Старинная карельская свадьба. Сваты
Russian
Руочарвские пришли на лыжах, на лыжах.
Не один приходил, втроём были, все трое на лыжах, все трое.
У него, руочарвского не было никого: ни отца, ни матери – один парень жил.
А [с ним] были его родственники, только не помню кто, но мужики были; один, однако, был Матти, Матти Карпов; а вот кто другой был [не знаю] – втроём они были, на лыжах пришли.
Мама выдаёт: жених хороший, непьющий да хорошего поведения; ростом паренёк, руочарвский Ешойн Мийккул, был невелик.
Мама выдаёт туда: "Этот жених лучше всех, за него надо выдать".
А мне он был не по душе, не по душе он был.
Танцевали с ним там раньше, и завёл он со мной разговор, только и хвастался: "Я на дерево залезу, не спрошу лестницы, на дерево без сучков заберусь, вот на это дерево залезу".
А дома не было ничего!
Дом был построен ещё отцом, давно построенный был дом Ешоя.
Когда в Руочарви ходили на праздники, "беседы" устраивали у Мийккулы, так потом уж люди не могли попасть на беседу по крыльцу: сломалось крыльцо.
Даже крыльца не мог поправить, ступеньки не мог наладить!
Не мог!
Я не хочу выйти за Мийккулу, а мать выдаёт: "Семья маленькая: мать да единственный сын, куда тебе ещё?
Парень вина не пьет, табак не курит, за Мийккулу надо выйти!"
Договорились о свадьбе, по три рубля залога положили.
Это было в святки, когда договорились о свадьбе с Мийккулом, как раз на Рождество.
В рождественское утро так мне тяжело на душе было, так не хотелось выйти за Мийккула.
"Мама, отпусти на Рождество".
"Куда тебя на Рождество я теперь отпущу?
В залог деньги отданы, ты уже просватана (‘под рукой’), теперь никакого Рождества!"
Два брата было (оба моложе меня были), так старший из братьев говорит: "Уж на этот-то раз отпусти, говорит, съездим!"
Пошёл, запряг лошадь, и мы поехали на Рождество.
Как приехали на Рождество, нелгомозерские и говорят мне: "Неужели в Руочарви замуж за Мийккула выйдешь?".
А я отвечаю: "Уж коли девушка я, так куда-нибудь да надо выйти, у меня ведь тоже жених, надо выйти".
А в Нелгомозеро было принято устраивать в Рождество вечеринку в ригаче, в ригаче устраивали беседы.
Парни находятся в ригаче, а девушки на улице, так это было принято: девушки на улице, а парни в ригаче.
[Парни] когда кого [из девушек] пригласят танцевать (‘играть’), то выходят на улицу и берут туда танцевать.
Стоим мы на улице, пригласил меня Кузьма, я думаю: избавилась от Мийккулы, думаю, избавилась.
Тут и начался у нас разговор, и вот...
Я приехала с Рождества, и сваты следом.
На трёх лошадях!
Девять человек, по три человека в санях.
Нелгомозерские приехали следом за мной.
Гриша и Федя, братья мои, сидели ещё в санях, а я вперёд прибежала в избу, а женихи на трёх лошадях следом ехали.
Вошла я в избу: "Мама, женихи приехали!"
"Что ты натворила!
Хлеба нет, масла нет, пшена нет!
Хлеба нет ни крошки, да и муки нет!
Что, говорит, теперь делать?"
"Делай что хочешь, а сейчас в избу войдут!"
Вошли [сваты] в нашу избу.
"Раньше ходили так, теперь пришли большими людьми, сватами", – сказали [они] матери.
А у мамы отца [мужа] не было, она вдова была.
"Коли пришли, так раздевайтесь", – говорит она.
Не скажешь же сразу, что ни хлеба, ни муки, ни масла нет: "Раздевайтесь, раздевайтесь!"
А самовар у нас был маленький, проволокой скреплён.
Мама [налила] в медный котёл воды, развела огонь в загнетке – пусть вода вскипит, надо чай приготовить, а сама вышла.
Мамы нет, ушла.
Раньше невесты, княгини-то, в чулане наряжались, и я нарядилась там, на холоде (во время Рождества известно), надела на себя шерстяное, шерстяную пару, шёлковый платок на голову.
Ещё надо княгиню привести в избу, так у меня сопровождающим был деверь, Пеша Офонин.
