Кибирь Василий
Третий родник
русский
Ложбинку и самые родники, которые когда-то здесь были, нашли сразу. У первого высохшего бочажка и руслица бывшего ручейка отец даже
не остановился. Правда, замедлил шаг, внимательно осмотрелся, но промолчал. Родька нагнулся, схватил горячий белый камешек и побежал следом. Выйдя на второй, такой же безводный ключ, они остановились. Отец медленно вытер тылом ладони взмокший лоб, сел, нащупав плоский камень. Уперев локти в колени, долго и невидяще смотрел на дно, где искрился на солнце белый песок, испещренный лапками птиц. Птицы, наверное, тоже искали тут по старой памяти воду. Тщательно размяв беломорину, отец выдержал паузу и закурил от невидимого в свете солнца огонька спички. Глубоко вдохнув дым, выпустил струю, направляя ее немного вверх. Так он сидел и курил, словно закончил тяжелую работу или только собирался ее начинать. Смуглое, сосредоточенное лицо его еще больше потемнело, даже осунулось, но заговорил он с неохотой, почти с ленцой.
- Веришь или нет, а в этом самом бочажке мы пацанами щуку вырастили. Поймали в озере щуренка в ладонь длиной. А давно уж смеялись, проходя мимо родника: вот бы тут рыбу ловить! Спустили его, значит, а сами рассуждаем промеж себя — долго ли протянет? И жил ведь, вырос даже в щучку эдакую, — отец отмерил на руке длину щучки — по локоть.
-Как же так? Ей же тут есть нечего.
-И мы тоже сомневались. А она, видишь ли, лягушат глотала. Они сюда неохотно скакали, по ошибке больше — вода больно холодна была. Так что щука та на диете сидела.
-А что потом с ней стало? Щурята от нее развелись?
-Ха, щурята! Это, брат, уж больно мудрено было бы. Осенью мы отнесли ее обратно в озеро. Зиму не пережила бы, задохнулась. Теперь вот птицы по дну ходят. Отец смял папиросу и тяжело поднялся. Усмехаясь недоверию давешних хозяев, уверенно двинулся вперед. Но усмешка постепенно сползла с его лица — на ожидаемом месте родника не было. Остановился. Прислушался, стараясь по журчанью приметить место — ведь рядом же где-то! Мысленно повторил свой путь, решил, что слишком забрал вправо и, пожалуй, зашел теперь уже дальше, чем нужно. Повернув назад, двигался не торопясь, поминутно озираясь. Взгляд его терпеливо переходил с кустика на кустик, с пенька на пенек. Родион пробирался в траве поблизости от отца. Вернулись опять к ложбине.
- Ежели шли правильно, — раздумчиво заговорил отец, — то увидели бы хоть русло высохшее.
Поглядел на солнце, прикинул что-то.
- Вот что, Родион, ты устал уже, посиди здесь под кустом в тени.
- Да я не устал, я тоже искать хочу.
- Ты, брат, говорю тебе — посиди, а лучше ляг в тень. Зверя тут нет, а я близко. Не дрейфи. Найду — позову, ты только не сходи с места. — Отец наливался упрямством, спорить не приходилось. — Да ты не серчай, ты наверняка нашел бы, глаза у тебя молодые, острые. Только я сам должен его сыскать, не дрейфи тут, — повторил он.
- Я и не боюсь. Родион сел под куст ивы, обидчиво отвернувшись. Еще раз прошел отец туда и обратно. Родничок был как заколдованный. В какой-то момент, наверное, помыслилось ёму даже — а три ли родника было? Прикинув участок, за пределами которого родника никак быть не могло, он начал ходить по нему, как в поле когда-то за плугом. Проводя незримые борозды, он пахал поле своей памяти, силясь точно представить, как он шел к нему от ложбинки раньше. Найти словно ушедший вдруг под землю родничок стало нужнейшей работой. И он работал. Шел, утопая в невидимой своей борозде, и за конягу, и за пахаря. Человек, выросший в деревне,он хорошо ориентировался на местности. Он сразу сказал бы сейчас, где стоит относительно тропинки и дороги, в какой стороне находится поле, деревня. Все расстояния до них он мог бы прикинуть в шагах, эти величины просто сидели где-то внутри него. Так было и с родником раньше. Где же он теперь?
Родник пропал, как пропал на войне его отец, на родной земле. "Пропал без вести"... И вдруг он увидел, что под самым кустом ивы стоит на коленях Родион пьет из пригоршней воду, которая сыплется из его пальцев разорванной ниткой бус. — Родька! — громко крикнул он. — Ты знаешь, что пьешь?!
- Что? — вскинул испуганное лицо мальчик, выронив из ладоней остатки влаги.
- Что! Что! — весело озлел отец. — Да родник ведь это, который я ищу. Ты как разглядел его?
-Пить очень захотелось, а уходить ты не велел. Стал ходить вокруг ивы, смотрю — камень вот этот лежит. — Родион показал на плоский, величиной с тарелку камень-блин. — Сковырнул его, а шевелится прозрачная. Я и не знал, что это родник.
- Так, так, — отец мерил взглядом ложбинку, — так и есть! Размыло ее вешними водами, длиннее стала, а я от края прикидывал. Да ива еще экая вымахала.
Наверное, ему было немножко обидно, что не он, а сын нашел родник, но и радостно — тоже. Не жалея выходного костюма, лег на землю, долго и медленно глотал студеную воду, крепко вытер губы, садясь. И тут окончательно вгляделся — как истаял за эти годы, обессилел полноводный источник! Слабо бился его мягкий пульс, но вода была прежняя.
-Ты, Родион, не гляди, что родничок-то мал, слышишь? — заговорил он, улыбаясь. — Это еще и лучше, что мал-от. Камешком прикрыл, и хорошо ему там, не жарко. Каждому-всякому не дается в руки, опять хорошо! А ежели кому очень пить захочется, тот найдет. Найдет, — протянул, убеждая.
Отец сделался теперь совсем другим, разговорчивым и веселым.
- А что не я нашел — тоже добро. Мой сын — это все равно как я, даже, пожалуй, лучше. Ты ведь сам тоже родник и уже безо всяких. Знаешь, Родион, есть у меня думка одна, да вот не знаю, как на это дело мать твоя посмотрит. Я даже тебе пока не скажу... Эх, видел я у хозяйки трехрядку! — вдруг резко сменил он разговор. — Пошли!
Родион взял отца за руку и весело зашагал рядом. Он не стал спрашивать его про заветную думку. Он и так знал ее и думал то же. Впереди, на отцовской земле, ждал их старый, но крепкий дом, а позади оставался чистый живучий родник.