Старинная карельская свадьба. [Большая ли была семья?]
Russian
У отца было семь человек: отец, мать да пятеро ребят – три сестры и два брата.
Братья были младшие, оба служили в солдатах.
Хрисанфий, Криш, был постарше, Федя самый младший, моложе всех, всего детей у мамы было десять.
Самая старшая выжила.
Пятеро умерли подряд: три дочери и два сына.
Троих она родила после, те выжили; четырех родила после: двух дочерей и двух сыновей, вот так надо сказать.
Всего пятеро: старшая, которая выжила, да мы, четверо младших, а старшая сестра – та умерла [взрослой] и замужем не была.
А другая сестра, которая была старше меня на два с половиной года, была замужем в Суоярви, не за карелом, а за суоярвским.
(Граница тогда была по эту сторону Денькилы, это старая граница).
На границе документы проверяли [и спрашивали]: "Что везёшь, что в повозке?".
(Как поедешь, не везёшь ли водки).
Этого сильно боялись.
А сестра вышла замуж за семнадцать километров от границы.
Суоярвские парни, финны, сюда ходили на праздники; карелы туда, на их праздники, мало ходили, а финны к нам ходили.
Пришёл он в Симеонов день, потанцевал, влюбился и приехал сватать.
Очень уж все отговаривали [сестру] (я-то была не советчица, раз моложе её была), вся родня отговаривала: "Зачем выходишь за границу, зачем в Суоярви идёшь, возьмут и сюда, на русскую, свою сторону".
"Всё равно я пойду за Семёна (‘Сёму’)".
Мужика Сёмой звали, полюбила Сёму и вышла замуж туда, в Суоярви.
В Симеонов день сваты приехали в Вохтозеро (в Вохтозере был праздник).
Симеонов день бывает осенью.
Тут поплясали, посидели и приехали в Эльмидярви сватать.
Ехали они на телеге, на лошади.
Тогда ещё не было этой стрельбы: вот когда играют свадьбу, тогда стреляют из ружья, а когда приедут сватать, тогда не стреляют, нет, такого обычая нет совсем.
Сколько же человек их приехало сватать?
Братьев всего было трое: два брата, а отца не было, потом был Харакан Стёппи – четвёртым; ну, человек так пять.
Пятым был Сёма, Семой; дядя Секку ещё был, дядя Секку.
Зашли в наш дом.
Вошли, как обычно финны приходят: "Хювяя пяйвяя, хювяя пяйвяя ["Добрый день, добрый день"]!" – приговаривают.
Откуда нам знать: зачем они пришли.
А сестра Марфа выскользнула из избы.
Договорились с Сёмой, в Симеонов-то день обещался прийти сватать; после праздника он не пришёл, приехал осенью, уже осенний пост шёл давно, уже и снег выпал, и земля замёрзла.
На телеге отправились, повезли её на телеге туда, на телеге...
Мы поехали провожать через Ниедлахту, на санях ехали, а они на телегах по ямской дороге.
Вот так. Уже льдом затянуло [озёра], и снег покрыл землю, но дорога была очень ухабистая (‘коряжистая’).
Как поехали от озера, по дороге до Ниедлахти четырнадцать раз опрокинулись (всю жизнь помню).
Сплошные ухабы и коряги.
Отец пьяный, песни поёт, не может усмотреть [за дорогой], а я ещё девчонка была, на дровнях сижу; лишь проедем немного – и кувыркнемся, и кувыркнемся, самодельные были сани, длинные, четырехкопыльные.
Приехали туда; ещё когда [дома] свадьбу играли, Педрин Акулина, вохтозерская баба, очень хорошо умела причитывать, сестре Марфе она причитывала:
"Какие ты думушки надумала:
Уходишь в хоромы безыконные
Да на безбожную сторонушку!".
(Там не так сильно в Бога верили).
Думаем, неужели это правда, что там "хоромы безыконные да сторона безбожная", не веруют в Бога.
Как пришли в дом Григория, мы и посматриваем на стены – нет иконы!
Правду причитывала Педрин Акулина: нет иконы, и впрямь "хоромы безыконные"!
