VepKar :: Texts

Texts

Return to list | edit | delete | Create a new | history | Statistics | ? Help

Kui enne svuad’bua piättih

Kui enne svuad’bua piättih

Livvi
Kotkozero
Ei piä kiirehtiä ni naija, ni miähele mennä.

N’eidižennü tulow vähembi aigua olla ku akannu.

Kai tütöt kiirehtetäh miähel’e mennä: varatah igän’eidižekse jiändü.

Kerdu naija pidäw, a igä el’iä tulow.

Akku ei ole kandeleh: sein’äl’e et riputa, ni kaglas et kandele.

Tütön vanhembat ei sulhaštu vallittu, vuatettih, vaigu ken teriäm tüttären koziččiš.

Toštu nuardu tüttüä vanhale kozitah, miälipualehižel’e.

Tütär pokoroičeheze muaman i tuatan iäs:
Äl’ä, muamoi, miähel’e anna,
En ole ilman igäine;
Ialo igiä valikkii
Da ni brihua vallittuw.


Enämbälleh tuatto da muamo poijale andilas vallittih, ei kačottu, suvaiččowgo briha tüttüä, vai ei suvaiče, taloih pidi ruadai palkatoi.

Puaksuh čomale brihale tuhmu mučoi otettih, oliš vai bohattu.

Sanottih: ei čomal rožal čupukkua pasteta.


Kargei elos oli nuarel mučoil da viä kewhäs talois otetul.

Kaikkii pidi kuwnella, vastah sanua ni kelle ei suanut.

Ei sudre sanottu: buat’koin pl’et’ti šoihkei on, a käzi gu pajan pal’l’u.

Muatkoi päivät jasattaw, gu käzikivi karaittaw.

Küvüt gu havvukat: kaikkialpäi n’uakitah; navot gu mavot: vilištäh šuhišten.

Eigo ukos välliä olluh: üksi tuikku korvale, toine tuikku lat’ettu vaste.

Oli i muga: bohattu taloi naitoi vijanalužen ainopoijan kewhäs talois.


Bohatat tütöt ei vijanalužele tahtottu mennä.

Ilmaigo sanottih: komšupiä Pešoi čoman Owt’oin venčan alle vedi.

Vanhembat kawppua piättih, ei küzüttü nuarižua, kedä kes i kus naittua.


Suwtuttih vanhembat poijan da n’eveskän piäl’ei perehes eroitettih da ni vuittii ei annettu.

Nijien oza oli musteltaw.

Eihäi ilmai sanottu moižih näh: kodi korves, perti pedäjäs, elot oksal, harakan paskat taiginas.

Naittajes ei čomuttu müä vallittu andilastu, vai küzüttih priduanoidu enämbi da lahjua parembua.

Priduanoikse pidi olla: l’ehmü, lammas, samvuaru, zirkalo, kamodu, sundugu, ast’ettu i kijottu.

Lahjakse buat’koile: pialus, hurstiine, paidu; muatkoile: puarakse villaštu matierii ili lastii, ili siiksua; ris’tižäl’e: paidu i štanat; ris’t’oil’esiiksua puarakse; küdül’öil’epaijat; sizärile i kal’ül’öilekowftat.

Kolmen üän peräs muatkoile viä kowftu pidi.

Kaikele piäl’e viä kuažali kezrätes, rengi viän kandajes.

Svuad’buaigu oli süvüsarres libo pühäkeskes, harvahkevätarres, [a heinarres da l’eikkavoaigahse vai ül’en suwres nuwžas: konzu ewlo perehes emändiä, libo konzu n’eidiine on vačanke, olii moižii kummii el’äjes].

Tuttavundu

Nuarižo tunnustutah toine toižen kel’e pruazn’eikoin: talvel bes’odas, kezäl kižois.


Himoittaw tütöl kudaman brihan kel’e tuttavus luadia i mielištiä, häi tüändäw toižen tütön brihallua i kuččuw puarah.

Ollow brihale tüttö miäl’dü müä, sit menöw puarah, a ei olletoižellua menöw.

