Зайцева Нина Григорьевна
Мое вепсское счастье
русский
Когда я закончила седьмой класс, в июне умер мой папа. Ему было всего пятьдесят лет, совсем нестарый. Но – как у нас говорили - большая война оставила на нем свои следы. Он хромал, левая нога все время болела, его сердце было нездоровым. С таким сердцем нельзя было находиться на воде, тем более одному. А он поехал на рыбалку один. Это было в пяти километрах от нашей Лахты. Он сказал, что поедет с ночевкой, но прошли уже две ночи, а о нем не было ничего слышно. Несколько мужчин пошли его искать и принесли страшную весть: наш папа утонул в реке. Никто ничего не мог точно сказать, как это произошло. Наверное, ему в лодке стало плохо. Он поднялся на ноги и упал в воду. В лодке даже воды не было, все было на месте. Не было только весла. И моего папы…
Мама просто окаменела. Никак не могла ничего сказать, как немой стала. Она понимала, что большая семья осталась без кормильца. Хорошо еще, что рядом были мои бабушка и дедушка, да семья тетушки Наташи. И вообще, мама Полина очень дружила с моей крестной Наташей. Иногда я утром просыпалась от веселого голоса моей тетушки:
- Ой, Полинушка, пошла до ветру ("в туалет"), да думаю, дай к Полинушке забегу, чайку попьем, пошушукаемся!
Они стали настоящими подругами, даже ближе, почти что сестрами. В деревне иногда удивлялись, как это может быть. Ведь сестра тетушки Наташи Лена была женой моего папы Ивана, его первой женой. Но это не мешало им все время быть вместе, помогать друг другу хоть в будние дни, хоть в праздники. Да и дома наши были рядом, в пятидесяти метрах друг от друга.
Папу привезли домой на лошади. Мужчины сделали все, что положено в этом случае. Я вечером смотрела на папино лицо. Оно было таким спокойным, как будто все заботы и боли отпустили его. А это было в середине июня, тепло уже было. Когда на другой день я заглянула в гроб, то увидела, как потемнело и раздулось папино лицо. Не надо было нам, детям, его уже показывать, да и гроб уже не надо было открывать, нужно было просто похоронить. С этого времени во мне стал жить страх перед водой. Я могу плавать лишь тогда, когда чувствую ногами землю. В противном случае возникает паника, и я сразу же начинаю тонуть. Меня не тянет никогда в поездки и на отдых к морю. Я равнодушна к воде.
А сейчас у меня в голове все время билась мысль:
- Папы нет, папы нет, папы нет….
Мне уже надо было идти в девятый класс, а такая школа была только в сорока километрах от нашей деревни. Это к тому же был уже другой район. Я училась в школе всегда очень хорошо. Было ясно, что мне надо продолжить обучение. Мама мне сказала:
- Вера, тебе лучше бы поехать куда-то, где ты можешь учиться. Таким, как ты, дают место в детском доме. Ведь папа умер, и мамы, которая тебя родила, нет. Я боюсь, что тебе дома будет труднее, чем в детском доме. Там одевают, обувают, кормят. А на каникулы и на лето все время будешь домой приезжать.
Я до конца не могла понять этих слов. Куда мне надо ехать? Как я могу жить без всех: без мамы, без сестер, без дедушки и бабушки? Но меня все-таки отвезли в такой детский дом. Отвезли на пароходе по реке. Я не могла смотреть на воду и просидела целый день в каюте. Мама собрала все деньги, которые были в семье, вшила их в потайной карман моей курточки, отдала со словами:
- Достань тогда, когда совсем плохо будет. Береги. Знаешь, что денег нет больше.
- А как же вы без денег?
- Ничего, у нас есть Пюхикой.
Пюхикой – это наша коровушка. Она, и правда, была как член семьи. Только ее молоком и жили.