Тогда сестра Марфа принесла икону Пресвятую Богородицу, под стеклом, большая икона была, огромная, застеклённая.
Повесили в угол.
Ну, слава тебе господи!
Появилась икона в избе.
Там у них ведь не веровали в Бога, как и у нас здесь теперь, так и там, одинаково.
Кроме иконы было одежды ещё немного.
Мамин (да, надо сказать, что у неё было приданого), был мамин сундук, старый, таких не было, [как вот этот], без крышки, этот хотя и старый сундук, так крышка новая.
У того крышка была больше сундука, сундук был пониже этого дивана, [кроме этого] одежды было немного, немного одежды в приданое шло.
А сундук должен быть, когда выходишь замуж.
Я хотя и была моложе сестры Марфы на два с половиной года, после её замужества и ходила в девушках, а сундук всё-таки купили, вот этот самый, это мой сундук, из дома, перекрашен только.
А вот этот отцовский, батюшкин, сундук.
Я как перешла сюда, так и сундук привезла.
Вот таково наше житьё-бытьё было.
Мы были бедные, бедно жили.
Когда настала пора мне выходить замуж, посватали меня сначала в Руочарви, в семью из двух человек: жених да мать, больше никого не было.
Я не хочу идти за Мийккула, не выхожу за Демойн Мийккула.
Всегда он будто больше всех знал и больше всех умел.
А свой зад не прикрывался никогда.
Корову – когда имел одну, а когда и ни одной не было, хвастался.
Пришли нелгомозерские.
В Нелгомозеро я пойду замуж, никуда больше не пойду.
А там, в Лахте, в сямозерской Лахте, на полуострове, была замужем моя золовка, сестра моего [будущего] мужа, за два километра от Лахты была в гостях.
Те меня туда зовут, к Офоне.
Девушкой я всё время была на чужой работе у Офони, у них хорошо было работать, не очень принуждали да и кормили хорошо.
Коров у них было… когда я вышла [замуж], шесть голов было, седьмую я привела.
И вот [сестра Василия] зовёт туда: "Выходи, Настой, за [моего] брата Василия, не ходи в Нелгомозеро, выходи замуж за Василия!".
А мне совсем не хотелось: парень-то старый, я думаю: "Леший носит!"
Около сорока лет ему было, когда женился, а мне шёл двадцать третий год.
Он не был вдовцом.
Дома [до службы] он не был женатым, а когда служил в армии, там, говорят, были бабы и всякое.
В армии он служил лет пять.
Служил в Питере, тогда Питером называли.
Потом, когда пришли сваты из Нелгомозера в Руочарви, я обрадовалась.
Хоть не надо в Руочарви за Мийккулу выходить, в Нелгомозеро выйду; в Нелгомозеро бы вышла и больше никуда не пошла бы.
Пришёл жених из своей деревни: "Господи помилуй, остальные молитвы впридачу".
Как только с дверей зашёл, первым делом это сказал – всегда помню.
А мама-то обрадовалась, так обрадовалась: "Вася, Вася пришёл, Вася пришёл!"
"Христьяновна, будешь ли дочку за меня выдавать или нет?".
"Надо Настю спросить, пойдёт она или нет, куда пойдёт".
Позвали меня.
Что я теперь скажу?
Сказать, что не пойду за тебя, не смею, и мама расстроится, отца-то нет, маме будет неприятно: она хочет выдать за Васю.
"Куда выдадите, туда и пойду", – сказала я и ушла.
Только я это сказала, он вытащил бумажник из кармана и положил деньги на стол: "Положите-ка залог, положите залог".
А у мамы нет денег, чтобы дать залог!
Положил на стол двадцать пять рублей: залог надо положить.
Нелгомозерским был уже залог отдан.
Мама и говорит: "Пятнадцать рублей залогу, пятнадцать рублей дано, залог туда пропадёт, как я буду свадьбу справлять?
Две коровы есть, говорит, одну придётся для свадьбы продать, вторую дочери отдам, а я не хочу без коровы оставаться с детьми, говорит, как хочешь".
