VepKar :: Texts

Texts

Return to list | edit | delete | Create a new | history | Statistics | ? Help

Oli ukko da akku

Oli ukko da akku

Livvi
Syamozero
Oli ukko da akku, mollei hyö kazakoittih, yksi käskylöičči, toine kazakoičči.
Akku oli izmenän pidäi, saneli ainos ukkoh paginat.

Hyö duwmaittih heittie kazakoičus i käskylöičys, i mužikku luodi merežin i rubei kaluo suomah. Akku hänel syömisty luodiw i kai sanelow, kuz ukko kalaizen suow, kyläh. Mužikku jällez rubei rihmuo pidämäh, suomah linduo. Akal kieldäw, kus sain linnun, sanomas, no akkah yksikai sanelow.

Sie erähän kerran menöw bojarin mečcäh panemah rihmoi, sie häin kävyw bojarin meččäh nedälin joga päivie. Sie erähän pien kui menöw koiran kel meččäh ga, astutah kui hyö, i tulow vastah ylen suwri kudžoimätäs, i koiru rubei ylen äijäl hawkkumah sih mättähäh. Mužikku rubiew primiettimäh sih mättähäh i dogadiw, što mätäs on liikutettu i järilleh katettu. I häi kaččow mättöh i liikuttaw sen mätön järilleh.

Kaččow sie, ga on čugunnoi pada, mätös. Puon ku ottaw mätös i avuaw, täyzi pada kulduo. Häi duwmaiččow: "Ottazin ga", i toizekse duwmaiččow: "En ota, akku sanelow", i järilleh heitti puon mättöh. I lähtöw iče merežilöillyö i merežilöis ottaw kalat i panow rihmoih, a linnut rihmois tože ottaw iäre i panow merežilöih. Kodih tulow, syömäh ruvetah i akal sanow:
Sanozin akku sinul, sanos ku ed ga, sanozin.


Akku sie pokoroičeh:
Sano!

Ukko i sanow:
En sano, en sano.

Sano, – sanow akku, kai jalgah kumardah, – sano vai ukkoizeni!
Nu i ukko sanow:
Nečie lövvin kulduo puon.


Kai akku ei voi ni muota, muga himoittaw sanuo kyläh. Ka jo sinä illan ukko piettäw akkua, ei piestä kyläh. Huondeksel jo akku kyläs sanelow:
Tiedäzittö kui, midä minun ukko löwdi mečäz ga!..

Dai mužikku sanow akal:
Läkkä iče otat kullat puos, kui sanelet kyläl.


Dai lähtietäh sinne dai mennäh. Mennes merežit kačotah: meččikanuo merežilöis, tedrie. Sie rihmoi mennäh kaččomah, sie rihmois kaluo, hawgie, ahvendu. Net pannah tože huovoh. Siid mennäh d’engoi ottamah mättöillyö. D’engat otetah i tuvvah kodih. Yhtel huovo selläs, toizel toine. Kodih ku tullah i tossu pien menöw lawkkah. Sie ostaw syömisty, juomistu, sie syvväh, juvvah.

Pädöw meile nygöi elie, – sanelow eie kyläs, – ongo elostu kylläl!
Net syömizet syödih i juodih, i akku lähtöw toizen pien lawkkah i kyzyw ukol:
Ostanengo buti̮lkan hyvie viinuo?

Ukko sanow:
Osta velli!


Akku menöw lawkkah i ostaw kaksi buti̮lkuo. Tullah kodih i pastetah blinuo i kaikkie i ruvetah ukonke syömäh. Sie ku syödih, ga i veseldyttih, i akku sanow ukol:
Ku olis kuččuo kuomuo yhteh eijah, anna syös i häin mien kel.

Muzikku sanow:
Mene kuču.


Dai tulow sie kuomah, alletah syvvä i juvva, kuomah rubei kyzelemäh:
Kui työ nygöi nenga hyvin elättö, da eluo on da?

Mužikan aigah ei targin sanuo akku, a lähtöw kaimuomah. Kaimuomah kui lähti i sie sanoi kuomalleh:
Kačo, myö lövvimmö d’engua, sikse ilmastu igie roih.


Se akku view tossu pien vieštin sih taloih, kuduos hyö ennen kazakoittih:
Eigo tien d’engat kavottu, eigo hyö otettu?


Tossu pien sih heile tulow bohattu kyzelemäh, tuow viinuo i juottaw illal heidy, ukkuo da akkuo. Veseldyttih kui, ga akku i rubei sanelemah:
Ezmäi kui lähtimmö, – sanow ga, – siit kačoimmo dorogas merežit, merežilöis tedrii da meččikanuo.
Siid menimmö rihmoi kaččomah, rihmois hawgie da ahvendu. Siid, – sanow, – menimmö bojarin meččäh i mätös otimmo d’engat.