Привёл под воронец: "Вот вам рыжая лиса, сумеете подстрелить – ваша, не сумеете – наша".
Сваты встали (он [Пеша] тогда не был деверем, после стал деверем, просто односельчанин), сваты встали: "Подстрелим, эту рыжую лису, подстрелим, подстрелим!"
Я подала руку, поздоровалась.
Вода в медном котле кипит, чай вскипел, а самовар был не очень большой, с узким дном, самоварчик небольшой был.
Перелили кипяток с медного котла в самовар, заварили чай, напоили гостей.
Да, пироги нужны, пироги обязательно нужны для сватов, а у мамы совсем нет ржаной муки.
Пшена я взяла немного у брата Саввы в Пижулах.
Я знала, что дома нет пшена, и когда ехали с Рождества, по пути, с погоста, заехала в Пижулу к брату Савве и сказала: "Дай немного пшена, сваты едут".
Денег не было, он в долг дал, в долг.
Три фунта дал пшена (в то время фунтами меряли), три фунта дал, однако, ведь для пирогов нужна начинка, ячневой крупы, правда, было немного дома, но не станешь ведь стряпать для сватов из ячневой крупы с отрубями (‘мякиной’), пшено нужно было.
Я говорю маме: "Пшена-то я немного привезла".
"Муки нет нисколько, с чего состряпать, с чего делать пироги?"
Поставила мама медный котёл на огонь, чай вскипятили.
Я в чулан наряжаться, а во время Рождества такая стужа!
Пришла в избу, так озябла, так озябла!
Уже были шерстяные наряды, после того уже, как сестра Марфа вышла замуж в Суоярви, купили.
Зашла в избу, а мамы нет дома, она пошла в дом Офони.
Пришла в дом Офони, там бабка (после стала мне матушкой) и приговаривает: "Леший подери, подери леший!
Сваты пришли!
Ничего нет [в доме], леший подери!"
А сватам дела мало, есть [дома] что или нет!
Раньше были деревянные корытца для пирогов, принесла то корытце муки, горшок пшена, немного масла (в маслёнке было немного масла, так для оладий и сканцев этого мало), принесла пшеничной муки, пшена, ржаной муки.
Стала [мама] принимать сватов и готовить им.
Чай вскипел, а вина нет, совсем нет вина, не купить.
Потом давай пироги стряпать.
Тесто приготовили наготово, но первую корку должна раскатать невеста: смотрят – сумеешь раскатать или нет, заставили меня раскатывать, да я и раньше раскатывала.
Только первую корку невесте положено раскатать.
А жених сидит на лавке и скалку подталкивает: испорчу корку или нет; это всем так делают, не одной мне.
Если корка испортится, значит будет свадьба, достанется эта невеста жениху.
А мне как подтолкнули скалку (‘бросали щепочки’) – корка и испортилась.
Обрадовался Мийккул, думает: "Будет теперь свадьба, раз корка испортилась".
А я скалкой грожу: "Отстаньте, не шатайте [стол], не толкайте скалку, не то не поедите пирогов".
Перестали толкать, только сначала толкают, а как испортится корка, перестают толкать.
Раскатали, настряпали пирогов.
Пшена я привезла немного из Вохтозера, Брат Савва дал пшена.
Мама сварила пшено, настряпала пирогов.
Поели, попили, надо о свадьбе договориться.
Договорились (‘сделали’) о свадьбе.
Залоги по три рубля.
Три рубля нам надо положить, три рубля они положат.
А у мамы денег нет!
Нет трёх рублей денег.
Пошла к Офоне; к тому самому, который стал моим батюшкой: "Дай три рубля [в долг], залог требуют, залоги кладём, надо свадьбу делать".
Офоня дал три рубля, за Офоней и оставили залоги.
Сватали они перед Рождеством.
А от Рождества до Василия неделя.
Я поехала на Васильев день уже просватана, я уже невеста.
Мама не хочет делать свадьбу, а я... делать надо: за Кузьму, в Нелгомозеро я пойду замуж.
А дело это после Рождества, поп до Крещения не венчает.
До Крещения ещё недели две: до Василия неделя да до Крещения пять дней, это время мне надо быть невестой.
Всё-таки договорились на счёт свадьбы: по три рубля залог сделали.
По три рубля залог.
Со стороны невесты поехали с приказом, поехали мама и брат, человек, наверно, полдесятка было, если не больше, на лошадях поехали.