Ühtü brihua kučutah pualikümmen tüttüä.

Brihan vanhembat kačotah, keh tüändiä ženihäkse.

[Ženihöi toko ei omal nimel sanottu.

Sanotah "šittunenäkse", štobi ei virtüttiä da dielua sportia].

Vähä konzu küzütäh poijal, ongo mial’dü müä andilas.

Brihat i n’eidižet l’ähembäči tunnustuttih toine toižen kele, konzu kuzgi.

Kezäl oli äijü pruazn’eikkua, kezäkižua.

Süvüspuoleh vai proidii Linnas suwripruazn’eikku, tütöt palkattih bes’oduperti mittumalluagi l’eskel’l’üä üksin’äžel’l’üa.

[Rubl’u d’engua annettih emändäl’e, a ken vedi i kartohkua, ken pelvastu, ken midä liišitti].

Palkattih äijähpäivässäh.

Palku maksettih talves kaikes.

Iče tuadih čerodah karasinat, a siä ennempäi päriät.

[Pertis oli čikku, čikas paloi päre, a sen al oli prowtivo hiilih niškoi].

Poltettih i tuahustu.

Kerävüttih kolme kerdua n’edälis: toššuarren, nel’l’änpiän i pühänpiän.

N’edälil ainos oli ruado keräl: loppu ruahtindu kuažalis, eiga olgia tukku pl’etöškakse.

Ehtät tütöt hualitetah kezrätä, a briha, kudai miälištäw tüttüä, kuažalin rinnal ištuw da valvattaw, pagižuttaw.

Puaksuh loppuh i tuli pannah: teriämbi tüttö piäzöw kezriämižes.


Sitgii jo ištutaheze puarah i kukin lawlussah ištutah.

Bes’odan emändü puarois keriäw d’engat.

Toižis hiarulois brihat käwdih pühinpäivin.

[Bes’odois oli mowdu ozuttua tabua.

Ezmäine maniari oli lampan murendandu libo tuahuksien sammutandu.

Sammatuksel Moisin Kat’as üheksä lampua podr’ad murendettih.

Lampu pidi tüttöl’öil ostua.

Konzu ku ialluh kus ostua, sit kai tahtastu pandih lampan pohjah da bl’udečkal lampua piättih].

A viä kerättih ad’vot pühäkeskes.

Joga tüttö tuaw kaksi-kolme tüttüä i gul’aijah kaksi päiviä.

Sit tulow i vakki brihua.

Tunnustah tüttö brihan kel’e i algaw briha kävvä tütöl’l’üä.

Mielištetäh toine toštu i dialo roih svuad’bah päi.

Sügüzül i talvel brihat kunne kačottih, sinne i bes’odah mendih, a keviäl bes’odoi müäte ei ole aigua kävel’l’ä.

Puaksuh oli i muga: tuli brihale miäl’eh kozita tüttö, a tütöl oli toine briha.

Ga häi ei otkuažinnuh kerras: anna tullah koziččemah, mene en, a l’embi nowzow.

Oli i muga: vuazin ainos ühtes oldih, a briha naibi muijal.

Sit sanotah: tütöl riihi palaw, pidäw sammuttua.

Tüttö käsköw sit kehittiä libo l’eskele, libo niistiäl’e, libo l’ükkümiäl’elližel’e.


Muga hänen i igä menöw miälipualehižen kel’e el’äjes.

Puaksuh bohatat tütön vanhembat i brihale "pullo" annetah.

Erähät vanhembat ei tahtota ni naittua, ni miähäle andua omas hiarus.

Sanotah: susiadan kaimuat, a rodn’ua et näi.

Loittožet kellot kuwlužat ollah, sinne sulhažikse l’ähtiätäh.

Kozičendu

Kozitah süvüsarres, pühäkeskes dai kevätarres.


Poigu pidäw soviattua vanheinbien kel’e naimižeh niškoin.

Enzimäžikse kumardah tuatale jalgah i sanow: "Rubiažin naimah".