Bohattu net ku tiijusti i ierei lähti, dai bojarih kirjuttaw se bohattu, što "sinun d’engat otettih". Bojari kui tiijusti i meni kaččomah mättöh d’engoi. Meni ga, d’engoi ei mätös ole. Hällyö i tulow bojari, allaw kyzellä:
Kus sinä hyövyid, da kävyidgo sinä minun meččäh?

Ka mužikku otkuažihes:
En, – sanowminä ni tiijä sinun meččie, minä sie pien rihmoi da kai.


Bojari suwdoh i andaw, kui otkuažihes. Bojari svidetel’at vedi i suwdo roih. Povieskat tullah: nečil i nečil päiväl roih suwdo. I tullah sud’d’at suwdimah dai kučutah heidy suwdoh. Allaw se sud’d’u kyzellä:
Kävyidgo bojarin meččäh rihmoi pidämäh?


Mužikku otkuažihes, sanow:
Yhten kerran proijiin, i sen, – sanow, – yöksyksis.

Otiit d’engat mätös? sanow bojari.
Kui, – sanow, – En ottanuh, miz minä tien, kuz hänen d’engat oldih!
Et sano, – sanow, – iče ga...

Svidetel’ah kučutah kuomuodah da i bohattuo akkah kel i kyzytäh akal:
Kui häi teile sanoi?

Akku i sanow:
Minuo kučuttih goštih, siid juotettih viinuo humalah i akkah minul sanoi dorogal mennes kodih, što "myö lövvimmö äijän d’enguo".
Siid, – sanow, – minä vein bohattah vieštin, eigo teijän d’engoi ottanuh häi.

Siid bohattuo kučutah siih, sanow:
Minul akkaine toi vieštin, eigo tien d’engoi ottanuh endine kazakku tien.
Siid myö lähtimmö heile, mennes veimmö viinuo i juotimmo humalah molembie. Siid sanoi akku: "Lähtimmö ukon kel merežilöi kaččomah, siid, – sanoi, – rihmat kačoimmo i d’engat otiimmo bojarin mečäs ukon kel".

Akkuo kučutah siih i kyzytäh:
Kuibo d’engat otiitto?

Otiimmo muga: ukko, – sanow, – otti minuo, merežilöi siit kačoimmo. Merežis siid oli meččikanuo, pywdy, tedrii. Siid menimmö rihmoil, rihmois oli hawgii, majehtu.

Sud’d’u menöw akalluo i andaw viizi rozgua:
Mene, – sanow, – uravuksis kävelet.

A sil kuomal kaksikymmen viizi rozgua: "Midä tyhjie vieštilöi vied bohatal"! A bohatal viizikymmen rozgua i mi meni suddih kävelyksis, ned maksua.
Smuwtit rahvastu, kazakoičuksen heitti, i sinul uvvessah pidäs kazakoiččemah!

A bojaril suwdittih toine pada suittuo i mättöh viijä. Mužikal ni midä. I lähtiettih kodih akkah kel i akal mužikku andoi harjukkat, ruaškuo selgäh:
Täs, – sanow, – pitkäl kielel!


Siid ruvettih hil’l’aizeh elämäh i olemah, akku heitti sanelendan.

[Жена-доказчица]

Russian
Были муж да жена, они оба батрачили, одна ходила на поденщину, второй батрачил.
Жена была ненадежная, всегда разбалтывала, что говорил муж.

Они думали оставить батрачество и поденщину, и мужик сделал мережу и стал рыбу ловить. Жена ему еду готовит и все в деревне болтает, где муж рыбу ловит. После мужик стал силки ставить, птицу добывать. Жене запрещает говорить, где поймал птицу, а жена все равно говорит.

Как-то раз идет в боярский лес силки ставить, ходил туда в боярский лес неделю подряд каждый день. Там в один день как идет в лес с собакой, так встречается им очень большая кочка. И собака стала сильно лаять на эту кочку. Мужик пригляделся к кочке и замечает, что кочка разворошена и снова закрыта, и он снова разрывает ее.

Смотрит, а там чугунный котел в кочке. Котел как снимет оттуда и откроетполный котел золота. Он думает: "Взял бы да", а потом думает: "Не возьму, жена выскажет", и обратно опустил котел в кочку. А сам идет мережи смотреть и снимает рыбу из мереж и кладет в силки, а птиц из силков тоже вынимает прочь и кладет в мережи. Домой приходит, садятся есть, и жене муж говорит:
Сказал бы, жена, никому бы не пересказала, так сказал бы.


Жена начинает упрашивать:
Скажи!

Муж и говорит:
Не скажу, не скажу.

Скажи, – говорит жена, даже в ноги кланяется, – только скажи, муженек!
Ну, муж и говорит:
Там-то нашел котел золота.


