перед твоим приездом уже снег выпадал, да вот растаял. В этом году постеленный лён долго в тресту не выходит. До сих пор несколько гектар тресты не поднятыми остались. Пойду, помогу немного женщинам поставить тресту в конуса.
- Куда ты пойдёшь? Смотри, какая погода: холодно, ветер, дождик моросит.
Мама в ответ - ни слова. Продолжает одеваться. Я опять:
- Ведь тебе скоро уже шестьдесят пять лет будет. Или есть нечего? Держишь корову, овец, кур, огромный огород обрабатываешь – мало этого ещё и колхозу помогать собираешься.
Мама рассмеялась:
- А как же? Работаю. Держу... Не держала бы, так чем я вас потчевать стала, когда вы домой приезжаете, магазинными харчами, что ли? Вам городская казённая еда ещё не надоела?
Вижу, что её не удержать дома:
- Тресту-то где поднимают?
- Канникахо.
- Ого! Туда же два километра по грязи топать.
- Потопаю.
Ушла… Спустя два часа слышу: идёт. Пришла в расстройстве. Я ей:
- Мама, почему так рано?
- Почему, почему – Романиха Маня выгнала прочь с поля.
- Как так выгнала? Из-за чего выгнала? – спрашиваю.
- Как так выгнала? - так и выгнала. Ставлю, ставлю конуса, дошла до Мани. А она мне: "Еля, зачем явилась в поле в такую погоду? Справимся с трестой и без тебя". От этих слов мне обидно стало до слёз. "Прекрасно, - говорю, - значит уже никуда не годной стала", - кинула охапку тресты Романихе под ноги – "на – трудись, лишь тебе, бедняжке, всегда работы мало, или я мешаю", - плюнула и ушла домой.
Я обнял маму:
- Ох, мама, мама, без этой тресты мало досталось что ли всяких трудов, забот в жизни. Тётя Маня может быть пожалела тебя, а ты сердишься.
Такая моя мама была. Мало ли ей досталось в жизни: восемь лет бригадиром работала – а в какие годы? – в военные, да самые тяжёлые послевоенные. Много лет состояла членом правления колхоза, членом церковного совета, в нескольких избирательных компаниях, была членом изберкома.