Ollow tuatale miäli naittua, ga sanow: "[Iččes mieli, himoittaw ga nai], küzü muamalles".

A gu ei olle, vastuaw: "Ni mituštu naimištu!"

Puaksuh vanhembat iče poijale sanotah: "Menet tuane (sanotah taloin nimi i tütön) ehtäl sulhažikse".

Ongo se poijale miäl’dü müä vai ei ole, sidä ongeh ei oteta.

Puaksuh on, što i tüttüä annetah vägehüžin miälipuolehižel’e.

Tüttö itket kül’l’ü küwn’älet da menet.

Moine oza oli sil’l’e.

Vägehüžin andajen harvah konzu svuad’bu kummata proidii.

Oli moštugi dialuo, konzu tüttö hüpül pageni koiš brihallua, a venčaittiheze sit jäl’l’espäi.

[Tädä sanottih "päčil’e meni".

Meil tiä "mendih päčile" L’okan Marinoi, Farafuntovan Tan’a].

Kuzümäh, libo koziččemah mennäh pimiäs, štobi ei rahvas nähtäš.

No üksikai staraijah rahvas novvattua ženihiä.

Kaiče annetah «pullo» ga sit huigiadu kül’l’äl näit briha.

Mikin Pit’ka sai kaheksatoštu «pullua»; Iivin Iivan tože mene tiä min sai otkuazua].

Brihan vanhembat kučutah ristižä, libo susiadu oma, kudai maltaš paišta hüvin.

Tuatto-muamo blahoslovitah poigu ozavah čuassuh i lähtiäh koziččemah.

Tullah tütön taloih, avaitetah.

Kodvažes tuači veräi avatah i "šittunenät" mennäh pertih (nenga sanottih svuattuloi).

Ristitäh sil’mät i sanotah: "Terveh teile!"

I azetutah uksičuppuh orren alle.

Vanhembi svuattu zavodiw: "Sanotah, teil’ on l’ähtämäine, meil oliš häkkiine, eigo suaš kui kawppua pidiä?"

Kaikin ollah vaikkani, niakoindellaheze, a siten tuattah libo muamah vastuaw: "Aigahko viä lastu kül’äh andua, ga pidäw ičelleh küzüä".

Kučutah tütär paginale, a häi vanhembil’e jalgah kumardaheze: "En viä ole valmiš tuatoini-muamoini, anduat vuazut rungua lujendua, käzii kovendua, miälii tazavuttua".

Vanhembat kačotah viä sidä pualdu: andua pidäwliigu luzikku stolas pualenow.

Sit i sanotah: "On d’o nuarehko, ga ei ni taloi ole pahahko, astuat lawččah kawppua libo lujua luadimah".

Как раньше свадьбу играли

Russian
Не надо спешить жениться и замуж выходить.

В девушках придётся меньше времени быть, чем замужем (‘женой’).

Все девушки спешат замуж выходить, боятся в старых девах остаться.

Жениться надо один раз, а жить придётся всю жизнь.

Женане кантеле: на стену не повесишь и на шее не понесёшь.

Родители девушки не выбирали жениха, а ждали, кто быстрее посватал бы дочь.


Иную молодую девушку за старого сватают, за полоумного.

Дочь покорно просит мать и отца:
Не выдавайте, мамаша, замуж,
Не век я у вас буду жить;
Мне нет ещё и четверти века,
Да и кавалер ещё не выбран.


В большинстве случаев отец и мать выбирали невесту для сына, не считались с тем (‘не смотрели на то’), любит парень девушку или нет: в дом нужна была работница, которой не надо бы платить.

Часто красивому парню брали в жёны некрасивую девушку, лишь бы богатая была.

Говорили раньше: не с лица нам воду пить, и с корявой можно жить (‘на красивом лице блины не печь’).

Горькая была жизнь у молодухи, да ещё, если она из бедной семьи была взята.

Всех надо было слушаться, никому нельзя было сказать слова против.

Не зря говорили: у свёкра плеть тонкая, а рука [тяжёлая], как кузнечный молот.

Свекровь целыми днями зудит, словно жернов тарахтит.