Там прибавили залог до пятнадцати рублей.
(Мама должна была положить половину, вторую половину [залога] там потребовали: та сторона потребовала, что надо прибавить залог, прибавили, стали залоги по пятнадцать рублей).
Вернулись домой: "Свадьбу сыграем!.
Теперь не расторгнется, раз залоги даны, никуда не денется".
Пятнадцать рублей с одной стороны, пятнадцать с другой!
Только приехали с приказа, скоро свадьба, скоро поезжане будут, является Вася Офонин.
Я забралась на печку, на печке лежу.
Вошёл в дверь: "Господи, помилуй, остальные молитвы впридачу!"
(Это муж мой будущий [пришёл]).
Свадьбу устраиваешь, Христиановна?".
А мать отвечает: "Свадьбу, Васенька, свадьбу, ведь девушка она (а мне уже двадцать два года, двадцать третий), девушка ведь она, надо устраивать".
"Будешь ли за меня выдавать дочь, я пришёл сватать?"
"Опоздал уже, Васенька, у меня двадцать пять рублей отдано в залог, а всего две коровы в хлеву, одну корову, говорит, надо продать на залоги да на свадьбу, вторую корову дочери отдать, а я, говорит, с сыновьями, с детьми, без коровы не останусь.
Опоздал уже".
Вытащил он тут бумажник из кармана и швырнул двадцать пять, рублей: "Вот залог!
Ещё надо или хватит?"
Мама смотрит: "На залог-то хватит, но надо у Настой спросить, куда она пойдёт замуж".
А мне так не хочется выйти за Васю!
За старого холостяка не пошла бы, за Кузьму вышла бы!
А что я скажу, у меня спрашивают: "Куда выйдешь?"
Я сказала: "Куда мама выдаст, туда и пойду".
Только и сказала: "Куда мама выдаст".
Куда-нибудь теперь выйти надо.
Только это и сказала, тут быстро позвали деверя.
Позвали деверя, Пеша, деверь, запряг лошадь и повёз залог возвращать, что, мол, не приезжайте за невестой, свадьба у моего брата будет; поехал в Нелгомозеро свадьбу расторгать, поехал туда расстраивать свадьбу.
А [они] всё равно приехали!
Был Петров день, это праздник в Лахте.
На трёх лошадях приехали, по три человека на лошади, всего девять человек.
Когда едут и свадьба не расстроена, то едут с бубенцами, с колокольчиками под дугой, а тут колокольчики под зад положены, под сидения.
Заехали во двор к Матти, а мне не терпится посмотреть: придут [они] к нам или нет.
Говорили, что в тот вечер, когда расстроили свадьбу, они сказали, что всё равно, мол, приедем, что всё равно возьмем, хотя украдкой, но возьмём.
Так Кузьма хотел меня взять [в жены]!
Смотрю я в окошко: приехали!
Приехали на трёх лошадях и остановились во дворе соседнего дома, но без колокольчиков.
Идут к нам всей артелью, человек девять.
А в ту зиму у нас шли лесозаготовки, постояльцев было много, постелей было в большом углу полно разостлано; люди спали даже у входа, а я спала на голбце.
Вошли и давай маму ругать: "Чего ты натворила, зачем свадьбу расстроила?
Что тебя заставило свадьбу расстроить, мы всё равно её возьмём", – говорят.
А жених подошёл к голбцу, где я лежу: "Вставай, Настой, одевайся, поедем венчаться!
Вставай!"
Я говорю: "Как теперь встанешь, теперь мне плохо вставать".
Он шепчет: "Вставай!"
Мама говорит: "Теперь на этом кончено, теперь расторгнута свадьба, в свою деревню выдали".
Они пошли сватать в соседний дом.
Там Олёй была…
(Не знаю, правда или нет, этого я не знаю, хотя, может, и попусту смеялись, но [над ней] смеялись, говорили, будто она нехорошо вела себя с парнями).
Пошли свататься к Олёй.
Коли пошли к Олёй, я думаю, увижу ещё Кузьму; встала, оделась и пошла туда, на сватовство.
А раз Кузьма жених Олёй, он не может меня вызвать на разговор.
А Павлой Моторин был его брат.
Павлой пригласил меня посидеть [и начал разговор]: "Поезжай-ка с Кузьмой, он не возьмёт Олёй, тебя возьмет, или оденься да поезжай с Кузьмой, поедете к венцу, повенчаетесь, поезжай с Кузьмой".
