Я смотрел за мельницей
Russian
За гилкожской мельницей я смотрел восемнадцать лет.
Старый мельник, Егоров Иван, умер; в тридцать восьмом году попал в колесо.
И мельница встала, в колхозе здесь такого [подходящего] мельника не было.
Тогда я стал смотреть за мельницей.
Я работал мельником восемнадцать лет подряд.
А теперь, как образовался здесь совхоз, мельницу разрушили: жернова спустили вниз, всё разобрали, мельница не работает больше.
Ну, а когда мельница работала у нас, то работала хорошо: пропускала сто килограммов ржи за час.
Когда у нас жёрнов работает, мелет, тогда мы ступы, песты, значит, поднимаем вверх, тогда не толчёт: [два вала] колесо сразу не поворачивало, не было столько силы, водяное колесо было маленькое, не такое большое было, да и вода была не наливная, а подливная.
Когда было что молоть, мы круглые сутки мололи людям зерно, дни и ночи надо было молоть, постоянно жернов работал.
А когда нет зерна, пустим на ночь песты (‘ступы’) толочь.
Смотришь там, что мало зерна, пройдёт за день, и пустишь все восемь ступ на ночь работать (‘толочь’).
Толчёт шибко, быстро толчёт, успевает лишь пест падать.
Иногда поломается колесо, которое жёрнов крутит.
Ну, тогда ремонт надо делать.
А кто же придёт чинить?
Самому надо, сам и делай ремонт!
От других много не потребуешь.
Всё, что надо было: пальцы, шатуны, лопасти – несколько раз сам менял.
Подъём – это то, что ступу, пест поднимает, это подъём, а лопасть находится в водяном колесе, это доски, это и есть лопасти, на них падает вода, ударяется, значит, в лопасть.
Всё колесо в лопастях; два вершка промежуток и лопасть.
Плотина [у нас] была не близко, нам надо было ходить от мельницы на порядочное расстояние, около ста метров, с плотины вода устремлялась в жёлоб, канаву.
Когда закроешь ворота, не работает больше мельница, пустишь воду – работает.