Деверичто ястребы: со всех сторон норовят клюнуть, золовкичто змеи вокруг шипят.


И от мужа не было спуску: раз ударит по уху, второй раз бросит об пол.

Было и так: единственного сына из богатого дома с каким-либо физическим недостатком женили на девушке из бедного дома.

Богатые девушки не хотели выходить замуж за парня с каким-либо физическим недостатком.

Не зря говорили: большеголовый Петя красивую Дуняшу под венец повёл.

Родители сговаривались (‘куплю-продажу чинили’), не спрашивали молодёжь, кого, где и из какого дома женить.

Рассердились родители на сына или невесткуи отделяли их от семьи и даже доли (при разделе) не давали.

Их участь (‘счастье’) не скоро забывалась.

Не зря ведь про таких говаривали: дом в глухом лесу, изба на сосне, добро на суку, а в квашне сорочий помёт.

Когда женили сына, невесту выбирали не по красоте, спрашивали лишь больше приданого и получше подарки.

В приданое надо было иметь корову, овцу, самовар, зеркало, комод, сундук, [столовую] посуду и киот.

Свекру подарить надо было подушку, простыню, рубашку; свекровишерстяной материи отрез или ластика, или ситца на платье (‘для пары’); крёстному отцурубашку и штаны, крёстнойситец на пару, деверямрубашки, сёстрам и золовкамкофты.

Через три ночи для свекрови ещё кофта нужна была.

Кроме всего, ещё прялка, чтобы прясть, ведро, чтобы воду носить.

[Самой подходящей] порой для свадьбы был осенний мясоед или рождественский мясоед, редковесенний мясоед, [в сенокос и во время жатвыэто лишь по необходимости играли свадьбы: если нет в семье хозяйки или когда девушка беременела, бывали и такие чудеса в жизни].


Знакомство

Молодёжь знакомится друг с другом во время праздников: зимой на посиделках, летом во время гулянок.


Хочется девушке с каким-либо парнем познакомиться и сделать так, чтобы он полюбил её, она пошлёт другую девушку к парню и просит [через неё] погулять с нею (‘в пару’).

Если парню девушка по душе, то пойдёт с ней гулять, а если нет, [то] пойдёт к другой.


Бывает так, что одного парня с полдесятка девушек приглашает погулять.

Родители парня смотрят, к кому послать свататься.

[Сватов (‘женихов’), как правило, не называют своим именем.

Их называют: "поганые носы", чтобы не сглазить да дело не испортить].

Редко когда у сына спрашивают, по душе ли невеста.

Парни и девушки друг с другом поближе знакомились, когда где приходилось.

Летом было много праздников, летних гулянок.

А к осени, как только в городе [Олонце] отпраздновали Богородицу (‘большой праздник’), девушки брали в аренду избу у какой-либо одинокой вдовы.

[Рубль денег давали хозяйке, а кто приносил и картошку, кто лён, у кого что было дать].


[Избу] арендовали до Пасхи.

Плату давали сразу за всю зиму.

Сами они по очереди приносили керосин, а раньшелучину.

[В избе был светец, в светце горела лучина, а под ней был противень для горячих углей].

Освещали и свечой.

Собирались три раза в неделю: во вторник, в четверг и воскресенье.

В будничные дни (‘на неделе’) постоянно было рукоделие с собою: кудель льна на прялке или куча (нарезанной) соломы для плетёнок.

Вечерами девушки стараются прясть, а парень, который ухаживает за девушкой, сидит около прялки и жадно глядит [на девушку], [старается веселить разговорами].

Частенько бывало, что в куделю бросали зажженную спичку, чтобы девушка скорее закончила прядение.

Потом уже и садятся вместе (‘в пару’), и сидят до петухов.

Хозяйка беседы собирает деньги от пар.

Парни из других деревень приходили по воскресеньям.

[На посиделках была привычка "показывать характер".

Первым делом разбивали лампу или гасили свечи.

На Самбатуксе у Мойсеевой Кати девять ламп подряд разбили.

Лампу должны были купить девушки.