После смерти отца что-то случилось с моей памятью, плохо помню, что и как было. Как будто ямы какие-то в памяти. Кроме того, я еще переболела гриппом и получила осложнение – ревматизм, ноги часто болели…
Попала я в интернат или детский дом, как говорили. Он находился в большом селе, которое стояло на берегу крупной реки, по которой ходили разные суда. Я иногда в туалет боялась пойти, все казалось, что подступит вода и проглотит меня. Хотя в целом это было красивое село, с большой школой, многими магазинами. Все говорили здесь только по-русски. Но и я к этому времени научилась по-русски говорить настолько хорошо, что невозможно было определить, что я не русская. Я никак не могла ни с кем подружиться. Тут были дети, у кого были родители, в их семьях было много детей, или семьи были неблагополучные, и дети из таких семей иногда жили тоже в детских домах. Летом некоторых из них забирали домой. У других детей родителей не было совсем. Эти дети все время жили здесь. Именно они здесь были своеобразными хозяевами. Я не могла примкнуть ни к какой группе и была все время одна.
Лето уже подходило к концу, начинался учебный год. Нам всем выдали красивые новые школьные формы, девочкам коричневые платья с белыми и черными фартучками. Тогда такая форма была в школе. У меня никогда не было такого красивого платья! Но меня мучило то, что скоро будет холодно, и пароходы не будут ходить. Мне казалось, что тогда придется остаться в этом детском доме навсегда, на всю жизнь. Я не знала, что мне делать. И однажды, хоть и очень боялась воды, я пошла на речной вокзал. Перед этим достала те заветные деньги, вшитые мамой в потайной карман курточки. Пришла на вокзал и спросила, можно ли купить билет до Шолы? Это было место, куда мне надо было ехать, а оттуда оставалось уже только сорок километров до моей деревни. И это было чудо, но билет мне продали. Я вприпрыжку прибежала в свое временное пристанище, собрала все свои вещички в заплечный мешочек, новое платьице бережно повесила на вешалку в комнате. А затем тихонько выскочила на улицу. Ведь это был ночной пароход. Поскольку я ни с кем не могла подружиться, то никто и не заметил моего исчезновения.
Я забралась в каюте на верхнюю полку, чтобы вода меня не смыла, и не заметила, как приехала в Шолу. Это была последняя остановка, и я не боялась, что проеду мимо. В каюте я познакомилась с одной женщиной. Она была из наших мест и даже была знакома с моим папой. Она помогла мне в Шоле найти кого-нибудь, кто довез бы меня до Лахты. Так я прибыла домой. Я и так-то маленькая росточком, а тут стала как будто еще меньше. Только глаза и остались. Прибежала домой. Мама была на огороде. Меня увидела первой Веточка:
- Мама, Верушка приехала! Она жива!
Я удивилась, почему она так сказала. Позднее узнала, что меня искали, из детского дома звонили в сельский совет Лахты, узнавали, нет ли меня дома. Мама прибежала из огорода.
- Ой, доченька, как ты нас напугала! Что случилось? Тебя выгнали оттуда?
- Нет, не выгнали, я сама убежала. Нет, мамочка, я больше туда не вернусь! Там все чужое. Давай, я дома всегда буду полы мыть. Только не отправляй туда больше!
- Да что ты говоришь? Я думала, что тебе там лучше будет. Я ведь советовалась с твоей бабушкой Улей и крестной Наташей. И они были не против. Я думала, тебе там не надо будет так много работать, там накормят и напоят, ты не будешь такой худенькой. Там не кормили?
- Да ты что, мамочка! Конечно, кормили. Я не могла есть без вас. Такая тоска была! Все чужое, кругом вода.
Мама знала о моем страхе перед водой. Она прижала меня к груди, сестры повисли на нас с нею. А там уже и бабушка с дедушкой и крестная Наташа бегут.
- Дома! Наконец-то приехала домой, бедняжка!
У меня и сейчас в душе сохранилось чувство особенного праздника – здесь родная деревня, родной язык, свои родные, кто меня любит. Вечером, когда все пошли спать, мама пришла ко мне:
- Верушка, ты не обиделась на меня?
