Зайцева Нина Григорьевна
Мое вепсское счастье
русский
Когда мне было уже восемь лет, и я училась во втором классе, вновь этот вопрос про маму встал передо мной. Об этом начала разговор сама бабушка Уля. Я пришла к ним, чтобы побыть с дедушкой и бабушкой. Я у них любила бывать дома, где всегда было тепло и спокойно. В комнате бабушки невозможно было найти ни одной вещи, которая была бы куплена в магазине. Все было сделано руками деда, даже зеркало в красивой раме. Я любила смотреться в зеркало и представлять себе, как будто нахожусь на сцене и о чем-то говорю.
В комнате бабушки верх переднего угла был занавешен белой занавеской. На ней был вышит очень красивый узор. Я все время хотела посмотреть в этот спрятанный уголок и узнать, что же там такое, что там бабушка прячет? Однажды пришла, а бабушка была в кухне, "наливала" блины и ставила самовар кипятиться. У нас дома всегда так говорят: пироги пекут – "pašttas", а блины наливают – "valadas". Возможно, потому, что тесто для блинов довольно жидкое, его, и правда, надо было наливать на сковородку.
Я проскользнула в комнату бабушки и сразу – к бабушкиному потайному уголку бросилась. Что же там такое? Я приоткрыла занавеску и увидела позолоченную картинку, на которой была изображена красивая женщина с мальчиком на руках. Перед этой картинкой висели маленькие свечки в подсвечниках. У нас дома ничего такого не было. Я внимательно смотрела на эту картинку. В моем еще незрелом умишке билась мысль, что эти лица как живые. Они смотрят на меня своими внимательными глазами и видят меня насквозь. Бабушка и застала меня за этим занятием.
- Верушка, что ты делаешь?
- Ой, бабушка, я ничего не тронула, я только смотрела на эту красивую картинку. Какая она красивая!
- Но это не фотография, это икона. Это дева Мария и ее сын Иисус.
- А почему ты их туда поставила?
- Это великие боги. С них начался весь мир. Я им молюсь, чтобы они прислали тебе счастья, а мне и дедушке здоровья, да и всем другим тоже. Мне так хочется увидеть, какой ты будешь учительницей.
- Ах так! Они, и правда, нам помогут?
- Конечно, помогут! Только надо в это верить.
В нашем доме об этом никогда не говорили. Да и в других домах я мало слышала об этом. Разговоры о хозяевах и хозяюшках (emagaižiš i ižandaižiš), которые живут везде и как будто ведут нас в жизни, об этом я слышала много, хоть мой отец об этом тоже никогда не говорил и смотрел на все это с юмором. Но когда у нас однажды потерялась корова Пюхикой, осталась в лесу и не вернулась со стадом коров, так это высмеивание не помешало отцу попросить тетю Симу помочь нам. И она помогла. Куда-то на перекресток дорог отнесла подарки, поговорила с пастухами, пошептала о чем-то в кухне и тут же сказала отцу, куда надо идти искать. И ведь отец нашел Пюхикой именно в том месте! Возможно, тетя Сима знала прекрасно все места, куда могли пойти коровы, не знаю. А возможно, была в ней какая-то неведомая и невидимая сила, которую она умела применять.
А в этот раз мне бабушка сказала:
- Верушка, это место, где находятся иконки, не запрещено тебе. Но просто так нельзя их брать оттуда.
На этом и закончилось мое духовное воспитание. И я уже только будучи достаточно взрослой прочитала Библию. Мне тогда даже представить себе было невозможно, что когда-то придет такое время, и я буду переводить Библию на мой родной язык. А мой родной язык этим будет своеобразно освящен, станет расти, обогащаться, двигаться вперед все быстрее. Тут мне и станет понятна бабушкина мысль: помогли нам бабушкины Боги на иконках вырастить язык, оздоровить его, добавить в него силы!
А в другой раз, когда я пришла к бабушке, она штопала темные штаны деду. Она шила белыми нитками. Я говорю ей:
- Бабушка, надо нитку поменять. Штаны-то темные!
