По дорогам эвакуации
    
        Russian
    
      
        – После того, как выехали в эвакуацию, куда ехали и как? 
 
 Когда война началась, дети мои уехали раньше меня из Пряжи. 
 
 Дети плачут: "Ой, бомбит очень сильно! 
 
 Ой, мама, я уеду, ой, мама, я уеду". 
 
 Валя, Шура и все остальные уехали. 
 
 Аня приезжала в Пряжу, чтобы забрать их. 
 
 Я осталась вдвоем со стариком. 
 
 Народ на оборонные работы посылали да все. 
 
 У меня корова, сено заготовляем, ходим косить. 
 
 Когда пулемет… самолет там белогвардейский или не знаю чей, ну, немецкий, наверно, прилетит, то так стреляют, что в лес сто раз в день бегаешь. 
 
 "Ой, Павши, давай уедем мы куда-нибудь". 
 
 – "Не поедем пока. Потерпи еще – еще побудем немножко". 
 
 Он в райисполкоме работает, так куда поедешь. 
 
 А бабы говорят; "Ой, ой, ой, еще ли нас увезут или нет..." 
 
 Соседка рядом говорит: "Если красноармейцы ощетинятся, то Пряжу не возьмут [финны], ничего не сделают". 
 
 Мне тяжело на душе, я и говорю мужу: "Ой, Павши, весь народ шьет себе сапоги да все, так сошьем и мы сапоги". 
 
 – "Не нужны сапоги, никуда не поедем, не выгонят нас". 
 
 Лиза уже уехала. 
 
 В Прякке был штаб или вышка какая-то красноармейская. 
 
 Они отступают, все пограничные деревни эвакуируются, а у меня детей нет [дома]. 
 
 А он все твердит: "Ничего, давай, мужики... пойдем сети запустим". 
 
 Рыбу ловит, а уже Пряжу бомбит, окна все разбило. 
 
 Однажды приходят к нам и говорят: "Эвакуироваться надо, два часа для сборов, чтобы уехать!" 
 
 А у нас детей нет [дома]. 
 
 Два-три дня не можем на машину попасть. 
 
 Наконец, попали. 
 
 Я переживаю: дети в городе от семьи отдельно. 
 
 Приехали мы в город. 
 
 – Корову куда дели? 
 
 Корову не взяли с собой, сдали ее и документов не могли взять. 
 
 – Куда? 
 
 На мясокомбинат, государству. 
 
 И документов и ничего не взяли, ну, ладно... 
 
 Поехали. 
 
 Едем в город, кто на чем едет: кто до деревни на тракторе, кто на лошадях – все уходят, эвакуируют народ. 
 
 Приехали мы в город. 
 
 Моя старшая дочь Аня из города с детьми еще не уехала. 
 
 Тут мы в городе ночь переспали, на баржу нас посадили [с направлением] на Архангельск, поплыли туда к Вытегре. 
 
 Плывем, восемнадцать дней плыли до места... нет, больше восемнадцати дней плыли. 
 
 Где тащат [баржу] трактором, где баржа сама плывет, где катер тащит. 
 
 А где шлюз поврежден, мы опять стоим на месте. 
 
 А мы только сидим на судне, на судне сидим, ну, в баржах. 
 
 На баржах нас везут, сидим, ну. 
 
 А потом привезли нас в Сокол, давай тут жить да поживать в Соколе... нет, нас выгрузили в Соколе, пересадили на поезд, да потом поехали на поезде. 
 
 В Няндому мы приехали, из Няндомы нас кого куда. 
 
 А дождь, холод... я с вещами, у старшей дочери ребенок да у меня трое, еще все подростки. 
 
 Давай в машину. 
 
 Нас отвезли из Няндомы километров пятьдесять или шестьдесят в какую-то... 
 
 Ну, не знаю в какую деревню отвезли. 
 
 Ну, там давай мы жить и в колхозе работать. 
 
 После мой мужик ушел добровольно в трудармию. 
 
 В трудармию он ушел, мы остались тут в Архангельской области, дочь работала учительницей. 
 