Я обещаю поехать: "Поеду, поеду!".
А с Васей Офониным уже залоги отданы.
"Поеду, – говорю я, – тут останутся".
Пришла я домой.
А Петров день как раз в Лахте праздник.
Пришла домой, занесла одежду в боковушку (боковушка у нас была, на окнах стёкол не было, досками были забиты).
Думаю, что сниму доску с окна, в окно выпрыгну прямо в сани и поедем с Кузьмой венчаться.
Отнесла я одежду в другую избу.
[В это время] из Вохтозера приехали люди, приехал Мийккулан Оннёй, если бы Оннёй не приехал, я бы в Нелгомозеро уехала.
Мийккулан Оннёй зашёл к нам, и другие тоже пришли.
А у матери только теперь, днём, печка топится, тогда как из Вохтозера уже ехали на праздник, на Петров день.
"Что же здесь, в свадебном доме, так поздно встали, почему, говорит, ещё только всё печка топится?
Должно быть, уже настряпано!".
Мама отвечает: "Да, дорогой Онни, топится; сваты, видишь ли приходили, и мы хотели в свою деревню свадьбу устроить, но видно, всё равно она уйдёт в Нелгомозеро".
Оннёй как встрепенётся: "Пойдёт ли, – говорит, – схватим за косу, косу вокруг руки намотаем – никуда она не пойдёт, в Нелгомозеро не пойдёт!
Одевайся, говорит, да ступай в сани!
Собирайся на праздник в Лахту" (Это мне-то).
А я – одежду уже отнесла в боковую избу.
Пальто и шаль уже в боковушке; оставалось лишь пальто надеть и шаль накинуть, и выпрыгнула бы в окно да и села бы в санки.
Я принесла одежду из боковушки и оделась, запрягли лошадь.
Мама поставила чай, попили чаю и [отправились] на праздник в Лахту.
Приехали мы в Лахту, Нелгомозерские сваты следом приехали туда.
Раз уж следом приехали: "Теперь я в Нелгомозеро пойду.
Пойду, пойду".
Там тётя Олёй, жена Семёна, тоже помешала мне.
Мы пришли к жене Семёна, только чай стали пить, и Кузьма к ним пришёл, вслед за мной пришёл, дескать, на улице гуляют да парочками ходят; а в Петров день на улице холодно, вот и зашёл он.
Выпил стакан чаю, а мне всё время шепчет: "Пойдём, пойдём гулять!".
А я думаю: "Пойду с тобой или нет, всё равно разлучат нас с тобой, в свою деревню выдадут".
Ушёл он из избы.
А тетя Олёй как начала меня ругать: "Ты что! Хочешь выйти за такого парня!
(Парень-то он был небольшой ростом, на вид хорош, да только ростом мал: чуйка почти касалась земли).
За такого бычка хочешь выйти: выходи уж за Васю Офонина, такая родня хорошая да славная, а в Нелгомозеро и не думай выходить!
За Васю Офонина надо выйти, за Васю Офонина!"
А мне это в голову запало, думаю: "Ладно, не пойду [за Кузьму], надо послушаться, раз так советуют за Васю Офонина, пусть хоть старый, хоть какой, не пойду [в Нелгомозеро]".
День проходит, меня все зовут.
Я говорю: "Ладно, пусть стемнеет, вечером устроят вечеринку" (я ещё за нос вожу его).
Поужинав, пошли к Лаури на вечеринку.
Всё время упрашивает: "Пойдем, пойдем".
Напоследок сказала: "Не пойду, не будет с меня товарища, поезжайте, куда хотите, а я маму плакать не заставлю.
Раз выдаёт мама в свою деревню, в свою и выйду, хоть и старый жених, ну и пусть".
Отказала я ему, наконец, и уехали они.
Потом они пошли сватать Олёй, но не взяли её; Олёй очень хотела выйти замуж, но не взяли.
Тут рядом; она и жила, эта Матейн Олёй.
Вот такова была моя свадьба, длинная, три жениха, три жениха хотели взять, хотя и была девушка не ахти какая, но женихов хватало!
Сначала хотели в Руочарви свадьбу сделать, потом в Нелгомозере, напоследок в своей деревне устроили, в свою деревню надо было выйти замуж.
Вот так дела были у меня.