- Так, внученька, глаза у меня ничего не видят.
- А я могу тебе вставить нитку в иголку.
- Тогда я не буду видеть, как шить.
Тут вмешался дед:
- Оставь, Верушка, бабулю. Пусть шьет, как может. И то хорошо, что она сама мне все делает. И штаны тогда теплее для меня становятся.
И хоть я еще была ребенком, но понимала, что мои бабушка и дедушка любят друг друга очень сильно. Они жили вместе с моей крестной мамой Наташей, где были еще два сына. У них всегда было уютно, из кухни доносились ароматные запахи пирогов. Я любила у них бывать и сидела иногда до полудня, пока не приходила мама и не звала меня помочь ей. Ведь у нас еще появилась сестричка Вета. Я очень удивлялась, откуда мои родители нашли это имя. Теперь, став исследователем вепсского языка, я поняла: когда папа пошел в сельсовет регистрировать дочь, то он сказал, что его дочь зовут Вета вместо Света. Так и написали. Вепсы в русских словах часто упускали начальные согласные звуки. И другие имена могли произносить как-то по-другому. Помню, напротив нас жила одна женщина. Ее звали в деревне Ралик. А мы, дети, говорили Ralik-tädi (тетя Ралик). И только через какое-то время я узнала, что ее имя Лариса. А это имя моей сестрички Вета было таким милым, коротким и красивым. Вета, Веточка! Незнакомое мне имя, но такое мягкое и мелодичное.
Бабушка прервала мои мысли:
- Часто тебя оставляют с сестричкой посидеть?
- Когда маме надо в магазин пойти, корову подоить, а папы нет дома. Кто же еще посмотрит? Но Веточка хорошая девочка. Так и Аля помогает. Мы втроем играем.
- Понимаю, все на тебе дома. Ходила ли в это лето купаться?
В нашей деревне не было реки или озера близко. Но в километре от нее было красивое круглое озерко. Его так и называли – Озерко. Оно уже начинало зарастать, в нем было много цветов, водорослей, но это делало его еще красивее. Дети бегали туда большими группами и играли там иногда целыми днями. Оно было неглубоким, и никаких неприятностей никогда не было. Я тоже любила туда бегать.
- Два раза была уже. Так и не хочется, да и с кем Веточка будет?
- Смотри, Верушка, я тебе хочу рассказать о чем-то. Ты уже большая девочка. Тебе уже можно обо всем знать.
- О чем, бабушка?
- Кто твоя настоящая мама была.
- Бабушка, не хочу об этом говорить. Однажды стали говорить, и я заболела. Не хочу никакой другой мамы. У меня есть мама Полина.
- Внученька, я ведь не сказала о Полине ничего плохого. Но надо же знать, кто твоя мама была. Мое сердце болит, ведь ты даже не знаешь, кто тебя родил, ты не знаешь, как ее звали.
- А кто меня родил?
- Имя твоей мамы Лена, Ленушка. Очень красивое, лучшее имечко. Она была сестрой твоей крестной мамы Наташи и моей доченькой.
Когда я уже стала исследователем-языковедом, то часто задумывалась, почему у нас, вепсов, так много диминутивных, или уменьшительно-ласкательных суффиксов употребляется? Почему мы чаще говорим – Lenaine, Veraine, Al’aine (Ленушка, Верушка, Алюшка)? И причем это не значило, что только к детям так обращались. Я как-то приехала домой, в деревню. Была уже сорокалетней дамой. Иду по дороге и слышу, как женщины говорят: "Kackat, kodihe tuli Markinan Veraine!" В данном случае это не значило, что меня хотели назвать Верушкой или Верочкой. Я уже была не в том возрасте, чтобы меня Верочкой называли. Потом я поняла, что это было проявлением своеобразного уважительного отношения ко мне. Чтобы было уважительнее, употребляли эти диминутивные суффиксы. Возможно, так говорили, потому что у нас не очень было принято употреблять отчества.