А жена и спать не может, так ей хочется на деревне сказать. Ну, в тот вечер муж удерживает жену, не отпускает в деревню. Утром уже жена в деревне говорит:
Знали бы вы, что мой муж нашел в лесу!

Мужик и говорит жене:
Пойдем, сама возьмешь золото из котла, раз на деревне рассказываешь.


И идут туда, приходят. По пути мережи смотрят: куропатки в мереже, тетерева. Идут там силки смотреть, там в силках рыба, щуки, окуни. Это все тоже кладут в мешок. Потом идут деньги брать к кочке. Деньги берут и приносят домой. У одного мешок на спине, у другоговторой. Домой как приходят, и на другой день идет жена в лавку. Там покупает еду, питье, они едят, пьют.

Что нам теперь не жить, – говорит там в деревне, – есть добра вдоволь!
Ту еду и питье съели и выпили, и жена идет на следующий день в лавку и спрашивает у мужа:
Купить ли бутылку хорошего вина?

Муж и говорит:
Купи, брат!


Жена идет в лавку и покупает две бутылки. Приходят домой, пекут блинов и всего и садятся с мужем есть. Как поели и повеселели, жена и говорит мужу:
Не позвать ли куму сюда, пусть бы поела с нами.

Мужик говорит:
Иди позови.


И приходит там кума, стали есть и пить, кума стала расспрашивать:
Как вы теперь так хорошо живете, да всего у вас есть?

При муже жена не смела сказать, а идет провожать. Провожать как пошла, и там говорит куме:
Вишь, мы нашли денег, так на всю жизнь хватит.


Та женщина передала весть на следующий день в тот дом, где они батрачили:
Не потерялись ли у вас деньги, не они ли взяли?


На другой день к ним приходит богач расспрашивать, приносит вина и поит их вечером, мужа да жену. Как повеселели, так жена и стала сказывать:
Сперва как пошли, – говорит, – так посмотрели по пути мережи, в мережах тетерева да куропатки.
Потом пошли силки смотреть, в силках щуки да окуни. Потом, – говорит, – зашли в боярский лес и из кочки взяли деньги.

Богатый как узнал это и пошел прочь, да и пишет этот богач боярину, что "твои деньги взяли". Боярин как узналтак и пошел к кочке смотреть деньги. Приходит, а денег в кочке и нет. К ним и приходит боярин и начинает спрашивать:
Как ты разбогател и ходил ли ты в мой лес?

А мужик отпирается:
Я, – говорит, – и не знаю твоего леса, я здесь ставлю силки да все.


Боярин в суд и подает, раз отпирается. Боярин свидетелей привел, и суд начался. Повестки приходят: в такой-то и такой-то день будет суд. Приходят судьи судить, и зовут их в суд. Судья и начал спрашивать:
Ходил ли ставить ты силки в боярском лесу?


Мужик отпирается, говорит:
Раз только заходил, – говорит, – и то заблудился.

Взял деньги из муравейника? говорит боярин.
Как, – говорит, – не брал, откуда я знаю, где были его деньги!
Не скажешь, – говорит, – сам, так...

В свидетели вызывают куму да и богача с женой и спрашивают у старухи [кумы]:
Как она тебе говорила?

Старушка и говорит:
Меня позвали в гости, потом напоили вином допьяна, и жена его мне сказала по дороге домой, что "мы нашли много денег".
Потом, – говорит, – я дала весть богачу, не его ли деньги он взял.

Потом богача вызывают туда, говорит:
Мне старушка принесла весть, не взял ли ваших денег ваш прежний батрак?
Потом мы пошли к ним, с собой принесли вина и напоили обоих пьяными. Потом сказала жена: "Пошли с мужем мережи смотреть, потом, – говорит, – силки посмотрели и деньги с мужем взяли из боярского леса".

Женщину ту вызывают и спрашивают:
Как же вы деньги взяли?

Взяли так: мужик, – говорит, – взял меня, мережи там смотрели. В мереже потом были куропатки, рябчики, тетерева. Потом пошли силки смотреть, в силках были щуки, налимы.

Судья подходит к женщине и дает пять розог:
Иди, – говорит, – не в своем уме ходишь.

А этой куме двадцать пять розог: чего разносишь пустые вести. А богачу пятьдесят розог, и, что затрачено на суд, это уплатить.
Смущаешь людей, он батрачить у тебя бросил, а тебе надо, чтобы снова стал батрачить!

А боярину присудили второй котел денег накопить и в кочку отнести. Мужикуничего. И пошли домой с женой, и мужик надавал жене тумаков, отдубасил:
Вот, – говорит, – за длинный язык!


Потом стали потихоньку жить да быть, жена бросила пересказывать.