 Ну, дети в школу ходили. 
 
 Потом зятя ранило на войне, он сообщил, что приедет в Архангельскую область. 
 
 Дочь моя ответила: "Не приезжай, мы приедем в Киров. 
 
 Хоть в кино будем ходить. 
 
 Здесь нет ничего". 
 
 Ну, во время войны что есть, нет ни керосина и ничего нет. 
 
 При лучине сидим вечерами, варим, пекем, когда дров привезут, да за детьми присматриваем. 
 
 Поехали мы в Киров. 
 
 Уходя муж наказал: "Дочь, если ты поедешь куда, так не оставь моей семьи, возьми с собой". 
 
 Я не поехала бы, так тут осталась бы в Архангельской области, пусть едет дочь, раз далеко ехать, да дети: "Ой, мама, поедем! Ой, мама, поедем!". 
 
 Мы в Киров поехали, а во время войны в дорогах плохо. 
 
 У нас одежду украли, кое-что мы продали, кое-что обменяли. 
 
 Едва мы живы остались, едва на родину обратно вернулись – горя сколько видели во время войны, даже передать нельзя. 
 
 Четверо, пятеро из моей семьи в армии, всех жалко. 
 
 На родину обратно в Петрозаводск нужно вернуться. 
 
 Мы терпели там, терпели, да горевали, вдруг – Петрозаводск освобожден. 
 
 Мы не знаем, куда деться от радости, обрадовались, что Петрозаводск освободили. 
 
 Там немножко пробыли и в декабре я домой в Петрозаводск вернулась с двумя детьми, с младшим сыном и дочерью. 
 
 Приехали в Петрозаводск, [нам говорят]: "По местам работы, кто где работал, туда и отправим". 
 
 Нас в машину, в Пряжу привезли на машине. 
 
 Я опять стала работать в колхозе, немножко поработала, пока не вернулись сыновья и муж да остальные с войны. 
 
 Когда они вернулись с войны, пришли, с тех пор мы в городе живем. 
 
 Старик умер, теперь живи, как умеешь. 
 
 (Продолжение)
 
 – А когда получили письмо от Степана? 
 
 Наверно, тогда, когда ранило его. 
 
 В августе письмо получила, уже видишь ли, отец твой ушел в трудармию. 
 
 Ну, собираются дети, собираются, а я говорю: "Ой, не поедем, давайте останемся здесь". 
 
 – "Поехали, я вас не оставлю. 
 
 Раз отец наказывал, не оставь, мол, мою семью, так я должна взять". 
 
 Ну, я не могу ехать, еще на печи лежу, так тоскливо, не хочу поехать в Киров. 
 
 Дети младшие, Валя и Шура, говорят: "Мама, поехали, иначе мы здесь останемся, так поди знай, куда попадем, ведь могут бомбить, поехали". 
 
 Ну, я решилась поехать. 
 
 Мы вещи собрали все тут, немного и было вещей, на лодке перевезли через озеро. 
 
 Из колхоза дали лошадь, чтобы в Няндому отвезти вещи, а у нас есть еще... 
 
 – А какие вещи? 
 
 Да в чемоданах немножко одежды было, больше ничего. 
 
 – Да? 
 
 Ну, не возьмешь ведь всего. 
 
 Ну, мы через озеро туда переправились, приехали, лошадь ждем. 
 
 Лошадь подали, но никто не поехал дальше. 
 
 Шура где-то ходил, пришел, говорит: "Я нашел трактор, поехали на тракторе". 
 
 Ну, мы на тракторные сани уселись, расселись там и тронулись. 
 
 У нас была швейная машина и чемоданы, может, два или три, немножко хлеба на дорогу да ребенок – Валя маленькая, да Геня маленький. 
 
 Ехали мы, ехали... 
 
 – А на чем, на трак...? 
 
 На тракторе, бочки были на трактор нагружены. 
 
 – Повозка или? 
 
 Нет, такая повозка... открытые сани такие сделаны были, большие, из досок, длинные. 
 
 Там бочки были. 
 