Детей тоже часто называют этими мягкими именами. Да и к другим у нас в деревне часто обращаются, используя уменьшительно-ласкательные суффиксы: мой дедуленька, бабуленька, мамочка, сыночек, доченька и т.д. Очень ласково. Да и о чем здесь рассуждать?! Нам, местным жителям, это очень подходило, это исходило из нашей души и сердца. А так – зачем такие ласковые имена употреблять?!
Я сделала такое небольшое отступление, а разговор с бабушкой о моей маме еще продолжался:
- Ах так! А почему мне папа ничего не говорил?
- Тебе было всего два года, все равно ничего не понимала.
- А какой же была моя мама?
- Она была очень красивой, работала в школе учительницей. В нашей деревне ее все хорошо знали. Но она умерла уже шесть лет назад. Она была такой милой, красивой, добросердечной. Когда она умерла, папа остался с тобой, совсем маленькой. Да дома еще хозяйство: корова, овцы, куры… Всех надо кормить. Что делать? Вот папа и женился снова. Привез из русской деревни тебе маму Полину.
- А я думала, почему мама немного по-другому на нашем языке говорит!
- Но она ведь, смотри, выучила язык, говорит. Ведь ты не умела совсем говорить по-русски, когда мама сюда приехала. Вот твой папа и писал ей на бумаге наши слова и их переводы, а она учила. Многие, кто живет в деревне из русских сел, даже не понимают по-нашему, а не только не говорят, а она выучила язык. Думаю, это из-за тебя. Она хотела тебя понимать. Смотри, я ведь ничего плохого про маму Полину не говорю, она хорошая, но тебе надо знать, что имя мамы, тебя родившей, – Лена, Ленушка. Помни это имя. Когда тебе будет трудно, проси у нее помощи. Скажи: "Мамочка, помоги мне! Я знаю, что ты видишь меня, что смотришь на меня с неба". И мама тебе поможет. А я ведь уже старенькая, недолго буду на этом свете, поэтому и не могла больше терпеть, рассказала тебе все о твоей маме Ленушке. Запомни это имя и держи его в сердце.
- Бабуленька, ты не уходи из этого мира. Ты ведь лучшая в мире и дедушка тоже. Я очень хочу, чтобы вы были всегда.
- Так и будет, милая, не волнуйся. Время еще не пришло.
Я пошла домой. И как-то совсем по-иному посмотрела на маму. Да, она хорошая, лучшая, любит меня так же, как Алю и Вету. Я это знаю, я чувствую это. Но мне трудно было утерпеть, а вдруг бабушка сказала что-то не так, или я не правильно поняла ее!
- Мамочка, ты ведь меня родила?
- Что за вопрос, Верочка? Или что-то бабушка сказала?
- Да она сказала, что имя моей мамы Лена.
- Да, доченька, вполне возможно, что тебе надо было давно об этом рассказать. И это действительно так. Но ты не бойся, я тебя очень люблю, не отдам никому и в обиду не дам! Наверное, надо тебе все рассказать.
- Расскажи, мамочка.
- Когда твоя мама умерла, знаешь, как папе было трудно. Надо было заботиться обо всем хозяйстве. Ты – маленькая, бегаешь всюду за ним, как он говорил – все за его брюки держишься, наверное, боялась, что и он исчезнет куда-то. Ты еще не понимала, но чувствовала, что мамы нет. Папа рассказывал: каждый день начинался с того, что ты спрашивала, где мама, когда она придет. Знаешь, как его сердце болело! Вот он и решил меня посватать, я в деревне Берег жила. Мы даже немного знакомы были друг с другом, как-то встречались, ведь между нашими деревнями всего двадцать километров. Он все мне рассказал. Мне стало его жаль, так и тебя, бедняжку, очень жаль стало. Вот и приехала сюда. Знаешь, как сначала тяжело было! Я не понимала вашего языка. Когда твой папа привез меня сюда, пришла полная изба людей. Все говорят на чужом языке. Было такое чувство, что они не хотели, чтобы твой папа женился на мне. Тебя дома не было, ты была у бабушки Ули. И тут тебя принесли, поставили на пол. Папа говорит тебе по-своему: "Верушка, смотри, твоя мама обратно пришла. Она возвратилась! Ведь ты ее так ждала!"