Вытащил бумажник из кармана: "Вот залог!"
Сначала он заплатил за первый залог, жених-то, муж мой, Вася Офонин, Василий Афанасьевич.
Потом положил деньги на стол: "Возьми денег, чтобы свадьбу справить, сколько надо, у меня кошелёк толстый".
(Он торговал, скупал рыбу в Сямозере и в город увозил да с барышом перепродавал).
Мама и говорит: "Не знаю, справлять [свадьбу] или нет, как Настя скажет, делать [свадьбу] или нет?".
У меня спрашивают: "Пойдёшь ли [замуж]?"
"Куда отдадите, туда и пойду".
Куда-то ведь выйти надо.
Как только я это сказала, быстро позвали деверя, брата Пешу, отдали ему деньги, чтобы отвёз в Нелгомозеро, Пеша Офонин запряг лошадь и в Нелгомозеро, потому что завтра приедут за невестой.
Надо заранее оповестить, что свадьбы не будет, что в свою деревню отдана.
Деверь уехал туда, в Вохтозеро, то есть в Нелгомозеро, расторг свадьбу, и начали готовить [свадьбу] в свою деревню.
Такая была моя свадьба.
А нелгомозерский жених был уже готов, они уже собрались приехать.
И вот приехали они сюда, в Вохтозеро, здесь была деревня, называли Кокан-ниеми, там и свадьбу устроили, и мы вместе были на венчании.
Мы с Васей сперва повенчались, потом они встали.
Нас обвенчал поп, потом Кузьма с Марфой стал венчаться.
Да ещё третье венчание было: Саша и этот Миша, нимозерский Миша был, сын портного Трошина Васьки, портной был Трошин Васька, Васькин сын да Саша.
Три венчания было.
Мы повенчались, да муж ещё молебен заказал, попросил молебен отслужить, раз был не из бедных; за венчание заплатил и за молебен заплатил.
Молебен отслужили, мы повернулись, чтобы уйти, а уже вторая пара стоит, Марфа с Кузьмой встали для венчания.
Вася был старый холостяк, жених-то мой.
А Кузьма был не старый, и за Кузьму я вышла бы с большой охотой, да выдали, выдали в свою деревню.
Много слов не пришлось говорить, только вошёл в избу и [сказал]: "Господи помилуй, остальные молитвы впридачу".
Топнул ногой да...
Мне тогда шёл двадцать третий год.
А когда первые сваты приходили, этот вохтозерский Григойн Пеша приходил, было мне всего девятнадцать лет, и девятнадцати полных ещё не было, когда Григойн Пеша сватал.
Потом, когда в Суоярви Вася Хяммун сватал, тогда было...
Раньше девушки в провожатые не ходили; я была ещё молода, а сестра выходила замуж далеко, мне хотелось провожать её.
Хотя говорят, что если девушка пойдёт в провожатые, сестре лапоть к косе привяжут, лапоть привяжут к косе.
Я говорю: "Пусть привяжут, всё равно пойду".
Суоярви хотелось увидеть, куда она замуж выходит.
Ну, приехали туда, в Суоярви.
Зашли [в избу] – есть иконка, а говорили, когда свадьбу играли, причитывали: "Какие думушки надумала: выходишь на чужбину, в хоромы безыконные, на безбожную сторонушку".
Едва переступили через порог (‘зашли в избу’), видим – икона красуется в углу.
Думаю: "Смотри-ка, причитывали: "Хоромы безыконные да безбожная сторонушка", а икона-то, смотри, на стене.
Думаю: не совсем "безбожная сторонушка".
Так и вышла она в Суоярви.
Что же ещё такого – ехали через Ниедлахту, двенадцать раз опрокинулись, навсегда запомнилось.
А жених с невестой опрокинулись четырнадцать раз, а мы двенадцать.
Дорога-то была вся в корягах.
Отсюда через Денкилю и Кангасярви был дальний путь, а туда – озёра уже были замёрзшие – так по озёрам нас везли через Ниедлахту; уже не помню, сколько верст пути, не знаю сколько, но короче путь до Риухтаваара через Ниедлахту.