Endine svuad’bo. Omah elokseh näh
Livvi
Syamozero
Da-h. Minua kozittih kolmeh sijah.
Ezmäi Ruoččarveh kozičči Ješoin Miikkul.
Sil en mene, nu ei ni annettu.
Sie tuldih n’olgamjärvil’äizet.
Sinne N’olgamjärveh menen Kuz’mal, Kuz’ma Ivanič oli.
Sinne menen.
Tuli oman kül’än briha.
Jo nügöi saldattannu sluužinuh dai brihasti hätken.
Minua annetah omah kül’äh – minä meniz en!
Annettih dai annettih dai Vašil Afonas’čal annettih.
Üheksä vuottu ukon kel elin, dai ukko kuoli.
Lastu d’äi kolme.
Sit kolmen lapsen kel’ elin, dostalin ijän lapsie kazvatin da gor’uičin da elin: kündämizet künnin dai kasked ajoin dai vierdämized vierin dai, niitändü se – niitin dai hivoin stoikkie dai kai muil hivoin.
Vot krest’anskoid elaigua muga pidi; minul gorevoi elaigu oli muga eliä.
N’eidizennü olles kewhü.
Miehel mendüü, konzu ukko eli, sid oli ül’en hüvä, a terväh kuoli.
Sit gor’aizet minul diädih; lastu d’äi kolme, piendü.
Olgah, en enämbi sano omua alaigua nügöi, eiga minun elaigu kai vai sanuo ga, äijü on minun... üheksä vuottu, üheksä talvie n’eidizennü olles parren vedoh kävüin, üheksännü talven.
A miehel, konzu ukko kuoli, sit kolme talvie: kahtentostu talven olen parrenvedoh kävünüh.
A vuigonkah en kävünüh, vuigonkua en ajanuh.
Nuottua... kezänuotat püvvetüt, talvinuotat püvvetüt, suwret nuotat, pienet nuotat – kai!
Dai murduo luajimmo randoih, meil’ El’midjärvez oli semmoine kalansuandu kohtu, murduo luajittih.
Kalua meil’ oli daže müödäväkse ainos, kalattah emmo olluh nikonzu, därvi kalakas, i kalua suamah olin minä moločču, kalua minä sain, kalattah emmo olluh nikonzu.
Старинная карельская свадьба. О своей жизни
Russian
Да. Меня сватали в три места.
Сперва сватал в Руочарви Ешойн Мийккул.
За него не иду, да и не выдавали.
Потом пришли нелгомозерские.
Туда, в Нелгомозеро, выйду, за Кузьму выйду, был Кузьма Иванович такой.
Туда выйду [замуж].
Пришёл парень из своей деревни.
Уже в солдатах отслужил и холостяком гулял долго.
Меня выдают в свою деревню, а мне не хочется!
Выдавали, выдавали да и выдали [замуж] за Василия Афанасьевича.
Девять лет я прожила с мужем, и он умер.
Трое детей осталось.
С тремя детьми, жила, остальную жизнь детей растила да горе мыкала: пахала, подсеки рубила, пожоги палила, а в сенокос косила, косы (‘стойки’) точила себе да и другим тоже.
Такая была крестьянская жизнь; было горя и на моём веку.
Девушкой жила в бедности.
Когда замуж вышла, пока муж был жив, тогда хорошо жилось, но муж скоро умер.
Остались горемыки у меня: трое маленьких детей осталось.
Ладно, больше не буду про свою жизнь рассказывать; если теперь всю мою жизнь рассказать, есть о чём... до замужества девять годов, девять зим ходила на лесозаготовки, брёвна возила девять зим.
Да ещё замужем, после того, как муж умер, три зимы; двенадцать зим работала на вывозке.
А на сплав не ходила, лес не сплавляла.
А невод... летними неводами ловила, зимними ловила, большими и малыми – всякими!
Вдоль берегов ставили хвойные заколья, у нас в Эльмидярви была такая тоня с заколами.
Рыба у нас никогда не переводилась, даже для продажи хватало, озеро было рыбное, а рыбачить я была молодчина, умела ловить, никогда без рыбы не жили.