Kut voinan jäl'ges openzihe
Veps
Northern Veps
Nu minun openduz ol’ lujas d’uged, i finad konz old’he, mina openzimoi finskijas školas kuume vot. A potom konz osvobodili miidamei, mina mänin sed’moi klass. En mina üksin männu, siga äi lapsed völ muga mäni. Ken kuna zahoti, se sinna i mäni. Dokumentiid käzil ved’ miil nimiččid olnu ii. Učitelile rata lujas tože paha dai učitelid siloi oli ved’ lujas vähä, ii olnu i učitelid-ni. I vot sedmojas klassas miid oli kuuz’kime mes’t. Mö polen vot openzimei, a miil ii olnu ni knigiid ii olnu počti mi-se, bumagod ii olnu. Goriim opetaze, vähäd tolkud oli mii-se opendamii. Nu v obšem goriim mö uudhe vodhessai. A miide klass tegihe d’o ni kuuz’kime mes’t, a kaks’kime nel’l’ vai viiž i mö lophussai vot openzimei. En teda kut miid učitelid d’o opetihe. I nece klass tod’he Zoja Nikolajevna Kabakova, muštan, satii parahodha, i parahodal miid tod’he pedučilišše. I mö zavodim siga opeta kezan läbi. Keza oli žarkii. Lujas oli läulein opetaze. Osobenno miile Žen’anke Š’ukinan, miid kaks’ mes’t oli vaise sed’mojaha, üks’-se d’attihe miid i ottihe niile kursiile, kaks’ mes’t vaise. Mö hänenke ühtes kaiken i olim. Näl’g oli strašnii. Miil old’he vais kartoižed old’he, no p’atsot gramm liibad päiväs. No p’atsot gramm liibad päiväs konečno esli muga mitte söm oliž ka voiž eläda, ka miil ved’ nimida nimida olnu ii, mašinad käveltud ii. Miil daže kartofinid emboitud toda. Kezan mö mugas žaras, näl’gas. Stolovii oli. Mitte-se siga kiitos keit’he, sup. Ka miil ii olnu dengiid-se mända mise sup-se hot’ söda, hot’ mitte-ni sup kuluine söda. Nimittušt dengiid iilä, nimittušt. Kahca küme rubl’ad, ka mi hänes tulob. Miille nece daže ii hvatnu dengiid kuuks.
Kosheleva, Mariya
Как после войны учились
Russian
Ну наша учеба было очень трудная, и финны когда были, я училась в финской школе три года. А потом, когда освободили нас, я пошла в седьмой класс. Я не одна пошла, там много детей так пошли. Кто как захотел, тот туда и пошёл. Документов на руках ведь у нас никаких не было. Учителям работать очень тоже плохо и учителей тогда было ведь очень мало, не было и учителей. И вот в седьмом классе нас было шестьдесят человек. Мы полгода так учились, а у нас не было ни книг, бумаги не было. Горько учились, мало толку было, мы учились. Ну в общем горевали мы до нового года. А наш класс стал уже не шестьдесят человек, а двадцать четыре или пять, и мы до конца года учились. Не знаю, как нас учителя уже учили. И этот класс, Зоя Николаевна Кабакова, помню, проводила на пароход, и на пароходе нас отвезли в педучилище. И мы начали учиться там всё лето. Лето было жаркое. Очень было тяжело учиться. Особенно нам с Женей Щукиной, нас двое было только в седьмой, всё равно оставили нас и взяли на эти курсы, двух человек только. Мы с ней вместе всегда и были. Голод был страшный. У нас были карточки, но пятьсот грамм хлеба в день. Но пятьсот грамм хлеба в день, конечно, если так какая еда была бы, то можно бы жить, а у нас ведь ничего не был, машины не ходили. У нас даже картофель не могли привезти. Летом мы в такой жаре, в голоде. Столовая была. Какой-то суп там варили. Да у нас не было денег – то идти, чтобы суп хоть поесть, какой-нибудь суп бедный поесть. Никаких денег не было, никаких. Двадцать рублей, да что с них будет. Нам даже не хватало денег на месяц.