Lähtimme evakuacaih
Ludian
Southern Ludian (Svjatozero)
Tämä voine zavodiiheze, siid müö elimme Priäžäs.
Mužikke minun ruaduoi, a minä siid lehmäd da, heinäd azuin da niitän da lapsiden ker kodiz da kai.
Lapsed lähtedih, otti tütär vahnembe lidnah, müö d’iäimme ukon ker kahtei.
Vuotamme vie - muga azevutah eigo, azetu neče voine da kai.
Ka midä azettuu, d’o kezän sen ijun’an, ijul’an, augustal, lopul: ”Sobirace iäre!
Kaikkit, štobi soberikatokseh, kem midä voined ottai.
Kahtes čuasus”.
Na a minul lapsed lidnas, mužikke vai viinad d’uou.
D’o bombii Priäžän, sen i kaiken restoraanad, dai kodit kai eisua mändä lähikse, muga bombii.
Vie meil lehme andamata, pidäu gosudarsvah zdaida.
Heinäd azuimme, ned d’iädih kai sinnä.
Bombii ikkunat, kai pertiz murenzi, čut ei starikkat tappanu sinne, sii häi zluosti d’uov viinat.
”Läkamme iäre, hot’ lapsidelloh uidigamme, kunna tahto lapset...”.
- ”Emme vie lähte, olgamme vie vähäine kodis”.
Minä sanon: ” D’iäned - d’iä täh minä la lähten lapsidelloh nügü kai, mua matkadau iäres”.
Selginin, kolme räččinät piäle panin, kaks pluat’t’аd.
Duumain eihätkeks... vaiku meit tüöttih kahteks nedälikse.
Terväh, sanou, iäre kiändütökseh, tulette.
Lähtimme, emme voi mašinuoih puuttui, muga viedäh rahvahit kaikkit tagembaižis külis.
Odva puutuimme mašinuoih.
A sigä d’o palau, požarad ned.
Nägütäh kodit ku sütütetäh ka enohüvim meile se plam’a nägüu, ka srašno kaččoi - uidigamme müö iäre.
Tulemme, puutuimme mašinah, lidnah pristanile meid viedih.
Nu, minä do nägin d’o siga lapsid omad dai, tüttäret poigat kai ühteh puutuimme.
Siid meid viedih baržah, vie müö lidnaz olimme, siid baržah sinne ištutettih Onegad müöti t’üöttih.
Kenigi itköu pristanil, kenigi lehmiden ker kävelöu, kem midägi moine.
Müö lehmän zdaičimme Priäžäh, ka hot’ sidä hlopottad ielo.
Мы поехали в эвакуацию
Russian
Когда эта война началась, мы жили в Пряже.
Мужик мой работал [в райисполкоме], а я тут за коровой ухаживала, сено косила и за детьми [ухаживала] дома.
Дети уехали, старшая дочь взяла их в город, мы остались вдвоем.
Ждем – может уладится, не кончится ли война.
Да что кончится – уже летом, в конце июня, июля или в августе команда: «Собирайся!
Всем собираться в эвакуацию, берите с собой кто что может.
Два часа сроку».
Ну, мои дети в городе, а мужик только водку пьет.
Уже разбомбили всю Пряжу, ресторан и дома, нельзя близко подойти, так бомбят.
У нас еще корова не сдана, нужно государству сдать.
Сено заготовили, но все это осталось там.
Все окна в нашей избе разбило, чуть старика не убило, он от злости только водку пьет.
«Уедем быстрее, поедем хоть к детям, ведь дети...»
– «Нет, не поедем еще, побудем еще немножко дома».
Я говорю: «Хочешь – оставайся здесь, а я уеду к детям, весь народ уже уезжает».
Оделась, три сорочки, два платья надела на себя.
Думаю, что не надолго... нас отправляли только на две недели.
Скоро, говорили, обратно вернетесь.
Пошли, на машину не можем попасть, так много везли народу, все из дальних деревень.
Едва попали на машину.
А вдали пожары видны.
Дома горят, так пламя видно очень хорошо, страшно смотреть – давай и мы уйдем.
Приходим, попали на машину, отвезли нас в город на пристань.
Ну, я увидела там детей своих, дочери и сыновья все вместе собрались.
Потом нас погрузили на баржу, в баржу туда посадили, поплыли по Онеге.
Кто плачет на пристани, кто с коровами хлопочет, кто что.
Мы корову сдали еще в Пряже, так хоть от этой заботы избавились.