Если негде было купить, тогда даже тестом затыкали дно лампы и лампу снова ставили на блюдечке].

А ещё в рождественский мясоед собирали гостей (‘адьвот’).

Каждая девушка приглашает [к себе] двоих-троих девушек и гуляют два дня.

Тогда и незнакомые ребята приходят.

Познакомится девушка с парнем, и начнёт парень ходить к девушке.

Понравятся друг другу, и дело пойдёт к свадьбе.

Осенью и зимой парни куда хотели, туда и шли на посиделки, а весной по гулянкам некогда ходить.

Часто бывало и так: пришло парню в голову сосватать девушку, а у девушки другой ухажёр.

Она сразу не отказывает, пусть, мол, сватает, хотя сама знает, что и не пойдёт, но славы прибавится.

Бывало и так: годами всё время вместе были, а парень женится на другой (‘в другом месте’).

Тогда говорят: у девушки "ригача горит", надо погасить.

Девушка просит (‘велит’) тогда сосватать (себя) или за вдовца, или за увечного, или придурковатого.

Так потом и пройдёт её жизнь вместе с придурковатым.

Часто родители богатой девушки парню дают отказ.

Некоторые родители не хотят ни женить из своей деревни, ни замуж выдать в свою деревню.

Говорят: соседа потеряешь, а родни не приобретёшь (‘не будет’).

Дальние колокола гулко звенят (‘слышимые’), туда и свататься едут.

Сватовство

Сватают в осенний мясоед, рождественский и в весенний мясоед.


Сын держит совет с родителями (‘со старшими’) по поводу женитьбы.

Сначала поклонится в ноги отцу и говорит: "Я хотел бы (‘стал бы’) жениться".

Если отец думает женить, то говорит: "Своя воля, хочется, так женись, спроси у матери".


А если неохота отцу, чтобы сын женился, то скажет (‘ответит’): "Никакой свадьбы (‘женитьбы’)!"

Часто родители сами говорят сыну: "Поедешь туда, вечером свататься туда" (называют дом и имя девушки).

Нравится это сыну или нет, с этим не считаются (‘не берут на удочку’).

Часто бывает, что и девушку выдают насилу за полоумного.

Девушка поплачет горькими слезами и идёт.

Такова её доля была.

Когда силой выдавали, то редко было, чтобы свадьба прошла без происшествий.

Были и такие случаи, когда девушка убегала из дому к парню, а венчались они потом.


[Это называлось "выходить на печку".

У нас здесь убежали из дому Леккина Марина, Фарафонтова Таня].

Спрашивать или сватать едут в темноте, чтобы люди не видели.

Но люди-то всё равно стараются укараулить женихов.

В случае отказа парню будет стыдно.

[Микифора Питька получил восемнадцать отказов ("поплавков"); Иванов Ивантоже поди знай сколько отказов получил].

Родители парня приглашают крёстного или своего соседа, который умел бы складно говорить.


Отец и мать благословляют сына в счастливый путь и едут свататься.


Приходят в дом к девушке, стучатся в дверь.

Через какое-то время дверь открывается, и "поганые носы" входят в избу (так называют сватов).


Крестятся перед иконами и говорят: "Здравствуйте!"

И остановятся около дверей под матицей.

Старший сват начинает: "Говорят, у вас есть нетель, а у нас же есть бычок, не сможем ли как сделку совершить?"

Все молчат, отнекиваются, а потом отец или мать девушки и отвечает: "Рановато ещё дитятю отдать к чужим людям, но надобно её самую спросить!"

Пригласят дочь на разговор, а она родителям поклонится в ноги: "Я ещё не готова, милый батюшка, милая матушка, дайте годок, чтобы стан стал крепче, чтобы руки попривыкли к работе (‘стали тверже’), чтобы ум стал бы поровнее".

Родители смотрят и на то: надо выдать, лишняя ложка со стола убавится.


Потом и говорят: "Хоть и молоднешенька (дочь), но и (ваш) дом не плохой, проходите и присаживайтесь, будем сделку творить, договариваться".