 Нас посадил тракторист, едем, радостные: сейчас, мол, в Няндому попадем. 
 
 И полдороги не проехали, начали подыматься в гору. 
 
 Трактор что-то начал буксовать, не может подняться в гору – спускается, обратно спускается. 
 
 Мимо едет шофер, он и говорит: "Ой, ты, тракторист! 
 
 Хочешь ли ты жить или в тюрьму хочешь попасть? 
 
 Взял пассажиров, дергаешь. 
 
 Ведь если что случится, так тебя посадят". 
 
 Мы вышли из саней, успели только сойти, он как дернул раз-другой – господи, как трахнет бочки на землю! 
 
 Наша швейная машина на землю и поломалась, клеенки у нас облило да все. 
 
 Ну что? 
 
 Машина с капустой ехала. 
 
 Дочь Аня взяла Геню, Шуру, Валю, а я тут осталась с вещами, перед Березовым: на дороге не оставишь вещей без присмотра. 
 
 "С вещами не возьму", – [говорит шофер]. 
 
 Я ночь нахожусь на дороге, тракторист чинит трактор да бочки складывает, наконец починил. 
 
 Потом мы в Березово туда полпути проехали. 
 
 Добрались до Березова. 
 
 Тут были старшая дочь, дети да все. 
 
 Дочь Лиза поехала с вещами в Няндому. 
 
 Пробыли мы немножко в Березове – идет машина с капустой. 
 
 "Давайте попросим, чтобы взяли нас, ибо тракторист не берет на бочки". 
 
 Мы просимся на машину – военные возят в Няндому капусту. 
 
 "Если сможете усидеть, то поехали", – отвечают. 
 
 Ну, мы сейчас в кузов, кто где на капусту уселись, кто кого держит. 
 
 Дочь держит ребенка на руках, другого придерживает рукой, чтобы не выбросило, подол в зубах, едем. 
 
 Едва попали в Няндому. 
 
 Приехали мы в Няндому, а нам не выдают документов на [выезд в Киров]. 
 
 Там жила жена брата мужа Ани. 
 
 Она в этом ремесленном учила... в ремесленном училище была завхозом. 
 
 Там мы у нее остановились, две ночи провели. 
 
 Не дают Ане документов, райком-то дает Ане документы, а меня не отпускают; говорят, что мы – другая семья. 
 
 "Ну я все равно не останусь здесь, раз еду к мужу, тут уж ничего..." 
 
 Потом ей и говорят: "Поезжай в Архангельск. 
 
 Если разрешат и выдадут документы, тогда возьмешь с собой и семью". 
 
 Во время бомбежки она уехала в Архангельск, отца проведала там на оборонных работах. 
 
 Она в Архангельск приехала, ей разрешение дали на выезд семьи. 
 
 Она обратно вернулась, ну, теперь можно, мол, ехать. 
 
 Ну, потом мы кое-как в поезд забрались да уселись, она говорит: "Мама, теперь езжай спокойно до места". 
 
 Да где там до места доедешь? 
 
 Не попасть. 
 
 Пересадку за пересадкой делать надо. 
 
 Мы туда поехали – в жизни первый раз едешь в поезде, поди знай, куда тебя везут. 
 
 Ну, едем туда. 
 
 Не помню, Буй... не Буй, не знаю какая была станция, там нам нужно сделать пересадку. 
 
 Ну, отвели моих детей да ребенка Ани в комнату, где дети находятся, в детскую комнату, а они пошли в столовую. 
 
 "Пойдем сходим на базар, есть ли хлеба там, можем ли купить". 
 
 А эвакуированным выдали такие талоны, чтобы в столовой обед получить. 
 
 Пошли они по городу. 
 
 Немножко времени проходит, они возвращаются – сумку хлеба принесли: "Мама, теперь не плачь, ешь вместе с детьми хлеб". 
 
 – "Да где, мол, вы взяли, не украли ли?" 
 
 – "Не украли, мама, так достали, теперь пойдем за обедом, суп да все дают". 
 
 Мы на этом хлебе и добрались до Кирова.