- Почему, мамочка?
- Что я тебя туда отправила.
Ну что было сказать? Да я и не успела ничего сказать в ответ. Я так устала, что тут же уснула на полуслове на теплой домашней постели.
На другой день мама стала бегать, искать мне вещи для того, чтобы отправить меня в школу, в Шолу.
- Верушка, смотри, вот пальто твоей мамы. Оно в шкафу хранилось. Папа мне велел его носить, но я боялась. Ведь в деревне все знали, что это пальто твоей мамы. Смотри-ка, как новое! Ты выросла, и тебе оно как раз! Тебе все подгоним, и прекрасно будет.
За два дня все мои вещи были готовы. Меня отвезли за сорок километров, в школу поселка Шолы, в интернат. Это, конечно, была не родина, но знакомое мне место. Здесь учились и русские , и вепсы. Там я нашла себе друзей и среди детей, и среди взрослых. Я закончила там одиннадцать классов хорошо и точно уже знала, что хочу стать учительницей. Это была заветная мечта бабушки Ули:
- Верушка, учись на учительницу! Ведь и твоя мама Лена была учительницей. Я тогда уже спокойно уйду в мир иной, поближе к твоей маме.
Таким образом, выбор мой был предопределен. В школе тоже не было легко. Но теперь у меня всегда были друзья. Однажды я лежала в больнице, сказывался мой ревматизм. Ко мне там все хорошо относились, всегда мне приносили что-то вкусненькое из дома. А я помогала всем, чем могла: подметала, если надо, пол в палате, приносила воды тем, кто не мог ходить, передавала туда-сюда письма и записки, ведь тогда не было мобильников. Там работала одна медсестра, Раиса Ивановна. Она часто беседовала со мной, выспрашивала, откуда я, кто мои родители, как попала сюда, в Шолу. Я все ей рассказала. Однажды она спросила:
- А как твою маму умершую звали?
- Лена Федоровна.
- Она была из чудской деревни, где говорят не по-русски?
- Да, и я оттуда.
- Так смотри-ка, я ведь помню твою маму! Она родами умерла. Начались роды у нее дома, стало плохо ей. Твой папа повез ее сюда, в Шолу, на лошади. А это ведь сорок километров! Твоя мама очень мучилась. Ей стали делать операцию, так как ребенок умер уже у нее в дороге в животике. Дали наркоз. А она так устала от боли, от дороги и не проснулась. Помню, такая красивая женщина была и совсем молоденькая. Вся больница тут бегала, чтобы спасти ее от смерти. Здесь все знали, что у нее дочка маленькая есть… Так это ты и была? Смотри, как жизнь повернулась! Мы тогда все плакали, что так случилось. Я ее как сейчас помню, хоть много времени прошло. Ты хоть и беленькая, но похожа на нее. Она-то черненькая была и темноглазая. Ох-хо-хо!
Эта тетя Рая стала моей настоящей подругой, как родной. Когда меня выписали из больницы, я каждое воскресенье ходила ее навещать. Она почти сразу вышла на пенсию, старенькая уже была. Я носила ей дрова домой, воду, мы вместе топили печь, пекли пироги. Я была у нее, как у себя дома.
С того времени я стала как будто спокойнее, поскольку узнала конец истории, связанной с моим рождением. Это была печальная история, но я совсем не помнила маму, и она прошла как бы немного мимо меня. Возможно, если бы рядом была не мама Полина, а какая-то другая женщина, не такая, как она, то я бы больше обратила на все это внимания, может, больше бы расспрашивала свою бабушку Улю. Я видела, что моя бабушка заметила, как меня тяготят эти разговоры о родившей меня маме. Она не хотела меня мучить этим. Она понимала, что ничего нельзя поменять и тоже как будто успокоилась. А теперь в Шоле я узнала конец этой истории, поскольку что-то еще было как будто недосказанным. Дома об этом папа не любил говорить, а я и не спрашивала. Боялась всегда обидеть маму Полину.