Mid’ä luajittih tuohešta
Karelian Proper
Tolmachi
Tuohešta luajittih...
Ed’izeh tuohen puwšta kissotah, šiid’ä luajittih tuohešta kes’s’el’ie gribah käwveššä, šiid’ä luajittih luapot’t’ie.
Kävel’d’ih luapot’t’iloissa rahvaš.
Šiid’ä luajittih šuolavakkaz’ie tuohešta, d’iedot miän šiel’ä ammuin.
A mie muissan šuolavakkaz’ie n’iid’ä.
Šiid’ä luajittih i košel’koida.
N’ämä... košel’kakši myö kuččuma, n’iit’t’iäs’s’ä, kunne s’ieran’e da labie tammin’e panna.
A n’yt n’iid’ä jo n’i mid’ä ei ruven n’ägymah, kaikki on kadonnuot.
A miän muissolla kaikki-šubi ol’i n’äin, i meil’ä el’iäs’s’ä t’ämä kaikki ol’i.
Tuohešta mahettih jogo talošša luad’ie, omie n’äid’ä ašteiz’ie kohenneldih da kaikkie.
Luapot’t’ie, ken pid’i, že ičei luad’i.
Padoida tuohella kiär’it’t’ih r’ist’iz’eh, yl’en šomah.
N’in n’iid’ä ei što mužikat, akat kiär’it’t’ih.
Kiär’it’t’ih, kun pada že l’iew vanhan’e, n’iin kiär’it’t’ih, što hiän viel’ä kun vuotta kymmen’en keštäis’ kiär’it’t’yn’ä...
Nagole viigodalla el’et’t’ih.
Ewldu suamo kallehet (puat), no oldih d’engat kallehet, d’engua ewllun narodalla šilloin, vanhoilla.
Ei zarabotkie ollun, vähän šuadih.
[– Padua luajittihgo t’iäl’ä, t’iän rannašša?].
– Padua luajittih tuašša, Vidropuskissa, n’in heboz’illa vejet’t’ih šiel’d’ä, tuodih heboz’illa, torguidih.
A kumbazet iče ajeldih tuomah, padua vaš ajeldih.
L’äššä ei luajittu.
Šen’iin viršan kolmenkymmenen piäštä tuodih padua.
Nu a pada lohkiew, ka i tuohella i kiär’it’äh.
Puwhiz’ie [ašteida] luajittih, n’in ei kod’iloissa luajittu, a tuodih, tože mis’t’ä ollow vejet’t’ih, ušto l’innašta.
Ol’i puwhiz’ie mal’l’az’ie, mil’l’ä suluo joimma, sulomal’l’azet n’e šanuočettih.
Puwhiz’ie r’engil’öid’ä miän kaiken ijän luajitah i n’yt luajitah.
Oreškalla kaikki kyl’ä luajittih, a n’yt ka miän i Pet’u-d’iäd’ö luad’iw tuašša, Kozlovalla.
Muwda star’ikka i rua ei, nagole puista luad’iw, da puista hyviä luad’iw.
A puin’e vet’ kaiken ijän... puwhizet aštiet n’ämä god’iečow: pid’äw šien’eh, pid’äw nuat’t’iloih, pid’äw i ogurčoih – kaikkeh ein’eheh, n’in puizešta on nagole häd’iä, nagole oššetah, a jogo in’ehmizel’l’ä ei šua puista luad’ie.
Что делали из бересты
Russian
Из бересты делали...
Сначала бересту сдирали с дерева, потом делали [плели] из бересты кошели по грибы ходить, потом [плели] лапти.
Народ в лаптях ходил (‘ходили’).
Потом делали из бересты солонки, деды наши там давно делали.
И я помню эти солонки.
Потом плели брусницы [кошолки].
Эти... брусницами мы [их] называли, во время косьбы куда брусок да лопатку дубовую класть [можно].
А теперь тех уже ничего не стало видно, все уже пропали.
А на нашей памяти все-все было так, и у нас когда-то там все это было.
Из бересты в каждом доме умели делать: свои эти посудинки чинили да разное там.
Лапти, кто носил, тот сам и плел.
Горшки берестой обматывали крест-накрест, очень красиво [получалось].
Так это не то что мужики – бабы обматывали.
Обматывали, когда горшок тот станет стареньким, тогда [его и] обматывали, чтобы тот кабы еще десяток годов служил обмотанным...
Все выгодой жили.
Не очень дорогие [горшки] были, так деньги были дорогие, денег тогда у народа не было, у старых [людей].
Заработков не было, мало зарабатывали.
[– Горшки делали ли здесь, в ваших краях?].
– Горшки делали там, в Выдропусках, так на лошадях возили оттуда, привозили на лошадях, торговали.
А некоторые сами ездили, за горшками ездили.
Поблизости не делали [горшков].
Этак за тридцать верст привозили горшки.
Ну а вот горшок расколется, так берестой и обматывали.
Деревянную посуду делали, так не дома делали [ее], а привозили тоже откуда-то; наверное, из города.
Были деревянные мисочки, из которых сусло пили, «сусло-мисочками» они назывались.
Деревянные ведра наши [в нашей стороне] всю жизнь делали и теперь делают.
В Орешках вся деревня занималась этим (‘делали’), а теперь вот и наш дядя Петр делает тут, в Козлове.
Другим ничем старик и не занимается, все кадки делает, да кадки хорошие делает.
А кадка ведь всю жизнь... деревянная посуда годится: нужна [она] и под грибы, нужна под хряпу [зеленую капусту], нужна и под огурцы – под всякую овощь [нужна], ведь в кадках всегда нуждаешься, всегда покупают, а всякий человек не может кадки делать.