Ты так внимательно посмотрела на меня, как будто насквозь все видеть хотела, и вдруг как закричала: "Мамочка, где ты так долго была, почему меня оставила? Не хочу жить без тебя!" Ты так крепко ухватила меня за подол, стала проситься на руки. Я взяла тебя. И вдруг подумалось: "Смотри-ка, эта маленькая крошечка, и правда, меня ждала. Она так рада!" И мой испуг перед незнакомыми людьми как будто куда-то исчез сразу. Я стала хозяйничать, поставила самовар, всем предложила чаю, достала гостинцы, которые привезла из родной деревни. И эта стена между мной и всеми деревенскими как будто растаяла. Вот так мы и стали жить. И смотри-ка, Верушка, хоть тебе всего три года было, ты что-то уже помнила. Однажды сидим мы с тобой за столом. Я папину рубашку штопаю. А ты вдруг неожиданно спрашиваешь: "Мамочка, почему ты теперь всегда только иголкой шьешь? А раньше, помню, ты красным карандашом шила". Наверное, тебе вдруг вспомнилось, что твоя мама Лена часто проверяла тетради детей с красным карандашом в руке. Я так удивилась тогда! Как это ребенок может помнить что-то с двух лет? Значит, иногда бывает такое. У тебя память отличная, думаю. И ты моя лучшая подружка, лучшая помощница!"
И вот с этого времени началась какая-то иная жизнь, новая, когда я уже знала тайну своего рождения. Сама я большой разницы не чувствовала, а бабушка Уля была довольна, что я теперь знаю имя моей родной мамы, хожу к ней на кладбище.
Честно сказать, я боялась кладбища. Бабушка сидела там подолгу, что-то все время говорила, трогала руками что-то, поправляла или сажала цветы. С собой всегда брали что-то съестное. Особенно, когда были дни поминовений: в день рождения или смерти мамы, в праздники деревни. У нас всегда был с собой поминальный яичный блин, какое-то питье. Бабушка делила это между нами, приговаривая:
- Верушка, помяни-ка мамочку. Возьми в рот кусочек блинчика и посмотри на небо. Твоя мамочка смотрит оттуда на тебя.
А если в это время вдруг начинался дождь, то бабушка говорила:
- Ленушка, не плачь! Смотри, Верушка здесь, со мной, подросла уже как. Она знает тебя, знает твое имя. Я ей помогаю. Она не сирота!
И я видела, что она все время что-то рассказывает маме:
- Смотри-ка, Ленушка, какая большая дочь у тебя стала. Пришла тебя проведать. Наблюдай за нею, милая доченька, ей нужна твоя помощь.
Все, что мы приносили на кладбище, бабушка раскладывала на могилки, приговаривая на каждой какие-то ласковые слова. У меня с тех времен осталось теплое отношение ко всему, что делала бабушка на кладбище. Я все это восприняла и, приходя на кладбище, всегда бываю на могилках всех своих родственников и друзей.
И тут бабушка сказала еще:
- Верушка, иди-ка сюда. Смотри: тут в мамину могилку одна носилка из
двух, на которых гроб несли, воткнута. Можешь потрогать ее рукой. Мамочка узнает, о чем ты думаешь.
- Бабушка, неужели она все еще в земле живая? Как она может?
- Нет, не живая! Это когда ее хоронили, то воткнули в землю. У нас положено до сорокового дня так делать. Ведь считают, что первые сорок дней умерший человек что-то чувствует и с ним можно как-то общаться. А когда время пришло снять эту носилку, так я не дала. Когда прихожу Ленушку навещать, потрогаю ее, мне как будто легче становится. Да еще я все время думала, что, когда сюда кукушечка прилетит и сядет на конец носилки, так я ее увижу и буду считать, что она мне новости принесла от твоей мамочки. У нас так всегда считали.
