Ka miwla jo on šes’d’es’at’ l’et...
Karelian Proper
Tolmachi
Ka miwla jo on šes’d’es’at’ l’et.
Mie ol’iin tyt’t’ön’e en šuwr’i t’yt’t’ön’e ollun, a kulleh kun muissan, ka paistih, main’ittih baršinua.
I min’t’äh-to t’ämä baršina jäi puamet’t’ih.
Ka mie n’yt’t’en i šanelen t’eil’äš.
Mie ol’iin, muamonken el’iin, t’yt’t’önä.
Muamo šanel’i: ”Mie viel’ä nuor’ii ol’iin, a paimen ol’i miän tuhma, vahna, šanow, miwn i annettih paimenella vägeh.
A enžimäzen yön, šanow, bajar’inken magain.
Pid’äw bajar’inke muata.
Enžimäzen yön’ magain bajar’inke, šid’ä joi ukolluoh tul’iin.
A pid’i el’iä!..
Šid’ä l’ien’i miwla jo kolme lašta: briha ol’i i kakši t’yt’t’yö.
Prawda, (miwla) kaiken ijän i l’ien’i pakota.
Kaiken igäzen pakkoin...
Zavs’o, toko, kuin vain pruazn’iekka i l’ähen, kaikekši n’ed’el’ikši, a ei n’in i en’ämmäkši petrowšinua keriämäh...”.
Muamo kaiken aijan igiäl’ieči, što, ka obižaiččieči, što ol’i hiän bajaršinalla”.
Paha, – šanow, – ol’i el’iä: i perret’t’ih, i obiid’ittih yl’en, i kaikkie ol’i”.
Ka mie vain t’ämän i muissan, kuin hiän miwla šanel’i.
Вот мне уже шестьдесят лет...
Russian
Вот мне уже шестьдесят лет.
Я была небольшая девочка небольшая девочка [я] была, а вот как помню [о том], вот говорили, вспоминали про барщину.
И [рассказы] про эту барщину почему-то меня остались в памяти.
Вот теперь я и расскажу об этом вам.
Я жила с матерью, [когда была] девушкой.
Мне рассказывала мама: «Я еще молодая и была, [говорила мама], а пастух, [за которого меня выдали замуж], был некрасивый, старый, меня и выдали силой за пастуха.
А первую ночь, говорит, с барином спала.
Надо было с помещиком спать.
Первую ночь, [рассказывала мама], спала c барином, а потом вот уже к мужу пришла.
А надо было жить!..
Потом у меня стало трое детей, [рассказывала мама]: мальчик был и две девочки.
Вот (‘правда’) всю жизнь (мне) и пришлось по миру ходить.
Всю-то я [молодую] жизнь свою и ходила по миру...
Всегда, бывало, как только праздник, и пойду на всю неделю, а не то и на дольше собирать милостыню (‘петровшину’)...».
Мама все время горевала, вот обижалась, что жила она при барщине.
«Плохо, – говорит, – было жить: и били, и обижали очень, и всего было».
Так вот, я только это и помню, как она рассказывала мне [про старую жизнь].