В Пряже я обменивала молоко
    
        Russian
    
      
        Когда работы на дороге кончились, мы возвратились домой. 
 
 Возвращаемся домой – все бабы ходят в Пряжу молоко да яйца продавать финнам. 
 
 В Пряже ведь был их главный штаб, там было все: их главное войско в Пряже стояло, а в погосте их мало было. 
 
 Все ходят, и мне матушка советует: «Пошла бы и ты, невестка, молоко или яиц отнесла в Пряжу да принесла бы чего- нибудь, раз все ходят». 
 
 Я говорю: «Уж не пойду, а вдруг пойду, а меня схватят там и еще скажут, что жена красноармейца пришла». 
 
 – «А кто же скажет?» 
 
 И вот однажды собралась я. 
 
 Взяла молока немножко да яиц, так и быть, пойду. 
 
 Пошла, а сестра вслед бежит, по дороге меня догнала и говорит: «Куда это ты пошла?» 
 
 – «Так, мол и так, иду в Пряжу». 
 
 – «Сейчас же, говорит, – вернись домой! 
 
 Ты же жена красноармейца, иди домой быстрее, детей оставишь сиротами, [как будто] без мены молока и кур не поживешь».
 
 У меня кафтан отобрала. 
 
 Я – домой, а самой неприятно. 
 
 Прошла неделя, матушка опять и говорит: «Невестка, сходи и ты, все люди ходят». 
 
 Ну, я и решилась, пойду. 
 
 Была у меня там невестка, жена старшего брата, Кондратьевна, с ней мы и пошли вдвоем. 
 
 Я спрашиваю: «Ой, невестка, я никогда не бывала там, а вдруг меня схватят?» 
 
 – «Молчи, говорит, я знаю, куда нужно идти». 
 
 Она уже ходила в то лето два или несколько раз, все время ходила в Пряжу. 
 
 Когда пришли в Пряжу, она привела туда, где кухня, где дом Душакова был. 
 
 Туда мы зашли, там эти белые варят пищу, шапки на голове, рукава засучены. 
 
 Я не смею зайти, она зашла, там свое молоко продала и мое молоко взяла. 
 
 «Дайте муки нам», – говорит невестка. 
 
 Я в отдалении стою, не посмела зайти, думаю: не поймали бы меня там, боюсь их. 
 
 «И у этой женщины молоко возьмите», – говорит невестка [показывая на меня]. 
 
 У меня взяли молоко, взамен дали муки да лепешек каких-то, которые словно пальцем давлены, круглых лепешек дали и мы ушли. 
 
 У меня еще осталось молока. 
 
 У меня уже нет желания менять молоко, мне хочется узнать, что там делается. 
 
 Мы до середины деревни дошли, где у них был штаб, откуда собираются пойти в наступление на Матросы. 
 
 Тут на берегу ручья есть дом Вани Нефан, мы туда и прошли. 
 
 В доме том – солдаты молодые-молодые, пьяные шатаются. 
 
 «Ой, дайте нам бутылки, молоко возьмем».
 
 Я думаю, посмотрю, что за солдаты, а они лежат в избе на соломе. 
 
 Так они готовились к наступлению: «Ой, добрые вы хозяйки, молока дали. 
 
 Мы теперь пойдем город брать».
 
 Видишь ли, в наступление они собирались на Матросы.
 
 Сама думаю: «Пойти-то вы пойдете, да как бы не повернули пятки обратно».
 
 Я и говорю нашей Кондратьевне: «Давай уйдем, пусть молоко да все пропадет». 
 
 [А финские солдаты нам и говорят]: «Вот вам, у нас денег нет, дадим вам это» – баночку кильки дали. 
 
 Ну, я взяла и ушла. 
 
 У финнов ручные пулеметы, двуколки такие, какими возят навоз, бабы подвозчиками: жены богатеев в приподнятом настроении, что пулеметы у белых есть. 
 
 Тут я интересуюсь, присматриваюсь – ну, идите, идите. 
 
 Прихожу домой, меня спрашивают: «Ну, принесла ли чего?» 
 
 – «Принесла. 
 
 Муки дали немножко, хлебцев да кильки дали, килек дали.Не пойду больше. 
 
 Отстань-ка, мама, от меня, не пойду.
 
 Видела, как грузили пулеметы на двуколки, да как пошли в наступление на Матросы».
 
 Немножко времени прошло, муж пришел, я им рассказала, что видела, так и так, такие-то солдаты, вовсе не бравые. 
 
 Все молодые, пьяные да мобилизованные из Колатсельги и Ведлозера. 
 
 А финны, не знаю, добровольцы или кто они, шляются по деревне. 
 
 После я больше не ходила в Пряжу с молоком. 
 
 Матушка не раз предлагала, но я не пошла.