- Бабушка, а были ли новости?
- Нет, моя милая, не было. Ничего я не получала. А теперь твоя мамочка на небе. Верю, что она все видит. Видит, что ты потрогала носилку, и она почувствовала, что ты ей что-то сказать хочешь. А во сне, может, она тебе все расскажет и подскажет.
Но я никогда не видела снов. Да и не помнила я совсем, как мама выглядела. Может, потому и не видела ее во сне, когда стала взрослой и стала видеть сны. Я не помнила, какое у нее было лицо, как она смотрела, как ходила…
Но сейчас вдруг вспомнился мне один случай. Я училась уже на втором курсе института. У нас был такой предмет, как политэкономия. Я его осваивала с трудом, плохо все понимала, даже толком запомнить не могла. Это была совсем не моя тема. Я училась хорошо и получала повышенную стипендию. Это для меня было важно, так как никто мне не мог помочь. И тут на экзамене я беру дрожащей рукой билет, смотрю на вопросы сквозь слезы, ничего даже понять не могу. Такое чувство, что ничего по этим вопросам совсем не помню. Сижу за столом. Было дано время на подготовку. Я закрыла глаза. И вдруг услышала слова бабушки: "Смотри на небо. Там твоя мама Лена, она поможет!" Я посмотрела на потолок. Неба там не видно было, только потолок кабинета. И тут – хоть верьте, хоть не верьте – я увидела тетрадь с лекцией по этой теме, и быстро стала писать ответы на вопросы… И получила за экзамен хорошую оценку. Преподавательница удивилась, так как не считала меня большим знатоком своего предмета. На семинарах-то я все помалкивала. Сама не понимаю, как все случилось. Я ведь действительно хорошо готовилась к экзамену, все, что нужно, прочитала. Думаю, вначале был очень сильный испуг, и даже показалось, что я ничего не помню. Но эти слова бабушки Ули помогли мне сосредоточиться и добавили смелости. Я все вспомнила! Но тогда я благодарила от всей души мою мамочку Лену. Если сказать честно, мне всегда кто-то помогал в самых трудных ситуациях. Думаю, моя мамочка, и правда, на небе много молилась за меня.
Бабушка на кладбище всегда жалобно причитала. Я даже начинала плакать. Бабушка тут же замолкала.
- Милая, пойдем домой: живым надо о жизни думать. Оставим кладбище для усопших. Это их земля.
Сердце бабушки было больным. Мне как-то рассказала крестная мама Наташа, что когда моя мама умерла, то бабушка Уля даже говорить не могла. Она не пила и не ела. Во время похорон упала на землю, как подкошенная. Ее едва привели в чувство. Ведь моей маме Лене, а бабушкиной дочери было тогда всего тридцать лет. Что случилось? Она ждала ребенка, но не могла родить. Ей стало очень плохо. Папа повез ее на лошади в Шолу, это за сорок километров от дома. Мама очень ослабла и умерла. Бабушка Уля позже мне рассказывала, что она бегала к нашей очень известной знахарке тете Симе просить помощи. Но помочь уже нельзя было. Тетю Симу считали отличной знахаркой, она многим помогала. Больше всего она помогала находить потерявшихся домашних животных: коров, бычков, даже лошадей. Что-то шептала, оставляла подарки лесному хозяину, делала с ним, как у нас говорили, какое-то "соглашение". Она была очень хорошей знахаркой, и ее в деревне все любили, она в каждом доме была как своя. У нас иногда говорили, что есть не только знахари или знахарки, но и плохие колдуны, но я таких не знала. У нас в деревне их не было.
Так я узнала мое маленькое "вепсское счастье" – тайну своего рождения. Не знаю, счастье ли это было или несчастье…