[Морозко]
    
        Russian
    
      
        Жили когда-то старик да старуха. Была у них дочь. Ну, жили-были, жили-были. Мать умерла. Умерла мать, мужик, отец, женился второй раз. Женился второй раз, а мачеха невзлюбила девушку. У мачехи была свои дочь... Вдова была [мачеха]. 
 
 Мачеха ненавидит старикову дочь, видеть ее не может. Однажды и говорит отцу:
 – Девай куда хочешь, я, – говорит, – не буду с ней жить. 
 
 Ну, куда денешь. Отцу жалко дочери, не знает куда ее деть. Взял и отвез ее в глухой лес, там была избушка (раньше избушки в лесу были), да там и запер. В холод, голую, босую. И говорит:
 – Я приду, приду, – дочери говорит, – приду я. Не оставлю тебя. 
 
 Запер он там девушку. Настала ночь. Девушка эта все боится. И мороз, трескучий мороз! Начал мороз постукивать. Девушка и говорит:
 Не стукай, мороз, не брякай, мороз,
 Я гола да и боса, без пояса. 
 
 Появилась у нее в избушке печь. Девушка все там сидет, а мороз только постукивает да постукивает. Она опять и говорит:
 Не стукай, мороз, не брякай, мороз,
 Я гола да и боса, без пояса. 
 
 На ней уже одежда появилась. В третий раз еще громче стучит. Она говорит:
 Не стукай, мороз, не брякай, мороз,
 Я гола да и боса, без пояса. 
 
 Появилась на ней одежда, и стало ей тепло. Живет она день, живет второй, а отец не приходит навещать. Мачеха та и говорит:
 – Иди, – говорит, – привези ее домой, замерзла, так хоть в землю зароем. 
 
 А она живехонька, одежда на ней вся хорошая, ей тепло, хорошо ей там. Жалко и уезжать. Приезжает отец за ней, а девушке так хорошо там живется. Приехал, взял дочь домой. У мачехи была собачка. Она печет утром блины, а собачка:
 – Гав, гав, гав, – лает, – отцовску дочку везут в шелках и гарусе, гав, гав! 
 
 А мачеха ей:
 – Не замолчишь, – говорит, – так я тресну тебя сковородником! Тресну, так замолчишь, – говорит. – Теперь не до серебра и золота, – говорит, – замерзла там вся до смерти, так уж, – говорит, – привезут. 
 
 А как привез отец ее на санях, девушка такая хорошая, красивая, теплая одежда не ней, хорошая! А старухиной дочери стало завидно, что зачем ту отвозили, она там только разбогатела. Ну и эта девушка стала проситься у отца. А мачехе это не очень нравится. Девушка, дочь-то ее, все просится:
 – Вот, – говорит, – мама, меня отвезите туда, отправьте меня! 
 
 Жили-были сколько-то времени, жили-были. Надо отвезти дочь, чтобы разбогатела да одежду хорошую получила. Отвезли ее туда, в холодную избушку, запер отец ее там и пошел довольный, что теперь дочь у меня разбогатеет, падчерица эта. 
 
 А старикова-то дочь ей сказала дома:
 – Мороз, – говорит, – как начнет постукивать, так ты молчи, не говори ничего. Молчи! 
 
 Она так и делает. Сидит молча. В сенях стучал, стучал мороз, она все сидела молча, и умерла. Ну, умерла. Уже день прошел, второй – отец не едет. 
 Мачеха там:
 – Не езжай, не езжай, пусть, – говорит, – разбогатеет там, пусть приоденется. 
 
 А как поехал... А мать опять утром блины стала печь, собака сидит под столом и говорит:
 – Гав, гав, старухину дочь, – говорит, – в гробу привезут, мертвую, замерзшую! 
 
 – Не замолчишь ты, – говорит, – как дам сковородником по лбу, так замолчишь! 
 
 А она все лает. Отец поехал за дочкой, так мачеха, вишь, думает, что привезет ее богатую оттуда. 
 
 Приехал отец, а там ничего, ни звука не слышно и не видно никого. Девушка как сидела в уголке, так там и окоченела, умерла. Едет отец на лошади, приезжает домой. Мать бежит навстречу на радостях, что дочь богатая приехала. А приехала дочь ни с чем, мертвая. 
 
 Вот и сказка моя.